♬♩♪♩ ♩♪♩♬
Стрелки на часах медленно приближаются к девяти вчера, и Чонгук, несколько раз косясь на циферблат, что-то бурчит себе под нос. В соседней комнате негромко работает телевизор; Тэхён сидит на диване, бесцельно листая каналы, и совсем не знает, что делает его парень поблизости. Тем временем Чон складывает последнюю футболку в чемодан и, ещё раз оглядев полки, заключает, что собрал всё. Осталось, вроде, по мелочам: зубная щётка, полотенце и пару шампуней — забрать всё из ванной не составит труда. Да и Тэ вряд ли о чём-то спросит. После утреннего инцидента он устроил своеобразный бойкот. Тем лучше. Не стараясь скрываться, Чонгук проходит на кухню и ставит чайник, громыхает кружками и роняет одну из них будто бы случайно. Поднимает крупные осколки, даже не ругаясь, и выпрямляется. К счастью, Тэхён к своей кружке так не привязан, чтобы устраивать скандал, да и посуда бьётся на счастье. Именно этим руководствуется якобы криворукий Чон, наливает чай и проходит в гостиную, безмолвно вручая кружку своему парню. При виде пластыря на переносице Чонгука невольно передёргивает, однако он быстро отворачивается и садится на пол у дивана, сразу же ощущая, как музыкальные пальцы ложатся на макушку и ерошат его короткие волосы. Внутри всё начинает вопить. — Это была моя кружка? — без интереса спрашивает Тэхён, намекая на грохот, произведённый разбитой посудой. Младший лишь кивает. — Ясно. Будь впредь аккуратнее. Любое слово отдаётся болью на сердце. Бросать зависимости сложно, как ни крути. Резкое прекращение принятия препаратов приводит к летальному исходу, и Чонгук к этому готов. Он хочет вырвать зависимость с корнем, растоптать её и с дырой в груди умереть. У него больше нет выбора. Сидят в тишине, пьют чай также. В молчании Чон ловит каждый глоток человека, которого любит больше жизни, и с каждой секундой ему становится всё тяжелее. Ему хочется забыть свою затею, упасть Киму в ноги и разреветься, выложив весь гнусный план, однако вместо этого Чонгук только встаёт, позволяя чужой руке соскользнуть со своей головы, и мучительно долго рассматривает холодные глаза Тэхёна, после чего наклоняется и, касаясь чужих губ своими, втягивает старшего в короткий поцелуй. Ким отстраняется первым, пялится в экран телевизора, показывая, что он всё ещё парня игнорирует, и Чону становится совестно. Ведь он хочет целовать Тэхёна дольше, чем тот позволяет. — Одевайся, — Чонгук старается говорить спокойно, будто бы ничего не происходит, утыкается в свой телефон, заказывая такси, и уходит в другую комнату, игнорируя непонимающий взгляд Кима. Сейчас отвечать на вопросы будет излишне. Парень приносит стопку чистой одежды, подаёт в руки старшему и снова скрывается в комнате, натягивая на себя толстовку. Действовать надо быстро и чётко, иначе неуверенность поглотит все разумные мысли. Бросать зависимость резко нельзя, однако Чон готов попробовать. — Что ты хочешь сделать? — Тэхён натягивает водолазку, пристально следя за своим партнёром, и останавливается в коридоре, глядя на чемодан у двери. — Чонгук? — Сейчас спустимся и ты всё узнаешь. Не парь мне мозги пока что, — не поднимая головы, ворчит Чонгук, натягивает кеды без ложечки и обвязывает шнурки вокруг лодыжек. — Без вопросов. Просто одевайся и пойдём. Подчиняясь, Тэхён накидывает на себя пальто и шарф, застёгивает ботинки и с подозрением выходит на лестничную площадку, оставляя ключи висеть в коридоре. В подъезде пахнет хлоркой, полы только-только намыли; где-то с верхних этажей раздаётся копошение уборщицы. Колёсики чемодана громыхают, когда Чонгук затаскивает вещи в лифт, однако парню кажется, что его сердце громыхает ещё громче. До первого этажа, по коридорчику, к двери. Шаг за шагом становится тяжелее идти, но Чон упорно тащится вперёд, не давая Тэхёну мешкать и заставляя его следовать. Улица встречает холодным ветром и промозглым мелким дождём. Ким за спиной демонстративно чихает и зарывается подбородком в шарф, останавливаясь рядом с такси, куда Чонгук уже укладывает вещи. В голову неожиданно приходит осознание происходящего, и Тэхён усмехается своим мыслям. — И надолго ты собираешься съезжать? — он хватает парня за плечо и резко поворачивает на себя, надеясь увидеть слёзы или испуг в глазах, однако встречает лишь пустое безразличие. — Ты ведёшь себя как маленький ребёнок, честное слово. Надоел до ужаса. — Вот и замечательно, что надоел, — пожимает плечами Чон, вырывает своё плечо из крепкой болезненной хватки и открывает дверцу машины. — Я не съезжаю. Это ты съезжаешь, Тэхён. Навсегда. Так что садись и вали прочь. Они стоят в тишине пару долгих мучительных минут. Насмешка пропадает с лица Тэхёна столь же стремительно, сколь стремительно бьётся сердце у Чонгука. Поддерживать зрительный контакт с каждой секундой становится всё сложнее, и когда Чон уже собирается сдаться, Ким отворачивается и поднимает голову к окнам их квартиры. — Твои поступки слишком глупы. Подумай ещё раз своим маленьким мозгом, — холодно кидает он, собирается уже захлопнуть дверь машины и забрать вещи, однако Чонгук этого не позволяет. — Ты меня, видимо, не понял. Это уже не все наши штучки по типу разосрались, а через день помирились. Тэхён, я бросаю тебя. Совсем. Ты от меня устал, я тебе надоел, у нас ничего не получается. Так что иди к херам, окей? Это такси до твоего старого адреса. Сюда можешь не возвращаться, — в горле пересыхает. Парень вдыхает чуть поглубже, смотрит на часы на своём запястье и отсчитывает секунды. — Мы теперь встретимся лишь по случайности, но не более того. Я не хочу с тобой контактировать. Никак. Ты понимаешь? — Мы учимся в одной группе, так что не волнуйся, малыш, от меня ты не избавишься, — взгляд Кима вспыхивает своеобразной жестокостью, и от этого мозг начинает затуманивать яростной болью. — Больше не учимся. Я забрал документы сегодня утром. — Ты рехнулся. Снова молчание. Таксист многозначительно покашливает, напоминая о том, что его смена всё ещё идёт, однако это никак не ускоряет парней. Тэхён поправляет шарф на шее, отряхивает медленно пальто и вновь поднимает взгляд на взлохмаченного бледного Чона. Он видит перед собой откровенно уставшего парнишку в объёмной толстовке, висящей на плечах, и впервые так ревностно хочет его обнять и поцеловать, однако продолжает стоять на месте. Где-то в груди разбивается сердце. Глубокая трещина прошивает его, заставляя ощущать боль. — Чонгук... — Нет, Тэхён. Я всё решил. Нам будет лучше, если мы окажемся в разных уголках этого города, — качает головой Чон. Мокрые пряди липнут ко лбу, дождь пропитывает ткань толстовки, и та начинает давить на плечи. — Хватит. Наши отношения с самого начала были провальными. Ким не отвечает. Отстраняет парня от двери, приподняв подол пальто, садится и, взявшись за ручку, задумчиво произносит: — Ты сдохнешь в одиночестве, Чонгук. Я это тебе обещаю, скотина неблагодарная. — Пусть и в одиночестве, — легко соглашается младший и делает шаг в сторону, глядя на Тэхёна с безразличием и холодом. — Главное, что тебя рядом со мной больше не будет. Глядя вслед удаляющейся машине, Чонгук ощущает тряску всего тела. Его мозг перестаёт соображать вообще, и парень до глупого долго стоит под холодным дождём. Ему не хочется плакать, не хочется кричать. Ему просто до одури больно в груди, и в голове, и в каждом сантиметре кожи, будто бы кто-то избил его до необратимых изменений. Чон знает. Он сам себя избил. Внутренне. Он себя уничтожил, размазал, растоптал. И ещё парень знает, что это лишь малая толика того, что ему предстоит пережить. Несколько раз моргая, чтобы сбить капли с ресниц, Чонгук отмирает и делает первый шаг прочь от дома. Возвращаться в квартиру, пропитанную запахом уже бывшего парня, Чон больше не хочет. Не может. Там ему станет лишь хуже. Дождь усиливается, под ногами хлюпает дорожная грязь; парень бесцельно идёт туда, куда ведёт его разум. Мимо проносятся машины, окатывают из луж, однако всё это не имеет никакого смысла — от этого больно не станет. Тело горит, словно обожённое кипятком, но руки, как ни странно, больше не трясутся. Чонгук останавливается у моста, глядя на другую сторону и долго старается принять решение; всё-таки делает неуверенный шаг вперёд, за ним второй, а потом переходит на бег, напрягая измученные мышцы. Поясница, по которой сегодня рьяно били коленями, сразу же напоминает о себе. Чону плевать. Он врезается в железную дверь подъезда, не понимая, почему та не открывается, лупит пару раз по ней и съезжает на землю, оперевшись спиной. Соображать получается из рук вон плохо, и чтобы понять, где парень, ему приходится оглядеться раз десять. Разум привёл его сюда. К этому дому. К единственному спасению. Дверь открывается, задевает руку; выходящие люди быстро извиняются, косятся на промокшего до нитки незнакомца и стараются поскорее за собой закрыть, однако Чонгук чуть ли не на четвереньках заползает внутрь. Со стороны он больше похож на наркомана, нежели на фельдшера скорой... Думать об этом нет времени. Чон с третьей попытки попадает по нужной кнопке лифта и словно тысячу лет поднимается на необходимый этаж. Сердце бухает в груди, парень прикладывает к нему руку, надеясь хоть немного унять, выбирается кое-как на лестничную площадку и теряется в трёх дверях, совсем не помня, какая ему нужна. Столько раз приходил сюда, а ничего не помнит... Мир в тумане. Всё вертится тошнотворным водоворотом, и Чонгук уже ненавидит себя за то, что так резко бросил свою зависимость. Это оказывается в миллион раз хуже, чем предполагалось ранее. Справляться невозможно. Чон давит на звонок и долго ждёт, когда ему откроют дверь, опирается на стену и не сразу осознаёт, что хозяин квартиры уже стоит напротив. Перед глазами мутно, словно кто-то закапал капли, расширяющие зрачок, в голове нет ни единой мысли. Парень проводит рукой по лицу, пытаясь взбодриться, но лишь глубже проваливается в пучину своих страданий, сглатывает и заходится тяжёлым кашлем, пока человек напротив пытается подобрать слова. — Если... Если я вернусь домой, то я наложу на себя руки, — первое, что получается сказать. Чонгук прикусывает нижнюю губу, игнорируя привкус крови, и сильно-сильно жмурится, мысленно отвешивая себе пощёчину. — Я расстался с Тэхёном. На совсем. Он хочет сделать шаг вперёд, но у него не выходит, и Чимин еле успевает поймать летящего на него парня. Пак аккуратно присаживается на колени, крепко обнимая трясущегося Чона, и успокаивающе поглаживает по голове, пока тот цепляется за домашнюю кофту своими холодными пальцами и что-то скомканно бормочет. — Всё хорошо, Гук-и. Всё хорошо. Поболит и пройдёт, — ласково шепчет Чимин на ухо, хотя сам изнутри сжимается, ощущая боль, исходящую от своего друга. — Всё в порядке, дорогой. Ничего страшного. Мы с этим обязательно справимся. И пока Чонгук стонет срывающимся голосом, Пак оборачивается в сторону кухни, из которой испуганно выглядывает Шиён, и очень тихо просит её поставить чайник. Девушка быстро кивает и исчезает, а Чимин лишь полностью переключает внимание на Чона в своих объятьях. — Пойдём, Гук-и. Тебе надо согреться. Сейчас мы выпьем чаю, а потом уже тихонечко всё обсудим, ладно? — он аккуратно поднимается на ноги, поднимая за собой и парня, помогает стянуть промокшую толстовку и, поддерживая сбоку, доводит ничего не соображающего Чонгука до кухни, усаживает его на стул, приглаживает мокрые волосы и присаживается на корточки напротив, мягко держа за руки. — Всё в порядке. Это временные трудности, дорогой. Чёрная полоса, после которой обязательно наступит белая, да? Чон просто кивает, кривя уголком губ, и сжимает чужие пальцы своими, пока рядом хлопочет Шиён. Это временные трудности. Временные...5.
28 декабря 2022 г. в 17:38
Чонгук останавливается у самой двери, когда та за ним захлопывается, и сжимает папку с документами в трясущихся руках. Последнее время организм ведёт себя неподобающе, подсовывая нервный тремор как сюрприз, который не ждали и не особо хотели, и, к сожалению, Чон прекрасно осознаёт, откуда всё это возникает. Катастрофически необходимо снизить количество смен и уменьшить стресс, наваливающийся на плечи тяжёлым грузом.
Но с Тэхёном стресса меньше быть не может.
Чонгук стоит у закрытой двери и до глупого долго смотрит на листы бумаги с нужными подписями. Его тошнит. Так сильно, что голова идёт кругом. Ему противно. Настолько, насколько ненависть к себе может изнутри пожирать. Чону кажется, что он поступает до отвратительности неправильно, однако продолжает упорно стоять, не видя перед собой ничего. Где-то внизу, у гардероба, его уже ждёт Тэхён, который даже не догадывается, что такого страшного совершил этот «маленький тупой мудак», считающийся «возлюбленным». И Чонгук хочет завыть.
Да только не может. Его всё ещё тошнит до чёрных пятен перед глазами.
И только тогда, когда держаться на ногах становится практически невозможно, Чон отмирает, прячет документы в рюкзак и быстрым шагом направляется к уборной, низко опуская голову: смотреть по сторонам ему не хочется, видеть кого-то на пути — тем более. Парень считает, что слишком привязался. Не только к Киму, но и ко всему, что с ним связано: к Чимину, к институту, к идеальному порядку в квартире. Ко всему. Когда Тэхён лепил из него свой идеал, Чонгук не сопротивлялся, а теперь пожинает плоды того, что вышло: несуразного изгоя, которого каждый встречный готов назвать умалишенным.
Но Чон сам виноват, и он готов взять за это ответственность. Тот «идеал» из него не вышел — может, данное обстоятельство столь сильно бесит Кима?
Чонгука рвёт желчью. Последний раз он ел вчера, да и то совсем немного. Прошло уже несколько дней с тех пор, как аппетит совсем пропал и еда стала противна, ещё начиная с запаха и заканчивая тем, что вкус приобрёл нотки старья и гнили. Парень был бы рад поесть, только не получается никак. И теперь, склонившись над унитазом в институтской уборной, он чувствует только то, как сильно его тело ослабло за последнее время и как сильно стресс доводит его. Чувствует, что умирает с каждой секундой, и ненавидит себя за это всё больше.
И понимает, что с этим пора кончать. Чем быстрее, тем лучше.
— Ты слишком долгий, — с холодным упрёком замечает Тэхён, когда видит своего парня на лестнице. Кофейное пальто распахнуто, из-под него виднеется белоснежная рубашка, застегнутая до самой последней пуговицы. Будь у Чонгука воля, он бы задушил старшего чёртовым воротником этой рубашки. — Обещал, что придёшь через пять минут, а пришел через пятнадцать. Это последний раз, понял?
Последний раз... Хах, кто бы знал. Чон молча накидывает толстовку и сразу же поднимает рукава по локоть, оголяя татуированные предплечья. Бледный, с тëмными мешками под глазами он больше походит на пациентов, которых и сам возит из раза в раз. Парню плевать; Чонгук просто бесцельно плетётся вслед за Тэхёном, который, в свою очередь, не забывает иногда упрекнуть младшего за неправильный вид. Один раз Ким даже говорит, что ему стыдно на людях с таким парнем ходить, и Чон, вероятно, огрызается.
— Хей, Ким Тэхён! — раздаётся откуда-то со спины.
Чонгук мгновенно выпрямляется, настораживаясь, и достаёт пачку сигарет из кармана. Взглядом шерстит по окружению, пока не замечает юношу с жёлтыми, как корка лимона, волосами. Долго думать не приходится: ещё вчера днём Чон удостоился чести столкнуться с этим агрессивным недоразумением у кофейни Чимина, а сегодня оно уверенно направляется в их сторону. Сложить пазлы проще, чем посчитать дважды два: человек, который ходил к Чимину, а теперь всем своим видом требует «разговора», всегда будет вызывать лишь стойкое подозрение. И Чонгуку это искренне не нравится, однако парень остаётся стоять в паре шагов за спиной обернувшегося Кима. Выступать вперёд пока что нет смысла: Чон готов наблюдать до посинения, и если ничего не случится, то просто уйдёт. Но если этот Ёнджун — а его Чонгук знает лучше, чем Чхве может предположить, — поднимет руку на Тэхёна, то ему будет очень сложно отделаться от «злющего умалишëнного пса».
Однако не сейчас.
Щёлкая зажигалкой, Чон подносит еë к сигарете и глубоко вдыхает, сдерживая кашель. Дым забивается в лёгкие, отравляющий никотин расползается корнями, вызывая лёгкий спазм. Когда-нибудь Чонгук умрёт от курения, он обещает. Бросая взгляд на полностью спокойного Тэхёна, парень отворачивается, делает пару шагов подальше и рассматривает вычищенные тропинки, ведущие к крыльцу университета. Тускнеющие листья небольшими горками лежат у бордюров. Осень заканчивает медленно, тягуче; она тянет за собой апатию и холод, кои наполняют людей по самую макушку, стирает радость с лиц, добавляет проблем — в серости будней разум и сам начинает мрачнеть.
— С кем имею честь говорить? — криво усмехается Ким, прячет руки в карманы пальто и с неприязнью осматривает несколько запыхавшегося Ёнджуна. Этот юноша точно не вызывает у него любви: Ёнджун похож больше на котёнка, которого поваляли в луже и лишь немного протёрли после. Он не вписывается в стандарты старшего. Словно грязное пятно на белоснежном полотне. — А, наверное, понял... Ты дружок Юнги?
— Не «дружок», а друг, — почти скалится Чхве, сразу же сжимая кулаки и щурясь. Так он лишь больше походит на котёнка — злость не прибавляет ему и капли серьёзности.
Забавный...
Но Чонгук снова теряет интерес, скидывает с плеча рюкзак и чуть пинает его в сторону, выпуская сигаретный дымок сквозь сжатые зубы. Курение перестало приносить спокойствие... Пора менять круг интересов. Думая об этом, Чон долго смотрит на дорогу, где цветными молниями пролетают машины. Окурок он опять тушит о свою же ладонь и беспечно уходит к мусорке, игнорируя чужой разговор. Что там происходит? О чём они болтают? Ему всё равно. Это не его дело. Парень, конечно, догадывается, что суть напряжённой беседы заключается в Юнги и в мерзком расставании, и это немного даже раздражает. Зачем Ёнджуну лезть в чужую жизнь? Хотя... Чонгук бы тоже полез разбираться, ведь Тэхён на мелкие осколки разбил стабильное состояние Мина: Чон видел Юнги, погасшего, уничтоженного, следил за ним и очень хотел извиниться за своего незадачливого парня. Хотел до дрожи в коленях, до черноты перед глазами.
Но боялся.
Что-то вечно мешало ему подойти и произнести банальное «прости». Каждый раз сердце рвалось на лоскутки и связывалось узлами, что мешало ему биться правильно. Чонгуку просто было стыдно. Точно стыдно, он знает. И сейчас это чувство никуда не пропадает.
У Тэхёна много грехов, однако этот грех даже Чон простить ему не может. Там нечто большее, нежели тупые советы или жестокое убийство чувств. Чонгук знает, что Ким молчит и Мин тоже молчит: между ними есть нечто такое, что относится к разряду запрещённого, нечто такое, от чего все шарахаются в стороны. Однако оба не распространяются, не раскрывают всех карт, и если Тэхёну абсолютно плевать, то Юнги явно в этом просто погряз, утонул. Недосказанность Чонгука пугает, а информации он не может найти ни у кого. Из голов чужих её тоже никак не вытащить. И коли Ёнджун не знает тонкостей и вовсе не собирается разбираться в накале чувств, то Чону тяжело это игнорировать.
— Слушай, мне плевать, на что тебе жаловался Юнги, понял? Мне всё равно, ты слышишь? И хочешь ты этого или нет, мы всё равно расстались. Пусть катится к чертям, пусть делает всё, что хочет, но мне на глаза больше не попадается. Он как был мне не нужен раньше, так не нужен мне и сейчас, — голос Тэхёна холодный и громкий. Парень переходит уже на повышенные тона, а это ему не свойственно, и Чонгук реагирует довольно остро на сие преображение. Ким раздражённо кривит уголком губ, зачёсывает волосы назад и удручённо смотрит в небо несколько томительных секунд, пока обозлённый Ёнджун чуть ли ни дымится своим бешенством. — Вопрос исчерпан? Можешь валить к своему Юнги. Не до тебя сейчас.
Чонгук останавливается позади Чхве, в паре шагов, и вытаскивает из карманов руки, внимательно следя за всеми подёргиваниями нервного юноши. Если тот сделает хоть одно движение в сторону Тэхёна, Чон его опередит. Он не знает, зачем ему это, но обязательно так сделает. У него нет выбора: команды в мозгу переключаются с щелчком, будто нажимают какую-то кнопку; Чонгук выдрессирован на агрессию — заслуга многострадального Кима.
— Ты обязан перед ним извиниться, — сквозь сжатые зубы хрипит Ёнджун. Он не даёт выбора, а скорее ставит перед фактом. Ах, как жаль, что парнишка совсем не знает характера Тэ...
И Чонгук всё же реагирует. Так быстро, что и сам осознаёт уже после произошедшего. Когда Чхве уже начинает поднимать руку для удара, Чон хватает его за толстовку и буквально швыряет на землю. Не ожидавший нападения Ёнджун, неуклюже валится на асфальт, громко ругается и старается встать, однако в следующий миг оказывается прижат тяжёлым Чонгуком, который плюхается на его грудную клетку, игнорируя яростные брыкания под собой. Старший даже не замечает, как сильно получает коленом по позвоночнику, отцепляет от своей толстовки пальцы, сбрасывает чужую руку с плеча и, занеся кулак, со всей дури бьёт в челюсть. На миг Чхве теряется в пространстве, сплёвывает очередное ругательство и лишь яростнее начинает ёрзать; второй удар прилетает ему по уху, и в голове сразу же колокольным звоном разносится боль. Пытаясь хоть что-то предпринять, Ёнджун замахивается и бьёт противника по шее, однако в тот же момент получает очередную оплеуху, хоть она и кажется ему более слабой. Брыкается со всей силы, ударяя по пояснице всё сильнее и продолжает ругаться, обещая ответить за всё. Во рту появляется металлический привкус крови, перед глазами мир застилает пелена, однако Чхве не сдаётся и извивается, как может.
Только силы у них совсем не равные.
И когда Чонгук собирается ударить юношу ещё раз, он слышит приглушённый вопль за спиной. Резко оборачивается и застывает, так и держа барахтающегося Чхве за нижнюю челюсть и оставляя руку на весу. Перед его глазами встаёт лишь одна картина: Тэхён, зажимающий кровоточащий разбитый нос, и высокий юноша с вишнёвыми волосами, держащий наклоняющегося Кима за чёрные кудри. Это настолько ярко отпечатывается в голове, что Чон даже двигаться перестаёт, сканируя взглядом испачканную в крови рубашку, застёгнутую до самой последней пуговицы, напуганные тёмные глаза и бледную кожу своего возлюбленного. Это подвергает Чонгука в своеобразный шок, из которого его выводит лишь тихий присвист юноши, держащего «заложника». Парень медленно поднимает голову, не сразу понимая то, на что так долго пялился, и наконец узнаёт студента. Субин качает головой, сжимая кулак, и чуть прищуривается, стискивая покрепче челюсти: он всем своим видом показывает, что одно неправильное действие может привести к не очень хорошим последствиям, и Чонгук это осознаёт. Но его беспокоит всё ещё не это.
Его беспокоит то, что слабость Тэхёна он видит впервые. Так близко и так чётко, что в глотке комом встаёт тошнота.
Все замирают в моменте: Чон, так и не нанёсший удара, Ёнджун, не верящий в то, что ему пришёл на помощь Субин, Ким, не ожидавший нападения, и Субин, глядящий на Чонгука мучительно долго.
Чонгук медленно опускает руку и разжимает кулак, однако взгляда своего не сводит, продолжает поддерживать зрительный контакт с юношей и пропускает вдохи, надеясь унять тошноту. Его пальцы вновь заходятся в нервной тряске, в голове поднимается ураган мыслей, однако на данный момент всё кажется таким мелочным на фоне происходящего, что парень напрочь забывает о придавленном им же Ёнджуне. Субин же в свою очередь никуда не торопится, понимая всё, о чём так долго думает Чон, и даёт время. Просто даёт время, позволяя осмыслить все детали.
Это время причиняет Чонгуку невероятную боль...
Получив возможность, Ёнджун скидывает с себя старшего, и тот падает на колени, еле успевая выставить вперёд руки, низко опускает голову и закусывает губу, пальцами впиваясь в асфальт. Странное волнение прокатывается по измученному телу волнами; Чон изо всех сил пытается глубоко дышать, однако у него никак не выходит и лёгкие предательски ноют от недостатка кислорода. Субин, убедившись, что его одногруппник свободен, выпускает Тэхёна из своих тисков и чуть отталкивает того от себя, позволяя выпрямиться. Этого хватает. Просто хватает.
— Ты самый ужасный врач, который может быть, — со злостью выплёвывает Ёнджун, кое-как поднимаясь на ноги. — Ты не герой. Ты ублюдок. Самый настоящий. Ты ни на что не способен и ни к чему не пригоден! Могу поспорить, что все пациенты, которые умерли на сменах, твоя заслуга, бесполезный кусок дерьма! — почти выкрикивает он, качаясь из-за мутного зрения и пульсирующей боли в голове. Чхве с такой злобой говорит каждое слово, что совсем не замечает, каким жалким неожиданно становится Чонгук, сидящий у его ног. Каким крохотным и разбитым он кажется, как много боли отражается в сгорбленной трясущейся фигуре. — Ты... Мне мерзко от тебя, Чонгук. Не хочу, чтоб ты когда-нибудь приехал ко мне со своей мигалкой. Угробишь всех...
Рот крепко зажимают. Субин смотрит на Ёнджуна сурово и холодно, мотает головой огорчённо и, подхватив за талию, помогает найти опору. Он безмолвный и пустой, словно что-то его очень сильно задело, а ещё задумчивый и в некоторой степени уставший. Честно говоря, Чхве вовсе не хотел, чтобы так всё закончилось; он просто увидел, как его одногруппника бьют и как над дерущимися беспечно стоит Тэхён, не предпринимающий ничего. Это дало толчок к действию.
Но Субин никак не хотел, чтобы Ёнджун так жестоко говорил о ком-то. Он не хотел, чтобы Чону было настолько больно.
Время назад не вернуть, ошибки не исправить. Сказанное тоже, к сожалению, обратно в рот не затолкать. Чонгук жмурится, сдерживая неожиданно накатившие слёзы и так крепко стискивает челюсти, что становится больно. Хотя эта боль не сравнится с болью душевной. За правду нельзя осуждать, и потому парень продолжает упорно молчать, даже не глядя вслед удаляющимся студентам. Только в последний момент Чон поднимает голову и одними губами шепчет:
— Прости. Я... Не хотел.
Но его никто не слышит, кроме Тэхёна, возращающегося в своё привычное состояние и уже недовольно глядящего на своего парня. Всё возмущение Кима тяжёлым грузом наваливается на неожиданно ставшие хрупкими плечи, однако пока старший ругается, Чон обещает себе со всем этим покончить.
И последнее, что Чонгук делает для Тэхёна — позволяет Ёнджуну и Субину уйти без последствий, чтобы прекрасное лицо Кима больше не пострадало от чужих ударов.