Волчья Луна

— Товарищ майор, — Волкова поднимает глаза, невозможно голубые, в опушке густых тëмных ресниц, от слëз склеившихся чëрными стрелами, и у Игоря от одного этого зрелища в тесных форменных брюках становится ещё теснее, член давит на ширинку, хочется поскорее избавиться от формы, не слишком подходящей по размеру. — Молчать, — Гром отвешивает ей тяжëлую, глухую пощëчину, почти бьёт в лицо, словно в замедленной съёмке наблюдая, как откидывается назад и в сторону голова, как наливается кровью отметина на скуле, как из прикушенной губы стекает струйка крови. Игорь любит бить людей. Игорь любит делать больно. Ольга стоит перед ним на коленях, из одежды — только волчий клык на чёрном шнурке, запястья скованы за спиной стальными браслетами, помада размазана, длинные волосы растрëпаны — даже сейчас она невозможно красива, так, что яйца поджимаются не только от добровольно переданной в руки власти. — Капитан Волкова, — тянет Игорь бархатным баритоном, прикасаясь к алеющей острой скуле. — За неоднократное нарушение устава, пренебрежение должностными полномочиями, неуставное обращение к старшему по званию и халатное обращение с табельным оружием Вы понесете соответствующее наказание. Ольга переступает коленями на твёрдом полу, приоткрывает рот, дышит тяжело и часто, смотрит снизу вверх так голодно, что майору стоит огромных усилий сдерживаться, извлекая из кобуры табельное. Волкова сглатывает, с предвкушением облизывая разбитые губы, Гром хватает её за волосы и наматывает на кулак тёмную гриву. — Откройте рот, капитан Волкова, пока я не выбил Вам зубы. Игорь любит нарушать устав сам. Алые губы скользят по тëмному металлу. Это невыносимо пошло, чувственно и прекрасно единовременно, то, как Ольга берёт в рот его оружие с такой же самоотдачей, как брала бы его член, смотрит снизу вверх распахнутыми, потемневшими от желания глазами. Щеки втягиваются, майор за волосы оттаскивает её назад, вытягивая пистолет изо рта с влажным, чмокающим звуком, и от дула тянется ниточка вязкой слюны. Это грëбанное искусство, и они оба больны на голову, но даже здесь, даже в этой точке безумия идеально подходят друг другу. Розовый язык скользит по стволу, Гром жёстко фиксирует голову Ольги, не давая взять глубже, и смотрит, смотрит, смотрит — мареновые губы, розовый язык, алая кровь, стекающая по подбородку вперемешку со слюной, чëрный пистолет. Беспомощная, со скованными руками, готовая выполнить любой приказ. Игорю кажется, что ему пришёл пиздец, потому что не может, не может нравиться хоть сколько-нибудь нормальному человеку такое, кайфовать от того, что чья-то жизнь в его руках — почерк ублюдков, чьи фотороботы в участке висят. Гром снова бьёт Волкову по щеке, выпустив волосы, и табельное уже ни к чему, табельное на тумбочке, непослушные пальцы стаскивают вниз брюки, оттягивают челюсть девушки, снова зарываются в волосы — красные губы обхватывают головку, Ольга опускается ниже, берёт наполовину, расслабляет горло, позволяя скользнуть глубже в глотку, и Игоря окончательно размазывает: хватает за голову, трахает в рот глубоко и часто, не давая вдохнуть, ещё и шнурок на шее оттягивает до того, что горло спастически сжимается, глаза у Волковой мутные от слëз, майор от одного этого взгляда спускает глубоко в глотку, в глазах аж темнеет. Гром едва не падает на пол рядом, опустошëнный, будто освобождëнный, снимает наручники, целует багровые следы, гладит тонкую шею — взгляд у Ольги вообще нечитаемый, будто в пустоту, Игорю даже страшно. — Ты в порядке? — В полном, — стонет она. — То, что надо, товарищ майор. Тебе понравилось? Игорю стыдно, но — да, понравилось, хоть это и заставляет чувствовать себя чудовищем.