Человек, который боялся жить

      После того, как они распрощались, Сережа сел на скамейку напротив Ирининого подъезда и попытался объяснить себе всё произошедшее с точки зрения разума и не смог. Зачем? Такое бывает? Что это за комедия? Да, Есенин любил сначала действовать, а потом думать. Он взглянул на окно девушкиной квартиры и увидел её, выглянувшую и тут же исчезнувшую, после того как она заметила Есенина. Поэт улыбнулся. Как бы это глупо ни выглядело, главное, это сработало. Она согласилась.       До конца июня Есенин не мучал Кельцеву вживую, но прекрасно делал это по телефону, названивая чуть ли не каждый день и спрашивая у нее одну и ту же фразу: "Ирина, как ваше здоровье? Когда отпуск?" Она же каждый раз отвечала: "Вы беспартийный? Я с такими не разговариваю."       Наступило первое июля. Ирина первая позвонила Есенину. —Неужели! Я дождался звонка от вас! Это, должно быть, многое значит! Я могу надеяться на что-то?— воскликнул Сережа, оглушая девушку своим счастьем. —В наше непростое время вы можете надеяться только на сосновый гроб, — могильным голосом проговорила Кельцева. —Мне хватит и на дубовый, — с гордостью добавил Есенин. — Подождите, я вам не за этим звоню. —А зачем же? —Можем ехать.       Условились встретиться на Московском вокзале. Сережа прибыл за несколько часов до назначенного времени и теперь расхаживал из стороны в сторону, покусывая нижнюю губу и потирая пальцы рук: вдалеке от поэта стоял какой-то мужчина в кожаной куртке и прожигал его взглядом. Есенин резко остановился, отвернулся и скрестил руки.       Ему вспомнилось, когда несколько недель назад он шёл домой от Мариенгофа и чуть не столкнулся с кем-то. Тогда и сейчас не мог же быть один и тот же человек? Или мог?.. —Доброе утро,—Сергей вздрогнул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. Он взглянул через плечо и выдохнул со спокойствием: это была всего лишь Кельцева. Та смотрела на него равнодушно, но увидев испуг на лице поэта, изогнула бровь. —Всё в порядке? —Не переживайте, —Еенин не упустил возможности ухмыльнуться, — Вы пришли, и теперь всё отлично, — Кельцева покачала головой. —Ладно, пойдёмте.       Сели в поезд. Есенин окончательно пришёл в себя и переключил всё внимание на Ирину, которая с чрезмерным недовольством разглядывала кружку, стоявшую на столе. —Больше позитива, Ирина! Вы едите на малую Родину знаменитого Советского поэта. —Ой-ли, —сощурив глаза, Кельцева посмотрела на Сергея. —Если я закажу вам кофе, ваше холодное сердце оттает? —Только если кофе понравится. Кстати, где другие пассажиры? —Я выкупил всё купе. А что? —Ирина усмехнулась. —Ничего, — Кельцева достала газету и принялась делать вид заинтересованного читателя, только бы не слышать никаких расспросов от попутчика и по совместительству новоиспеченного возлюбленного и не вступать с ним в диалог. Однако, поезд— место, где не разговаривать категорически запрещается. Для чего же он тогда существует, если в нем нет воспоминаний прошлого, осуждения настоящего, споров о будущем? К прошлому, в конце концов, осторожно обратились оба товарища, и одновременно с тем затронули важную тему образования. —Однажды меня оставили на второй год в гимназии,—признался Есенин. Ирина мигом отложила газету, которую уже было скучно держать в руках, и рассмеялась, показывая готовность вступить в диалог. — А по вам видно. —Почему это? —У вас лицо человека,которого оставляли на второй год в школе. —Зато я Онегина наизусть знаю,— воскликнул Есенин, приподнимаясь и наклоняясь вперёд. —А я письмо Татьяны на французском,— Кельцева повторила действия собеседника. —Ну-ка, продемонстрируйте,— он приподнялся ещё больше. —Je vous écris ; voilà c'est tout!— агитировала Ирина, выпрямляясь почти в полный рост. —А на греческом?!— Есенин полностью встал и усмехнулся. —Σου γράφω,τι είναι περισσότερο!— прокричала Кельцева. Поворот поезда и восклицание девушки, которое сродни только греческим богам, сразили Есенина. Он упал. Ирина же удержалась в стоячем положении и села обратно только после того, как окончательно насладилась вкусом победы над Сергеем. —Это ещё не весь Онегин, — пробубнил поэт, потирая затылок. —Я и на итальянском могу, — с этого времени к разговору про образование они больше не возвращались.       Утром следующего дня коллеги по любви уже были в Рязани. В городе они не задерживались и ,отыскав ямщика из села Есенина, прямиком направились в Константиново.        Лето было в самом разгаре. В безоблачном небе светило солнце. Впереди и по сторонам простилались бескрайние поля пшеницы, сзади темнел хвойный лес. Всё было свежо, сочно, ярко, как и должно быть летом. Ирина любовалась окружающим пейзажем и подмечала, как спокойно у нее на сердце. Несмотря на все недавние потрясения, здесь, казалось, жизнь продолжала идти своим чередом, нетронутая и наполненная гармонией. Кельцева наблюдала за полетом птиц, везде звучал их весёлый щебет. Было очень жарко, пришлось снять пиджак. — А я думал, вы никогда не снимаете его, — Ирина перевела взгляд на Сергея, о котором уже успела забыть. Есенин лежал, прикрыв глаза, и жевал колосок. Он сладко потянулся и осмотрелся по сторонам, подставив пальцы козырьком. Весело улыбнувшись, поэт спрыгнул с повозки. —Земляки! — завопил Сергей, приметив вдалеке работающих косцов и побежал к ним. —Остановите, пожалуйста, — проговорила Ирина ямщику и, тоже спрыгнув вниз, пошла вслед за Есениным. Пока она пробиралась через колосья, Сергей успел пожать руки всех собравшихся мужчин, отобрать у друга детства, Ильи, косу и приступить к работе. Бездействующий Илья заметил Ирину. —Сереж, а кто там вдалеке идет? — заинтересованно проговорил он. —Ирина, товарищ мой — ответил Есенин и тоже посмотрел на Кельцеву. —Товарищ? — усмехнулся Илья. —Мой, — проговорил Сережа, намекая другу обратить внимание на это слово. Илья рассмеялся. Кельцева дошла до косцов в тот момент, когда Есенин уже лежал на кошенном участке, вдыхая аромат родного дома. —Скажите, где мой сердечный друг? —В траве чёрт его носит. — Я тут! — откликнулся сам Есенин и Ирина подошла к нему. — Не хочу прирывать лирическую ноту вашего воссоединения с землёй, но именно это я и намерена сделать, —пойдёмте.        У Есенина были две сестры. Старшая— Катя и младшая —Саша. Шура была уже наслышана о приезде брата, поэтому в ожидании сидела на скамейке перед домом и болтала ногами. —Сережа!— воскликнула она, увидев Есенина, и бросилась к нему в объятия. —Сашка! Как ты вымахала! Дай на тебя посмотреть! Из дома, услышав восклицания Саши, показались мама, папа и Катя. —Сереженька! Родной мой! Ох! Совсем похудел за своей границей. Ах! Одна кожа до кости! Что же это такое! Скорее в дом! Откармливать тебя будем, — охала и ахала мама поэта. —Сын, здравствуй, —восторженный отец схватил руку Есенина и непрестанно тряс её, не выпуская из своих ладоней. Ирина поймала себя на мысли о том, что ей было неловко наблюдать за воссоединением семьи Есениных. Но Сережа казался таким искренне счастливым, что она готова была потерпеть. Чтоб более не смущаться, она отвернулась и осматривала другие дома, расположенные недалеко от дома Есениных. —А там кто? — спросила Катя, которая, ожидая своей очереди объятий с братом, заметила Кельцеву, мирно расхаживающую из стороны в сторону и пинавшую камни. —Любовь моя это. Я сейчас, — Есенин высвободился из обьятий уже рыдающей матери и подошёл к Ирине. —Ты чего? —спросил он. —Я думаю, — Кельцева перевела взгляд вниз и отдернула локоть, до которого докоснулся Есенин. —Потом подумаешь, — он снова схватил её и подвёл к семье. Ирину тут же обступили со всех сторон. Она выдавила еле заметную улыбку и ограничилась кивком, вместо объятий, в которые уже готовы были заключить девушку родные поэта. —Мам, ну, всё, всё, давайте в дом зайдём, — поторопил Сережа, заметив растерянность Кельцевой. Сперва они попали в просторные сени, оттуда в своеобразную комнату Есенина, которой являлась прихожая, где стояла кровать, на которой он спал, когда приезжал в гости. У окна в углу стоял большой ящик, на подоконнике несколькими стопками лежали книги. —Конечно, не ваша квартира в Ленинграде, — весело проговорил Есенин, — но вы знали куда ехали, поэтому не жалуйтесь. — Вы меня за буржуйку принимаете? —Есть немного,— Сергей улыбнулся, наблюдая за тем, как хмурится Кельцева. —От буржуя слышу. Ладно. Как я поняла, на кровати сплю я, а вы— на полу, да? —Дорогая моя, влюбленные люди имеют склонность спать вместе. —Что?— глаза Ирины округлились, — нет, нет. Я с поэтами не сплю. —Отчего же? —У меня принцип,— Кельцева скрестила руки. —Так убейте его, никто не пострадает,— Сергей ухмыльнулся. Ирина цокнула языком, но улыбку не скрыла. —Мы ещё поговорим по этому поводу, — сказала она и собралась выйти из комнаты, но перед ней очутились Катя и Саша. Сестры широко улыбались, Ирина, поджав губы, переводила напряжённый взгляд с одной на другую. Саша начала расспрашивать Кельцеву обо всём, та отвечала не впопад и постоянно озиралась на Есенина, ища в нем спасение, но тот ничего не предпринимал и просто наблюдал за их разговором, прикрыв рот рукой. —А почему вы в штанах? —Так получилось. —А вы его жена? —Ну... —А у вас дети есть? —Нет, — отвечала Ирина так неуверенно, будто сама толком не знала, есть у неё дети или нет. —Вы только Сережу не бросайте, как другие, — Ирина не нашлась, что отвечать и кивнула головой. —Ладно, Саш, пойдём, — проговорила Катя, Кельцева облегчённо выдохнула. Как только сестры ушли, Ирина молча уставилась на Есенина. —Ирина, вы, право, пугаете меня, скажите хоть что-нибудь, — но Кельцева ничего не сказала и вышла из комнаты, но тут же вернулась обратно, заметив маму Сережи и боясь, что снова будет вовлечена в разговор. Сев на ящик, Ирина тяжело вздохнула и принялась рассматривать книги Сережи. Есенин ухмыльнулся и сам пошёл к маме.       Вечером было шумное застолье. Собралось почти всё село. Одна Кельцева, предпочитавшая быть Чацким в любых ситуациях, осталась в комнате, желая посмотреть в потолок и задать себе пару экзистенциальных вопросов. Но у неё это едва ли удалось: Катя и Саша пришли требовать её к столу.       Они вышли во двор. Кельцева сразу же увидела Есенина во главе стола с правого бока. Он был занят придумыванием тоста, но заметив Ирину, сразу перехватил её у сестёр и повел знакомить с теми, с кем он сидел. —Это Ирина, жена моя, — девушка злобно взглянула на поэта, но ничего не проговорила. Тот поправился, —будущая. —Сергей Александрович,—проговорила Ирина ему на ухо. —Чего? —Уберите с меня руки, иначе я ударю вас. —Вот вы какая, Ирина Андреевна. В таком случае, не смею задерживать. Кельцева села рядом с сёстрами и родителями Сергея. —Без меня уже пьют? — на дворе появился Илья. —Илюха, давай сюда скорее. Следом за Ильей пришёл дедушка поэта —Дед, —Сережа вышел к старику навстречу, —выпей с нами. —Не откажусь, — подмигнув, проговорил тот. Пока Сережа пил со всеми, кто заходил на двор и каждый раз указывал пальцем на Кельцеву, объясняя, что она его жена, а потом добавляя слово "будущая", Ирина в это раз сама начала диалог и разговорилась с родителями Есенина и некоторыми из их соседей. Помогла ли ей в этом настойка мамы Сережи или нет, не было так важно. Девушка рассказала о том, где работала, как в Ленинграде теперь жизнь устроена, почём хлеб, обсудили переустройство деревень, что ждет страну в ближайшем будущем и многое другое.       Перевалило за полночь, постепенно все начали расходиться. За столом остались Сережа, дедушка и еще несколько людей. Есенин вдруг вспомнил,что не один приехал в Константиново и что давно не тревожил покой Ирины. Он осмотрелся в поисках Кельцевой и обнаружил,что той нет. —Мужики, подождите. Мне надо отойти. Сережа предположил, что девушка сидела в его комнате, однако ж и здесь никого не оказалось. Он выкрикнул её имя. Ирина была с Катей и Сашей в горнице. Пришлось выйти к Есенину. —Чего тебе? —Ничего, —усмехнулся Сережа и пошёл за гармошкой. Кельцева последовала за ним. —Ты ещё стоишь на ногах. Интересно, сколько ж ты тогда выпил, когда я тебя в кустах нашла, — Ирина рассмеялась, вспоминая ту ночь. —Ну, об этом можно было и не говорить, —проворчал Сережа и пошёл обратно во двор.       Ирина осталась сидеть на кровати в комнате поэта. Через открытое окно ей было видно стол, за которым сидели люди. Сережа уселся, начал о чем-то говорить и пока все подхватили эту тему для рассуждения, он, почувствовав на себе упорный взгляд Ирины, посмотрел на нее. —Ирина Андревна, — воскликнул он, — что ж вы всё дичитесь, посидите с нами. Кельцева не удостоила Сергея ответом, но вышла. Рядом с Есениным было свободно место и она присела на него. —Ирина, а может, вы станцуете, или у вас, аристократов, таких развлечений нет?— улыбнулся Есенин. —А я одна танцевать не люблю. —Что ж я помогу вам. На, дед, играй. —Ох, молодёжь, ну, танцуйте, танцуйте, пока ноги держат. Кельцева накинула себе на плечи широкий платок, который, видно, забыла мама Есенина и встала, Сережа подошёл к ней. —Что ж танцуем? — спросил он. —Барыню знаете? — обратилась Ирина к дедушке Сережи. —Обижаешь, милая, — проговорил старик и заиграл на гармошке. Ирина поставив руки в боки, сделала движенье плечами и взглянула на Есенина. Тот начал выполнять присядку,а Ирина описывала круг, немного поднимая и опуская плечи. —А быстрее можешь, а, дед?— подзадоривал Есенин старика и смеялся. Кельцева, стараясь соответствовать образу величественной барыни, молчала и снисходительно улыбалась. Есенин лукаво усмехнулся и обхватив руку Кельцевой закружился вместе с ней. Они отдалились на небольшое расстояние и снова начали сходиться. Кельцева медленно ступала вперёд, делая полуповорот вправо и влево и присядала. Есенин отбивал ногами и подпрыгивал, расправляя широко руки. Он опустился на одну ногу и поднял вверх руку. Ирина взяла её и пробежала вокруг Сережи. —Ещё, дед, ещё, — кричал Есенин собиравшемуся остановиться деду и тот продолжал играть. Ирина, каждый раз надеявшаяся отдохнуть, на ходу переводила дух и снова принималась вращаться вокруг себя и Сережи, то приседая, то притопывая.       Наконец они сделали финальную фигуру и окончательно остановились. Ирина стояла вся раскрасневшаяся и широко улыбающаяся и тяжело дышала. Она посмотрела на Есенина и звонко рассмеялась, тот тоже не сдержал смеха. —Ой, как хорошо, — проговорила Кельцева. —Может, ещё? —спрашивал Есенин. —Я много танцев знаю, но в следующий раз.       Все разбрелись по домам. Ирина и Сережа вместе убрали со стола и отправились в комнату поэта. —На полу спать полезно, — проговорила Кельцева Есенину и улеглась на кровать. —Так дело не пойдёт, это моя кровать, — воскликнул Есенин. Спорили они достаточно долго, пока Ирина не ушла на улицу, прихватив с собой одеяло Сережи. Расстелив себе под берёзой, она улеглась. Сережа наблюдал за ней из окна. —Ты серьёзно? —Вполне. Спокойной ночи. Сергей закрыл окно, потушил свет и лёг. Но буквально через минуту он снова высунулся наружу. —Ладно, я на полу посплю. —Мне подачки от вас не нужны, — проговорила Кельцева, которой однако было немного прохладно, — спокойной ночи. Прошло ещё пару минут и Ирина гордо сидела на кровати и поглядывала вниз на переворачившегося с боку на бок Есенина. Вскоре тот уснул, а она зажгла свечу и, взяв первую попавшуюся книгу, приступила к чтению.       Уж давно пропели петухи, когда в доме Есениных кто-то, кроме матери, которая как раз таки поднялась ни свет ни заря, наконец проснулся. Это были Саша и Катя. Они собирались идти на речку. Кельцева, только задремавшая, проснулась от хождения и от приглушённых смешков, видимо, направленных в сторону валявшегося на полу Сережи, и захотела пойти с ними.       Сергей проснулся ближе к полудню. Вставать совершенно не хотелось, но надо было. Есенин огляделся: Ирины в комнате не было. Он выглянул в окно, но Кельцевой не было и во дворе. Есенин зашёл на кухню и не успел задать вопрос, как мама уже ответила. —Сбежала твоя Ирина,—женщина улыбнулась, увидев округленные глаза сына,—на-ка, воды выпей. —А всё-таки где она? —С девочками гуляет. —Я тогда пойду, мам. —Подожди, Серёж, — женщина, вытерла руки об фартук и подошла к сыну, — ты её точно любишь? — на щеках Сережи выступил лёгкий румянец. —Мам, что за вопросы. Я пойду. —Ну беги, беги, — улыбнулась женщина и продолжила готовить. В этот раз ужинали только семейным кругом. Родители Сережи стали раскрывать все тайны Есенина, не стараясь упустить абсолютно ничего из его биографии. —Ой, однажды Сережу оставили на второй год в гимназии, —все рассмеялись, один Сережа сидел с недовольной физиономией. —Кажется, я уже слышала эту историю. —Сереж, а помнишь, как тебя на лошади учили кататься? —Мама, довольно! Что всё обо мне да обо мне? —Нет, нет, вы расскажите, мне интересно,— перебила Ирина. —Старшие ребята посадили его на лошадь, а та сразу галопом поскакала. Он не успел с ней совладать и в конце концов упал в куст смородины. —А плавать его научили, столкнув с моста в реку, — все бурно стали обсуждать эту историю, пытаясь вспомнить, кто ж всё-таки столкнул Есенина. —Вот я бы тогда утонул и посмотрел, как они бы смеялись на моих похоронах, — ворчал он на ухо Кельцевой. —А первой любовью его была наша бывшая барыня, которая сейчас за границу уехала. —Да вы что, — протянула Ирина и неоднозначно посмотрел на Есенина. —Мама! Хватит. —Он не может смириться с тем, что она его не любила. —Ну мама! —Я бы на его месте тоже возмущалась. Как можно не влюбиться в этого мужчину!- запричитала Ирина вместе с матерью Сергея. —Я сейчас уйду,—он встал в качестве угрозы, однако услышав,что сказала Кельцева, улыбнулся,— и вообще-то он любила меня. —Ладно,успокойся, больше ничего не расскажу, — пообещала женщина, разведя руки в стороны,— да и правда, что ж мы все о Сереже да о Сереже говорим? Ирина, ты лучше расскажи о себе, — все перевели глаза на девушку, Сергей подпёр подбородок кулаком. Кельцева невольно вжалась головой в плечи, надеясь, что это убережет её от расспросов. —А что рассказывать-то?— она смущённо улыбнулась. —Всё, нам нужно знать непременно всё. Твоя семья где живёт? Ирина помедлила с ответом. —В Смоленске, —проговорила она. —Крестьяне? —Да. —А братья и сестры у тебя есть? —Нет. —А родители работают? —Папа обувь чинит, мама по дому хозяйничает... Ирину не долго пытали, заметив ее нерасположенность к разговору о ней, и скоро переключились на обсуждение того, кто из родственников родился, кто женился, кто умер. Кельцева же меньше участвовала в разговорах и больше думала про себя. Ирина попыталась сосчитать, когда в последний раз была дома. "Кажется, года... четыре прошло,"— мысленно изумлялась она.       Кельцева раньше всех вышла из-за стола. Когда Сергей подошёл к своей комнате, дверь была немного приоткрыта, и перед тем как зайти он заглянул в щель, чтобы узнать, что делала журналистка. Та сидела на кровати, устремив напряженный взгляд в одну точку. Он зашёл в комнату, Ирина резко вскочила и широко-открытыми глазами уставилась на поэта. —Ты чего? —Я спать пришёл. Тут уже Ирина сама поняла, что слишком странно выглядела со стороны и пересела на ящик. —Я спать врядли буду, так что сегодня кровать— твоя, — она усмехнулась, но как-то натянуто. —У тебя бессоница? —Кельцева кивнула головой, — и давно? — она пожала плечами. Есенин лёг , закрыл глаза, собираясь тут же провалиться в царство Морфея. Прошло около часа, а Сергей еще не заснул: он думал. —Не спишь?—проговорил поэт. —Не сплю,— Кельцева усмехнулась уже в привычной ей манере. Замолчали. Есенин принял сидячее положение и зажёг свечу, чтобы видеть лицо девушки. —С тобой всё хорошо?—спросил он. Ирина нахмурилась, не понимая причины такого внимания со стороны Есенина. —Да, ни на что не жалуюсь, — она скрестила руки, — а что? —Если ты думаешь, что звучишь убедительно,то ничуть. —Ложись спать,— раздраженно проговорила Ирина,— и отвяжись от меня. —Ты действительно хочешь, чтобы мы не продолжали этот разговор? —Да,— сквозь зубы проговорила она.       Поэт не потушил свечу, а стал разглядывать Кельцеву. Только сейчас он обратил внимание на глубокие синяки под карими глазами, на болезненно-бледный цвет лица, подрагивающий подбородок, на губы, сжатые в тонкую нить, и напрягся. Он молча ждал дальнейшего развития разговора.       Черты лица Ирины немного смягчились, и подумав, что она успокоилась, Кельцева снова заговорила, потупив взгляд в пол. —Мой отец умер, когда мне было 11. —А мама? —Мама? — повторила Кельцева, усмехаясь, — а мать тоже умерла. Как в дет.дом меня отвела, тогда и умерла для меня, —Ирина отвела взгляд от Сережи и стала смотреть в окно; её пальцы на обеих руках невольно сжимались и разжимались.       Неожиданно Кельцева вскочила и вышла из комнаты, а после из самого дома. Она чувствовала, что еще не успокоилась, она боялась, что могло произойти. Свежий воздух должен был успокоить разбушевавшуюся душу.       Ирина спустилась к реке и села на берегу. Грудь что-то сдавливало и было тяжело дышать. Ни прошло и минуты, как Кельцево заплакала. Она оглянулась назад и заметила подходившего Сережу. —Уйди!—рявкнула она и ударила Есенина, протянувшего к ней руку, по ладони,— Я прошу тебя, оставь меня одну. Есенин попытался что-то сказать, но девушка не слушала и не слышала его. Она поднялась, сама отошла в сторону и вновь опустилась на землю. —Со мной всё в нормально!—задыхаясь, выдавливала она,—я в порядке! Не нужно меня утешать. Есенин докоснулся до вспотевшего лба девушки и почувствовал, что тот был очень горяч. — А всё из-за того, что я поехала с тобой, — продолжала она говорить немного осипшим голосом, — вообще ничего бы не случилось, если бы я не помогла тебе тогда! Кельцевой было страшно. Она не думала вообще когда-нибудь столкнуться лицом к лицу с чувствами, которые были, кажется, забыты и потеряны, но оказывается, всё время находились рядом, под сердцем, и ждали своего выхода. —Это скоро пройдёт, это пройдёт, — повторяла она. Есенин не знал, как поступить, его руки тряслись, он бормотал какие-то успокоения и, обняв Кельцеву, которая вцепилась в него, как в спасательный круг, гладил ее по спине, но всё было без толку. Он вспомнил, что рядом находилась вода, и ,осторожно сняв руки Ирины со своей шеи, потянулся к воде. Есенин подвёл Ирину поближе к реке и плеснул холодной водой ей в лицо. Она вздрогнула и замолчала. Некоторое время Ирина просидела, не шевелясь и закрыв лицо руками. Наконец она посмотрела на взволнованного Сережу. —Как себя чувствуешь?—спросил Есенин. Она ничего не ответила,— я думаю, нам нужно пойти домой, —Ирина кивнула головой и благодарно посмотрела на Есенина. В эту ночь Кельцева впервые за долгое время уснула крепким непробудным сном и проспала почти до вечера следующего дня. Сережа не спрашивал Ирину, что произошло  той ночью. Он понял без слов, что Кельцева случайно открыла ему то, что она надеялась сохранить в тайне от всех, поэтому он не собирался лишний раз напоминать ей об этом. Та ночь уже минула и забрала с собой всё, что не нужно было в настоящем, и Сережа хотел, чтобы Кельцева знала это и доверилась ему.       Из всех языческих праздников больше всего Ирина любила Ивана Купалу. В детстве она всегда отмечала его. Потом не было возможности. И вот теперь ей представился случай увидеть, празднуют ли до сих пор Купалу рязанские крестьяне, как они это делают, и ,конечно, самой поучаствовать в гуляньях.       Кельцева пронуслась на рассвете 6 июля и , безуспешно попытавшись заставить Есенина идти с ней, отправилась собирать всякие травы и ветви одна. Во время отсутствия Ирины Сережа перебралася на кровать и мирно досматривал свои сны. Он проснулся через час от чего-то, лезшего ему в глаза: над Есениным стояла Кельцева и пыталась закрепить ветки. —Листья берёзы от злых духов, —объяснила она. —Какая это берёза?— Есенин сорвал один лист и покрутил его в руке,—это осина. —Не может быть,— девушка засмеялась, отчего уронила одну из веток прямо на голову поэту, и тогда расхохоталась ещё больше. Тот что-то недовольно прошипел, натягивая одеяло на голову. —А ты знал, что в Иванов день нельзя жаловаться на жизнь? —Если позволишь мне выспаться, я не буду. — Всю жизнь проспит, — заключила Ирина, глядя на Есенина и ушла к его сёстрам.   После обеда Ирина, Катя, Саша, нарядившись в крестьянские платья, и даже раздраженный Сережа отправились на гулянья.       Всё начиналось с обряда очищения от злых духов. Шаман окуривавал каждого пришедшего дымом горящей полыни, приговаривая: ""Полынь-трава из земли взята, горьким духом богата, стань ину брегом, а нам — оберегом!" После люди отправлялись молиться. Молились языческим идолам и предкам. Считалось, что в праздники с ними можно выйти на контакт. Молитвы прерывались выкриками слова "гой!", что на древнерусском означало "жизнь". Также восклицали "Гой, Купало!" и вскидывали руки вверх. Пока мужчины занимались разжиганием костра, девушки уже начинали петь купальные песни и образовывали хороводы.               Ой на Йвана, дай на Купала...     Ой на Йвана, дай на Купала... Красна девка зелье искала    Ой на Йвана, дай на Купала... Разошлись по сторонам,чтобы прыгать через костёр. Есенин потянул Ирину за собой и они вместе перепрыгнули через огонь. —Сережа! Парами прыгают те, кто свадьбу играть собираются. —А я может на тебе жениться хочу. —Ну и шутник!—оба рассмеялись. В Константиново, чтобы узнать своего суженого, девушки гадали, пуская  венки вниз по реке.  В деревне Кельцевой делали по-другому. Взяв три ветки папоротника, надо было каждой дать имя "претендента" на руку и сердце и опустить в воду. Какая всплывёт быстрее — за того замуж и идти. —Ирина, у тебя же есть Сережа. Зачем ты гадаешь? — поинтересовалась Саша. —Убедиться надо. Первую и вторую ветку Ирина наделила выдуманными именами, а третью — именем Есенинина. Кельцева зашла в реку, и кинула ветки в воду. Всплыла Сережина и Ирина рассмеялась: она была не удивлена. —Ну что? —поинтересовался Есенин, помогая Кельцевой взойти на берег. Ирина ничего не сказала, только протянула ему всплывшую ветку папоротника. Пару раз Сережа и Ирина вновь станцевали барыню, как и обещали друг другу, и несколько других танцев. Они сели около дерева чтобы перевести дух. —Красивая ты девушка, Ирин. Давай поцелуемся?—вдруг проговорил Есенин и наклонился к Кельцевой. Ирина еле успела отпрянуть назад. Есенин рассмеялся. —Дурак,—она дала ему подзатыльник, отчего Сережин смех только усилился, — ну дурак. Хорошо здесь, — после некоторого раздумия проговорила Ирина, — жаль, скоро уезжать. —Поэтому грех не поцеловаться, — снова проговорил поэт. —Есенин! — воскликнула возмущенно Ирина и ушла под его громкий смех.       День отъезда наступил быстрее, чем Кельцева желала этого. Сестры вместе с Сережей провожали Ирину до поезда. —Не забывай нас, — говорила Саша, успевшая привязаться к Кельцевой за несколько дней их знакомства. —Ни за что. Ещё зимой увидимся, вы же приедете? —Обязательно. Объявили посадку на поезд. Ирина обнялась с Сашей и Катей. Сестры ушли, давая возможность Сереже и Ирине поговорить наедине. Вздохнул Есенин, вздохнула Кельцева. —Ну что ж, мне пора идти, — улыбнулась она,— может быть, свидимся ещё. —И даже не поцелуете на прощание, Ирина Андревна? — усмехнулся Есенин. Кельцева задумалась на секунду и после оставила быстрый поцелуй на щеке поэта, — так-то лучше, — он улыбнулся, она же отвернулась, чтобы скрыть смущение.       Ирина уехала. Сережа, Катя и Саша постояли еще некоторое время на перроне и потом ушли домой.   Поезд мчался, трясся, как мчались и  тряслись мысли девушки. В голове Кельцевой слишком отчетливо мелькали воспоминания последних дней. На каждом моменте Ирина останавливалась очень долго, стараясь воспроизвести каждую деталь. Воображение рисовало ей Сережу, и Кельцева улыбалась, не зная почему.