часть 3
3/4
Пыль осыпается с наших ботинок. Прямо на звезды, прямо на космос. Я жду зимы из-за ломких снежинок, А весну- ради белых волос.
Все здесь и правда было похоже на то, что пишут в стихах или сказках. Макушки, блестящие от лака, топот ног, актеры, судорожно бегающие во время антракта, словно шахматные фигуры. И правда, выглядели они прямо как в детстве, когда ты еще не знал всех правил и придумывал свои: король и королева, конечно же, так и оставались главными на доске, а вот слоны, были их дочками, принцессами, проживающие свою юность в цветущем черно- белом замке. Кони обитали в придворной конюшне, ладьи были главными стражниками, пешки- прислугой. И когда все роли объявлены, наступала театральная драма, занавес поднимается, звучит увертюра: черное и белое семейство было в ссоре, ((наверное, потому что находились на разных сторонах доски), а белые принцессы- слоны были до беспамятства влюблены в черных принцев- словнов. Ночью они договаривались с пешками, чтобы те выпустили их за стены замка, подкупали ладью, забирались на коней и сквозь поля, наполненные чёрными гвоздиками и выкрашенными в белый розами, под присмотром луны (то есть Хонджуна) пробирались на чужую территорию за своей любовью. Почему Хонджуну вдруг это вспомнилось? Опера уже подходила к концу, впереди трагичный финал и океан аплодисментов. Смех Сонва щекочет мне уши и плднимает волосы.— Смотри, там у картонного быка прямо перед выходом рог отвалился!— Не слышно было, но кажется там кричали очень много матерных слов и что-то вроде: «Марина!! Марина!! Клей!!» Смех тихо разливался по железным прутьям, а пальцы все не отходили от стиснутых губ, призывая быть потише. Отсюда видно даже пот, скрывающийся по усталым лицам, слышно звон каблуков. Актеры выходят на поклон, выстраиваясь в дугу, словно обнимая зал. Они не видят Хонджуна, не видят места где-то в дальнем левом углу, не видят места на небесной галерке. Вот и зал опустел после оглушающих оваций: хлопают клатчи, раскрываются двери. — Мы тоже уходим?— Переступая с ноги на ногу, Хонджун поворачивается к Сонхва. — На сегодня это последнее представление.— Сонхва не отводит глаз с убирающихся декораций. Никогда не говорит прямо, никогда не отвечает на неудобные вопросы.— Почему ты был так расстроен сегодня?— Внезапно он переводит тему, и уголки его глаз легко приподнимаются. Хонджун не знал ответа, стереотипно было бы сказать, что он привык так жить, но, к сожалению, это было правдой. Он помолчал немного обдумывая ответ и с мычанием выдал, что не знает. — Да, я заметил.— Хонджун уныло опускает голову. И почему он только такой скучный собеседник.— Ты и в прошлый раз был такой же. Может всё-таки есть причина?— Волосы падают со наклоненной головы. — Я.. я просто не сильно люблю театр.— Признался Хонджун, не поднимая взгляда. — Тогда почему ты здесь?!— От удивления Сонхва смеется.— Что тебе так не нравится? — Я должен сюда ходить, чтобы «наслаждаться» живой музыкой, ради практики, запоминания партий.— Неискренне, словно повторяя мамины фразы.— Да и вообще, мне не нравится сама концепция того, что актер неживой.— Чуть помедлив, Хонджун посмотрел на Сонхва, понимая, что он сейчас не сказал ничего ясного.— То есть, моя мысль в том, что меня воротит от неискренности, которую требуют. Во мне это вызывает..— Хонджун затягивается воздухом, готовясь сказать что-то неимоверно глупое, но Сонхва его перебивает. — Словно тебя тоже заставляют? — Да! И..— Хонджун чуть ли не воскликнул от того, что Сонхва не посчитал его сумасшедшим. — Но ведь работа актера убедить тебя в том, что он не актер.— Спокойная улыбка проскальзывает в тени.— Я понял о чем ты, тут проблема не в театре, а в тебе. Почему так грубо, но с такой улыбкой на лице? Или Сонхва вовсе не хотел обидеть Хонджуна. — Я тоже хотел бы быть музыкантом как ты, но уже поздно. Я давно отучил свое.— Словно очерчивая носом воздух, Сонхва осматривает сцену, погружаясь в собственные мысли, и, чуть помедлив, поворачивается с обиженному Хонджуну. — Но я не хочу быть музыкантом.— Хонджун выпрямляет спину от внезапного словесного удара и уставляется на Сонхва, словно с придиркой во взгляде. — Но тогда почему ты здесь?— Тишина наконец разливается по залу. Сцена пустует, занавес открыт, полы и кресла уже вымыты или оставлены на завтра, скоро погаснет свет, а пока он обнимает их уставленные друг на друга лица, согревая теплом прожекторов. Блестит один глаз- второй спрятан в тени. Пол лица за маской, что за маска у Хонджуна? Маска истинных желаний, амбиций? А у Сонхва..? Хонджун знает его только наполовину. — Так давай уйдем?— Абсурдные вопросы, требуют абсурдных ответов. — Нет.— Чуть протяжно Сонхва ехидничает, он снова протягивает свою руку, но не дожидается ответа и тащит Хонджуна за собой, видно спешит пока не погас свет. Знакомые лестничные пролеты и они уже прилетают на деревянное, стучащее поле. Золотая рожь разливается по его просторам и красным облакам. Сонхва кружится посередине сцены, не выпуская рук Хонджуна. Конечно, как же побывать в закрытом театре и не представить себя актерами. Сонхва ничего не говорит, лишь оглядывается сверкающими глазами с молчаливой, чуть опущенной вниз, улыбкой. Сцена и правда выглядит прекрасно, конечно, Хонджун догадывался какого это смотреть на толпище нетерпеливых глаз в зале, но чтобы это было так реально, один- в- один как он себе представлял, он не мог придушадать никогда. Словно ты смотришь на старый экран телевизора, где занавес и оркестровая яма- обрамление с кнопочками и дорогим деревом или пластиком, но чем старее, тем эстетичнее. — Хонджун, там нет случано скрипки в яме?— Сонхва не перестает кружится. — Что?— Хонджун отлипает свои глаза от зала и разворачивается к вопросу. — Я говорю, может ты сыграешь мне, если там будет скрипка? — Ты думаешь, я смогу сыграть что-то дельное?— Хонджун подходит к самому краю сцены так, что носочки свешиваются. Стены ямы обшиты бархатом, пол кое-где украшен забытыми нотами или запасными или непереносными инструментами. Хотя какой музыкант забудет свою музыку? Но это же все сказка- здесь все можно. На маленьком стуле голая, без футляра, спит скрипка в обнимку со смычком. Хонджун абсолютно безманерно свешивает ноги с пьедестала сцены и с грохотом прыгает в яму. Скрипка похожа на его собственную, хотя может он просто плохо разбирался в инструментах, но в любом случае, играть на ней можно. Хонджун подкладывает ее под свою щеку и выглядывает за Сонхва. Слишком высоко, видно только макушку, да и то не всегда. — Хонджун, вылазь сюда.— Слышится откуда- то сверху, и Хонджун слушается. Приходится проделать немало махинаций, чтобы сначала попытаться залезть на сцену, а позже пойти в обход. Подходя из-за кулис, Хонджун видит, как Сонхва стягивает с себя пиджак, не жалея ни рубашку под ним, ни часов, спрятанных где-то под толщей ткани. Мышцы, словно выгравированные на камне- та самая потрескавшаяся скульптура из кабинета художественной школы. Пиджак остается лежать в стороне, а Сонхва стоять прямо, в упор смотрящий на Хонджуна, словно вот-вот набросится. — Что сыграешь? — У меня любое произведение звучать будет не очень, если что.— Хонджун аккуратно сжимает гриф от волнения, пальцы находят свои привычные места. — Да думаешь мне есть дело? Я тут не чтобы сессию твою проверять.— Сонхва разминает ноги, перетягивая мышцы из стороны в сторону, с особым упором на колено. — Тогда..— Хонджун все еще смущается.— Может снова Князя Игоря? — Не спрашивай меня, ты же оркестор.(здесь советую слушать то, что играет Хонджун. все ссылки есть под главой)
Первые ноты вибрато, Сонхва не узнает мелодию, но его руки сами начинают двигаться. Хонджун закрывает глаза, он знает это наизусть, наверно потому что не боится ошибиться. — Откуда это? — Сонхва расхаживает по сцене, тепло смотря на Хонджуна. — Моего собственного написания.Black swan orchestral version
Хонджун пробыл с закрытыми глазами не больше нескольких секунд, потому что пол дрожал. Сонхва развел руки в обе стороны, приветствуя сцену, волна шла в его пальцах, словно раскачиваясь на ветру. Нельзя было опознать следовали ли его ноги за руками, руки за головой, или сцена двигалась за ним, собирая в шлейф, как в рыболовную сетку, весь воздух, что Хонджун так жадно вдыхал. Сонхва обвел сцену, подавая руку каждой занавеске, он кружился на месте, но вертел весь мир вокруг себя. Волосы следовали за движениями, за каждым отточенным прыжком, он летал, правда летал, словно всю жизнь не ступал на землю. Осановившись на затишье он свел вуки влево, но со следующей ноты, правая ладонь, еле скользя пальцами, разгоняя то ли ветер, то ли пыль, прошла по запятьсю, собирая выступающие вены на бледной коже своим магнетизмом. От плеча, все еще прикасаясь к себе так, как прикасается художник к своей картине, она вольным движением поднялась на шею, направляя подбородок в небо. Сонхва танцевал не балет, не классику, не хип- хоп, или что еще может взбрести в голову глупому человеку, он танцевал как знал, как хотел, Хонджун следовал за ним. Почувствовав кульминацию, пальцы напряглись, а ноги взлетели в небо. Сонхва обогнал ветер в поворотах, поднимаясь над землей, задерживал дыхание. Его прежне полузакрытые глаза распахнулись, губы сжались, челюсть сдавила зубы. Поворот за поворотом, он взлетал выше, Хонджун помнил это движение, что-то похожее на балет Чайковского, может Лебединое озеро? Он на самом деле никогда не любил ни балет, ни танцы впринципе, но никогда не говори никогда. Сонхва порозовел от напряжения. Выдохни, ну же выдохни, не гони себя, что случилось? Хонджун ловит его взгляд распахнутый и в ужасе. Единственное, что он может это просто смотреть, кажется, даже просто улыбнувшись, он нарушит его гармонию, хрупкую словно фарфор, может даже заклеенный не раз. С ужасным коварством подкрадывается развязка. Последний прыжок, самый красивый, самый важный. Зрители уже готовы подскочить от оваций, Хонджун готов отбросить скрипку, так, что даже не жалко разбить, и аплодировать, стирать пот со лба. Сонхва подпрыгивает, замирая, оборачивая воздух, в мыслях Хонджуна он летит, словно Маргарита над Москвой, такой же ногой до своей натуры, перепрыгивающий с бархата на паркет, но в реале Сонхва летит над сценой, не держа свои ноги. В реале Сонхва падает. Тишина. Скрипка на полу, руки обжигает пар, от разгоряченных плеч. Хонджун падает прямо на колени, сгибается, заслоняя свет. Сонхва подвела нога, и удар пришелся туда откуда шла прежняя хромота. — Сонхва, все в порядке?— Хонджун водит по котстям, боясь осмотреть.— Сонхва? Тишина, только тишина и тяжелое дыхание вздымают мурашки. Хонджун слышит мелкий топот по паркету, словно от дождя, видит насквозь промокшие волосы, рубашку, но не видит лица. Он берет его в свои руки, старается отогнать всю силу, не давить, не тянуть. И несмотря на все сомнения, голова поворачивается, показывается малый силуэт округлого носа, красных губ, подступают темные глаза, все еще закрытые тенью. Появляется тот испуганный взгляд, которого Хонджун так боялся. — Сонхва, ты в норме?— Хонджун закрывает его от любой опасности плечами. Рука скользит по щеке, не успевая схватиться. Сонхва поворачивается. — Нет. Лицо покрыто тенью- погасли звезды, потухла сцена. Не светит больше хрустальное солнце под золотым театральным небосводом. Темно.