Человек, который боялся жить

      Она ненавидела, когда по окнам стучал дождь, сырой, мерзкий. Такой же шёл, когда убили её отца, когда ее оставила мама, когда менялась жизнь на глазах, а Ирина беспомощно наблюдала за всем происходящим. Дождь шёл всегда, а солнечные лучи проскальзывали в небе очень редко, и поэтому они стали бесценными для каждого человека в то непростое время.        Отец её умер ещё в четырнадцатом году и через пару недель мама отдала дочь в детский дом, который находился в соседнем селе. Ирине тогда только исполнилось одиннадцать лет. Семь лет, которые она прожила в дет.доме, показались вечностью и адским испытанием: постоянно не хватало еды, одежды, трём детям приходилось спать на одной кровати. За то в достатке было клопов и тараканов. Почти каждый из воспитанников в скором времени приучивался быстро бегать, искусно врать, незаметно красть, умело драться и  постоянно держать рот на замке. Одним словом, они приучивались выживать. В этом месте не помогали слёзы и крики. Приходилось рано взрослеть и забывать про свои эмоции напрочь. Здесь черты лица постепенно притупливались, становились каменными, а по всему телу разливалась жгучая смесь боли и разочарования, след которой оставался в каждом ребёнке навсегда.  Ирина ненавидела это место и хотела забыть его как страшный сон. По ночам она часто мечтала о том, как вырастит, отправится учиться, а потом будет работать в Питере или Москве и её жизнь станет лучше. Она не знала, как всё это произойдёт, она не верила, что это может произойти, но всё же где-то внутри неё теплилась искра надежда, которую упорство Кельцевой обратило в огонь.       Тогда в вузы принимали всех, кто достиг 16 лет и обладал хоть какими-то знаниями  1-2 классов. Вступительных экзаменов еще не было. Детей бедных крестьян брали в первую очередь и платили им большую стипендию. С этим Кельцевой повезло.       Ирина не знала многих профессий и, однажды увидев корреспондентов, которые приезжали в ее деревню, чтобы осветить проблему беспризорных детей в русских глубинках, поняла, что станет журналистом. В 1921 году Кельцевой уже исполнилось 18 лет и в Москве открылся первый институт журналистики. До Москвы из Смоленска Кельцева добралась зайцем на поезде. Этот путь занял более недели, так как Ирину несколько раз ловили и ссаживали. С горем пополам Кельцева приехала в Москву и отыскала этот институт. Ирина отчетливо помнила день поступления. Многие смотрели искоса на низенькую девчонку в порванной крестьянской рубашке и штанах, которые были больше нее в несколько раз и держались на бёдрах с помощью верёвки, сильно натиравшей кожу. Один раз у неё мелькнула мысль уйти, но она осталась и не пожалела. Ирина поступила.       Обучение шло 3 года. Ирина училась усердно, жила в общежитии, покупала молоко и хлеб, и даже иногда позволяла себе мясо, остальные деньги из стипендии откладывала. К 19 годам она набрала вес, подружилась с некоторыми девочками и иногда стала улыбаться. В день, когда девушка с отличием окончила университет, Кельцева даже пустила слезу счастья.       После института Ирина переехала в Ленинград, где и устроилась работать в издательство. Недалеко от работы она начала снимать двухкомнатную квартиру. В начале июля исполнился год новой жизни Ирины. Он был одним из самых спокойных и размеренных, пока в апреле Кельцева случайнейшим образом не наткнулась на Есенина.       В реальность Ирину вернула маленькая девочка, которая ехала со своей бабушкой. Они сидели напротив журналистки. —Смотри какое поле кра-сии-вое!— картавя проговорила девочка и взмахнула рукой. Ирина знала, что обращались не к ней, но тоже поглядела в окно. "А поле-то и правда красивое." Кельцева улыбнулась и уже не обращала внимание на дождь. И он был для неё красивым.       Без Есенина жизнь Кельцевой вернулось в прежнее русло. Она снова текла спокойно, без каких-либо событий,как до апреля этого года. Но совсем неспокойно было в душе девушки. Кельцева, кажется, впервые испытывала подобное волнение, и оно ей даже было приятно, но она не до конца понимала, что это было за чувство, его причины, его последствия.       Дни шли, от Есенина не было никаких вестей. Даже Мариенгоф, с которым как-то встретилась Ирина, не мог сказать, что с Есениным, когда он вернётся и собирается ли. Кельцева не понимала, почему у неё в голове возникали эти вопросы. Но отделаться от них она не могла. Она надеялась, что все эти престранные ощущения исчезнут как-то сами собой, но с каждым днем они только усиливались.       Календарь показывал сентябрьский понедельник. Именно в этот день на перрон с поезда сошёл молодой человек и не для кого не секрет, кто это был. Есенин поторопился домой, чтобы оставить чемоданы и скорее отправиться к Кельцевой.       Стоя перед слишком знакомой дверью, поэт испытывал какую-то детскую радость и трепет. Он постучался; прошло около пяти минут,но дверь не открылась. Есенин нажал звонок, после ещё постучал, но никто не открывал. Вдруг сзади послышались шаги. Сережа обернулся и встретился лицом к лицу с Ириной. Пока Кельцева думала, как отреагировать, он успел окинуть её пристальным взглядом и подметить измения, произошедшие во время их разлуки: волосы отрасли до плеч, кожа побледнела, а синяки под глазами будто только увеличились. Глаза остались прежними: смотрели на него, будто усмехаясь. Ирина в свою очередь тоже оглядела Сережу. Пшеничные волосы, как всегда, были завиты, на лице красовалась улыбка, но и он сам выглядел каким-то нездорово-бледным. —Здравствуй, Ирина,—Сережа первый прервал молчание, и протянул руку. Девушка не торопилась отвечать или жать ее. Кельцева обошла Есенина, чтобы открыть дверь. —Вы живы? — не обращая на поэта внимания, проговорила она. Есенин усмехнулся. "Значит, на вы". —Вы ожидали, что я буду мёртв? —Всякое бывает. Надо же как-то объяснять ваше долгое отсутствие. —Родные края никак не хотели пускать меня обратно в этот грешный мир. —Но всё же отпустили, как я вижу. —Вы весьма проницательны. —Не жалуюсь, — Кельцева открыла дверь и посмотрела на поэта безучастным взглядом, —хотите зайти? —Еще спрашиваете. Что за перемена случилась в ней, пока Есенина не было в городе? Взаимность, которая, он надеялся, ещё в июле вспыхнула, уже угасла? Или её и не было никогда? Сережа много думал в последнее время и делал всякие открытия. Основное из них: Кельцева ему нравилась. Он теперь признавал это, он теперь понимал, что это не шутка. И пусть же это чувство исчезнет  завтра, но след от него останется надолго. И он был готов к этому.       Они прошли на кухню. Есенин присел,  облокотился о стол и вздохнул. Снова проблемы. Как будто ему их не хватало. —Могу предложить только кофе, —проговорила Ирина. Он встрепенулся. Может она по привычке вела себя холодно с ним, а сейчас оттает? —Не откажусь, — Сергей старался звучать бодро и непринуждённо. Ирина достала две кружки, стала насыпать кофе, сахар. Те ощущения снова дали о себе знать. —Гм...Может ты... то есть вы...не важно, просто сядь в гостиной, я туда кофе принесу, —Сережа хотел было пошутить, но не стал. —Хорошо. Ирина выдохнула с облегчением, когда Есенин вышел из кухни, но когда чайник вскипел и девушка потянулась за ним, она случайно локтём задела кружку и разбила ее. "Соберись!"— проговорила Кельцева себе.       Ирина достала другую кружку, заварила кофе и прошла в гостиную. Есенин рассматривал книжный шкаф. Кельцева невольно замерла, наблюдая за поэтом. Он повернулся. Ирина всё также холодно смотрела на него. —Слушай, если я не вовремя, я могу уйти, —он подошёл к ней. —Нет! То есть...как хочешь. Просто я без настроения сегодня...гм,—Ирина запнулась и немного нахмурила брови. Зачем она оправдывалась?— можешь уйти, но сначала выпей кофе, — она попыталась выдавить улыбку. Есенин взял кружку и сел в кресло. Кельцева села напротив, на диван.       Ещё никогда тишина не была настолько мучительной для Ирины и Сережи. Оба иногда прерывали её, говоря односложно, однако всё было не то. Куда пропали беззаботность, непринуждённость в их общении? Почему она вновь закрылась от поэта? Что случилось? Сережа окинул взглядом стол и его внимание привлекла книга с его стихами. Есенин взял сборник. —А помнишь, ты говорила, чтоб я расписаля здесь, и что это для твоей подруги? Они столкнулись взглядами и оба неловко улыбнулись. Есенин взял ручку, лежавшую на столе рядом с книжкой, что-то зачеркнул, что-то написал, а после сел подле Ирины и передал ей книгу, и в этот момент невольно коснулся её руки. Кельцева открыла форзац. Имя её подруги, "скоропостижно скончавшейся", было замулёвано, и снизу крупным и аккуратным почерком было выведено "Ирине". Она улыбнулась, посмотрела на Сережу и только тогда заметила, что он находился слишком близко к ней. Её щеки и шея покраснели. Кажется, этот момент длился вечность. —Не хочешь прогуляться? Погода чудесная,— наконец проговорил он. —П...пожалуй.       Они исходили весь парк. Есенин пытался разговорить Кельцеву, подступался то с одной стороны, то с другой, однако та всё ещё отвечала мало и вскользь. Лицо её показывало все признаки глубокой мысленной работы.  Большую часть времени её брови были нахмурены и изредка вздрагивали, на лбу образовалась складка. Иногда Кельцева кидала мимолетные взгляды в сторону Сережи. Тогда,он понимал, она думала о нём.       Они присели на скамейку. Есенин молчал, бросив попытки поговорить с Кельцевой. —А впрочем, всё это вздор,—внезапно проговорила Ирина, и Сережа даже дернулся от неожиданности,—похоже, довольно я сегодня вам голову морочила,—она улыбнулась, как бы извиняясь за своё поведение,— я пойду домой. Кивнув головой, она незамедлительно встала и зашагала к выходу из парка. Кельцева шла легко и непринуждённо, словно скинув большой груз с плеч, который ,впрочем, промахнулся и не придавил Сережу, поэтому он последовал за ней. —Ирин, как это понимать? —она пожала плечами. —Нет, я всё-таки пойду с тобой. —Идите... Есенин смотрел на девушку, пытался анализировать ситуацию, слова Кельцевой, но ничего путного из этого не выходило. Залезть в голову к девушке, прочитать её сокровенные мысли всё-таки было невозможно. По-началу Сережа думал, что имел такое право: ворваться в чужой внутренний мир и извлечь из него нужную информацию. Но нет ничего более запутанного и тайного, чем подноготная человека. И тем более Ирина всю свою запутанность и тайность запутала настолько, что Есенин сам окончательно запутался, да и она, признаться, запуталась вместе с ним... Он всё же был уверен, что в ней есть чувство к нему. Всё говорило ему об этом. Но он также видел, что она этого не могла и не хотела осознать.       Кельцева была рядом с Сережей в этот момент, когда Солнце в последний раз кинуло свой луч и уступило место Луне, но в то же время блуждала по коридорам своего сознания, далеко от Есенина, далеко от реальности. Всё затихло кругом, остановилось на одно долгое мгновение. Ирина снова посмотрела на Сережу, который смотрел перед собой, тоже находясь в своих мыслях. Он тут же взглянул на неё. Она вся вспыхнула, её сердце пропустило удар, потом ещё и забилось слишком быстро, будто гналось куда-то или убегало... —Ирин, ты больна?— в ровном голосе Сережи прозвучала тревога. —Не знаю, может быть,— она склонила голову и слегка усмехнулась. —После нашей встречи у меня останется много вопросов. —У меня тоже. Ирина, казалось, специально говорила не прямо, а около. Есенина это раздражало. В конце концов он нёсся к ней на всех порах, сразу же приехал, как решил все свои проблемы, надеялся на приятную и радостную встречу, а в итоге прочитал в ее действиях( несмотря на всю запутанность внутреннего мира человека) скрытые злость,  разочарованность и даже обиду. Он догадывался, о чем Кельцева еле удерживалась, чтобы не заговорить. "Вы даже не писали мне",—Есенин ждал, когда прозвучит этот упрёк. Но он не звучал, а мужчина невольно строил мысленный разговор с Ириной и отвечал на каждую ее фразу, которую рисовало его сознание."Как будто я не хотел писать..." —думал он.        Ирина многого не знала о том, что происходило с Сережей во время их разлуки. Она не знала о том, что ещё в начале 25-го года за ним стали следить, каждую его телеграмму, письмо изучали, не давали ему сделать спокойного и свободного шага. Ирина не знала, в каком страхе жил Есенин. Она не знала, что если б не допросы, на которые Сережу вызвали в Москву, он приехал бы в Ленинград ещё раньше.       Он хотел и не мог рассказать Ирине обо всем, что происходило с ним, ведь не знал, чем это могло обернуться для неё. Да и зачем ей это всё знать? Ей этого не надо. Это касается только его.       Закончился мысленный разговор с Кельцевой в тот момент, когда они дошли до её дома. Тусклый фонарь освещал их обоих. Есенин потянулся за рукой девушки для рукопожатия. Он стиснул ладонь Ирины легко, как будто и вовсе не коснулся, она же сжала его руку крепче, словно в последний раз делала это. И что-то, похожее на искреннюю улыбку, показалось на её лице, но заметив, что пожатие длилось дольше, чем следовало бы, Кельцева резко вырвала свою ладонь и развернулась,но не тронулась с места. —Прощайте,—прошептала она. —До скорой встречи,Ирина.       Девушка скрылась в подъезде, Сережа всё ещё не сдвинулся с места. Он невольно держал руку, которую только что пожала Кельцева, сомкнутой, как будто не хотел, чтобы след, оставленный той рукой, стёрся. Он кинул последний взгляд на дверь и убедившись, что ждать нечего, развернулся, собираясь уйти.       Вдруг... или ему показалось, или он действительно услышал свое имя. Он оглянулся и увидел приближающуюся к нему Ирину. Она остановилась и сначала ничего не сказала, а после  бросилась ему на шею, крепко сжав его в объятии. Есенин оторопел от удивления, но, мгновенно очнувшись, сомкнул руки вокруг талии девушки и прижал её к себе.       Кельцева совсем не понимала,что делала. Она знала, что через пару минут пожалеет о том, что вернулась к Сереже, но сейчас она ощущала полную уверенность внутри, как будто так и надо было поступить изначально. Есенин пытался запомнить каждую эмоцию, ощущение, вспыхнушее внутри него в этот сокровенный момент. Он знал, что объятие не продлится вечность, поэтому этот короткий миг был бесценен. Кажется, он давно не был так счастлив. —Я хотела сказать...Вообщем...Я рада, что ты приехал, и ещё... —Я тоже скучал по тебе, Ирин.