Опасные игры

Золотистый ворох угасающих огней свидетельствовал об успешной транспортации. Спок исполнительно дождался официантку с упакованным заказом и пошагал прочь от скопления народа с бу́хающей в чувствительные уши музыкой. Сколько ни жил вулканец среди землян, смысл проведения свободного времени столь утомительным способом ему так и не открылся. Не разумнее ли потратить его на изучение чего угодно, вся Галактика к твоим услугам, или на дополнительную медитацию? Определенно, дополнительная медитация не повредит. Как только Спок возвратится на борт. А пока стоило все же прогуляться: теплый вечер располагал к получению расширенной порции сложносоставного газа, именуемого свежим воздухом. Бесцельно бредя по улицам, коммандер в который раз прокручивал в голове события прошлого. Размеренная его жизнь пошла, цитируя земные идиомы, кувырком с того момента, как вмешался фактор Кирка. Спок недоумевал, негодовал и не-испытывал целый спектр переживаний, внешне становясь лишь более «занудным», как выражались люди. Медитации помогали до очередного капитанского закидона, а потом приходилось начинать все сначала — поднимать порушенные щиты, брать под контроль эмоции, при этом тщетно пытаясь понять мотивы, побудившие Кирка к тем или иным действиям. Спок не мог отрицать, что в чрезвычайных ситуациях поведенческая модель безбашенного капитана демонстрировала предельную продуктивность. Что, собственно, и требовалось от единоличного руководителя в области, связанной с повышенными рисками. Принятие пришло намного позже — когда едва не стало слишком поздно. Эйдетическая память, как проклятие, мгновенно вскрыла нужную ячейку впечатлений: образных, звуковых, тактильных. Даже когда мать погибла на глазах у Спока, разделив судьбу целой планеты, даже когда кадет Кирк вывел его на непростительную эмоциональную реакцию, стоившую Споку капитанства, — он познал лишь бледное предвестие того отчаяния, которое его скрутило от касания мертвеющей руки сквозь радиозащитное стекло... Кирк выздоравливал, а Споку было плохо. Непредсказуемый, ершистый, неудобный Джим стал центром его вселенной. За Джима он готов был убивать. Он и шел убивать — Хана, — и убил бы, если б, снова-таки ради Джима, Хан не был нужен живым. Действия Спока были сообразны цели, чувства — нет. Поколения последователей Сурака с осуждением смотрели ему в лицо. Именно потому Спок был подчеркнуто вежлив с Ханом, словно в компенсацию своего позора. Именно потому Спок был подчеркнуто вежлив с Кирком, так как чувства к Кирку никуда не делись. Непостижимо. Разрушительно. Неуправляемо. И некому было старпому помочь, кроме него самого. Посол Спок разъяснил ему концепцию t’hy’len. Родственные души не знали границ пола, возраста, класса… и расы. Там, в другой вселенной, Спок и Кирк были неразделимы. Тот Спок не успел. Не уберег. Не сохранил в сознании слепок разума своего Джеймса,* а то бы и смерть не разлучила их. Но у младшего Спока был шанс. — Это — предназначение? — спросил он недоверчиво. — Это — этап развития, — мягко поправил Спок-прайм. — Признание, которого еще нужно удостоиться. Такие узы прорастают из глубокого доверия на протяжении долгих лет. Как говорится, свой t’hy’la обещан каждому, но не уготован никому. Кто б ещё рассказал это нашему Споку! Отец-политик, в своем политическом браке, чуть ли не усердней сына отдавал внимание делам, во имя подтверждения своей вулканности. Мать, человек, замкнувшийся на доме, как убежище от неприветливого общества, многого просто не знала... Уперевшись в какое-то здание, что перегораживало путь, Спок мысленно затолкал воспоминания обратно, в отведенное им место, и вернулся в настоящее. Пора было подниматься на борт, к капитану. Он достал комм, вызвал транспортаторную и уже через сорок секунд шел к турболифту, где без колебаний выбрал палубу командного состава. Каюта Кирка пустовала. Не то чтобы у первого помощника не было доступа в капитанское жилье, но казалось неправильным заходить в помещение в отсутствие хозяина. Стоя перед закрытой дверью, Спок размышлял, уместно ли запросить местонахождение Джима у компьютера, или проверить иную логичную версию. Обе его половины, человеческая и вулканская, рвались и выли от собственнической ярости, стоило лишь задуматься, где может быть капитан в данный момент. В корне задавив неприятное предчувствие (далеко не с первой попытки), он спустился на ту палубу, где значилась каюта аугмента. Воистину, впору было себя поздравлять: и логика вулканца, и земная интуиция разом оказались правы. Возможно, Спок бы пережил и это — посредством продления ранее запланированной медитации. Если бы Хан не встретил его голым, с вальяжной грацией сытого зверя демонстрируя превосходство и право победителя на обладание. Если бы капитан, всем своим видом, это право не подтвердил. Вышколенный старпом отыгрывал свою роль, изо всех сил держа себя в руках, чтоб не поддаться на провокацию сверхчеловека, ровно до того момента, как их взгляды скрестились. И тогда Спок, повторно и осознанно, словно шагая в пропасть, отринул учение Сурака. Капитан в своей беспечности ничего не заметил, продолжая бездумно болтать. Невероятным напряжением воли коммандер укрепил треснувшие щиты и пригасил темную жажду сражения, улавливая в глазах аугмента понимающую насмешку. Практически вылетев, по вулканским меркам, из каюты, он быстрым шагом отправился к себе. Вычленять, очищать, восстанавливать и думать. Спок закончил медитировать в 0430 по корабельному времени. Работа была медитацией другого рода: занимая разум, она не оставляла места для эмоций. В этот час, в контексте увольнительной, вероятность встретить кого-либо в научной лаборатории близилась к пренебрежимой. Тем более неожиданно было застать там соперника. — Мистер Сингх, — поздоровался Спок. — Позвольте узнать, чем вы заняты? По бледному лицу скользнули голубые сполохи, остро блеснули в глазах. Хан повернул проекцию голоэкрана в сторону начальства. — Коммандер, — протянул он с выражением снисходительной досады, но не удивления. — Как видите, я выполняю договорённость. Данные по цветку нуждались в упорядочении, было бы некорректным сдать вам черновик. — Весьма похвально, — отметил Спок. — Но время нерабочее. Разве не планировали вы быть рядом с капитаном? — Капитан нуждается в восстановлении сил, — коварно улыбнулся Сингх. — А я не люблю оставаться в долгу. — Хорошо, продолжайте. Мое присутствие не помешает? — Ну что вы, коммандер. Как вы можете мне помешать? Обгородившись своими проектами, Спок активировал ПАДД. Заглядывать через плечо в чужой экран, вновь занявший положение под углом, он… счел ниже своего достоинства (вулканцы не опасаются). Однако, как руководитель, он имел право доступа ко всем компьютерам отдела, в обход брандмауэров и паролей. К этому праву он и прибег. Подозрения оправдались. Не он один в этой комнате умел врать правдой. Хан вскочил на ноги быстрей, чем схлопнулась плоскость экрана. Брахман свидетель, он был осторожен! Предметное стекло с мазком слюны** ушло в утилизатор сразу же, как только ДНК была скопирована. Полное картирование генома заняло бы недели; отвлеченно, Хан был бы не прочь однажды в деталях изучить всё, что делало его сверхчеловеком, но на практике ему вполне хватало навыков жизни в улучшенном теле. Из одного процента генов, управляющего биохимией (ни много ни мало, тридцать миллионов пар «букв» кода), он выискивал конкретно те, что отвечали за ферменты синтеза стероидов, к которым относился яд. Нанорепликатор ускорял нарезку и отбор фрагментов, секвенатор методично считывал и расшифровывал цепочки, но всё это занимало время, время. Если б еще все составные генов находились строго рядом… Частота процессора позволяла параллельно просматривать два и более объекта, лишь бы у оператора мозгов достало. Хан — справлялся. Он был готов даже к тому, что вездесущий вулканец, проходя с обратной стороны проекции, в уме отзеркалит картинку, и работал с наложением слоев. Это, конечно, напрягало зрение, но некритично. Подзабытое чувство удара в спину смело барьеры самообладания, которое Хан так старательно доказывал флотским психиатрам. — Что вы себе позволяете, коммандер?! — прогремел он. — Что вы себе позволяете, мистер Сингх, — твердо ответил Спок. Словно под колбой с реактивами убавили огонь, предотвращая выплеск, градус противостояния двух более-чем-людей понизился до медленного кипения уничтожающей учтивости. — Как вы изволили заметить, время нерабочее. Я немного поэксплуатировал возобновимые служебные ресурсы в личных целях. Это запрещено? — В том числе, молекулярные ножницы. Я в состоянии отличить растительный геном от человеческого, — простите, сверхчеловеческого. Что вы хотели в нем подстричь? — Если вы рылись в моем файле столько, сколько я предполагаю, почту ваш вопрос риторическим. — Изящное решение. Я не о вас, а об авторах столь радикального метода контрацепции. Что изменилось? Вы решили стать отцом? — Не ваше дело, мистер Спок. — Увы, моё. Как официальное лицо, я обязан доложить Адмиралтейству о незаконных генных модификациях во вверенном мне подразделении. Или я ошибся, и вы просто от неудовлетворенности срывали гнев на собственной ДНК? Думайте, мистер Сингх. — Какие последствия будет иметь мой ответ? — В первом случае, вас крионируют окончательно без права помилования. Во втором, приму на веру ваш мотив. Я покину помещение, вы закончите свою работу (разумеется, с цветком), и откажетесь от всех претензий на Джеймса Тиберия Кирка. — Да? Что, если он сам воспретендует на меня? — Я приму меры, чтобы подобного не случилось. Несколько мгновений Хан оценивал на вид прочность вулканского черепа. Спок выдержал взгляд. Оба знали, что это фактически выбор без выбора. Наконец, Хан сел на место. Заново включил экран. Развернувшись на пятках, Спок вышел. Оставаться опасным для Джима равнялось отказу. Если ничтожные частицы выделений имеют такой эффект… Хан мог сделаться свободным для других партнеров, а мог обратиться в целибат: условием амнистии аугментов было не пересекаться. Главное, все они живы и устроены, на остальное наплевать. Искореняя из себя мину замедленного действия, Хан рвал последние связи с рабским прошлым, в котором был орудием в чужих руках. Фактор роста он реплицировал, вакутайнеров было в избытке. Отработанным движением набрал кровь. Отделил стволовые клетки, закрепил, деаугментировал их ДНК в пределах одного-единственного гена. Дал размножиться в количестве, достаточном для трансформации организма. Ввел обратно в затянувшуюся вену. Легкое головокружение напомнило о первых, пробных, осторожных операциях над ним в бесчисленном ряду последовавших за тем. Хан отпустил сознание контролировать периметр, отпустил все мысли. Что-что, а ждать он умел. Новый клеточный мазок из-за щеки показал, что трансформация прошла успешно. Больше никакой секреции яда, кроме уже выработанного для несостоявшегося оргазма. Привычно игнорируя всё, что мешало концентрации, в данном случае — ноющую тяжесть, Хан последовательно зачистил цифровые и материальные свидетельства своего эксперимента. В каюте первым делом он сменил постель и выбросил ополовиненный флакон ароматического масла для волос, — после чего, над умывальником, воткнув взгляд в собственные зрачки, коротко и зло спустил.

***

Единожды переступив границы конфиденциальности (как выяснилось, не зря), Спок ревниво (верноподданно!) проверил по компьютеру координаты Кирка — и обнаружил его в месте нежелательной, но повышенной встречаемости: в отдельной, капитанской палате лазарета. С прикрытыми глазами тот лежал на биокойке, страдальчески нахмурив брови домиком. Щеки припорошила щетина, на горле розовел ровный вертикальный шрам, механическая лапа водила над ним регенератором. «Не спит, придуривается, — сообщил доктор МакКой. — Разговаривать пока не может, зато хоть дышит», — и тактично удалился. — Капитан, — позвал Спок. — Джим. T’hy’la. В приветливом недоумении Кирк распахнул невыносимо синие глазищи на осунувшемся лице. Невоспроизводимой игрой бровей изобразил вопрос. — Друг. Брат. Возлюбленный, — Спок чувствовал, что его голос так же беден оттенками, как и человеческая лексика. — Никогда тебя не оставлю. Никому не позволю причинить тебе вред. Несколько иным вулканец представлял себе то действие, которое оказала на адресата его проникновенная речь. Если бы Джим полностью владел голосовыми связками, то, пожалуй, выдал бы что-то вроде «с каких пор мне такое счастье и что мне теперь с этим делать». Лишенный возможности брякнуть первое пришедшее на ум, он переосмыслил ситуацию и смягчился, прибавив к оторопи во взгляде смущение и вину. Спок растерялся. Он ждал, как минимум, диалога; как максимум, приподнятой руки, которую поцеловал бы по-вулкански и по-человечески с нежным благоговением. Его признание должно было всё изменить, расставить по местам. Но что-то пошло не так. — Гх-гхм! — в дверях возник МакКой. — Свидание окончено. Вечером зайдешь. Неестественно прямой, даже как для себя, коммандер покинул медотсек. Собрав гипошприцы, Боунс надвинулся на Джима. Тот в панике уставился на арсенал, торчащий во все стороны между целительными пальцами, и попытался отползти. — Лежать, — рявкнул добрый доктор. — Сначала травится, а потом отползает! Никогда еще так хреново Джим не проводил увал. Телесно он был почти бодр, но для острастки Боунс прописал ему постельный режим. Нет, здесь. Да, в плохом смысле. И потрындеть с лучшим другом за выпивкой Кирк не мог: связки не позволяли, — а питаться можно было только супчиками. Сжалившись, МакКой пустил товарищу по вене толику хлорофиллипта на спирту. Сугубо для укрепления легких, вестимо. Скука была смертная. Джим перечитал все новости, переиграл во все игрушки (порнуху ему тоже запретили). Спок наведался четко в 1800, рассказывал научное и преданно заглядывал в глаза. А Джим прятал взгляд и прокручивал в уме услышанное ранее, не зная, то ли проклинать некстати приключившуюся немоту, то ли, наоборот, радоваться тайм-ауту на размышления. Резкая перемена в поведении старпома настораживала. Как он там сказал — «тайла»? И эти откровения после! Как давно Спок это осознал? Сейчас, или намного раньше? Кирк скрипнул зубами. Вдруг тот как раз вчера и собирался объясниться, потому-то и согласился на неслыханную, по своим стандартам, авантюру? А почему прежде молчал? Черт, как же трудно понять этих скрытных вулканцев! Ну, хорошо, а если предположить, что Спок увидел Джима с Ханом — и прозрел. Да нет, чушь какая-то. Это же челка-под-линейку-Спок. У него не может быть внезапных вспышек озарения. Спросить голосом невозможно, текстом — несерьезно… да и что конкретно спрашивать? Джим настолько загрузился, что не заметил ухода Спока. На душе стало еще поганей: он даже не слушал своего влюбленного старпома. Он, чей девиз — «безвыигрышных ситуаций не бывает». Устав гонять мысли по кругу, Джим задремал. А проснулся от деликатных прикосновений медсестры, принесшей ему протертый суп. Джим проморгался и нахмурился. Что-то засело в голове, царапало, а ухватить не давалось… Он рассеянно глазел на переборку, машинально осиливая глоток за глотком, и разом понял, что же целый день портило ему настроение. К приходу МакКоя Кирк уже готов был сам звать доктора, но рядом вертелась Морган, регулируя регенератор; Боунс, как назло, уселся за стол, бросив лишь беглый взгляд на монитор, и принялся что-то там заполнять в своем ПАДДе. Между тем Кирка жгуче, не сказать — насущно занимал один вопрос. Он, как птенец, разевал рот, издавая рваные придыхания. Боунс, всерьез обеспокоенный, зарядил гипо от кашля. Джим выбросил ладонь вперед и замотал ею, отчаянно артикулируя губами: «Я о’кей!» Затем он указал на дверь и, вновь оскалившись, уже беззвучно, другой пятерней загреб назад растрепанный пушистый чуб. — А! — дошло до МакКоя. — Хан?! Нет, не заходил. Да я сам его к тебе не подпущу на пушечный выстрел, пока не удостоверюсь, что он чист. Джим комично выпучил глаза. Указательным пальцем ткнул в шею, большим — в сторону двери. — Именно. Умница. Чтоб ты так раньше соображал! Джим оскорбленно скривился. Кому б вообще такое в голову пришло — ядовитый хер? Ну, инфекция, ну, аллергия... а что можно (без предохранения) подцепить от ксеносов, доблестному капитану хватало здравомыслия не проверять. После того, как коммандер Такер непорочно забеременел от ксирильянки. И этот ядовитый хер за весь день так ни разу и не объявился, не пришел навестить, хотя бы узнать, как у капитана дела. Неужто совесть замучила? Или их августейшее диктаторство конфузится свидетелей своего проёба? А может, все эти россказни про гиперчувствительность лишь прикрывали небрежное отношение к партнеру? Джим презирал парней «я-только-на-полшишечки», поскольку сам когда-то был таким, пока мозги не вставили (спасибо, Ухура), что можно и с «полшишечки» попасть в полный рост. На памяти Кирка Хан не произнес ни слова лжи, зато его талант в искусстве умолчания дорого обошелся экипажу. Хрен тебе, «лучший-во-всём», а не Джеймс Кирк. Голос вернулся к Джиму назавтра. Боунс радовался, как друг и как врач, которому до смерти надоел один вертлявый пациент, в то время как в медотсек потянулись первые жертвы отдыха. Несколько ушибленных в разных местах, один закрытый перелом, сравнительно безобидный наркотический делирий и подозрение на кладку селбетёнышей. Вернулся… да не свой. Джим аж подпрыгнул, когда заговорил, хриплым вибрирующим басом. Еще и осекающимся по краям диапазона в одну ноту. А вместо «что за нах» вылетел жалкий писк. — Таким голосом только командовать, — хмыкнул Боунс. — Я тебе упражнения в ПАДД скинул, будешь разрабатывать. — Всё? Ты меня бросаешь? — слишком живо для упрека просипел Джим, резво свесив ноги с койки. — Вали, вали, — Боунс от души влепил последний гипо. Приданное ускорение переместило Джима к стулу, где лежала свеженькая форма по его размеру. Рядом, чин по чину, находились сапоги. — Боунси — ты золото, — проскрежетал Кирк. — Скажи спасибо Морган, — фыркнул МакКой. — Я бы тебя прям так отправил, в назидание. И да, к слову: твой мутант отредактировался. Уж не знаю, как, — но я его обследовал, как только обиходил страждущих, — Боунс повел бровью в сторону общей палаты. — Вдоль, поперек и под микроскопом. Не хватало, чтобы этакая бомба шастала по кораблю. — В смысле — отредактировался? — Кирк наморщил лоб. — В смысле биобезопасности. Зеленый свет. Ебитесь! — царственно благословил МакКой. — Угу, — поблагодарил Кирк, разглядывая в зеркале нетронутую кожу. Он по-прежнему был зол на Хана. Ладно — за отравление не извинился (как говорит Спок, «извинения нелогичны»). Ладно бы пропал из тех соображений, чтоб не представлять угрозу. Так ведь знал уже, что можно, а все равно никак не обозначился. И выдернуть его повода нет. Увольнительная. Боунс добил: — Не дай бог. Вот так живешь — на пороховой бочке, — а потом херак! — Ну, я как-то привык, — поскромничал Кирк. — Да я не о тебе. О Хане. Как же его все-таки переломали. — То есть? Он был не в курсе? — Судя по его реакции — ни сном ни духом. До сих пор на стенке вмятина. Можешь пройти в мой кабинет, полюбоваться. Новые акценты порождали новые вопросы. В животе у Джима трепыхнулось. К месту или нет, и что из этого следовало — заполнять пробелы капитан предпочитал не умствованием, а действием. Сперва — к себе в каюту, избавляться от больничных запахов. Потом — к зачинщику проблемы. В реинкарнированной футболке, ещё белоснежнее, чем давешняя, и любимых джинсах, мытый, бритый и неприукрашенный дезодорантом, Джим двинул на абордаж. Лифт полз ужасно долго, а перед дверью Хана время, наоборот, пустили на перемотку. Почему-то в воображении чудилось, что ожидание после звонка затянется. — Привет. Я пришел сказать, что не сержусь. За лазарет. И я задолжал тебе ужин, — лукаво улыбнулся Кирк. Столь длинную фразу ему пришлось шептать вполголоса, что делало предложение бесстыдно интимным. Сверх смерил его равнодушным взглядом. — В индульгенциях не нуждаюсь, — холодно отбрил Хан. — А ужин — такая малость, что не стоит упоминания. С этими словами дверь задвинулась перед ошалевшим Джимом, оставляя того чувствовать себя дурак дураком. Бр-р-р. Он поднял руку, дабы вызвать обитателя каюты на ответ, какого дьявола, и тут накатила злость. Гордость вскинула голову — не позволит флагманский капитан кому бы то ни было, пусть даже сверхчеловеку, вести себя как скотина. Зависшая в воздухе ладонь сжалась в кулак. Джим медленно опустил его к бедру, крутанулся, чуть ли не прищелкнув каблуками, и устремился назад. Нахрен всех генномодифицированных уродов, ему голос прокачивать надо. Дышать по-тибетски и вокализировать дурацкие слова обрыдло Кирку быстро. Хотя чика-фониатр из обучающего ролика была очень даже ничего. Джим бы с ней поболтал. С профессиональной (чисто профессиональной!) точки зрения сгодилась бы Ухура, с ее хваленой слуховой сенситивностью, но та усвистала по барам во первых рядах — с новой подружкой, белой в черную полосочку (Джим оценил). Что, после всех неубедительных тисканий остроухого по стойке смирно, снимало риск конфликта интересов в отношении Спока. А вот и выигрышный сценарий вырисовался. Разговорить Спока под предлогом разработки речевого аппарата — на это он купится. «Спок, — напечатал Джим, достав комм, — Боунс меня отпустил. Я сделал все упражнения на сегодня и хочу пообщаться с живым человеком! Как насчет партии в шахматы?» «Рад слышать, капитан, — тут же откликнулся тот. — Если вы не против, я прибуду через тридцать минут». «Отлично, Спок! Меня все устраивает». Старпом явился секунда в секунду, вежливо позвонил в дверь. Покачав головой, Джим приказал компьютеру открыть. Зацикленный на правилах и пунктах устава, коммандер не дает себе расслабиться даже в увольнительной. — Привет, Спок, заходи, — надтреснутым тоном встретил вошедшего хозяин, в некотором смущении потирая тыльную сторону шеи. — Все хорошо, Джим? — от вулканца не укрылась его неловкость. — Что? А, конечно, все хорошо, — преувеличенно браво, но тише обычного, ответил Кирк. — Я тут занимался и теперь не против промочить связки. Нет, не алкоголем, — выставив руки вперед, заверил он. — Я думал о чае. Составишь компанию? — С удовольствием, Джим, — с каждым разом у Спока получалось все лучше и лучше заменять «капитана» на «Джима». — Ага, отлично. Тогда... Выбирай, какими играешь, и присаживайся, я сейчас добуду нам чай. Спок постоял у раскинувшегося древа трехмерных шахмат и, выбрав черные, присел с того бока в удобное кресло. — Ого! Что-то новенькое, а? — Джим все еще гадал, как вывести коммандера на чистую воду, и получится ли. — Решил побыть на темной стороне? — ухмыльнувшись, подвигал бровями. — Предположительно, это из «Звёздных войн»? — уточнил Спок. — Да! Ты смотрел? Старинный фильм, но мне нравится! — Не довелось. Мама упоминала. Мы все хотели посмотреть. — Чёрт, прости, — Кирк лажанул и искренне сожалел об этом. — Извинения неуместны, Джим. Ты ведь не знал. Как проходит восстановительный процесс? — сменил тему Спок. — Нормально, — отмахнулся пострадавший. — Приступим? — Белые начинают... — И выигрывают, — усмехнулся Джим. В который раз, Кирк убеждался, что в затертых штампах есть что-то мистическое — все пока к тому и шло. Во время игры он поглядывал на Спока, отмечая, что тот нехарактерно долго раздумывает над каждым ходом и чуть спазматично сжимает ладонь, отпустив фигуру и вернув руку на стол. Не знай он своего помощника, подумал бы, что тот пасует перед старшим по званию, но было видно — Спок встревожен. А вот это уже интересно. — Все в порядке? — участливо поинтересовался Джим. — Почему ты спрашиваешь? — не донеся коня до клетки, вулканец остановился. — Мне... вдруг показалось, что ты нервничаешь, — капитан пошел ва-банк. — Тебе показалось, Джим. — Что ж, отлично. Шах и мат, Спок! — провозгласил Кирк и, закашлявшись, схватился за горло, протестующе взмахнув рукой, когда партнер начал вставать. — Ты же помнишь наш уговор — победивший загадывает желание? — Д-да, капитан, — в ошеломлении Спок даже не заметил, как переключился на официоз и постыдно запнулся в самом начале. — Тогда, в лазарете, ты назвал меня «тайла»... — T’hy’la, — не удержавшись, поправил Спок, приходя в еще большее замешательство. — Да, тхайла. Расскажи мне, что это значит. Какие-то, не знаю, обязанности оно накладывает? — Насколько мне известно, у людей такого понятия нет. Самое близкое к нему — родственные души. У вулканцев это настолько редкое явление, что про него практически не вспоминают. Обязательства... мы налагаем только на себя: оберегать и защищать своего t’hy’la до конца жизни. — Это как... контракт? — Нет, Джим, не совсем так. Это узы, через которые я чувствую твое состояние, грозит ли тебе опасность и нужна ли тебе помощь. Обычно, пси-нулевые расы ничего не ощущают. — То есть... ты будешь меня чувствовать и считывать мое состояние, а я нет? — Считывать — нет. Только то, что я сам передам тебе своей волей, по твоему согласию. Кирк помрачнел. Всё это подозрительно напоминало контроль, обернутый в искрящуюся вуаль романтизации. О таком он явно не просил. Мало ему Боунса, постоянно следящего за режимом питания и нагрузок, теперь еще и Спок будет его мониторить! Вот уж влип, так влип... Он не был бы собой, если бы не спросил: — А секс? — Что ты имеешь в виду? — Спок склонил голову набок, беззащитно выставив бледно-салатный кончик уха. — Если у меня случится секс, ты это будешь чувствовать? — сболтнул Джим и слегка отпрянул, увидев, как потемнели глаза вулканца. — Да, Джим. Я буду чувствовать. Не всё, — спешно оговорился Спок, — лишь отзвук твоего состояния. — А если... — задумался Джим, ступая на зыбкую почву, — вторым участником будешь ты? — вконец севшим голосом закончил он. — Тогда эти чувства многократно усилятся, — зазеленев щеками, выдавил Спок на пару тонов ниже.

***

Он домогался к какой-нибудь, казалось бы, невинной точке на теле Джима: в ямке под ключицей, или посреди грудины, или в мышце бедра возле косточки. Между рёбрами под мышкой. Вниз по белой линии живота. Джим не мог угадать, Спок ни разу еще не повторялся. Влипал, тонул кончиками пальцев и тихо, но настойчиво массировал. Под кожей истомно ломило; концентрированный жар пропитывал её, словно морозные узоры на окне до чистого стекла, а затем разливался оргазмом, как фазерный залп по щитам. Что уж говорить о более традиционном сексе. — К-космос, — выстонал покорённый капитан. — Ты вообще весь во мне… глубже просто невозможно… Технически, внутри Джима было лишь два длиннющих пальца, только что не кончавших от каждого содрогания шёлковой тесноты. Но Спок позволил себе лёгкий мелдинг, и теперь там с голографической реальностью зелено-золотая хризантема связи распускала ласковые когти лепестков, дразня простату, врастая и выматывая. — Отчего же, возможно, t’hy’la, — возразил Спок. Логика была ещё при нём, но то, что называлось здравым смыслом, растворилось в жидком золоте. Иначе бы он вряд ли сделал то, что сделал. Свободной рукой он привлёк толстый, мощный стояк Джима — тот таял, как свечка, — собрал губой потёки предэякулята и взял в рот. Неугомонный Кирк как-то развёл вулканца на измерение языка, но не подозревал, что тот может делаться тоньше мизинца. Джим экстатически вскрикнул и срезался, недовдохнув. По члену пробежала дрожь. Спок силой связи задержал его на взлёте. Дурея от клейкого вкуса, нежно вылизал всю ладьевидную ямку, отчего стонов и смазки стало только больше, и сквозь сужение втиснул язык вглубь уретры — пульсирующий, подсасывающий, внедряющийся как цетанский угорь. Мягкий солоноватый обхват туго раздался очищенной медью. — Что ты… — Джим напрягся всем телом. Спок старался отвлечь его, сжимая и подрачивая дотемна разбухший член, расклиненный изнутри. Понизу, под тонкой кожей канала он чувствовал рельефы собственного языка, сознанием — наслаждение Кирка, зашкалившее в боль. И Спок отпустил. Наддал пальцами, выскользнул языком, всосал головку влажными губами. Корпус Джима взметнулся, застыл в первой судороге и рухнул на постель, а бёдра бились в оргазме, будто силясь извергнуть пальцы, причинявшие его.