Видимость присутствия

      Громко чихнув, Ëнджун поскальзывается и не успевает руки из карманов вытащить, чтобы защитить свой бедный копчик от жëсткого падения, однако его подхватывают со спины. Подхватывают и тоже заваливаются, срываясь на громкий хохот. Субин спихивает с себя старшего и поднимается сначала на четвереньки, чтобы найти более устойчивое положение, но ему этого не позволяют: старший Чхве пихает в бок и злорадно улыбается, садясь, пока младший валяется на дороге. На часах уже почти час ночи, а они на всю улицу смеются — непорядок!       — Мы так до Тэхëна просто не дойдëм, — Субин поправляет тëплый шарф и, в кои-то веки, встаëт, протягивая руку. — Давай жопу свою поднимай. Отморозишь всë себе.       На улице начало февраля. Самый холодный месяц с первых дней начинает кусать тех, кто надевает лëгкие курточки, и самодовольно закидывает снегопадами людские головы и души. Зимняя сессия позади, учëба началась с понедельника — кто-то уже старается влиться в процесс, ходит на пары, подражая всем приличным студентам, и выполняет домашку.       «Два придурка Чхве», как кличет их Тэхëн, никуда не ходят и ничего не делают.       Конец прошлого года остаëтся в голове остаточными воспоминаниями: дни серые, непонятные, какие-то до безразличия пустые. Ëнджун помнит только, как два месяца назад стоял в суде и как ему всучили громадный штраф вместо заключения под стражу. А ещë он помнит, как тридцать первого декабря Чонгук уходил гулять с Юнги, после чего уже первого января Мин собрал некоторые свои вещички и свалил в никуда. Не предупредил, ничего не сказал — взял и ушëл, оставив часть денег за съём на дальнейшие месяцев шесть. Тогда Чхве вернулся в пустую квартиру и долго сидел в тишине комнаты, рассматривая идеально заправленную кровать и оставленный новогодний подарок.       Ничего больше. Бесполезные месяцы, да и только...       Субин для приличия отряхивается, отряхивает заодно Ëнджуна и вытаскивает из сугроба бутылку лимонада, которая улетела туда при падении старшего. До дома Кана остаëтся пройти лишь метров сто и завернуть за угол, но даже с таким небольшим расстоянием дойти становится невозможно. У Ëнджуна падение не первое, да и Субин пару раз неплохо прокатился, изображая фигуристов — жаль ему не ставят за это высшие баллы. Чхве ведут себя либо как дети, либо как в стельку пьяные. Другого не дано.       Ещë осенью Ëнджун мог сказать, как сильно недолюбливает того придурка, что идëт сейчас справа от него. Обстоятельства как-то столкнули лбами и больше не оттолкнули. Парочка просто-напросто склеилась, задирая друг друга, как когда-то старший Чхве задирал Юнги.       — Как думаешь, что там с Юнги? — словно читает мысли Субин и дышит на обмëрзшие пальцы. Варежки для слабаков, а вот шарфы для интеллигентов, как он говорит. — Вы с ним связываетесь вообще?       — Ну... На звонки Юнги не отвечает, а сообщения охотно печатает. Пару раз мне повезло, поскольку он напечатал целые полотна текста с тем, что чувствует. Описал, как всë вокруг воспринимается, — Ëнджун обходит блестящий коварный участок и трëт бровь в задумчивости. — Ты и сам помнишь. Он как с середины ноября перестал выходить из дома, так и остался в этом состоянии. Его будто в мире не существовало тогда. Будто Юнги был каким-то призраком, который старался создать хоть иллюзию себя в реальности. Плохо, конечно, что он и к психотерапевту перестал ходить... Зарос, как чëрт, разве что брился. А я, кстати, даже не знаю, где вообще хëн сейчас живëт! Он мне не говорит адрес.       Домофон скрепит под морозом и открывается еле-еле. Приходится прилагать все усилия, чтобы зайти в тëплый подъезд. Субин стягивает шапку и причëсывает пальцами чëлку. Его щëки краснющие и холодные, как и кончики ушей, и Ëнджун хихикает над младшеньким, уворачиваясь от пинка. В лифте пихаются, шутят и хохочут, не заботясь о том, что дом уже спит, вываливаются на нужном этаже и несколько раз барабанят по двери. Тэхён им открывает столь резко, что Субину прилетает по лбу, и Чхве еле удерживается на ногах — Ёнджун снова срывается на хохот, пока его с дружком силком не затаскивают в квартиру.       — Придурки! Сейчас ночь, хоть громкость снизьте! — стонет раздражённый Кан и отвешивает гостям добротные подзатыльники.       — Да ладно тебе, зануда! — Субин трёт лоб, потом трёт затылок, а затем замирает, задумываясь о том, что у него болит больше. Решает, что мозг, и перестаёт обращать на всё внимание, стаскивая ботинки и по-хозяйски проходя в гостиную, чтобы затискать кота.       Вздыхая, Тэхён уходит на кухню, куда сразу же отправляется и любопытный Ёнджун. В планах — приготовить глинтвейн и посидеть в комфортной обстановке, может, даже послушать пение Кана. Чхве усаживается на стул, подкладывает под себя ногу и внимательно следит за всем, что делает староста. С момента переезда Тэхёна из родительской квартиры в съёмную прошло полтора месяца; Ёнджуну нравится уют, который создал Кан в своей обители. Его очаровывает окружающая атмосфера.       — Как там Юнги, не знаешь? — интересуется Тэхён, нарезая апельсин и поглядывая на разогревающееся вино.       — Что же вас он так беспокоит... — Ёнджун недовольно цокает, но быстро приходит в обычное состояние, растягивая привычно наглую улыбку. — Пишет, что всё с ним нормально, хотя я знаю, что ни черта там не нормально. Если бы с ним что-то случилось, то я бы вам уже рассказал. А так... Есть у меня предположение, конечно, но оно не подтверждено. Хотелось бы с Чонгуком поговорить.       — Ты в октябре уже поговорил! — сразу же мотает головой Кан и смеётся в сгиб локтя, после чего вновь сосредотачивается на приготовлении глинтвейна. — Слышал, Чонгук начал с какой-то девушкой встречаться.       — Да ну!? Он же полностью по парням!?       — Видимо, кто-то врёт.       Несколько минут проходит в тишине. Субин притаскивает Рицу на кухню и со своих рук не выпускает, начиная говорить о каких-то фильмах, которые недавно просмотрел. Постепенно оживает разговор, тишина уходит на второй план, и Кан приносит гитару, купленную за гроши с рук парнишки, бросившего музыку. Делая несколько глотков глинтвейна, Ёнджун берёт в руки инструмент и несколько минут настраивает, после чего поднимает голову на ожидающих его друзей. Совсем недавно гитару в руках держал Юнги, место которого теперь занял старший Чхве. Становится как-то неловко и грустно от понимания, что дружбы с Мином такой, какая она была раньше, больше не будет: сколько бы Ёнджун ни старался наладить связь, Юнги отдалялся и отдалялся, а теперь и вовсе съехал. Временно, вероятно, однако... Есть в этом что-то больное. Есть неприятное, тяжёлое и обидное, будто все усилия Чхве обесценились в ничтожный миг.       Хотя он так и не смог помочь, чего же тогда хочет?       Ёнджун выдыхает поверхностно, прикрывает глаза и считает до десяти, чувствуя взгляды, после чего касается струн. Касается плавно, аккуратно, как его учили. Он помнит каждый момент, когда Юнги усаживался напротив и следил за тем, как Чхве делает свои первые неуверенные движения. Старший всегда поправлял ошибки, указывал на недочёты и помогал исправить те или иные шероховатости в музыке. Дни вспоминаются приятным теплом, которое разливается по всему телу и наполняет каждую клеточку особой энергией. Таких дней больше не будет. Чхве искренне жаль, что он упустил свою возможность и так и не смог спасти утопающего в своих мыслях Мина.       Никто, конечно, не знает, но трое суток Юнги не заходит в сеть. Трое суток не пишет, не читает сообщения. Трое суток от него нет даже короткого известия.       Иногда Ёнджуну кажется, что всё кончено и что Мин больше никогда не сможет выйти на связь. От этого болит душа и трескается сердце, однако юноша не уверен, что будет корить своего друга за совершённое. Если Юнги ушёл, значит он не смог справиться. Не смог влиться в реальность, не смог перебороть себя, не смог попросить о помощи тогда, когда это было так необходимо. Если Юнги ушёл, значит Ёнджун не сумел стать спасательным кругом.       Чхве обрывает музыку, так и не закончив и мучительно долго смотрит в пол, ощущая влагу, застилающую глаза и душу. На его плечо ложится тёплая ладонь, опускается на лопатку и плавно поглаживает. Никто не просит объяснений, никто не говорит ничего — и Субин, и Тэхён лучше других понимают состояние друга и потому не стараются залезть в мрачный омут мыслей, чтобы ненароком не выкорчевать цветущее дерево боли. Если корни вытащат, то Ёнджун непременно задохнётся. Нужно действовать аккуратно, невесомо, может, даже издали. Старший Чхве ревностно трëт глаза, дëргает плечом, практически требуя убрать руку и снова начинает играть, игнорируя ноющую боль в груди. Он теперь точно ничего не исправит, коли Юнги больше с ним нет.       Но обязательно напишет двадцатое своë сообщение, зная, что ответа не последует.       Под утро все перебираются на кровать, долго устраиваются, шутят, смеются, и вскоре Ëнджун погружается в дрëму. Сон его походит больше на галлюцинации; он прерывист, неказист и слишком уж ярок, в нëм нет особого сюжета, а все действия походят одно на другое. И в какой-то момент Чхве падает. Юноша резко открывает глаза, но сталкивается лишь с потолком, который ответить ему точно не сможет. Под боком сопит Субин, уложив голову на плечо старшего, Тэхëн развалился поперëк обоих — в комнате царит только сладостный покой, который помогает сердцу Ëнджуна замедлить лихорадочное биение.       На экране телефона — новое сообщение. Чхве трëт глаза, снижает яркость и открывает небольшой текст, не сразу понимая, кто ему пишет в такое время и зачем. Прочитывает один раз, медлит, прочитывает второй.       «Если ты спишь, то я буду этому лишь рад. Удалю чуть позже, вероятно, чтоб со стыда не сгореть. Мне очень хочется домой, Ëнджун, но я не могу вернуться сейчас. Надеюсь, пекло, в которое я рухнул, скоро позволит схватится за край, однако я так яростно умираю, что, кажется, не смогу больше написать даже банальнейших строк. Это последнее сообщение на неопределённый срок. Сейчас со мной всё хорошо, если так можно выразиться, но я должен тебе признаться, три дня сделали своё дело. Прости, я не сдержал своего обещания. Впредь постараюсь исправиться. Не отказывайся от меня только, ладно? И прости. Правда прости...»       Юноша дышит через раз, глотает ком ужаса и аккуратно сползает с кровати, чтобы не упасть с неë от головокружения. Страх сковывает тело так быстро, что вскоре руки перестают слушаться: телефон падает на пол, Ëнджун тряпичной куклой съезжает за ним и издаëт тихий протяжный стон, от которого просыпается Тэхëн.       Что происходит дальше, Чхве и вовсе не помнит. Он приходит в себя только в руках крайне обеспокоенного Кана, поглаживающего его по голове, и сразу же натыкается взглядом на столь же взволнованного Субина, растрëпанного и заспанного, но испуганного до чëртиков. Ëнджун не плачет; видимо, он просто провалился в какую-то прострацию и не вылез в нужный момент. Говорят, что если боль невыносима, то человек отключается. Может, Чхве отключился? Он, вроде, и был готов услышать от Юнги о нарушенном обещании, однако всë равно среагировал не так. Плохо подготовился? Отлипая от Тэхëна, Ëнджун запускает пальцы в волосы и лихорадочно копается в своих мозгах, если это так можно назвать. На фоне беспорядочного потока мыслей — звенящая пустота. Чхве тошнит от невероятного антагонизма своих состояний и никого не предупреждая, встаëт. Хаотично надевает на себя ботинки, срывает куртку с крючка и выбегает в подъезд.       Юноша не слышит криков в спину. Он ничего не слышит.       Морозный воздух ударяет в грудную клетку, однако Ëнджун не застëгивает куртку, а только жадно дышит, постепенно возвращаясь в реальность. Туман в голове рассеивается, думать становится в некоторой степени проще. Чхве заваливается на скамейку и вглядывается в высокое небо, затянутое молочными облаками.       Юнги пытался покончить с собой.       Юноша кривится, достаёт мобильник, однако так и не придумывает, что написать. Садится и оглядывается по сторонам. Откажется ли он от Мина из-за такого поступка? Да никогда в жизни. Будет ли его искать? Нет. Если хён сказал, что хочет вернуться, значит, обязательно вернётся. Надо только понять, с кем он сейчас находится и как этот человек с ним обращается. Просто как дважды два. Взгляд цепляет ярко-жёлтый автомобиль, стоящий в паре домов от подъезда Тэхёна, и Ёнджун, не задумываясь, соскакивает и бежит к нему. В реанимобиле только водитель, врачей и фельдшеров там нет; Чхве вспоминает, что на всём белом свете существует не одна бригада «‎Скорой помощи», но всё равно упорно ждёт, когда из подъезда кто-нибудь выйдет.       И не прогадывает.       Не ожидающий нападения Чонгук чуть ли не падает назад, когда его крепко хватают за грудки и встряхивают пару раз. От столь стремительных действий в его отношении Чон забывает вообще двигаться и только глаза распахивает удивлённо. В мыслях проскальзывает только радость за то, что никаких пациентов рядом не оказалось, иначе ситуация была бы плачевной.       — Успокойся! Ты что творишь!? — фельдшер мог бы наорать на Ёнджуна, грубо его отцепить от себя, однако голос его звучит тихо и вполне себе спокойно. Чонгуку удаётся совладать со своим удивлением, и он крепче встаёт на ноги, бережно перехватывая Чхве за запястья и шикая на Джина, который готов отдирать юношу от коллеги. — Что случилось? Ты почему такой взмыленный?       — Что ты сделал с Юнги? — со злобой интересуется Ёнджун. Его лицо серьёзное и в то же время испуганное. — О чём вы с ним говорили последний раз? Почему он свалил от меня?       Переглянувшись с Сокджином, Чон качает головой и быстро сгребает юношу в охапку, крепко сцепляет руки в замок и держит до тех пор, пока Чхве не перестаёт брыкаться и не обмякает в чужих объятьях, утыкаясь лицом в пропахшую больницей синюю куртку. В какой-то момент фельдшер слышит первый всхлип и осторожно выдыхает, приподнимая руку и поглаживая по взъерошенным волосам.       — Слушай, Ёнджун... Я правда не знаю, куда ушёл Юнги. Он не отвечает мне уже около месяца, честно говоря. И на Новый год я с ним ни о чём не говорил. Мы гуляли практически в тишине.       Джин жестами спрашивает, надо ли успокоительное, и Чон хмурится. Наверное, только ему. Руки нещадно трясутся, однако Чонгук игнорирует эту пляску — через несколько дней в любом случае ложится на обследование в неврологию, от Хоби больше не укрыться. Чхве в объятьях затихает, ревностно трёт глаза и дышит шумно, однако ничего больше не говорит. Хватит, наговорил уже.       — Успокоился? —фельдшер крепко берёт за плечи, смотрит в раскрасневшиеся глаза и коротко улыбается. Улыбка пропадает почти сразу, сменяется усталостью. — Ты так в следующий раз не налетай. Я ведь испугаться могу и случайно ударить.       — Извини...       — Дурак, — хмыкает Чон и поднимает глаза на ожидающего у машины Джина, кивает ему и вновь обращает внимание на юношу перед собой. Такого бледного, испуганного и заплаканного. Сейчас Ёнджун очень похож на подростка, однако выглядит он лучше, чем пару месяцев назад, что нельзя сказать о самом Чонгуке. — Ладно, приятель, мне работать надо. Давай я запишу твой номер, и в случае чего мы с тобой встретимся и поговорим?       — Юнги сказал... Впрочем, не важно.       — Я не буду выпытывать.       Когда желтобокая машина скрывается за поворотом, Ёнджун оседает на скамейку и смотрит в сторону подъезда Тэхёна. Через минуту дверь туда открывается и Субин выскакивает на улицу, делая козырёк кистью: он ищет друга, оглядывается по сторонам и, совсем уже отчаявшись, натыкается на силуэт старшего взглядом. Сразу же направляется к нему, вскинув одну руку и помахав ей, и вскоре присаживается рядом, опуская длинные пальцы на бедро Ёнджуна.       — Ты нас напугал.       — Я всех сегодня пугаю, — язвит Ёнджун в ответ и поводит носом, отворачивая лицо, чтобы собеседник не видел покрасневших глаз. — Я просто чего-то запаниковал. Ночью сессия приснилась, аж худо стало! Нет, ты прикинь: открываешь глаза, а над тобой профессор Со стоит. Со своей отвратительной приторно-сладкой улыбкой подзывает к себе и говорит отвечать билет.       — Врёшь?       — Вру.       Субин крепко сжимает пальцы, и от неприятного чувства старший Чхве шлёпает по ним, пихает смеющегося друга в плечо и с подозрением поворачивается к нему. У младшего улыбка просто очаровательная, после сна — гнездо на голове. Глядя на него, Ёнджун старается отогнать разные мысли в сторону и просто насладиться этой довольной мордой, которая вчера напилась, натискала кота и блаженно легла спать. Ему бы такое счастье. На сердце снова становится тяжело и неприятно, однако Чхве, покусывая нижнюю губу, встаёт. Субин вскакивает за ним, и они вдвоём направляются в квартиру Кана, соблюдая установившееся молчание.       — Два придурка Чхве, — ворчит уже совсем проснувшийся Тэхён, смотрит осуждающе исподлобья и пропускает гостей внутрь. — Я собираюсь что-нибудь приготовить. Ну... Как приготовить? Назову это деликатесом, но на деле закину рамён в кастрюльку и набросаю специй. Будете или нет — всё равно. Мне больше достанется.       Квартира наполняется запахом лапши. Тепло обволакивает тело, унося его по течению спокойствия и умиротворения, и Ёнджун прикрывает глаза, полностью опираясь на Субина за своей спиной и чуть съезжает, чтобы было удобнее сидеть. Младший, по чьим бёдрам так невозмутимо елозят, на ухо шепчет какую-то глупую угрозу, за что получает тычок под рёбра и скидывает с себя старшего Чхве, сразу же наваливаясь на него и пытаясь побольнее ущипнуть. Наблюдая за вознёй на полу, Тэхён только глаза закатывает, хоть и ощущает, как ему становится немного спокойнее на душе. Честно говоря, если бы не он, тогда бы Ёнджун никогда не подпустил Субина ближе пары метров.       — Ох, какой я умничка, — бормочет сам себе Кан, ухмыляясь под нос и отворачиваясь к плите. За спиной утихает возня, два юноши пытаются отдышаться и готовятся к следующему турниру.       — С чего ты вдруг умничка? — интересуется Ёнджун, не желающий оставлять это без внимания. Он заставляет Субина, вернувшегося на стул, сдвинуть ноги и садится на них.       — Да просто так. Мне даже похвалить себя нельзя? Смотри, какой я поварёнок. Для детей еду готовлю! Ох, какой я умничка!       Старший Чхве скептически поднимает бровь, качает головой и всё же пересаживается на нормальный стул, когда Тэхён ставит тарелки на стол. Никто не заговаривает об утреннем инциденте, никто не спрашивает, что же такого произошло у Ёнджуна — как бы сильно ни хотелось узнать, друзья уважают личные границы и просто не лезут в чужую душу, пока их не попросят. Юноша любит их за это. Последнее время он вообще кажется сам себе слишком любвеобильным и мягким, словно штраф в суде позволил тяжёлый груз скинуть с плеч. Ясное дело, Ёнджуна в покое не оставят и обязательно отомстят за то жестокое избиение. Но не сейчас. Сейчас его не тронут.       Молочные облака отпускают крохотные снежинки на землю, чтобы те порезвились и отдохнули вдали от иных забот. Под чужими ногами свежевыпавший снег хрустит несколько жалобно и, может, рассерженно — Чхве этого не слышит из-за стёкол, однако продолжает за этим наблюдать, пока Субин и Тэхён спорят о недавнем хоккейном матче. Ёнджун думает о том, как себя чувствует Юнги. Что с ним? Где он? Как много слов он ещё хотел добавить в то сообщение и хотел ли вообще его писать? Обычно столь яркие откровения Мин печатает только в состоянии крайней тяжести, когда его душу рвут в клочья, либо когда он пьян. Вряд ли утром Юнги валялся на кровати и в полном алкогольном бреду тыкал пальцами по клавиатуре. Люди пишут в такое время бывшим, а не друзьям.       — Прекращай хмуриться, — пихает в плечо Субин, возвращая к реальности, и склоняет голову вбок. — Мы тебя уже пять раз позвали, а ты не откликнулся. Выберемся сегодня в город, м? Ты же не занят? — последний вопрос звучит с несвойственной надеждой, и Чхве, осознавая прокол, скрывает непонятный стыд за кашлем.       — Эм... Нет, я свободен. Ты и сам это знаешь, — не особо понимает Ёнджун и отходит от окна, присаживаясь рядом с Тэхёном и поглаживая надоедливого Рицу, который ластится к ногам. — Глупые вопросы, Бин. Для тебя я извечно свободен, как бы странно это ни звучало.       Тэхён стонет, в очередной раз закатывая глаза, и зачёсывает назад волосы. В его взгляде пляшут искорки насмешки. Оба Чхве оборачиваются на друга, одинаково поднимают брови, не понимая, отчего тот выглядит таким счастливым, и с их лиц Кана пропирает на смех. Староста смеётся в голос, хватается за живот, а успокоившись, поднимается на ноги и отмахивается.       — Начните уже встречаться, вы меня бесите.       И Субин, и Ёнджун заливаются краской и резко отворачиваются друг от друга, поджимая губы. В своих привычках они тоже одинаковы — поднабрались друг от друга и теперь уж никак не отличить, что кому принадлежит. Эта картина снова заставляет Тэхёна рассмеяться.       — Два каких-то придурка, вроде, взрослых, а всё равно ни черта не смыслите. Просто попробуйте начать, может легче станет. А пока поднимайте свои задницы и собирайтесь. Я бы хотел походить по городу до темноты, окей?       Субин что-то бурчит, вскакивает и сбегает в ванную так быстро, как только может, оставляя Ёнджуна в состоянии полного замешательства. Смущённый юноша остаётся сидеть на полу и автоматически гладить Рицу, которому нет никакого дела до человеческих разборок. Кот, набравший в весе за всё время нахождения под боком Кана, укладывает голову на чужие руки и мурлычет громко, грубовато. Юноша встряхивает головой и вытаскивает телефон.       «Насколько ты завтра свободен?» — сообщение улетает по адресу к нужному человеку, и Чхве уже корит себя за отправленное, однако экран вспыхивает: «‎Я выходной, так что целый день ничего не делаю. Хочешь поговорить?»       О, как сильно Ёнджун хочет поговорить... Даже несмотря на то, что Чонгук для него продолжает быть человеком, которому юноша вовсе не доверяет. Но сейчас это единственный шанс. Единственный шанс выговориться, единственный шанс получить совет, единственный шанс уберечь Юнги. Чхве готов всё отдать, чтобы у Мина наладилось состояние.       «Встретимся у Чимина в кофейне?»       — Вставай, я тебе сказал. Мы тебя ждать не будем, — напускает на себя серьёзности Тэхён, заглянувший в комнату, и Ёнджуну приходится подчиниться, состроив раздражённую рожицу.