russian roulette is not the same without a gun

Арсений — последний, кто должен в этой ситуации жаловаться. В конце концов это он вызвался сопроводить Антона на встречу с деловыми партнерами. Наплел ему что-то про заявление об их едва заключенном сотрудничестве, слухи о котором обязательно дойдут до Белого, паинькой покивал на наставления никого не злить, не нарываться и не выделываться, прикупил обтягивающий костюм и даже галантно открыл Шастуну дверь машины, когда они прибыли. Пожимая знакомые руки и заглядывая в знакомые — охуевшие — лица, улыбался лисьей улыбкой, чувствовал настороженное внимание Антона и ловил невероятный кайф от того, как кожей чувствовал: Шастун боится, что может взбрести Арсению в голову. У него не было плана. Арсений — не тот человек, который заранее придумывает план, он действует по ситуации, и это принципиальная позиция. Конечно, примерная суть была: что-нибудь да вытворить, как-нибудь да выделиться, на что-нибудь да нарваться, — но конкретики никакой, поэтому разыгрывать невинность получалось почти что искренне. А потом Арсений увидел его. Высокий и жилистый, плоский, как гладильная доска, если бы гладильная доска была скуластым татуированным мужиком с хмурым взглядом и пересеченными глубоким шрамом губищами. Какой-то головорез, видимо, уважаемый даже, судя по отдельно выделенному бархатному креслу и тому, как, когда он подавал голос, у половины присутствующих головы врастали в плечи. Арсений в это не лез, Арсению было похуй. Арсению не было похуй на то, как этот пацан на него смотрел. Оценивающе — когда подносил к рассеченным губам стакан виски и заметил их с Шастуном впервые. Обжигающе внимательно — когда Арсений заговорил. Голодно — когда он скинул пиджак с плеч и предложил разыграть партию в бильярд, круговыми движениями натирая наконечник кия, а после устроил на столе презентацию всех своих акробатических навыков. Когда Антон подошел к Арсению со спины и по-хозяйски положил руки на талию, подталкивая-притягивая к себе и обжигая ухо горячим: «что-то ты разошелся», — а Арсений повернул голову и прошептал ему в губы в ответ: «дорогуша, я даже не начинал», — взгляд головореза стал — злым. И это было бинго. Потому что одного мужика бесить было весело, Арсений этим уже почти три месяца занимался с самого своего вступления в антонов картель, но двух — еще веселее. И уступив кий Шастуну, закипающему изнутри очевиднее прозрачного кипятильного чайника, Арсений направился к тому самому бархатному креслу, едва ли не пританцовывая от предвкушения. Что там этот пацан рассказывал, ему было до лампочки. Арсений и имя-то его запомнил: Эд, — только чтобы как-нибудь выкрикнуть в постели назло Шастуну, а дальше их диалог и диалогом-то сложно было назвать, просто тысяча способов сказать «пошли ебаться», не говоря этого. Арсений позволил положить татуированную ладонь себе на бедро. Позволил расстегнуть верхние пуговицы на своей рубашке под каким-то дебильным предлогом. Даже позволил скормить себе оливку на шпажке — унизительно, — и все исключительно ради момента, когда Антон настолько не рассчитал удар, что умудрился запульнуть шар аж в голову несчастной проходящей мимо официантке. Арсений чувствовал себя победителем. Потом он отошел ненадолго, делая сам с собой ставки, окажется ли, когда он вернется, след от бильярдного шара на этот раз в эдовой голове, но вернувшись, никаких следов побоища не обнаружил, как и Антона. Зато Эд почти сразу сказал, что, пожалуй, хорош ходить вокруг да около, тут, мол, в избытке комнат для гостей. И Арсений рассудил, что ничего не теряет. Так что да, жаловаться ему абсолютно не на что, а если кого и винить, то только самого себя. За любовь выводить людей — одного конкретного, — за самоуверенность и недальновидность. Арсений был убежден, что ситуация у него под контролем, когда Эд, целуя, лопатками вжал его в дубовую дверь. Не учуял подвоха, когда эта дверь открылась, и его толкнули внутрь комнаты; ничего не заподозрил, опуская руки на чужие плечи, готовясь интересно провести ближайшие полчаса-час — не более чем. Арсений злорадно представлял лицо Антона, обнаруживающего, что ни его, ни Эда нет, по возвращению откуда бы то ни было; представлял его взгляд, когда Антон увидит на Арсе чужие метки, вкус его злости — собственная кровь, скорее всего, — вплоть до момента, когда сзади к Арсению прижалось второе мужское тело. И не так много мужиков в этом мире было выше и шире Арсения, еще меньше из них так отъявленно пахли табаком, кровью и порохом, и только один так хватал Арсения за глотку окольцованными пальцами, как схватил этот, заставляя разорвать поцелуй. — Привет, Арс, — Шастун прорычал у Арсения где-то над ухом, и в голосе слышалась дьявольская ухмылка. — Привет, Эдик, — головорез стрельнул мимо Арсения хмурым взглядом. — А я все переживал, что не удалось вас толком друг другу представить. В общем, Эд на меня раньше работал, а Арсений, — короткий смешок, — работает на меня сейчас. Ну да это все лирика. Прости, что прервал, вольно. Эд хмыкнул и, не церемонясь, рванул на Арсе рубашку — новая! — пока на Арсения накатывало осознание. Он дернулся, и вторая рука Антона тут же, фиксируя, легла поперек груди. — Какого черта?! — Арсений зашипел, пальцы на горле сжались только сильнее. — А что не так-то, Арсюш? — Антон хрипло зашептал, утыкаясь носом ему в затылок. — Вы же, вроде, за этим сюда и шли. Ну, вперед, — Эд звякнул бляшкой арсового ремня. — Ты же этого добивался? И на хуй сесть, и меня побесить, — так-то по фактам. — Вот, получай. Я тебе даже удвою. Крепко зафиксированный сзади Антоном и спереди Эдом, который замер, ожидая, сука, дальнейших указаний от Шастуна, Арсений не стал даже барахтаться. Только задышал чаще, поверхностнее, пока Антон дышать еще позволял, и метался между желанием взвыть от досады или зарычать. Молчал, потому что на деле бы вышел позорный пристыженный скулеж. — Если ты передумал, мы можем уйти, — Антон заговорил тепло, вкрадчиво, даже обманчиво ослабил хватку. — Ты и я. Вместе. Или останемся — но тоже вдвоем. Он не врал. Арсений понимал это, как понимал и то, что скрывается между строк: сдайся, признай поражение, подчинись, — и принял финальное решение вечера, за которое ему тоже некого винить, кроме себя самого. Воспользовавшись тем, что горло почти отпустили, он откинулся головой назад, Шастуну на плечо, и томно протянул: — Почему передумал? Меня на всех хватит, — а после сам подался вперед, вовлекая Эда в новый поцелуй. Антонова рука поперек туловища напряглась, а упавший, рокочущий голос прозвучал у Арсения внутри костей: — Как скажешь. И сейчас Арсений, если бы мог думать, придумал бы какой-нибудь поучительный каламбур про расплаты и последствия. Что-то типа «от хуя хуя не ищут», или «за одним хуем погонишься, второй влетит в жопу», или «семь раз отмерь, один раз отсоси». Если бы мог. Арсений не может. Крепкая татуированная рука Эда лежит на его затылке, сжимая волосы и фиксируя, его член быстро, ритмично долбит в горло, проезжаясь по онемевшему языку, заставляя давиться слюной и выжимая из глаз рефлекторные слезы. Он длинный и тоньше антонова, как раз такой, чтобы невозможно было привыкнуть к фрикциям и оставалось только плотнее смыкать губы вокруг, шумно дыша через нос. Арсений стоит голый в коленно-локтевой поперек кровати, даже не отсасывая, а просто позволяя трахать себя в рот Эду, стоящему у ее края. А с другой стороны, сзади Арсения, сидит Антон. Сидит одетый и время от времени отдает Эду короткие приказы: замедлиться, ускориться, хуле ты его жалеешь, не сахарный, — да смазанной ладонью надрачивает Арсению слишком медленно, чтобы это к чему-то привело. И второй рукой растягивает его пальцами. Даже кольца, псина, не снял. — Красавец, — усмехается, когда на секунду рот Арсения освобождают, чтобы можно было судорожно вздохнуть. — Ну какой красавец, — и сразу возобновляют толчки. Пусть у Арсения изначально не было плана, но вот это мимо вообще всяких его расчетов. Арсений не может сказать, что то, что делает Эд, ему не нравится. Но ему определенно не нравится поднимать на него взгляд, поэтому он жмурится, упорно отгоняя от себя все возможные напрашивающиеся выводы, почему это в глаза Антону он смотрит совершенно спокойно всякий раз, когда отсасывает ему под столом. Остаются только физические ощущения: болезненное удовольствие и нетерпение. А сзади происходит фирменное издевательство: четыре пальца долбят по простате, разводятся в стороны, пока член сжимают у основания, как будто у Арсения есть хоть малейшие шансы кончить от такой стимуляции. Он скулит, похуй уже, подается бедрами навстречу руке, но та пропадает вовсе. — В чем дело, Арс? — Антон наклоняется над ним, обе ладони положив на ягодицы, уперевшись между пахом в своих блядских штанах. — Чего ты хочешь? Псина. Эд ебет Арсения в рот теперь с оттяжкой, всякий раз утыкая носом себе в волосы, а Антон сжимает пальцы на его заднице и чуть толкается вперед. У Арсения текут слезы и слюни, дрожат бедра, пульсирует член. Арсению стыдно. Арсению — обессиленно. Арсению горячо. Происходящее — целиком и полностью итог его решений, но прямо здесь и сейчас он не решает абсолютно ничего. Арсений мычит и расставляет ноги шире — похуй, похуй, похуй, — прогибается сильнее в пояснице, пытается притереться, но получает только тихий смех на ухо. — Прости, не понимаю. Ебать, какой же ты конченный, это просто фантастика, насколько ты хуесос. В этот момент Эд так плотно вжимает лицо Арсения в свой пах, будто собирается кончить, но этого не происходит: он просто затыкает его и заставляет задушенно захрипеть. Арсений — как может — хнычет, внутренне умирая от того, как филигранно сейчас втаптывают в грязь его достоинство. И как он от этого ощущения побаивается кончить без рук. Он сдается, обмякая, едва продолжая себя держать. На, подавись, зараза. Ты победил. Хотя кто тут еще давится. — Арс? — Антон нежно-нежно целует его вспотевшие плечи, вновь погружается внутрь одним большим пальцем. Арсений чувствует, как крупная головка распирает ему горло, а грудь — постыдное принятие своего положения. Не издает звуков, только пыхтит. Ждет. Антон ласково проводит ладонями ему по бокам, оставляя еще один поцелуй между лопаток. — Вот так бы сразу. Смазанный член сзади входит рывком одновременно с тем, как возобновляются толчки в рот, и Арсений протяжно стонет. Итак, его ебут с двух сторон. Эд — видимо, окончательно отдавшись процессу, — рваным темпом, то и дело почти выскальзывая полностью, только чтобы снова ткнуться в самые гланды; и Антон — четко, как, сука, по метроному, глубоко, проезжаясь по простате и выбивая короткие заглушенные выкрики. Арсений абсолютно перестает концентрироваться, отдаваясь целиком: ощущению, как его откровенно используют, качественно и не стесняясь, как машут ручкой остатки гордости, как ему дрочит Антон, как его трахает Антон, как Антон командует Эдом, Антон-Антон-Антон. — Кончишь в рот — отстрелю яйца, — Антон рявкает, ускоряясь. — Нихуя заявочки, — Эд замедляется и шипит. — А куда? В уголок отойти додрочить? — Да хоть в коридор. До Арсения этот диалог доходит, как сквозь толщу воды. Он кончает Антону в руку и, что может выстонать его имя, потому что рот наконец свободен, понимает не сразу. — В сторонке постой, — слышится сзади. — Хоть посмотришь, как это делается. Эд покорно отходит, хоть и бесится — видно. А Антон вжимает Арсения лицом в покрывало, распластав под собой, вколачиваться начинает коротко, быстро; Арсений, слишком чувствительный после оргазма, абсолютно разбитый морально, воет в матрас, сбито повторяя его имя. Взгляд Эда он чувствует кожей, тот будто испаряет со спины капельки пота, и Арсению хочется от него закрыться, не дать видеть себя таким эмоционально выпотрошенным, но мышцы не слушаются. Под руками Антона получается только гнуться, подмахивать и жалко стонать. Болючий собственнический укус в загривок заставляет закатиться глаза. В паре метров от кровати Эд кончает себе в ладонь, а здесь, когда Арсений собирает всю концентрацию, чтобы сжать Антона внутри себя, он парой секунд погодя чувствует сперму, горячо разливающуюся внутри. Кольца не снял, презерватив не надел. Мудила. Антон вытаскивает, вжикает ширинкой, а Арсения переворачивает на бок, и он прячет лицо в ладонях. Чувствует, как течет по бедру, и замутненное до этого удовольствием сознание все превращается в стыд. Вот же ж блять. — Интересные у вас корпоративные мероприятия, — слышится смешок Эда. — Спасибо, что позвали. Антон отвечает: — Да не за что. Егорке привет. — Что? Раздается звук выстрела. Арсений дергается, замирает на пару секунд, потом резко подскакивает, кое-как оперевшись на руки, и видит на полу — Эда с наполовину застегнутыми штанами и дырой в башке. — Ты… — Арсений с трудом справляется с голосом. Сердце колотится в саднящем горле. — Ты, блять, конченный. Он же послушался. — Ну так у него и яйца на месте, а в голову я бы и так шмальнул, — Антон встает, чтобы взять с тумбочки несколько салфеток и как ни в чем не бывало начать Арсения вытирать. — А ты что думал, после всего, что он видел, я бы позволил ему просто уйти? Поцелуй в шею, пальцы, аккуратно убирающие Арсению волосы, налипшие на лицо. Арсений сглатывает. Да он вообще особо не думал, если быть откровенным. — А если мне понравилось, ты всех мужиков с которыми мы сообразим на троих, будешь валить? — он сучит, смиряя поднимающуюся панику. — Буду, золотко, — ласково и абсолютно искренне обещает Антон, повернув лицо Арсения на себя за подбородок. У Антона теплая улыбка и горящие безумием глаза. — Поехали домой? И Арсений, как загипнотизированный, может только согласно кивнуть, губами ткнувшись в его губы, и чувствуя, как крепче стискивается вокруг шеи воображаемый ошейник. И думая: ну правда же, не на что жаловаться.