Грехи прошлого

Три с половиной года назад, жизнь одного взбалмошного, весёлого, но крайне работоспособного Ионийского ассасина перевернулась с ног на голову, ввиду прихода в его загруженные будни, излишне болтливого, однако интересного напарника, и как позже выяснилось, — Даркина. Коса уверенно ложится в сильные руки, а прошлое перечёркивается навсегда, уволакивая ещё совсем молодого воина в долгожданный, свободный, манящий и столь необъятный мир. Изначально, как ни странно, Рааст крайне сильно раздражал, выводя Каина на агрессию, неудержимую, инфантильную ярость, что так импонировала запертому в новом теле, Богу Войны, ведь тот умело направлял излишнюю импульсивность своего нового сосуда в физические тренировки, позволяя вымещать скопившийся гнев на то, что попадётся под руку и тем самым, приходить к некой гармонии с самим собой. Пленник без умолку болтал, верещал о своей нелёгкой судьбе и, что ещё хуже, с усмешкой, да издевательством комментировал все действия Каина: от безобидного приёма пищи, до похода в туалет в Спартанских условиях, — в кусты репейника. И если там, в пещере, при их знакомстве и совместном решении о воссоединении, Шиде казалось, что Рааст — благо, дарованное свыше, то отныне, он совершенно точно считает: этот Даркин-недоумок — его проклятие. Однако, время неслось незаметно, углы сглаживались, а течение, что несло этих двоих навстречу приключениям, на свой неопытный зад, привело к действительно крепкой, нерушимой дружбе, что ранее казалась совершенно невозможной. Ассасин тренировался, не жалея себя, слушая неугомонный голос в голове, что из раза в раз твердил внятную и до боли понятную истину, — “Чтобы жить в открытом, неизведанном для тебя, мире, нужно для начала в нём выжить”. Часто случалось такое, что Шиду приходилось спасать, вытаскивая из, казалось бы, неразрешимых ситуаций. Неоднократно дурак напивался, уводил чужих женщин из-под носа их кавалеров, лез в совершенно ненужные драки, и лишь чудом выходил из них практически невредимым. Это чудо, — Рааст. Подобная полу-отцовская забота не входила в обязанности Бога Войны, но где-то на подсознательном уровне он понимал, — этот глупый ассасин ещё совсем ребёнок, ему нужна помощь в поддержании своего же Я, в целом и здравом виде. Даркина пугала подобная оттепель со своей стороны, к обычному смертному существу, однако, он раз за разом, неосознанно, проводил чёткую параллель этого мальчишки с Варусом, его хорошим и давним другом, что много лет, так отчаянно нуждался в заботе и ласке от единственного родного существа — собственного брата. Юного лучника, в ответ на его немую, казалось бы, безобидную просьбу, — пылко избивали, не давая возможности познать, каково это, быть любимым. С Каином вытворять подобного не хотелось даже в мыслях, оттого Рааст решает сам для себя, что пусть и немного, но будет заботиться о вечном двигателе, дабы тот смог прожить данный ему отрезок жизни, в довольстве. Даркин делает всё, чтобы ассасин чувствовал себя полноценным воином, не брошенным, не забытым, и всё таким же сильным, как и ранее. Но всё тщетно. Ведь теперь Каин мёртв.

***

Отчаяние и тяжёлая печаль непроглядным полотном висят над лучником, что сидит у старого дерева, опершись спиной о его грубую кору. Варус делает глубокий вдох. Прожигаемая нескончаемой болью грудь, наполняется утренним, прохладным, отрезвляющим воздухом. А после, следует дрожащий, прерывистый выдох, освобождающий, как лёгкие, так и кружащуюся, от усталости и излишних переживаний, голову. Даркин ненавидит себя за произошедшее, винит в смерти самого лучшего и любимого человека. Презирает каждую секунду собственного существования, проклиная тот злополучный день, когда сам стал одним тех, кого боятся и сторонятся люди, — его истинная, по происхождению, раса. Сидя там, у чёртового дерева, Варус клянётся посвятить остаток своей никчёмной жизни лишь мести собственному брату и его новой игрушке, в виде красивой, бесполезной мордашки, которую тот отныне везде таскает с собой, словно украденный сувенир из проклятого Ордена Лунари. В голову, словно назло, врываются обрывки воспоминаний, в которых Афелий, приторно мило и по-детски наивно, прижимает к груди подаренную для сестры сову и смотрит на Варуса тем самым располагающим к себе взглядом: доверчивым, открытым. Лучник до боли стискивает зубы и несдержанно бьёт кулаком о землю с такой силой, что чувствует неприятный, резкий импульс, отдающий во всю руку, от чего тут же морщится. Афелий.. чёртов смертный, кажущийся излишне правильным и крайне хорошим. На деле же, — не иначе, как обычная дворняга, побежавшая за первым "хозяином". Обида, плотно смешиваясь с тяжёлой скорбью, до боли прожигает грудную клетку. Он ему верил. Варус расслабляет тело, откинувшись всем весом о ствол дерева, чья кора грубо, колко впивается в тонкий слой одежды. Плевать. Рука ноет после удара, голова — от недосыпа, сердце, — от перелома и последующего разрушения на тысячи мелких осколков. Лучник, в попытке успокоиться, набирает полную грудь прохладного утреннего Таргонского воздуха, едва успевает прикрыть глаза, как чувствует, — рядом с ним кто-то садится. Час от часу не легче. — Как ты? — доносится до ушей знакомый голос. — Варус? Молчит. Он молчит, собирая мысли в кучу, прогоняя вон отвратительное желание со всей силы, пусть и отбитой рукой, треснуть надоедливому, отныне везде таскающемуся за ним, ассасину Ордена Тени. Не открывая глаз, Варус сводит брови к переносице, долго и шумно выдыхая. Отдалённо, словно в бреду, слышится родное, обожаемое — “Я так сильно люблю тебя, мой Даркин”, и от этого лишь сильнее хочется выть, словно обезумевший, голодный волк, на полную луну. Выть от отчаяния, от собственной беспомощности, от апатии и окутавшей меланхолии. Шида разворошил душу нéкогда холодного Даркина, поснимал все замки, а после, — распахнул сотни дверей, освобождая то самое сокровенное, что тысячелетиями пряталось от посторонних глаз. И теперь Варуса необратимо разрывает на части, он медленно сходит с ума. Стоит закрыть глаза и образ ещё недавно обнимавшего его ассасина вновь предстаёт так близко и реалистично, словно все события, произошедшие до, — лишь чья-то глупая шутка, нелепый розыгрыш или отвратительный сон. Тонкие пальцы зарываются в зелёную траву под напряжёнными ногами и тут же сминают её, с ненавистью и яростью, вырывая из земли, словно это поможет восполнить образовавшееся чувство глубочайшей пустоты в искалеченной, добитой душе. — Я знаю, насколько тебе тяжело. — не желая отставать, продолжает голос. — Мы с Каином росли вместе, знаешь? Прожили бок о бок более пятнадцати лет. Спали на задней парте в аудитории на парах, ходили на совместные миссии, устраивали пьянки и тусовки по выходным, прикрывали задницы друг друга от ярости Зеда, если тот узнавал о прогулах или очередной попытке Каина сбежать на свиданку к своей подружке из Кинку. Мы были, словно.. братья. — Зачем? — цедит сквозь зубы Варус, поднимая свинцово-тяжёлые веки и нехотя переводя взгляд на незваного собеседника. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? Что тебе нужно? — “Человеку нужен человек” — слышал такую фразу когда-нибудь? — Берт поджимает ноги ближе к груди и обхватывает те руками. — Если переживать сильное горе вместе, то риск сойти с ума стремится к минимуму. — Я не человек и поддержка мне не нужна. — Всем она нужна. Будь ты хоть собакой. — ассасин в недовольстве хмурит брови, скользя взглядом по, не успевшей высохнуть, после недавнего проливного дождя, земле. — Его отцу сейчас также нелегко. Он искренне нуждается в нас. В тебе. Ведь никого ближе тебя у Каина, в последнее время, не было. — кулаки сжимаются до неприличия сильно, до впившихся ногтей в грубые ладони, вспоминая утренние события. ________________________________ Воины Лунари расступаются один за другим. Кто-то ахает, в удивлении прикрывая рот, кто-то, и вовсе, в ужасе отворачивается, а третьи, в неслыханном нахальстве, лишь с интересом рассматривают происходящее пред глазами. Зед, ни живой, ни мёртвый, движется вперёд тихо, медленно, словно по инерции, смотря в никуда, пугающим, пустым взглядом. На окровавленные, трясущиеся ладони мастера Теней, бренным грузом давит остывшее, изуродованное тело единственного сына, чья рука безжизненно покачивается из стороны в сторону, стоит отцу сделать очередной шаг в глубь, отныне, ненавистного его сердцу, Ордена. Глаза, прежде безэмоционального ассасина, наполнены безграничной, осязаемой болью. Он утратил свой единственный смысл к существованию, — любимое, горячо обожаемое дитя. Подобное ранит сильнее любого оружия, пробивает насквозь скорее пули пистолета, режет быстрее самого острого куная. Следом за мастером, мрачнее тучи, движется его помощник и лучший друг Каина, отныне следящий за эмоциональным состоянием Варуса, едва волочащего ноги, неохотно идущего позади. Лучник, трясущимися руками, прижимает к груди косу Рааста. В глазах, — пустота. Избитый, в сотню раз задаваемый в никуда вопрос "за что?" висит в воздухе, не имея под собой ни одного логичного, объясняющего неадекватный поступок Атрокса, ответа. — Мы почти пришли. Не обращай на них внимания. — Берт останавливается лишь на секунду, ожидая шатающегося, обессиленного Даркина, а после, оглядывается, замечая злые, а порой и насмешливые взгляды местных на "проклятого, уродливого монстра". — "Что пялитесь, идиоты? Заняться нечем больше?!" — звучит в голове собственный голос, от чего кулаки непроизвольно сжимаются. Варус проходит мимо, игнорируя ожидающего его ассасина. Он не видит никого вокруг, не слышит тихие сплетни за спиной, не существует здесь и сейчас, с тех самых пор, как в его памяти отпечатался пустой взгляд разноцветных, безжизненных, потухших глаз, смотрящих прямо на него. Это страшно, жутко и невероятно больно. Коса прижимается к груди крепче. Хочется закрыться от всех, спрятаться, убежать, исчезнуть, лопнуть, словно мыльный пузырь. Варус знает, — его никто, нигде и никогда не будет искать. Отныне, он один. Преданный братом, лишённый любимого, с разбитым сердцем и надеждами на счастливое, свободное будущее. Чёрт, он ведь и правда задумывался о семье, о своём гнёздышке, о построении прочного фундамента, в их с Каином взаимоотношениях. Однако, теперь всё это лишь фантазии, пустой звук, обычная эфемерность. Пальцы до алой красноты сжимаются на оружии Рааста. Зед, словно не замечая, проходит мимо остолбеневшей от ужаса Дианы, плечи которой сжимают крепкие, сильные руки Пантеона, в немой попытке предотвратить надвигающуюся, словно необратимый тайфун, панику. Этот мальчик, он ведь просто без сознания, правда? Он спит или ему стало плохо? А вдруг и вовсе притворяется? Видя неподдельный страх в глазах любимой, воин склоняется к её уху, шепча невнятное, для чужого слуха: — Ты заключила с ним контракт? Предводительница, в глазах которой блестят налившиеся слёзы, от осознания необратимого, для собственного Ордена, пока в голове отдаёт шумной пульсацией — "Он не помер, он не помер, всё в порядке", лишь отчаянно качает головой, пока губы дрожаще молвят: — Не успела. — Судьба этих земель висит на волоске. В твоих же интересах уговорить столь влиятельного человека остаться здесь, до урегулирования военного конфликта с Солари. Если он уведёт свою армию.. — Да знаю я, знаю. — раздражённо всплёскивает руками та, делая нерешительный шаг вперёд, в попытке догнать мастера. Дав себе пару мысленных обещаний решить свалившуюся, словно снег на голову, ситуацию, как можно более благоразумно и мягко, Диана на ватных ногах доходит до теневого ассасина, несмело равняясь с ним и невольно кидая любопытный взгляд на его сына. Щека Каина плотно прижата к груди отца, а лицо выглядит умиротворённым и безмятежным, от чего создаётся впечатление, будто наследник всего-навсего спокойно спит или же, что чуть более ужасно, но совершенно не критично, — лишь потерял сознание. Единственное, что вынуждает сомневаться в собственных выводах, — активно сочащаяся кровь из изуродованной грудной клетки, травма которой, очевидно, не совместима с жизнью. Диана в ужасе шумно сглатывает. — Зед, что произошло? — яркие, испуганные глаза девушки мягко плывут к безэмоциональному, каменному лицу мастера. — Ваш сын, он.. — Он мёртв. — сухо констатирует тот, не сбавляя шага. — Как.. мёртв? — внутри у Лунари что-то разбивается, вынуждая задержать дыхание. — Что произошло? На вас напали Солари? — лишь сейчас Диана понимает точно, — разбилось ничто иное, как её надежды. — Пожалуйста, расскажите. Я.. я.. постараюсь помочь всеми силами. Мне небезразлично Ваше горе. — Ты говоришь всё это, лишь потому что понимаешь, что без моих людей, тебе и твоей дыре — пиздец. — несдержанно позволяет себе повысить тон ассасин. — На него напал Даркин, которого ты любезно пригрела на этих землях. — Даркин? — цепляясь, словно за последнюю надежду, Диана поворачивает голову, впивается взглядом в идущего, в паре метров, поникшего Варуса, что крепко сжимает в руках косу своего друга. — Стража, схватите этого монстра! — срывая голос, кричит та, устремляя указательный палец в сторону лучника. — И отыщите его брата! Обоих за решётку, пока не выясним подробности обстоятельств! А далее, — на казнь! Воины, что ранее оставались в стороне, ожидая приказа и просто, любопытно созерцая происходящее, сию секунду двинулись в сторону не обращающего ни на что внимания, Даркина. Один из мужчин грубо берёт Варуса под руку, от чего тут же получает сильнейший удар по запястью, что вынуждает одёрнуть конечность от будущего пленника. Берт встаёт между ними, с нескрываемой яростью смотрит на юного Лунари и молвит так, что у того под доспехами мурашки покрывают всё тело, вызывая неприятное чувство опасения: — Ещё раз его тронешь — оставлю без руки. Хочешь проверить? — Теневой ассасин защищает преступника! Позор! — кричит кто-то из толпы зевак, что лишь провоцирует и без того раздражённого Зеда остановиться, а после, повернуть голову на источник вакханалии. — Отставить этот грёбаный цирк, вашу мать! — срывается мастер. — Кучка недоумков! Разуйте глаза, этот человек был с моим сыном постоянно рядом! Его убийца — крылатое недоразумение! — яростный взгляд падает на Диану, от чего у той вновь перехватывает дыхание. — Лучника не трогать. Он был очень дорог Каину. Именно поэтому, если, благодаря усилиям твоей армии, с его головы падёт хоть один волос, я сотру ко всем херам с лица земли эту сектантскую обитель. — Я поняла. — шепчет в испуге девушка, параллельно взмахнув рукой в сторону мужчин, что окружили Варуса и Берта, не давая пройти дальше. — Отступайте, ну же! — шикает та в их сторону, вновь следуя за мастером. Диана, в смущении и страхе перед столь влиятельным человеком, переплетает трясущиеся пальцы в цепкий замок перед собой и опускает глаза в землю под ногами, не решаясь вновь заговорить первой. Убийство сына Зеда ни коем образом не входило в её планы. Более того, она искренне надеялась, что у них действительно получится отделить душу монстра от наследника, пускай шанс успеха и казался до невозможности мизерным. Однако теперь, отпрыск мастера — мёртв, а это значит лишь одно: её Ордену — конец. — Зед, я хотела бы уточнить одну деталь. — предательски дрожащим голосом начинает та. — Мы не справимся без Вас и.. — Срал я на твою войну и тёрки с другой сектой солнечных ублюдков. — ассасин прямолинеен, как всегда, что лишь выбивает из колеи иначе воспитанную девушку. — Послушай меня. — он вновь останавливается и поворачивается к ней, лишь крепче прижимая к себе обмякшее на руках тело. — В глубине души, я абсолютно бездушный. Цель моей жизни и всего существования, в целом, — сын и собственный Орден. Оттого, как бы это логично не звучало, клал я на проблемы левых людей невероятную кучу дерьма. — Зачем Вы так? Погибнут не только воины, но и мирные люди: женщины, дети, старики. — Лунари с силой сжимает кулаки, до боли впиваясь длинными ногтями в ладони. — Не бросайте нас, умоляю. Так же нельзя! — по щекам той, одна за другой устремляются первые, несдержанные слёзы, из-за чего девушка лишь стыдливо отворачивает голову. — Ваш Орден и столь сильная армия ассасинов — моя единственная надежда. Пожалуйста, Зед. Пожалуйста! — Каин — та самая причина, по которой я и мои люди находились на этих землях. Диана, у меня нет к тебе какой-то личной неприязни, это правда. Однако, ты должна усвоить одну простую истину — кроме тебя самой, тебе никто и никогда не поможет. Нельзя постоянно на кого-то надеяться. Правда в глазах утопающего. И сейчас, — ты тонешь. — мастер осматривает предводительницу Лунари холодным, совершенно безразличным взглядом, а после, вновь поворачивается к той спиной. — Ты — слаба. Вся идея по захвату вражеских земель крутилась лишь вокруг того, что Даркины и Тени должны были провернуть этот шизофренический бред за тебя. Мир не крутится вокруг твоей персоны и порой реальность куда более жестока, чем тебе ранее приходилось её представлять. Война с Солари — исключительно твоя инициатива. Не моя, не "мирного населения". Оттого, лишь ты одна в ответе за свои не до конца обдуманные действия и эта самодеятельность — лишь твой порок. — Зед делает шаг вперёд, а следом за ним и ещё один, оставляя раз за разом всхлипывающую девушку позади. — Вечером, я и мои люди покинем Орден. Надеюсь, тебя не смутит наше затяжное присутствие на этих землях. Мне нужно всё подготовить к транспортировке сына домой. Диана, не проронив более ни слова, наблюдает за тем, как тот, кого ещё в юношестве она считала своим кумиром, по собственной воле оставляет её на растерзание врагу. Грудь сдавливает от страха. Девушка громко сглатывает, захлёбываясь в собственных слезах. Она не хочет умирать. Не хочет жертвовать жизнью своего народа. Но как остановить уже запущенный механизм, глава Лунари не имеет ни малейшего понятия. Зед прав, эта битва и всё далее вытекающее, ничто иное, как её собственная ошибка, за которую отныне, придётся платить кровью мирных людей и как следствие, — своей. Пройдёт менее часа прежде, чем она вновь встретится с тем, кому доверяет собственную судьбу. Пантеон всегда был и остаётся голосом её разума, однако сейчас, в минуты отчаяния и в порыве неконтролируемой паники, он становится едва ли не чужим. — Ты должна была остановить его! Ты понимаешь, к чему приведёт эта нерешительность и мягкотелость?! Твой дом, Диана, будет стёрт с лица земли! — воин, двигаясь то вправо, то влево, с усилием держит себя в руках, лишь иногда позволяя себе яростно выпаливать короткие, колкие фразы, на незнакомом для девушки, языке. — У него погиб ребёнок! — повышает голос Лунари. — Ты в своём уме?! Как я могу вновь идти к Зеду и просить о содействии, когда его руки по локоть в крови единственного сына?! Я видела его, там на теле живого места нет, его словно.. Словно раздирали дикие звери. Это страшно. — Да, я не знаю, каково это, — терять детей. Однако, я, придя на помощь, ни за что не повернул бы назад, не передумал, не бросил бы мирных, ни в чём неповинных людей, умирать. Особенно осознавая, что у меня имеются силы, ресурсы и возможности для того, чтобы оказать помощь. Вот, что я пытаюсь до тебя донести, милая. — взяв себя в руки, Пантеон медленно выдыхает и смягчившись во взгляде, присаживается на корточки перед Дианой. — Родная, я не хочу видеть твои слёзы. Не хочу даже допускать мысль о полном уничтожении твоего Ордена. И я не желаю знать, что может случиться с тобой, если нас застанут врасплох. Я люблю тебя и хочу уберечь. Однако, время вспять не повернуть и теперь мы должны сделать всё, чтобы элементарно выжить, раз Зед, перехваленный Ионийский ассасин, поджав хвост, сваливает. — Не говори так. Не надо. — А что на счёт Даркина? Человекоподобного. — мужчина бережно, кончиками пальцев, убирает выбившуюся из тугого хвоста, прядку, за ухо девушки. — Его силы могут пригодиться. Как и Атрокс, будь он неладен, крылатый ублюдок. Он один заменит дюжину опытных воинов. — Лучник был другом наследника мастера. Вероятно, он отступает вместе с ним и его людьми, вечером, в Орден Тени. — Диана, шумно выдохнув, поднимает опухшие от слёз глаза на воина. — Его брат пропал. Оно не удивительно, ведь именно он убил отпрыска Зеда. Афелия тоже нигде не видно, значит, он вновь предал нас, примкнув к врагу. — Я говорил тебе, что нужно было лишить головы этого наглого, самонадеянного ребёнка, в ту же секунду, как он вновь осмелился ступить на эти земли! Не слушаешь меня, уповая на милосердие. Теперь мы вместе вынуждены разгребать всё это. Чёрт возьми, Диана, в какой же мы заднице. — Пантеон затих, опустив голову, а после, лишь совсем тихо повторил. — Чёрт возьми. _____________________________ — Дорога до Ордена не займёт много времени. Мастер распорядился, чтобы нас доставили быстро. — Берт, как ни в чём ни бывало, достаёт из кармана телефон и уставившись в него, принимается быстро перебирать пальцами по плоскому экрану. — Ты же останешься на какое-то время с нами, да? — он лишь на секунду бросает взгляд на лучника, а после, обратно в гаджет. — Будет неплохо, если ты поживёшь в комнате Каина эти дни. А я, если захочешь, смогу заходить, составлять компанию, и всё такое. Варус не понимает, почему этот ассасин так легко относится к случившемуся. Не понимает, и лишь изредка, с недоверием косится в его сторону. Может, он прячет слабость глубоко внутри себя, не рискуя вывалить наружу то, чего, как правило, стыдятся демонстрировать воочию? А может дело в его положении, статусе или.. Даркин не может найти ни одного объяснения этому “или” и вновь исходит на тяжёлый вздох. Уставшие, опухшие глаза падают в телефон рядом сидящего и видят в тёмном, потерявшем яркость, экране, лишь мрачное отражение лица Берта, который уже и вовсе не надеется получить ответ от излишне молчаливого собеседника. — Ты совсем не переживаешь. Не оплакиваешь своего друга. — спустя минуту молчания, сухо роняет лучник. — Почему? — О, так ты умеешь разговаривать, мне не показалось. — ассасин едва слышно усмехается. — Я.. Да с чего ты взял? — С тех пор, как мы вернулись к Лунари, ты ведёшь себя так, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. Берт с силой закусывает щёку изнутри, не решаясь отвести взгляд от гаджета. Голову вновь, словно по щелчку, пронзают воспоминания: Неестественная поза, свидетельствующая о предсмертных мучениях. Потухший взгляд разноцветных, полуоткрытых глаз. Изуродованная, истерзанная грудь, проткнутая насквозь, проклятым Даркинским мечом. И истошный, оглушающий, протяжный, полный боли, срывающийся на хрип и неконтролируемый вой, крик Варуса, словно отголосками, будто вновь раздаётся в ушах, отталкиваясь от барабанных перепонок и улетая вдаль, оставаясь лишь преследующей, разум, иллюзией. Берт помнит, как лучник, прижимая к себе тело Каина, качаясь с ним из стороны в сторону, не прекращал умолять, вновь и вновь повторяя — "Рааст, пожалуйся, не надо!", "Клянусь, я всё сделаю! Всё, что попросишь! Только не забирай его у меня!". Ассасин тогда впервые увидел, как тихо, сдержанно, подняв голову вверх, плачет теневой мастер. Происходящее тушит внутри тот самый огонёк надежды, что ещё можно что-то исправить. Однако, реальность беспощадна ко всем, вне зависимости от статуса и происхождения, — Каин мёртв физически, когда как его отец, глава сильнейшего Ордена ассасинов, неподступный и холодный человек, а также Даркин, Вознесшееся, бессмертное, могущественное существо, прожившее не одну тысячу лет, — отныне мертвы морально. Парень, откровенно умело балансируя на лезвии ножа, натягивает на себя лёгкую улыбку и вновь поворачивается к лучнику. — Ты знаешь, всё же каждый переживает по-разному, по-своему. К тому же, думаю, Каин не хотел бы, чтобы мы убивались двадцать четыре на семь. Их взгляды встречаются, от чего Берт замирает: в уставших, покрасневших, сильно опухших глазах лучника, читается невероятно гнетущая, сжирающая изнутри, пустота. Ассасин, что ещё секундой ранее мило улыбался, заметно поникает, отворачивает голову и исходит на несдержанный вздох. — Мне тоже больно, Варус. Я однажды уже потерял его. — удобно расположившийся, в предательски подрагивающих ладонях, гаджет, с силой сжимается. — Мы клялись всегда быть вместе, доверять друг другу всё, в том числе жизнь. Я первый узнал, что Каин собирается свалить из Ордена, навстречу приключениям на свою тощую задницу. И, чёрт возьми, я был готов бросить всё, перечеркнуть своё, трудно выстраиваемое, прошлое, и уйти следом за ним. — Берт рвано усмехнулся, ведя подушечками больших пальцев по чёрному, потухшему экрану, оставляя на том заметные, притягивающие взгляд, полосы. — Я придурок, но и он хорош. Мы подрались перед его уходом, потому что ему, в очередной раз, захотелось несоизмеримых со своими возможностями, трудностей. Знаешь каких? Каин, возомнив себя хер пойми кем, приказал мне остаться в Ордене, мол, якобы не нуждается во мне больше. Говнюк. — на лице лишь на секунду заиграли желваки. — Я врезал ему, впервые в жизни. А после, — он мне. И понеслась канитель из валяний, да перекатываний. Я не хотел, правда. Однако, на тот момент, стало настолько неприятно, больно и обидно, что контролировать себя было уже невозможно. — взгляд снова возвращается к лучнику. — В общем, он ушёл один, в никуда, ни с чем. Я не нашёл ничего лучше, как тут же сообщить об этом его отцу. Мы искали, не теряя надежды. Я сутками не спал, цепляясь за любую ниточку, за каждую мизерную возможность найти этого взбалмошного придурка. Но всё тщетно, его словно и не существовало. Никаких следов, абсолютно ничего, он просто исчез. Спустя год поисков, в Ордене объявили Каина мёртвым, приостановив какие-либо действия, направленные на его возвращение. — ассасин чувствует, что вот-вот сорвётся на эмоции, оттого вновь отворачивает голову. — Я на тот момент похоронил лучшего друга, самого родного и близкого человека, понимаешь? Чёрт, это было худшее время в моей жизни. И, твою мать, прошло три сраных года: едва удалось смириться с его потерей, перестать загоняться, винить себя в случившемся, как оказывается, что.. — ассасин шумно выдыхает, вновь, с трудом возвращаясь к балансу между “можно” и “недопустимо”. — Что он жив. Как думаешь, что я чувствовал, после всех этих качелей? Несколько дней и вот, я опять теряю его, однако, на сей раз, с концами. Разница лишь в том, что смириться с мнимой смертью, не встречаясь с ней лицом к лицу и действительно увидеть воочию, — это совершенно разные вещи. Это.. страшно. “До ужаса болтливый ассасин” Варус вновь, словно все откровения были пропущены мимо ушей, безразлично отводит взгляд от излишне близко сидящего парня. Веки тяжелеют и лучник, усилием воли, не позволяет глазам закрыться. Он устал. Физически и морально, ментально и эмоционально. Всё это безумие сплетается воедино, вынуждая Даркина теряться в собственном Я, вновь закрываться от всех, сознательно отдаляться от тех, кто протягивает руку, продумывать для себя новый, более тернистый и тёмный путь, — путь мести и одиночества. Всё, что так тщательно взращивал в нём Каин, активно рушится, возвращая лучника к истокам. Чёрное смешивается с белым, добро и зло больше не имеют чётких границ, а между “хорошо” и “плохо”, “правильно” и “недопустимо”, окончательно стирается грань, оставляя после себя лишь давящую пустоту и осознание неизбежного — мир никогда не был лучше, чем лучник себе его представлял, находясь рядом с любимым человеком. Он всегда был гнилым, чёрствым и мерзким, а сам Варус, — лишь монстр, убийца и грязнокровое нечто, воспитанное таким же чудовищем. Тот, кто не достоин любви, ласки и заботы. Тот, кто приносит лишь беды и разочарования. Тот, кому следует держаться подальше от смертных. Даркин закрывает глаза. Он невольно прислушивается: над головой, в густой листве, слышна приятная уху, перекличка парочки птиц, где-то отдалённо — голоса жителей Лунари, а рядом, — тихое сопение совершенно чужого человека для Варуса, но, когда-то, невероятно близкого для Каина. — Этот Рааст, которого ты молил тогда.. — ассасин проводит ладонью по экрану телефона, стирая ранее оставленные линии от подушечек пальцев. — Ты просил его оставить тело Каина? Не перерождаться в нём? Лучник медленно кивает. — А как же он тогда..? — Я бы нашёл ему новый сосуд в кротчайшие сроки. — цедит сквозь зубы тот, чувствуя, как к горлу вновь подкатывает ком. — Перевернул бы планету, выполнил любую его просьбу. Однако, он молчит и отныне, я даже не уверен, что Рааст вообще жив. Энергетика слишком слабая, словно он за несколько километров, хотя на деле, — совсем рядом. Сознание Берта вновь жадно цепляется за избитое, неосязаемое и такое неуловимое слово — "Обещаю", нéкогда данное Каину. Оно шатко основывается на том, что парень должен находиться рядом с Варусом, вопреки его истинным желаниям. — Слушай, знаешь, есть один неплохой способ расслабиться. Это не заглушит боль, но поможет на короткое время отпустить всё то, что разрывает изнутри. Нам всем нужно немного отдыха, правда? — Берт принимается шустро перебирать пальцами по собственным карманам. — Да где же они? Ах, вот, нашёл. — Мне от тебя ничего не нуж.. Поток зарождающейся колкости, находящегося на грани Даркина, прерывают странные ощущения, — уха касается нечто маленькое, прохладное, гладкое, а после — проникает внутрь, плотно закрепляясь на месте. Варус в непонимании, в моментально накатившей злости, распахивает веки, тут же устремляя взор на умиротворённого, облокотившегося спиной о ствол дерева, ассасина, что увлечённо водит кончиками пальцев по экрану телефона, в предвкушении закусив нижнюю губу, до будущего покраснения. — Просто доверься мне, ладно? — Берт вновь мягко улыбается, лишь краем глаза замечая резкие движения сбоку. — Это просто наушник. И не смотри на меня так. Давай без этих твоих злых, устрашающих Даркинских выкрутасов. Сиди спокойно, Варус. “Даркинских.. что?” Лучник в непонимании хмурит брови. Довериться? Он сомневается. Одному уже доверился. Как итог, — предательство. Варус долго, пристально и крайне недоверчиво разглядывает расположившегося рядом парня, пытается найти в его странной, добродушной улыбке, какой-то подвох, хоть что-то подозрительное. Однако, от гнетущей усталости, сдаётся крайне быстро и с недовольным вздохом, грубо ведёт спиной по твёрдой коре толстого дерева, скрещивая руки на груди. — Ладно-ладно, молчи дальше. У меня нет нужды насиловать тебя долгими разговорами. — теневой ассасин переводит взгляд на насупившегося Даркина. — Закрой глаза и просто расслабься, ок’ей? Ну пожалуйста. Варус искренне хочет ответить, что всё это, — чушь собачья, но вовремя себя одёргивает: странный парень прав и ему действительно нужно прийти в себя, убрать выставленные наружу колючки и просто позволить себе отдохнуть, хотя бы несколько минут. Лучник, исходя на глубокий вдох, а далее медленный, шумный выдох, позволяет тяжёлым векам опуститься. Пусть Берт будет ведущим в этой непонятной ему игре. К чёрту разногласия, на них совершенно не остаётся сил и желания. Он настолько погружается в собственные мысли, что не замечает тихого, со стороны — “Не пугайся”, и от того дёргается, услышав негромкую мелодию в правом ухе.

It's all a game, avoiding failure,

When true colors will bleed

All in the name of misbehavior

And the things we don't need

I lust for "after"

No disaster can touch

Touch us anymore

And more than ever, I hope to never fall,

Where "enough" is not the same it was before

Poets of the Fall — Carnival of Rust

Проходит несколько долгих секунд, прежде чем Берт медленно поворачивает к Даркину голову, лишаясь фальшивой, натянутой улыбки. Он смотрит на лучника долго, неотрывно, потухшим, отчаянным взглядом и пытается понять, почему его лучший друг когда-то решился выбрать себе в спутники столь мрачного и отстранённого "человека". Чем его, весёлого, милого и безбашенного, смогло привлечь бессмертное, неприступное, злое создание? Противоположности притягиваются? Варус почти не меняется в лице: он всё также холоден, неподвижен, привычно хмурит брови. Но делает это как-то.. по другому? Ассасин пытается понять, на какой момент раздражение Даркина сменилось чем-то шатким, душащим, до трясущихся губ и плотно стиснутых зубов. Кажется: одно неловкое движение, лишнее слово в песне, и Варус упадёт в бездонную пропасть, сломается, поддастся эмоциям и оттого возненавидит себя пуще прежнего. Чем дольше ассасин об этом думает, тем сильнее внутри укрепляется какое-то странное, зудящее чувство. Оно похоже на страх, смешанный с беспокойством, однако, столь непривычным, что голова идёт кругом от навалившегося кома контрастных эмоций. Всё происходящее похоже на издёвку: Берт осознаёт, что досаждает нелюдимому Даркину своим частым присутствием. Однако, обещание, данное лучшему другу, под чёртовым градусом, "Не оставлять Варуса в одиночестве", активно перечёркивает все разумные, трезвые — "не хочу" и "не надо". Ассасин отводит от лучника взгляд, поднимает голову вверх и утыкается затылком в грубую кору широкого дерева. Белые, полупрозрачные, лёгкие, кажется, невесомые облака, завораживающе медленно скользят по приято-голубому, яркому небу. Глубокий, наполняющий лёгкие, вдох, под который веки медленно опускаются. Глазные яблоки едва щиплет, но ассасин не акцентирует на этом внимания. Берт сжимает кулаки до побелевших костяшек и позволяет себе нехотя издать тихий всхлип, внутренним голосом коря за слабость и несдержанность. Это невозможно. Улыбаться и вести себя, словно всё хорошо, — невозможно. “Прости, Каин, я не смогу поддерживать кого-то постоянно, когда сам нуждаюсь в помощи” По щекам пробегается прохладная влажность и ассасин, грубыми движениями правой руки, избавляется от неё, до скрежета сжимая челюсть. Он обещал.. ______________________________ — Я правда не знаю, сколько мне осталось. Это трудно. — Шида делает глоток горячительного напитка и едва затуманенным взглядом ведёт от бокала к лучшему другу. — Осознание того, что скоро сдохнешь немного пугает, конечно, но я привык. — А если, всё-таки, получится вытащить из тебя этого Даркина, то ты будешь жить, как раньше? — Берт повторяет за парнем, громко стукая ножкой прозрачного стекла по столу, не рассчитав силу. — А твой друг, как его там, разве не может помочь? — Варус? Не-е, чего он может с этим сделать-то? К тому же, Рааст засел плотно и надолго. Да, балбес? — Каин закатывает глаза и расплывается в широкой улыбке, слушая ответное, тихое, — “Отвали” Примерный, до сего вечера, для окружающих, сын Зеда делает очередной глоток поистине дорогого вина, и совершенно не морщась, продолжает. — Слушай, всё это, — хрень полная. Нельзя его никак выудить из меня. Мы с этой Даркинской незатыкаемой бабкой базарной — одно целое. — Шида исходит на тихий смех, в очередной раз ловя колкую брань от ворчащего Рааста. — Я умру, Берт, тут уж без вариантов. Когда — не знаю, честно. Но если это произойдёт скоро, то хочу попросить кое о чём. — Всё, что угодно. — ассасин оглядывает довольное лицо лучшего друга и удивляется тому, как можно говорить о собственной гибели и оставаться столь беспечным. — Время сейчас такое, конечно, неспокойное. — Каин опускает взгляд на браслет, плотно прилегающий к запястью, а после, бережно оглаживает выступающий розовый камень подушечкой указательного пальца. — Если я отъеду от перерождающегося Рааста, больного на голову Атрокса или же пришибут в стычке между Лунари и Солари, то, пожалуйста, не бросай Варуса одного. — В каком смысле? — тот распахивает глаза, в недоумении уставившись на покачивающегося недо-мастера. — Это же Даркин, бессмертный Бог Войны, Шуримский, мать твою, Вознесенный. Он не подпустит меня к себе ни на шаг. С ума сошёл что ли? Лучше живи ещё лет сто, чтобы мне не выпал джекпот “стать нянькой для лучника-убийцы”. Каин заливается звонким, отдающим в уши, смехом, пока Берт в ужасе представляет себя рядом с высоким, широкоплечим воином, которому, судя по извечно недовольному взгляду, только повод дай кого-нибудь прибить. — Варус хороший. — Шида протирает глаза от влаги, что служила следствием продолжительного хохота. — Брат у него дебил-дебилом, а вот он и правда очень хороший, добрый. К нему просто нужно найти правильный подход. — Сомневаюсь. — ассасин берёт бокал в руку и залпом осушает его, вновь вызывая в собеседнике желание рассмеяться. — Допустим, чисто гипотетически, если это произойдёт, что я должен буду делать? “О, привет, Даркин, давай вместе ошиваться”? или “Эй, лучник, помнишь меня? Да-да, я тот самый Берт, которого ты едва не прибил стрелой, когда узнал, что я хочу увести Каина обратно в Орден, пусть и на время. Я на голову отбитый придурок, поэтому пришёл тебе дружбу предлагать” — Ему будет больно, если я.. Если со мной что-то случится. Варус многого натерпелся в жизни и мне хочется, чтобы о нём кто-то позаботился, когда природа Рааста возьмёт своё. Я не прошу быть с ним двадцать четыре на семь или же притворяться приторно-милым, чтобы сблизиться. Просто, не дай ему пойти по наклонной, пожалуйста. Ты единственный, кого я могу попросить об этом. — Обещаю. Только и ты пообещай мне. — М-м? — Не умирай. — Это от меня не особо зависит, но-о.. ладно, замётано. — Каин вновь улыбается широко и искренне, от чего Берт лишь протяжно вздыхает, покачивая головой. _________________________________ — Ты же пообещал. Я держу своё слово, а ты.. Почему же ты..? — со всхлипом произносит ассасин, зажмуривая веки, до болезненных ярких кругов перед глазами. — Что мне делать, Каин? Берт надеется лишь на одно, — Варус всё ещё сидит с закрытыми глазами, вслушиваясь в музыку, а может и вовсе задремал. Лишь бы только не видел его таким, не задавал лишних вопросов, не смел жалеть. Хотя последнего, стоит признать, Берт ждёт меньше всего от того, кого всё ещё опасается. Ассасин с силой прикусывает щёку изнутри, в попытке унять взбушевавшиеся эмоции. К излишней влаге добавляется противный металлический привкус. “Только и ты пообещай мне. Не умирай.”

***

Холодно. Как на улице, так и в головах идущих. До Ордена Тени рукой подать. Ассасин не соврал, их мастер сделал всё для того, чтобы добраться максимально быстро. Варус признаёт с удивлением и некой заинтересованностью, — такого транспорта он ещё не видовал. Не иначе, как железный конь, что рычит, словно дикий зверь, а мчится и вовсе, едва ли не со скоростью света. Это ещё ладно. А внутри домов? Боги, видел бы прежний Атрокс, до чего дошли люди. На их стенах висят чёрные большие картины, что по щелчку пары кнопок показывают разноцветные изображения. Как это вообще возможно? А дома у Каина и вовсе происходит невероятная бесовщина: по полу катается круглое страшное создание: шумит, пыхтит, ведёт себя странно. Неделей ранее, проходя в гостиную, Варус краем глаза замечает, — эта тварь резко сменила траекторию движения и сейчас, загудев пуще прежнего летит, по начищенному паркету, в его сторону. После крика — "Каин, он агрессирует!", Шида умирает в слезах от смеха, а Варус ещё долго обижается, так и не поняв значение тупого слова — "Пылесос". Вся эта пугающая техника, гаджеты и прочая лабуда, вызывают странное, непонятное чувство неполноценности. Словно Варус сумасшедший или дурной, раз не понимает элементарных вещей. Тот самый юродивый, о коем ранее так часто твердили. Мир Каина ужасает и завораживает одновременно. Даркин хотел постигать его, хотел учиться новому, быть более современным, интересным и таким же открытым, как Шида. Однако, этот самый “мир” потерял всякий смысл ровно в тот самый момент, когда лучник лишился стимула к собственному существованию. Массивные ворота открываются. На лицах приветствующих — скорбь. Они уже знают? — Идём подальше от остальных. — поравнявшись, шепчет Берт, близь уха лучника. — Проведу тебя к дому мастера. — Я хочу быть с Каином. — сухо отвечает тот, не отрывая взгляда от принесённых носилок для тела. — Пойми меня правильно, Варус: здесь ты, для народа, враг. Тем, кто не в теме, нет смысла объяснять, кто прав, а кто виноват. Думаю, лишний шум нам совершенно ни к чему, согласен? У Зеда и без того, отныне, забот хватает. Даркин кивнул дважды, демонстративно отворачиваясь от ассасина. Пристал, словно банный лист. Трётся рядом так настойчиво и регулярно, словно лучник ему что-то должен: крупную сумму денег, или же, и вовсе, собственную жизнь. Варус искренне считает, — стрела в бок для этого парня, была бы одним из гуманнейших наказаний, за тошнотворную навязчивость. — Идём уже, напою тебя чаем. Зажмурив глаза, Даркин сжимает пальцами переносицу, трёт её настолько сильно, словно это поможет унять ярость, накатываемую и разрастающуюся, словно снежный ком, каждый раз, когда этот сумасшедший подходит к нему и предлагает безумные идеи по снятию стресса, напряжения и последних процентов нервной системы, будь то музыка, вкусная еда, сон или же прогулка по свежему воздуху. — Через пару часов мы отведём тебя к нему, честно. Я и сам хочу увидеть Каина, попрощаться с ним, как следует. Но сейчас, нам нужно в другую сторону, пока мы не нажили себе новых проблем. — ассасин смотрит на лучника, что вновь переводит взгляд на, укрытое белым, частично пропитанное кровью, полотном, тело Шиды. — Не переживай, о нём действительно хорошо позаботятся. Зед всё для этого сделает, он же всё-таки его папа. А теперь давай, погнали. Берт делает пару шагов вперёд, оборачивается и несдержанно закатывает глаза. Даркин даже и не думает двигаться с места. Стоит, словно вкопанный. Неугомонный ассасин демонстративно прокашливается в кулак, думает с секунду, а после, смело заходит за массивную спину Варуса и уперевшись в неё ладонями, принимается отчаянно толкать того в сторону иного входа в Орден. — Давай же, боров, пошли уже. Дава-а-ай. Лучник в изумлении оборачивается, окидывает взглядом буксующего парня и в недовольстве хмурит брови. “Боже правый, если Каин бросил Орден из-за этого придурка, то я его понимаю” Варус молчит, переваривая услышанное, ватной и одновременно тяжёлой головой. Кажется, его перехваленное самообладание начинает сдавать позиции. Он лишь на пару секунд опускает веки, — глазные яблоки неприятно обжигает. Даркин, что держит свою ярость под контролем? “Браво, Варус, ты знатно выдрессированная собачка”, — кажется, именно так сказал бы сейчас Рааст, сводя подобное к очередной нелепой шутке. Лучник в последний раз оборачивается на Каина, до боли стискивает челюсть и позволяет увести себя. Сопротивляться нет, как сил, так и желания. Уже нет.

***

Из всех людей, с кем мне приходилось встречаться, за свою неизмеримо долгую жизнь, ты — самый интересный и необычный.

Тяжёлым шагом Даркин движется к телу, что небрежно лежит на незримой поверхности. С замиранием дыхания осматривает то, что осталось от его нéкогда бережно оберегаемого сосуда. Он склоняется над парнем, прислушивается – совсем тихо, но всё же дышит. Души меняются местами, а это значит, что перерождение и впрямь, необратимо запущено. И как только Даркин обретёт физическую оболочку, душа его сосуда.. Рааст в недовольстве кривится, пытаясь избавиться от отвратительных мыслей. С остаточной долей заботы, кончик когтя указательного пальца прочерчивает белёсую линию по лбу ассасина, убирая с бледного, умиротворённого лица, хаотично разбросанные тёмные пряди. Шида отзывается на прикосновения лёгкой, едва заметной дрожью, прежде спокойных ресниц. — Даже душе твоей туго приходится, раз ещё не очнулся. — Даркин вновь выпрямляется в ногах, а после, делает шаг назад и исходя на тихое шипение, прикладывает ладонь к собственной изувеченной грудной клетке. — Атрокс, чёртов утырок.

Из всех людей, ты самый.. ненормальный. Мне жутко нравится это.

Раасту тяжело даётся настоящее. Принято поистине трудное, серьёзное решение и теперь остаётся лишь смириться с необратимым. Сожалеет ли он в нём? Нет. Даркин, в ожидании пробуждения Каина, прошел через столько сомнений, терзаний и противоречий, что теперь у него, измученного борьбой с собственным Я, не остаётся сил на очередное обдумывание, в стиле — "Правильно ли я поступлю?" или "Чем всё это обернётся для него?". Рааст уверен, — он всё делает верно, больше нет сил метаться. Впервые в жизни, он хочет совершить что-то действительно полезное, правильное, нужное. Это волнительно. И чуть-чуть, лишь немного, страшно. Даркин слышит копошение за спиной, совсем тихое, едва уловимое слуху, а следом, — протяжный, болезненный, чуть хриплый стон. Он оборачивается. Кажущаяся излишне тяжёлой, рука ассасина поднимается к лицу, медленно проводит по нему, а далее устремляется к растрёпанным волосам, пропуская сквозь пальцы волны ярко-голубой прядки. Свинцово-тяжёлые веки лениво приоткрываются, устремляя замыленный взгляд ныне одноцветных глаз в даль, в пугающую пустоту, в никуда. — Где я? В горле слишком сухо. Каждый новый глоток слюны даётся с невероятным трудом и отдаёт тупой болью, от чего Каин раз за разом морщится, исходя на глубокий вдох и далее, чуть более ускоренный выдох. Словно опомнившись, он резким движением припадает ладонями к собственной груди, водит по ней вверх-вниз, судорожно выискивая ранение, оставленное Атроксом. — Не понимаю. — отчаянно роняет Шида, осознав, что его тело цело. — Рааст? Прислушивается — тишина. Ассасин приподнимается на дрожащих, от остаточной слабости, руках. В накатившей лёгкой панике, он вновь и вновь осматривается, не находя ни единого ответа на сотню вопросов, что успели возродиться в болезненно-тяжёлой голове. — Пусто здесь, пусто. — отдалённо звучит до радости знакомый голос. — С пробуждением, спящая красавица. Глаза, порядком привыкшие к темноте, вглядываются вдаль. Высокий, массивный, широкоплечий тёмный силуэт, медленно, едва прихрамывая, движется в сторону парня. Каин чувствует, как по коже мчит марафон из миллиона крупных мурашек. Сидя, не имея ни единой возможности встать, он принимается пятиться назад, опираясь на ватные, трясущиеся руки. Это нечто пришло за ним? Кто это? Ещё один Даркин? — Атрокс? — в ужасе шепчет Шида. — Ну и зачем меня так оскорблять? Нормально же общались. — нечто разводит руками, а нотки его хриплого голоса становятся чуть более мягкими и привычными. — Так и теряют друзей. — Рааст? — Каин в непонимании подаётся вперёд, прищуривается. — Не может быть. Фигура подходит ближе, опускается рядом на корточки, а затем, в неожиданности для ассасина, — щёлкает того пальцами носу. Услышав кроткое, неловкое “ай”, Даркин, с несдерживаемой лёгкой улыбкой, тихо произносит: — Ну здравствуй, юродивый. — Рааст. — повторяет одними лишь губами Шида, в подтверждении своих слов, а далее, не сдерживая накатившие эмоции, кидается на шею того, заключая в крепкие объятья. — Боже, Рааст! — Пóлно обжиматься, прекращай! — Даркин, не привыкший к столь навязчивой тактильности, невольно хмурится, падая взглядом вниз, на прижавшегося к нему ассасина. — Чего тебя на нежности вдруг потянуло? Рааст, чувствуя, что целенаправленное удушье становится лишь сильнее, с некой тёплой безысходностью, сдаётся и несмело опускает ладонь на спину теневого. Да уж, Каин действительно один из тех личностей, чья манера обниматься, кажется, превышает норму. Хотя, вероятно, именно благодаря этой черте, он никогда не имел трудностей с коммуникацией, общением и связями. Однако, как в самом начале их совместного пути подметил Даркин, многие пользовались излишней наивностью и добротой этого дурака. Оборачиваясь на произошедшее, сутками ранее, подобные мысли и обыденные рассуждения, касающиеся Каина, становятся необычайно болезненными. Ведь теперь, то, что прижимается щекой к его широкой груди, — не что иное, как обычная, потерянная, неупокоенная душа, более не имеющая физической оболочки.  — Что произошло? Почему я вижу тебя? Где мы? — Шида отпускает того, а после, внимательно, изучающе осматривает лицо, представшее пред ним. — Помню, как очнулся в какой-то глуши, потом увидел Атрокса и Афелия. Мы с тобой ещё подметили, что он больше не разговаривает. Кстати, об Атроксе. Мы же с ним сцепились? И он.. да-да, он меня ранил! — ассасин вновь проводит руками по груди, на которой нет ни единого намёка на увечья. — Н-наверное.. И, короче говоря, я потерял сознание, да? И потом.. — Послушай, Каин. — хрипло перебивает Рааст. — Ты прости. — А-а? За что? — в интригующем недоумении ведёт плечом ассасин. — Я не смог защитить тебя. Не смог переубедить, остановить и направить в нужное русло. В моих силах было уберечь тебя от столь глупой участи, но я сдался. — Я не понимаю.

Жить в одном теле с человеком..

— Ты мёртв. — Чего? — парень в удивлении приподнимает брови. — Не самая смешная шутка. Ты меня пугаешь, ну честно.

Жить в одном теле с человеком, значит нести за него ответственность?

Каин неотрывно смотрит на Даркина. На его спокойном, лишённом эмоций, лице, не дрогнул ни единый мускул, после сказанных слов. Он не шутит.

Увидев предсмертную агонию того, кто истинно дорог, я понял одну до боли простую истину: срать на гордость, жизненные принципы и все эти высокие материи.

Для этого существа, мягкость и нежность всегда были чем-то эфемерным в мыслях, что никогда и не воплощались на практике. Отныне он считает подобное, — своим пороком, весомым недостатком, глупым упущением. Ведь Шида нуждался в нём, как ни в ком ином, доверив.. Нет, подарив, собственную жизнь. Рааст — Вознесшийся, Бог Войны и Хаоса, убийца, на чьих руках кровь десятка тысяч жертв. Величайшее, смертоносное создание, ненавидящее людей всей душой, именно сейчас с теплотой смотрит на трясущегося смертного, готового заплакать от осознания происходящего. Он тянет руку, касается острыми кончиками когтей растрепавшейся тёмной косы Каина, от чего тут же ловит на себе взгляд взмокших, ныне одноцветных глаз, в коих застыли десятки вопросов и немая просьба о помощи, которую Рааст не в силах исполнить. Это всё же больно. Почему? Пёс его знает. Каин обычный человек, коих миллиарды. Однако, он.. удивительный. Неправильный, идущий против системы, голыми руками меняющий собственную жизнь. Он — прекрасный представитель своего рода. Он — отражение прежнего Варуса. Варус? Рааст ведёт взглядом по обеспокоенному лицу ассасина. Варус-Варус.. Разбитый, сломленный и размазанный, благодаря усилиям собственного брата. Атрокс, шёл бы ты, ублюдок. Даркин шумно выдыхает, вновь привлекая внимание Каина. Варус всю жизнь не знал искренней заботы, опасался любви и сторонился нежности, три тысячи лет чувствовал себя вещью, обычной машиной для убийств, ошибкой природы, а после, встретил его, — теневого ассасина, с большими, искренними, влюблёнными глазами. И так легко всё потерял, вновь столкнувшись лицом к лицу с суровой, мерзкой реальностью. Тьма обжигает дрожащее тело холодным дыханием смерти. Раасту не по себе, Каину — невероятно страшно. Ассасин отчаянно обнимает себя за плечи, полностью опускается на колени и до боли стискивает зубы. “Папа, прости, я оплошал. Снова.”

***

Берт раз за разом возвращается в больничную палату, дабы проведать Варуса, что ни на шаг не отходит от постели с телом любимого человека. Ассасин, по приказу мастера, ошивается поблизости, стараясь и так, и этак, подойти с разных сторон к этой злой ядовитой Даркинской колючке, монстру во плоти, что готов швыряться, при виде надоедливого парня, пробирками, шприцами, подносами, и всем прочим. Подобное пришлось убрать в другой кабинет. В соседний, от греха подальше, корпус. Через дорогу. Одна из подобных выходок неплохо ранит плечо лучшего друга Шиды, полоснув по оголённой коже, осколком разбившейся стеклянной баночки из-под лекарства от кашля. Именно в тот момент, Берт впервые читает в глазах Варуса искреннее сожаление и долю несвойственного ему испуга. Чёрт возьми, он ведь и правда не хотел, чтобы всё обернулось именно так. Даркину стыдно, но гордость не позволит извиниться перед тем, кто сам его доводит. Предметы, что способны травмировать, заменили на более щадящие аналоги. Ассасин, в очередной раз заходя в палату, ловко уворачивается от летящего в его сторону бинта, аккуратно ставит, неподалёку от лучника, принесённую пищу и спешно ретируется прочь. Плечо всё ещё болит, бинт вновь пропитан кровью. Варус, мать твою, как Каин нашёл к тебе подход? Какой же невыносимо сложный и тяжёлый человек. Берт протискивает ладони в узкие карманы джинсов и движется в сторону выхода из медицинского корпуса. Как и ожидалось, лучник ни разу не притронулся к еде, оставляя ту остывать и портиться на соседнем передвижном столике. Голова Даркина опускается на подушку, кончик носа едва касается бледной, холодной щеки Каина. Медленный, глубокий вдох. От него больше не пахнет ненавистной лучником грушей, уже столь привычным цитрусовым гелем для душа и.. им самим. Глаза вновь щиплет от накативших слёз. Как же надоело. Грудная клетка ассасина выглядит изуродованной, пусть медики и поработали над эстетической составляющей, зашив и придав относительно сносный вид. Двухдневный голод, отсутствие сна и общая слабость, дают зелёный свет. По щеке таки прокатывается слеза. Варус утыкается лицом в подушку, зарывается в неё, прячась от реальности. Дрожащие тонкие пальцы сжимают ужасно холодную ладонь Каина, пока несвязные мысли сбивчиво метаются, неуклюже и болезненно разбиваясь о стенки черепной коробки, — “Не хочу без тебя. Не могу так, больше не могу” Голова трещит безумно, он действительно устал.

***

Проходят очередные сутки. Час за часом. Минута за минутой. Энергетика Рааста всё ещё крайне слаба. Варус отчаянно сжимает пальцами простынь постели, на которой лежит Каин. Нагнетённая атмосфера смерти и немой скорби витают в воздухе, накрывают Орден Тени, словно купол. Работа, учёба, привычные миссии — приостановилось всё. Зед едва ли не живёт в рабочем корпусе, дабы не сойти с ума дома. Варус прирос к стулу, не оставляя Каина ни на миг. Берт метается туда-сюда, разрываясь между двумя мужчинами, что занимаются активным самобичеванием. — Заебался, всё. — ассасин падает на скамью, перед палатой, и вытягивает вперёд зудящие ноги. — Ты пришёл к Даркину? — возникшая перед парнем фигура подруги, вынуждает дёрнуться от неожиданности. — Он там, с Каином. — К сожалению. — в руках Берта теплится небольшой, тёмно-синий контейнер с ароматным перекусом. — Если этот чёрт снова что-нибудь кинет в меня, — я умываю руки. Это унизительно. Пусть Зед сам с ним разбирается. — Не нужно трогать мастера. Ему и без этих проблем невероятно тяжело. — девушка закусывает нижнюю губу, внимательно разглядывая, сквозь приоткрытую дверь в палату, склонившегося над Шидой, лучника. — Он вновь.. вновь ударился во все тяжкие. — Я схожу к нему. — Сначала это. — палец ассасинки устремляется на Варуса. — Доделай дело. — Ты смерти моей хочешь. — взвыл парень, демонстративно закатывая глаза. — Поговори с ним. — совершенно бесцветно роняет та, предсказывая заранее реакцию друга. — Я была утром у них в палате, осматривала Каина, по приказу мастера. Этот Даркин ворчит, словно старый дед, но, в целом, выглядит безобидным. Мы даже немного поговорили об их отношениях, пока я делала перевязку грудной клетки. К слову, регенерация тканей поражает. Душа второго Даркина, что находится в теле нашего Каина, действительно заботится о своём, м-м.. сосуде. — Да блин, ты медик, оттого он и подпускает тебя к себе. Да и.. ты девушка, к тому же, красивая. Не станет же он в тебя вещами кидаться или, что ещё хуже. — Берт сжимает тонкими пальцами квадратный, тёплый контейнер. — Нам всем хреново, не он один переживают потерю. Но ведёт себя, как конченый эгоист. — Иди поговори с ним, давай же. — голубые глаза перемещаются на друга, ловят его немое “не-а” во взгляде и Алекса исходит на раздражённый вздох. — В последний раз! Ассасин с вымученным стоном закатывает глаза. Да как у неё вечно получается уговаривать его на всякого рода авантюры? Подходить к Варусу вновь, — как прыгнуть в загон к голодному тигру. Волю дай — сожрёт. А не дашь — запомнит, найдёт и проглотит. Парень съёживается, кривит губы и шумно выдыхает. Ладно, хрен с ним. Дверь в палату с глухим, тихим, ненавязчивым скрипом, подаётся вперёд, выдавая с потрохами ассасина, решившего тихо проникнуть внутрь. Варус, кажется, уже не обращает на того никакого внимания, лишь в очередной раз подмечая про себя, как же тот искренне заколебал маячить на горизонте. Берт задерживает взгляд тёмных глаз на Даркине, параллельно, свободной рукой прикрывая дверь в помещение до глухого щелчка. — Можно, Ваше Высочество? — не сдержав язвительного тона, цедит тот, подтаскивая одной рукой тяжёлый стул, что нашёл себе место рядом с лучником. Варус переводит на него пустой, уставший взгляд, смотрит с пару секунд, а после, молча возвращает обратно на Каина. Он медленно подносит тыльную строну ладони Шиды к собственным губам, трижды мягко целует, а после, кладёт обратно на постель, бережно оглаживая, пробегаясь кончиками пальцев: невесомо, нежно, заботливо. От подобной картины, желание выбрасывать какие-либо колкости испарилось в миг, а совесть, что ранее была спрятана за сотней замков, — проснулась и активировалась с двойной силой. — Слушай, м-м-м.. Вообще, я тут пришёл спросить, как ты? — Берт опускает глаза на контейнер, что отдаёт приятным теплом в сжимающие его ладони. — То есть, я хотел узнать, может тебе стоит хоть немного отдохнуть? Перекусить? Я могу посидеть с Каином, пока ты спишь. Тот отрицательно качает головой, а после устало, шумно, раздражённо вздыхает. Дважды. — Варус, правда, ты выглядишь неважно. Я принёс бутерброды и-и.. они ещё тёплые. — Зачем? — недовольно, на выдохе роняет Даркин. — Бутерброды? — ассасин приподнимает брови. — Ну-у, их едят обычно. Варус сжимает пальцами переносицу, зажмуривает глаза и в сотый раз умоляет себя не убивать этого придурка на его же территории. — Зачем эта забота? Что ты хочешь от меня? — Ты был не последним человеком для моего, фактически, брата. — Берт невольно переводит взгляд на смертельно-бледное лицо Шиды. — К тому же, пока ты здесь, я воспринимаю тебя, как своего. Помогать друг другу в сложной ситуации — это более, чем нормально. Даркин с отчаянным вздохом закатывает глаза. Прекрасно, этот человек над ним вновь и вновь издевается. Принёс еды для того, чтобы.. что? Пообедать, с видом на Каина? Какой же идиот. — Ты действительно хочешь помочь мне? — Варус поворачивает голову к парню, в недовольстве осматривая его едва покрасневшие, от неловкости ситуации, щёки. — Да. Конечно, да. — тихо молвит ассасин. — “Будто у меня есть выбор” — Тогда свали отсюда. — лучник взмахивает рукой в сторону входной двери. — Выход там. Берт исходит на несдержанный вздох. Что стоит обещание, данное тому, кто уже никак не сможет проследить, сдержишь ты его или нет? Варус невероятно бесит, раздражает, выводит из себя. Своим нравом, характером, напыщенностью, озлобленностью. Чёртовы Даркины, Шуримские проклятые Вознесенные. "Возомнил себя хрен пойми кем." — Я курить. К чёрту всё это. — отчаянно роняет Берт, вставая и оставляя на стуле, вместо себя, контейнер с едой. — Когда научишься уважать тех, кто пытается безвозмездно помочь тебе, открыто протягивая руку, — дай знать. — он движется в сторону выхода из палаты, а после, словно вспомнив что-то, оборачивается. — Каин сказал мне, в последнюю ночь, перед выходом к Лунари, что порой он боится тебя, особенно, когда ты в гневе. И знаешь, я не удивлён. Не понимаю, как он вообще тебя терпел. Не сведи вас двоих судьба, думаю, он сейчас был бы жив. Дверь в палату хлопает настолько сильно, что лучник невольно вздрагивает. Тусклые глаза в миг распахиваются в искреннем изумлении: чёртов ассасин, смог задеть за живое, одной лишь фразой, брошенной в порыве злости. Может, он прав и Варус действительно перегибает палку? От усталости и сожравшего его горя, словно чумной пёс, кидается на каждого, кто заходит в палату. Какая дикость. Этот Орден — дом Каина. Все приходящие — его друзья, семья, знакомые, а он с ними так.. Очередной вздох. Дрожащая ладонь проходит по лицу, пока рассыпчатые мысли пытаются собраться воедино: он в лютом дерьме. От голода сводит желудок, а голова, словно ватная, вновь идёт кругом, вынуждая, в очередной раз, опуститься ей на подушку Шиды, лишь бы только не упасть, когда земля снова и снова плывёт под ногами. Взгляд едва опухших глаз проходится по оставленному контейнеру с некими “бутербродами”. И что это за слово вообще такое? Запах сносный, даже приятный, но крайне непривычный. Грушей не отдаёт и на том спасибо, иначе пришлось бы думать, что его действительно решили со свету свести, так ещё и самым изощрённым способом. Отравиться возле любимого и умереть на его постели, рядом. Драма на уровне Ромео и Джульетты. Даркин отворачивается от еды, стараясь думать о чём угодно, лишь бы не о нарастающем, словно необратимое, смертоносное цунами, голоде. Живот громко, протяжно урчит, пока в мыслях проносится битва, а после неё, — поверженный Атрокс, начиненный стрелами, порча из которых разрывает тело ненавистного недо-брата изнутри. Запах победы прекрасен, хотя, кажется, это всё ещё отдаёт бутербродами. Варус вновь закрывает глаза и видит мальчишку Лунари, слишком правильного, слишком красивого, наигранно-скромного, пытающегося спрятаться за спиной умирающего учителя. Лучник с упоением натягивает тетиву, целясь чётко в миловидное личико и с возбуждённым вздохом, выстреливает, наблюдая предсмертную агонию. Филигранно. Фантазии Варуса могли бы позавидовать лучшие режиссеры и сценаристы местного разлива, однако, голод не тётка и изнутри у Даркина вновь раздаётся протяжный вой умирающей, в садистских мучениях, касатки. Лучник кривит губы, невольно вдыхая приятный аромат от оставленной пищи. Нет, он кремень и ни за что не сдастся! Никакой еды от этого ассасина! Ни-за-что! Не проходит и пары часов, как Берт, желая таки высказать всё этому обнаглевшему, самонадеянному выродку, грациозным бегемотом вваливается в больничную палату, заранее угрожая пальцем и делая самое угрюмое выражение лица, на которое он только был способен. — Знаешь что, ты..! — резко замолкая, ассасин замирает в изумлении. Варус, впервые, почти за трое суток.. спит? Поза раскоряки вынуждает пожелать его спине удачи, когда тот пробудится, однако, то, что видит перед собой парень, — весомый шаг к успеху. Даркин так и остался сидеть на стуле, ссутулившись, уложив голову на подушку Каина и уткнувшись самым кончиком носа в его тёмные, растрепавшиеся, из когда-то тугой косы, волосы. Берт подходит ближе и замечает картину, что вынуждает отголоски совести и жалости, вновь пробудиться: Варус крепко держит Каина за руку, отчаянно переплетая пальцы и соприкасаясь ремешками парных браслетов, вровень. — С ним ты, наверное, был нежным и любящим. Мне никогда не узнать твою адекватную сторону. — совсем тихо констатирует, скорее сам для себя, ассасин, опуская глаза на второй стул. — Да ладно?! — губы сами, непроизвольно, растягиваются в несдержанной улыбке, ведь контейнер, в котором ещё недавно лежали принесённые им бутерброды, — пуст. Подцепив его кончиками пальцев, Берт спешит удалиться из палаты, крупными, беззвучными шагами. За собственной спиной, указательный и средний пальцы скрещены в победном жесте. У него получается. Всё получается. "Отдыхай, чёкнутый Даркин."

***

— Нихера подобного, это совершенно никуда не годится! — раздаётся оглушительный крик из кабинета Зеда. — Почему вас раз за разом нужно тыкать мордой в грёбаные ошибки, как пришибленных котят в собственную мочу, чтобы больше не ссали, где попало?! — Мастер, нас перехватили по дороге, мы просто ничего уже не смогли сделать. У них было численное преимущество. — тихо, себе под нос, в нескрываемом страхе бубнит совсем ещё юный воин. — Они.. они просто.. — Да мать твою! — бокал, что ещё секундой ранее был в руках главы Ордена, летит в ассасина, однако устремляется несколько левее и соприкасается со стеной, разбиваясь на сотню мелких осколков. — Чем занимаются ваши наставники?! Прошлое поколение были на голову выше вас! Голыми руками давили любую неугодную суку, что попадалась под ноги, а вы не можете оравой из десяти идиотов завалить кучку кочевников?! Блять, это шутка какая-то, да? А куда нужно посмотреть, чтобы засмеяться?! — У них было огнестрельное оружие. — чуть смелее выдаёт тот. — А у вас мозг и непревзойдённые техники! — тот подходит вплотную к сжавшемуся парню и резким движением хватает того за грудки. — Вы теневые, блять, ассасины, а не шпана с соседней улицы! Вы с пелёнок тренируетесь на сраных, отведённых для того, полигонах! Я всего себя вложил в этот Орден, чтобы обеспечить его жителей всем необходимым для становления профессиональными, услышь меня, убийцами! — юноша отводит взгляд, невольно вздрагивая, каждый раз, когда мастер вновь повышал тон. — Кто ваш наставник сейчас? Сюда его гони. — отпустив, Зед делает несколько шагов назад, возвращаясь к собственному столу. — Прошу, не будьте столь категоричны. — Боже, где я провинился? — всплёскивает руками глава, вновь поворачивая корпус к парню. — Если я говорю прыгать, то единственное, твою мать, что ты можешь у меня уточнить, — насколько высоко и долго. Говорю тренироваться, — вы тренируетесь, говорю убивать, — убиваете. Говорю приволочь сюда эту дрянь ленивую, — ты идёшь и передаёшь ему, чтобы шёл ко мне на ковёр! — Да, мастер. — кивнув, тот покорно ретируется к выходу, а после, прежде, чем прикрыть за собой дверь, тихо уточняет. — Что с ним будет? Что вы намереваетесь делать? — Чай будем пить с конфетками, с карамельными. — на выдохе выдаёт Зед. — Серьёзно? — Нет, ему пиздец. — мужчина привычно закатывает глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить себя ладонью по лбу. — Растворись нахрен, оставь меня. Дверь едва слышно щёлкает. Боже, его подчинённые и правда бывают совершенно невыносимы. Шпана, ни на что не способная, кроме как сидеть в телефонах и перекидывать друг другу порнуху на парах, в университете. Сила воли, стержень, строгость и чёткость выполнения приказов, остались в прошлом поколении выпускников, — в поколении Каина. Каин. Кулаки, до побеления костяшек, сжимаются. Как же это больно, — терять детей. Едва опьяневший от только начатого виски, взгляд, плывёт в сторону рабочего стола. Он снова срывается на детях, что только-только познают серьёзные миссии. Пусть им уже по шестнадцать, но для Зеда, это — дети. Неловко, даже стыдно. Всё это настолько неправильно, что сводит где-то под желудком. Ассасин присаживается, берёт в руки какие-то бумаги и пытается отвлечься, вчитываясь в текст, который, из-за сотни мыслей, тут же забывается. Да ёб твою мать. Документы ожидаемо улетают в сторону, когда как руки обхватывают голову, зарываясь пальцами в белоснежные волосы. Перед глазами, стоит их закрыть, — Каин, в мыслях — Каин, даже на столе его совместное фото с маленьким Каином. В груди сжимает настолько сильно, от чего приходится делать глубокий вдох. Со стороны может показаться, что человек задыхается. И он задыхался. От боли, от волчьей тоски, от апатии и безнадёги. Сын — смысл его жизни, его лучик света, самый горячо обожаемый ребёнок на свете. Его больше нет. Все надежды, мечты, планы — всё это рухнуло в пропасть, вместе с желанием жить, работать, социализироваться. Депрессия жрёт беспощадно, оттого мастер вновь берётся за бутылку, снова курит излишне много и борется с активным желанием бросить всё, что он строил столько лет, ко всем херам. Взгляд красных глаз падает на крупную кляксу, хаотичное мокрое пятно от алкоголя на стене, что осталось, после разбитого бокала. Будь эта расплескавшаяся муть на холсте, можно было бы загнать его за баснословную сумму. Что там нынче любят богатые придурки коллекционировать? Да насрать, само высохнет. Взгляд автоматически опускается ниже, прослеживая тонкие подтёки от основного пятна, а там, на полу, — куча совсем мелких осколков, которые нужно ещё умудриться убрать. Бля. Вот просто — бля. — Жуть. — Берт заглядывает в кабинет к тому, тут же обращая внимание на шедевр несостоявшегося художника. — Всё в порядке? — Воспитываю молодое поколение. — Зед откидывается на спинку стула, вновь исходя на протяжный вздох. — Как там Каин? Даркин собирается из него вылезать? Он вообще возьмёт себе другую физическую оболочку? Я хочу нормально, достойно похоронить сына. — К Варусу я с этими вопросами не пойду, тут уж увольте. — ассасин проходит вглубь кабинета, останавливаясь возле письменного стола. — Он реагирует на меня, как бык на красную тряпку. — Будь с ним помягче. — неожиданно для того, спокойно выдает мастер. — Его можно понять. Этот парень потерял любимого человека и брата, одновременно, остался совсем один. Здесь любой одичает. Ему нужно время, а нам, — терпение. — Я понимаю всё это, но, чёрт, нам тоже тяжело, однако, мы не кидаемся в людей предметами, не бросаемся на них. Зед, приподняв брови, выглядывает из-за Берта, устремляя взгляд на бокал, что ещё недавно должен был прилететь в голову, провалившему задание, ассасину. Тот оборачивается, прослеживая пристальный взор мастера и тут же закатывает глаза, в вымученном мычании. — Ладно-ладно, я понял. Вас с Варусом нужно поместить в одну комнату, устроите бой на выживание, с обязательным условием, — перекидывание предметами, от карандашей, до стульев. — Каждый выпускает пар по-своему. — устало констатирует глава Ордена. — Кто-то ударяется в работу, кто-то убивает, а кто-то, как я, гробит своё здоровье. — глаза вновь переводятся на пятно. — И не только своё. — Что ж, если есть стресс, — его нужно снять. — Берт оборачивается к передвижному столику и смело обхватывает пальцами горлышко едва начатой бутылки виски, а после, ставит её перед Зедом. — Посуда для сего исцеляющего зелья ещё есть? Ай, щас сам найду. — махнув рукой, тот, словно у себя дома, принимается открывать шкафы. — Разве ты не должен наставлять меня на путь истинный, за здоровьем следить и всё такое? — несдержанно усмехается мастер. — Как же правило, которое я поручил соблюдать, — не давать мне скатываться в тартарары. — Зед вновь переводит взгляд на фотографию, с которой на него смотрит ещё совсем юный Каин и невольно сжимает кулаки. — К чёрту правила. — спокойно отрезает тот, подцепляя тонкими пальцами два прозрачных бокала. — Разве они Вами даются не для того, чтобы их нарушать? — Я тебя к херам из Ордена выгоню. — устало качает головой Зед, с лёгкой улыбкой вытаскивая губами за фильтр, заранее приподнятую сигарету, из почти полной пачки. — Ты совсем уже ахринел. — Да и ладно. Пойду с Варусом бомжевать. Буду ему на нервы действовать, ведь, кажется, у меня это получается уже профессионально. — плоское стеклянное дно, с шумом стукается о приятно-матовую поверхность тёмного стола. — Чур без поминок, слёз и речей. Наша цель — не загнаться ещё дальше, а расслабиться и отключить голову, хотя бы на один вечер. Идёт? Глава Ордена невероятно благодарен этому парню за то, что он просто есть. Берт, при всей возможности, мог бы стать ему таким же сыном, как и когда-то Каин, ведь они до ужаса похожи характерами и взглядами на многое. В любом случае, от праведного гнева не остаётся ни малейшего следа следа и лишь тихое “дзынь”, после разлитого горячительного напитка, а далее, решительное — “вздрогнем”, завершают этот до боли тяжёлый, запутанный и долгий день.

***

Изувеченные мелкими ранами ладони, сжимают кофту, а после, выкручивают её, сливая лишнюю воду. Афелий хмурится, недовольный своей работой. Физических нагрузок, в жизни совсем ещё молодого воина, стало излишне много. Организм, ещё толком не привыкший к яду, тратит все свои ресурсы на поддержание адекватной работоспособности, не давая лишнего, хотя бы мизерного сгустка энергии на что-то большее, ежели обыденное существование. Игнорируя отвратительное щипание, Афелий медленно, решительно выдыхает и вновь опускает элемент одежды в проточную воду шумной реки. — Им надо зажить, прекрати все эти бесполезные манипуляции. — раздаётся сзади, уже такое привычное, монотонное рычание. — Я в порядке. Нечего следить за мной. — шепчет, с болью в саднящем горле, Лунари, вновь и вновь прополаскивая тонкую, измазанную грязью, после тренировки, кофту. Афелий знает, — Атрокс вновь лишит его ноктума за подобные колкости, однако, идти у того на поводу более не имеет никакого желания, решившись таки отстоять свою позицию. Алуну почти не слышно, голос возвращается, вместе с накатившей жуткой усталостью. Парень вновь выжимает элемент одежды, внимательно осматривает, а после, ловко перебрасывает на тонкую ветку близстоящего дерева и кротко кивает, — хорошая работа. — Ты в стократ упрямее стада баранов! Думаешь, все мои слова — пустой звук?! Атрокс в миг оказывается рядом с парнем. Большие пальцы смыкаются на тонкой кисти, вызывая непроизвольное шипение и почти беззвучное, — “Отпусти”. Даркин, не рассчитывая силу, дергает Лунари на себя, вынуждая того забуксовать по сухой земле ногами, лишь бы не столкнуться телами. Афелий, второй рукой, пытается избавить своё запястье от излишне сильной хватки, вновь и вновь исходя на хрипящий стон. Он чувствует, — кость вот-вот сломается. — Я всего-то прошу слушать меня! Это сложно?! Тебя научить делать это?! — рогатый открыто скалится, наблюдая безуспешные попытки Лунари освободиться от нестерпимой боли. — Чёртов щенок. Одного заставил себе служить, заставлю и второго! Откинуть от себя парня, путём резкого толчка, не составляет большого труда. Ослабленное от яда тело падает на сухую землю, получая новые, пусть и совсем незначительные увечья, в виде ссадин и парочки синяков. Атрокс делает решительный шаг к лежащему, замечая, как тот, с нескрываемым ужасом в глазах, отползает назад и уперевшись спиной в массивный ствол дерева, отчаянно закрывается руками, заведомо понимая, что его ждёт далее. Однако, ни через секунду, ни через пять, удара не последовало. Афелий не решается убрать ладони от лица. Пусть пройдёт время, организм восстановится, сила, которой сестра питает его тело, — закрепится, и тогда этот Даркин пожалеет, что вообще связался с ним. Лишь бы выждать это самое время. Лунари чувствует, — Атрокс присел на корточки, совсем рядом, слишком близко. Он всё же изобьёт, как когда-то Варуса? Или убьёт, как Каина? А может, он.. Мысль прерывается, когда крупная ладонь его мучителя ложится на растрёпанные волосы, медленно, неуклюже и слишком давяще, но всё же предпринимает попытку потрепать, а после — погладить. — Что ты..? — шепчет Афелий, уводя голову вниз, в надежде уклониться от очередного прикосновения. — Я сорвался. — безэмоционально роняет Атрокс, холодным, безразличным взглядом окидывая напуганного Лунари. — Я пытаюсь держать себя в руках, но не могу. Не хочу с тобой поступать, как с Варусом. Ты не заслуживаешь такого. — Он тоже, будучи ещё совсем ребёнком, не заслуживал, когда ты позволял себе подобное. — вновь осмеливается прошептать Лунари. — Я искренне рад, что теперь твой брат свободен. Пусть и таким жестоким, невыносимым путём. — кончики пальцев касаются выступающего синяка на запястье, проводят по нему, очерчивая тёмный контур. — Надеюсь, у него не хватит ума прийти к тебе за местью. Но даже если и так, ты ведь не..? — Я убью его. — почувствовав возмущённый толчок под тяжестью собственной руки, Даркин грубо хватает парня за волосы и сближается своим лицом с его, вынуждая посмотреть в глаза. — Можешь злиться, сколько влезет. Мне плевать на него и его, к счастью, уже подохшую игрушку. Сейчас, моя цель — ты. Я не буду целенаправленно искать Варуса, уже не буду. Однако, если он сам захочет мести, то сдохнет также, как и эта тварь. — Ты любишь брата, Атрокс. Так нельзя! — Чушь! — отпустив Лунари, Даркин выпрямляется в ногах и делает шаг назад. — Не существует никакой любви! Он предал меня, примкнув к людям. И поэтому, Варус.. Мой Варус, — мёртв. А то, что осталось от него — никому ненужная грязнокровая проблема. Его не примут Даркины, его не примут люди. Он сдохнет в одиночестве, и поделом. Атрокс решительно отворачивается от парня, что сверлит его задумчивым, знающим больше, чем нужно, взглядом. Он отходит в сторону, скрываясь за густо выстроенными деревьями. Любовь? Чувство для слабаков и слюнтяев. Для тех, у кого есть время на то, чтобы посвящать себя идиотизму. Крылатый со злостью пинает крупный камень, оказавшийся на его пути. Прошлое более не имеет никакого значения. Отныне, есть только Атрокс и Афелий, но никак не Варус. К чёрту его. Даркин чувствует себя глупо. Он постоянно пугает зашуганного парня, кидается на того, в попытках изувечить, словно это дурная привычка, — переводить все неугодные разговоры и действия в физическую расправу. Она до ужаса мешает ему коммуницировать с Афелием, расположить к себе, чтобы тот более не боялся за собственную жизнь. Когда-то Атрокс своими же руками разрушил невероятно тёплые и близкие отношения с младшим братом, которого обожал всей душой, любил так горячо, пылко и трепетно, а теперь.. Теперь он отдаляет от себя наивного, доброго и светлого Лунари, что сам, пусть и со страхом в глазах, продолжает протягивать руку злому Даркину, всё ещё веря, что ему можно помочь. Стыдно. Атрокс вновь ощущает себя невероятным ублюдком. Действительно: привычка. Он поднимает взгляд к полотну из миллиона звёзд и заметно поникает. Глаза гуляют от одной мерцающей точки к другой, пока губы едва слышно шепчут то, что никогда не рискует быть произнесено вслух: — Я сожалею, Варус.

***

Варус, исходя на продолжительное мычание, открывает глаза. Боги, как же всё болит. Даркин с трудом выпрямляется в ногах и прогибается в спине, издавая длительный прохруст в позвоночнике. Затуманенный, сонный взгляд опускается на Каина, чьё бледное лицо в безжизненной красоте освещается, пробивающимися сквозь плотные, едва приоткрытые шторы, тёплыми солнечными лучами. На часах — 6:25, что бы это не значило. — Доброе утро. — почти беззвучно шепчет лучник, склоняясь и лишь на секунду припадая губами ко лбу ассасина. — Уже второй день меня не покидает мысль, что если я сейчас упущу Атрокса, пока он ещё не ушёл слишком далеко, то шанс так легко отыскать его в будущем, рискует быть упущенным, даже с Раастом. Мне нужно покинуть твой Орден, но я вернусь, обещаю. Так скоро, как только смогу. — ладонь подаётся вперёд, накрывает щёку Шиды и медленно, бережно оглаживает. — Я люблю тебя, Каин. И всегда буду любить. ______________ Берт, растекаясь на лавочке перед мед корпусом, словно медуза, выброшенная шальной волной на берег, докуривает очередную сигарету. Он, — один из лучших наставников отряда ассасинов, лучший друг Шиды, с недавних пор, едва ли, не правая рука мастера Ордена Тени. Зед попросил его напрямую, как только с прямым наследником случилась беда — “Пойду по накатанной, зубами землю грызи, но не дай мне загубить Орден”. Берт соглашается и выбирает радикальный метод, ведь если не Магомед идёт к горе, то гора сама, с бутылкой дорогого виски, явится к Магомеду. И он явился. Горячительный напиток ушёл быстро, под обыденные разговоры, периодическое молчание и предавания воспоминаниям. Ассасин запрокидывает голову на спинку лавочки, продолжительно зевает, опуская веки и чувствует лёгкое, неприятное жжение в уставших, не помнящих сон, глазных яблоках. Он с ужасом для себя констатирует, — мастер окончательно сломлен. Весь вечер Зед метал обеспокоенный, потерянный взгляд на фотографию своего сына, то и дело срываясь на эмоции. Видеть слёзы человека, в коем находится невероятной толщины стальной стержень, — удивительно и страшно. Уход Каина из жизни, вынуждает каждого, кому он был истинно дорог, испытывать невероятной силы боль утраты, что не даёт дышать свободно, что не позволяет даже допускать мысль о привычном укладе: работе, развлечениях, обыденности. “Правильно ли я поступаю?” Парень понимает, что излишне наседает на Варуса, пытаясь казаться приторно-милым, вежливым, чутким, хотя на деле, у самого, кошки на душе скребут и орут высоким, скрипящим дуэтом. Разве такой, как он, — Даркин и Бог чего-то там, нуждается в поддержке и обществе обычного рядового ассасина? К тому же смертного. Отнюдь. Как Каин вообще умудрился сойтись с таким неподступным существом? Как так вышло, что человек, всю жизнь предпочитающий исключительно женское общество, вдруг решает посвятить всего себя мужчине? Забвение, магия, шантаж? Шида всегда относился с неким презрением к лицам нетрадиционной ориентации, а по факту, оказался тем, кого недолюбливал сам. — Латентный. — с лёгкой усмешкой тихо констатирует ассасин, делая медленную затяжку крайне тяжёлых сигарет, пачку которых удалось выудить у мастера. — Подумать только. Неужели тебе всегда парни нравились? Этот Варус, он же.. обычный? Мужчина, как мужчина. Да, высокий. Да, накаченный. Да, с правильными, выточенными чертами лица. Да и голос у него, в общем-то, ничего.. Берт закатывает глаза на собственные мысли и отмахивается от тех рукой, словно над головой жужжит назойливый комар. Пусть всё это и так. Но подобное не должно привлекать парней. Быть падкими на мышцы — женский удел. Приобретение Даркина и его оружия взращивает в воине гейство? Парень качает головой и шумно выдыхает. Берт чувствует, как кто-то садится рядом. Медленное, ленивое поднятие головы. Сонный взгляд плывёт к нарушившему покой. — О Боже мой. — ассасин подскакивает на месте, заметив Варуса, неотрывно смотрящего на него. — Лёгок на помине. Сердце, от неожиданности и сильного испуга, бьётся в заметно ускоренном темпе. Фильтр, порядком истлевшей сигареты, вновь тянется к губам, лишь бы успокоиться. Затяжка, а следом ещё одна. — Слушай, Варус. — начинает тот, выдыхая едкий, густой дым. — Я не хочу тебе досаждать или как-то мешать. У меня была единая цель: помочь справиться с настигнувшей тебя тучей проблем — потеря дорогого человека, разрушенные отношения с братом, неизвестность о друге. Я знаю, каково это, терять близких и оставаться в полном одиночестве, которое медленно поглощает тебя, засасывая в пучину депрессии, апатии и нескончаемого страха. — вздохнув, ассасин тянется рукой к урне, тушит о неё бычок, а после, выкидывает, прослеживая траекторию полёта. — Может это глупо с моей стороны, — лезть. Но мне просто не хотелось, чтобы одиночество тебя сожрало. Потому что это путь в один конец. Вот и всё. — То, что ты рассказал про Каина, это правда? — спустя несколько секунд молчания, игнорируя ранее сказанное, роняет лучник, не сводя взгляда с парня. — Ты про то, что он тебя боялся? — ассасин склоняет голову вбок. — М-м.. Не бери в голову, ладно? Мы просто разговаривали и.. — Берт в неловкости проводит рукой по собственным волосам. — Чёрт, слушай, ему просто нужно было хоть кому-то излить душу. А там, в больнице, я был зол и поэтому кинул в тебя этой фразой. Прости, ладно? — Я действительно порой был груб. Но старался в ускоренном темпе исправлять тот характер и привычный жизненный уклад, что стойко держались на протяжении трёх с половиной тысяч лет. Мне тяжело. — Варус исходит на прерывистый тяжёлый выдох, упираясь кулаками в собственные колени. — Ранее мне не удавалось встречать таких людей, как Каин. Не доводилось быть милым, добрым, ласковым. Всё это пришлось осваивать настолько быстро, из-за чего нервная система, понятное дело, давала сбой. Он понимал, поддерживал, говорил, что мы пройдём этот путь вместе. — лучник в недовольстве отводит взгляд, цепляясь им за ярко жёлтые цветы, растущие в клумбе через дорогу. — Но я никогда бы не подумал, что он будет меня бояться. И, к тому же, молчать об этом. — Не кори себя. Ты проделал такой трудный путь ради него и, если он был счастлив с тобой, значит не всё так плохо, верно? — натянуто улыбнувшись, ассасин касается ладонью плеча Даркина. — Варус, я понимаю, тебе плохо, но ты больше нужен живым людям, честно. Прости, если снова наседаю, но.. Каина уже не вернуть. И пока твой друг пытается переродиться, пожалуйста, не убивай себя голодовкой и отсутствием сна. — рука, что до сей секунды сжимала толстую ткань одежды неподвижного лучника, протягивается в примирительном жесте. — Ну что, мир? — Мир. — Варус метает взгляд на раскрытую ладонь и в непонимании хмурит брови. — Ай, забей. — отмахивается тот. — Пошли перекусим? Я до ужаса голоден. — ассасин встаёт и тут же принимается хлопать по карманам, в поисках пачки сигарет. — Меня никогда не примут в этом Ордене, нарекая чудовищем, верно? Они считают меня виновным? — лучник выпрямляется в ногах и прячет холодные руки в глубоких карманах, отныне не снимаемой толстовки Каина, что так сильно, до сих пор, пахнет им. — Если ты хочешь, чтобы другие приняли тебя, для начала, — прими себя сам. — ассасин, вновь улыбнувшись Варусу, зажимает меж губ последнюю сигарету, а после, прикрыв рукой, от ветра, поджигает. — Нужно начинать с малого. Например, я уже принял тебя таким, какой ты есть. Зед тоже. — пустая упаковка, как и заедающая зажигалка, летят в мусорный бак, а сам парень делает шаг в сторону от Даркина. Лучник поднимает искренне удивлённый взгляд, смотрит вслед тому, кого ещё вчера мечтал закопать на заднем дворе. Они приняли его после всей напыщенности, грубости и невежества? Люди — поистине странные создания. У них внутри уживаются: злость, гнев, страх, ненависть, месть, разрушения. И при этом, они находят силы на: милосердие, прощение, любовь, сострадание и нежность. Это удивительно. — Эй, ну ты где там? — Берт, остановившись в пяти метрах, выкрикивает, махнув рукой. — Давай, пошли уже. И всё же, этот — самый странный.

***

Варус ненавидит бессмысленные прощания, долгие разговоры и нежеланные встречи. Оттого его вновь ведут к иному, запасному выходу из Ордена, однако на сей раз в этом участвует сам глава. Зед и Берт идут впереди, что-то горячо обсуждают, спорят, ругаются. Мастер переходит на незнакомый язык, отвернувшись от помощника, бубнит и недовольно выдыхает. Со стороны, волей-неволей, кажется, — материт. Друг Шиды закатывает глаза, а после, смело толкает Зеда плечом в плечо, вынуждая того применить все навыки самообладания и концентрации, дабы не свалиться с ног. Вернувшись к родному языку, на ассасина сыплется увесистая куча изощрённой, отборной брани. Тот в ответ лишь ехидно смеётся, поглядывая на мастера. Варус отчаянно фрустрирует. Даркин, пусть отлично накормленный и выспавшийся, на вид — опустошённый, замкнутый, совершенно захлебнувшийся в себе. У него неплохо получается убедить своё внутреннее Я, что данный уход — не побег от реальности, не падение в пропасть. Это истинная необходимость. Потом Атрокс уйдёт, искать придётся, тратить на это последние годы отведённой ему жизни. А ведь Варус уже продумал способ прикончить себя, после того, как завершит начатое. Кажется, решиться на это не сложнее, чем дружелюбно улыбаться надоевшему другу Каина или есть проклятые грушевые йогурты. Каин. Даркин чувствует — грудь неприятно спирает. Любимый, родной, обожаемый, единственный. Варус жалеет ежеминутно, что ранее не говорил тому подобных вещей. Это разрывает изнутри, вновь выбивая из колеи. Он пообещал держать лицо. Пообещал отомстить. Воистину пиздецовые мысли в голове, метающиеся туда-сюда, заглушают одну единственную верную — Атрокса он ни разу так и не почувствовал. Но найдёт, обязательно его найдёт! Внутренний голос лучника звучит вполне уверенно и убедительно, не запинаясь, не спотыкаясь о слова, произносит всё крайне чётко. Он даже почти внушил сам себе, что невольно уловил смрадный аромат брата. Вероятно, это был запах очередной принесённый стрепни горе-заботливого ассасина. Готовит тот и впрямь отвратительно. Варус почти захотел грушевый йогурт. Часом ранее Даркин понял, — нужно быть осторожным со своими желаниями. Прибыв в дом Зеда, тот с порога всучил ему баночку фруктовой отравы, заверив, что в холодильнике их слишком много. Лучник оглядывает расположившийся в руках кошмар: с неё улыбается пугающе-весёлая груша, с кричащим слоганом на этикетке — "Вкус будоражит рецепторы!". Варус морщится. Будоражит до рвотных позывов. Не врут. Он вежливо отказывается, оставляя на столе то единственное, что может убить бессметного Даркина одной ложкой. Зед проводит лучника в комнату сына. Столь сильно осязать любимый запах, чувствовать присутствие, но не видеть воочию, поистине странно, по-своему больно и одновременно мягко, тепло на душе, — от мимолётных взглядов на фотографии, старые записи рукой Шиды, его мягкие детские игрушки и всё ещё промятую, пусть и заправленную постель. В голову невольно врываются обрывки воспоминаний: ________________________ Прочность данной кровати воодушевляет. Каин вскидывает голову, стонет, почти до вскриков. Варусу нравится то, что он видит перед глазами: изящная спина, в озаряемом лунном свете, возбуждающе прогибается, приглашая, языком тела требуя всего того, о чём молчит воспитанный, правильный ассасин. До неприличия завораживает. В голове пустота, во рту, — скопившаяся слюна. Ладони оглаживают выставленные бёдра, а после, сжимают до такой степени сильно и яростно, что спереди раздаётся отрезвляющее, громкое мычание. Каин вновь на утро заявит про синяки, что уже привычно. Он шипит от боли, окончательно теряя голову в контрасте ощущений. Звонкие шлепки паха о ягодицы, тело, раскачивающееся взад-вперёд, грубые слова, очередной, невыносимо горящий удар по уже алой округлости. Каин хрипло, прерывисто стонет, вытягивая руки вперёд, с силой сминая пальцами отодвинутую ранее подушку. Всё это — до неприличия порочно, развязно и невероятно сексуально. Ладони блуждают в прикосновениях, сжимают, бьют, оглаживают. Даркин пожирает парня взглядом, ревнует к самому себе, любит до остервенения. Это невыносимо, это.. ________________________ Варус одёргивает себя и в недовольстве хмурится. Стыдно вспоминать подобное сейчас. Он чувствует себя ублюдком. Однако, кажется, запах их соития, до сих пор витает в комнате. Это сбивает с толку. Даркин всё ещё помнит, как Зед на утро высказывал сыну, пока он сам умывался в течение долгих двадцати минут, лишь бы только не выходить из ванной и не попасть под смертельный расстрел: ________________________ — Вы, чёртова пара голубых голубков, устраиваете свои голубые игры в самой, сука, голубой форме, в моем ебаном доме! Ты совсем страх потерял, Шида Каин?! — Да па-а-ап! Варус защёлкивает кончиком указательного пальца замок в ванной комнате. На всякий случай. От греха подальше. Он в домике и вообще, не при чём здесь. Ну подумаешь, оттрахал сына самого влиятельного ассасина в Ионии, ничего же страшного не произошло. Одноразовая щётка вновь проникает за щеку, как ни в чём не бывало. ________________________ Взгляд Даркина застывает на фотографии, стоящей в тонкой рамке. На ней, стоящие по пояс, Зед и Каин беззаботны, веселы и расслаблены. За руку Шиду держит уже знакомая девушка, кажется, его бывшая кто-то там. Насрать. Ревность лишь секундно вызывает колкую ярость, непринятие и обиду. А искренняя, лучезарная улыбка Шиды порождает частые, крупные мурашки по всему телу, грудь вновь сдавливает в болезненной тяге. Варус бы сейчас всё отдал, лишь бы вновь услышать его звонкий смех. — Ему здесь восемнадцать. — спокойно роняет глава Ордена, поравнявшись с Даркином. — Мы праздновали его день рождения. Лучник молчит, с трудом сглатывая противный, застывший ком в горле. На лице — бледность, в голове — спутанный клубок из сбивчивых мыслей и обрывков воспоминаний. Кажется, отдыхать нужно было больше. — Я могу пойти с тобой. Это не только твоя месть. — Глупо оставлять Орден сейчас. — тут же, едва ли не перебивая, быстро проговаривает Даркин. — Я хочу убить Атрокса не только за Каина, но и за самого себя. — руки на груди скрещиваются, ладонь прикрывает белёсый шрам на плече, оставленный когда-то братом, в порыве воспитания. — Не тебе заботиться о моей дыре. — усмешливо парирует Зед, потянувшись к стоящей на столе фотографии. — Ты вернёшься? — Да. Но вступать в Орден точно не собираюсь. — Да на кой хер ты мне тут сдался? — сдерживая ненужную улыбку, ассасин достаёт снимок из рамки. Рука шарит по столу сына, поднимая книги, старые учебники и личные записи. Далее, протискивается в ящики, — в первый, во второй. Лишь открыв третий и закатив глаза, под фразу — "ёб твою мать, у него тут чёрт ногу сломит", достаёт небольшие ножницы. Варус с интересом наблюдает происходящее. Зед, взяв канцелярское оружие для изощрённого убийства, поудобнее, приставил его к фотографии. — Что Вы.. — едва успевает обронить лучник, как снимок, с соответствующим тихим хрустом, разрезается пополам, а далее ещё раз, где-то с краю. — Хочу, чтобы он у тебя был. — в зажатых пальцах протягивается оставшаяся часть, на которой изображён улыбающийся, счастливый Каин. — Я всё-равно там получился дерьмово. Врученное прячется в небольшой карман на груди, где-то в районе сердца. Символично. Перед уходом из комнаты, лёгкие в последний раз до неприятного жжения наполняются запахом Каина, что тонкой вуалью окутывает всё имеющееся перед глазами. Почему-то глаза вновь щиплет, слёзы накатывают сами собой. Да сколько можно?! Всё следующее время Варус ведёт себя отстранённо и холодно. Они с Зедом проводят совместный обед в полном молчании, под монотонное тиканье настенных часов. Оба к еде притронулись едва ли, лишь гуляя вилками по содержимому тарелки. Мастер скромно пододвигает к гостю кружку с чаем, а далее и пачку печенья, роняя непривычно-заботливое — "Тебе перед дорогой наесться надо". Удивлённые глаза Даркина в лёгком смущении окидывают, сверлящего взглядом обеденный стол, ассасина, прибывающего в полнейшей апатии и окутавшей его, сжирающей депрессии. — Я не могу решиться и прийти к нему. Не хочу видеть Каина мёртвым. Это меня сломит, раздавит ещё сильнее. — скатерть под столом сжимается до хруста между пальцами. — Но принять тот факт, что у меня больше нет сына и мне теперь не о ком заботиться, — также не выходит. Варус молчит, переваривая сказанное. Глаза падают на предложенные сладости. В ответ на заботу, лучник переступает через себя, решительно хватает тонкое песочное печенье и несмело кусает, ожидая худшего, морально готовясь сдерживать надвигающиеся рвотные позывы. Однако, вкус настолько приятен, что рука тут же тянется за второй, а далее третей. Кружка с чаем опустошается в миг. Наполненный, мучным, рот, едва умудряется закрыться, бубня искреннее, смущённое, довольное — "Шпашибо". Уголки губ мастера невольно ползут вверх. Они с Каином и правда несколько похожи.

***

Зед хлопает Даркина по плечу, желает не сдохнуть и бубнит, чтобы тот перестал на него "Выкать", аргументируя это простым — "Ты хоть и выглядишь молодо, но сам по себе, старше меня на три с хером тысячи лет, старый пень". Варус безразлично пожимает плечами, но всё же соглашается. Алекса, та самая ненавистная "бывшая твоего нынешнего" вручает с собой в дорогу небольшую сумку с едой и какую-то выглаженную одежду. Лучник чувствует себя глупо и нелепо. Лучший друг Шиды зажимает свой, излишне много болтающий рот, рукой, дабы не засмеяться с вида, увешанного сумками, Даркина. Словно на курорт собрался. Варус решает дойти до их с Каином прежнего дома, скинуть весь этот десятикилограммовый мешок ненужной заботы там и далее двинуться налегке, в поисках рогатой скотины и его красивой лунарной мордашки. — Что нам делать с Даркином, когда он пробудится? — сухо интересуется Зед. — Когда я смогу похоронить сына? — Рааст безобидный, когда сытый. — со вздохом констатирует лучник. — Дайте ему еды и включите вашу чёрную картину на стене. Он будет в восторге и в полном экстазе на протяжении нескольких недель точно. Лучник с лёгкой усмешкой и неким чувством стыда, вспоминает искренне восторженное верещание из косы, неделями ранее, как только, благодаря манипуляциям Каина, включился "телевизор" — "Нет, ну ты видел?! Видел, Варус?! Разноцветные картинки шевелятся! Там бегают котики! Они лижутся, Варус! Прямо на стене, здесь!". Шида тогда едва не умер от смеха, когда как лучник в ужасе и неподдельном испуге, натянул тетиву, направляя стрелу на источник яркой вакханалии. Создание дьявола. — По сосуду решим позже, как вернусь. — Что этот.. твой друг ест? — Людей. Как будет после перерождения, — не знаю. — Пиздец. Зед устало сжимает переносицу, трёт её до покраснения, умоляя внутренним голосом держать себя в руках, а после, махнув рукой, выдаёт единственное адекватное, на выдохе — "Иди отсюда нахер, иначе, видит Бог, блять, я стану тем самым ассасином, что умудрился прибить Даркина в чёртовой Ионии". Варус впервые, за эти дни, совсем едва, но действительно искренне улыбается. Эти люди, в теории, и правда могли бы заменить ему семью: добрую, любящую, принимающую, заботливую. По крайней мере, лишь на словах.

***

Каин — плохой сын. Каин — отвратительный любовник. Каин — худший друг. Именно это твердят дрожащие губы, пока руки обхватывают и сжимают собственное тело, сидя на коленях, в удручающей пустоте. Желание проснуться или услышать — "Шутка!" перерастает в цикличную паранойю. Его качает из стороны в сторону, мелко трясёт и, кажется, словно вот-вот пробьёт на паническую атаку. Он жалеет себя, жалеет Варуса, жалеет отца. На него впервые за кучу лет нахлынули истинные, сильнейшие чувства, — нечто горячее, спонтанное, лёгкое, распирающее, вызванное бессмертным существом, грозным Даркином, что сам так отчаянно нуждался в безвозмездной любви, несколько тысяч лет. Каин был по-настоящему счастлив, пока своими же руками это самое счастье не разрушил. Одно неверное решение, способное перевернуть всю его жизнь, лишило её, навсегда сломав сразу несколько судеб. Шида издаёт протяжный скулёж, впиваясь ногтями в оголённые плечи. Самобичевание прерывается резким сигналом тревоги в мозге, который оглушающе кричит ему о том, что, вероятно, пока он тут истязает себя угрызением совести, с Варусом могло случиться что угодно. Мысли в ускоренном ритме превращаются в визуализацию того, как Атрокс убивает брата, вонзая меч тому в грудь, или, что ещё страшнее, — всячески издевается, прибегая к изощрённым пыткам, от порезов, до лишения конечностей. Шида хватается за голову, зажмуривает глаза до разноцветных переливающихся кругов и протяжно, громко стонет. — Каин? — голос сзади стремительно приближается. — Каин. — Оставь меня. — скрипучий голос, а после, тихий всхлип. — Выглядишь дерьмово, теневой воин. — Отвали. Рааст, с некой теплой безысходностью, совсем тихо усмехается и отводит взгляд. — Я пришёл попрощаться. — Нет. — испуганные большие глаза тут же взмывают ввысь, концентрируясь на лице Даркина. — Нет, не уходи! Не оставляй меня! — Знаешь, Каин. — Рааст подходит на шаг ближе, медленно опускается на корточки и заботливо оглаживает ладонью голову ассасина. — В живых остаются лишь победители. Ты вырос достойным воином, гордостью своего отца. Но, чтобы сражаться с Даркином, уровня Атрокса, тебе нужно стать ещё сильнее. Я знаю, это в твоих силах. — рука с долей насмешливости и каплей теплоты хлопает по макушке Шиды. — Даже без крыльев ты можешь летать. Пусть тебе их оборвали сейчас, но всегда есть тот самый второй шанс, когда человек снова может, поднявшись с колен, попытаться взлететь. — Почему ты говоришь это сейчас? — шепчет Шида, с трудом сглатывая застрявший в горле ком отчаяния и апатии. — Как летать, когда ты мёртв? — Помнишь, Атрокс сказал, что ты смог "одурманить" двух Даркинов? Меня и Варуса. — Рааст, видя, как заметно поникает Каин, при упоминании лучника, указательным пальцем поднимает его лицо на себя, вновь ловя взгляд потухших глаз. — Это так. Но идиот слова подбирать не умеет. "Одурманил" здесь не совсем уместно. Скорее, ты открыл нам глаза на иную сторону человеческого мира: интересную, насыщенную, яркую. Ту сторону, в которой тебе суждено было оставаться до конца своих дней, идя рука об руку с тем, кого ты действительно любишь. Ведь жизнь, будь она длинной или короткой, никогда не даст тебе человека, которого ты хочешь, она подарит того, в ком ты истинно нуждаешься, кто дополнит тебя, разожжёт новый огонь в душе, кто сможет тебя сломать и сделать тем, кем ты являешься на самом деле. Мне лестно осознавать, что ты — мой сосуд и Варус, — мой хороший друг, нашли подобное друг в друге. Он действительно заслуживает быть счастливым. Ровно, как и ты. Наверное, каждой истории нужен счастливый конец, даже если это практически невозможно. По щекам ассасина бежит несдержанная влажность. Он пытается отвернуть голову, спрятать то, что стыдит его, однако Даркин не даёт, вновь переводя лицо того на себя. Каину слишком больно слушать о лучнике, которого он более никогда не сможет крепко обнять. Эмоции кричат об этом громче любых слов. Он почти не контролирует себя. В хрипловатом голосе Даркина, что впервые открывает душу нараспашку, столько отчаяния, что хочется разрыдаться ещё громче, пряча лицо за раскрытыми ладонями. — Тише-тише. — звучит тихое, почти заботливое. В ответ только громкие всхлипы и жёсткое, глубокое дыхание. — Я не понимаю, Рааст. — Каин безысходно мотает головой, не сводя замыленного взгляда с друга. — Не понимаю. — Поймёшь. Всему своё время. Дыхание перехватывает, страх перед неизвестностью жжёт легкие, пока потерявшие блеск глаза, неотрывно скользят по тому, кто по собственной воле подарил Шиде лучшие годы его жизни, помог справиться с характером Варуса, фактически свёл их и стал действительно самым близким, дорогим и понимающим. — Чтобы что-то обрести, нужно чем-то пожертвовать. Вроде так у вас говорят, да? Рааст бесшумно выдыхает. Он сказал такие сложные, совершенно неприсущие ему слова. Но каждое из них было настолько искренним, что самому становится не по себе. Даркин вновь оглядывает опешившего парня, в чьих глазах читается страх, паника и безыходность. — Что же, мне пора, дружище. Кажется, наконец настало время пробудиться, потянуться и прожить ещё не одну тысячу лет. Звучит оптимистично, не так ли? Рааст поднимается на ноги, немного тяжело и неловко, будто внутри него что-то переломилось. Широкий шаг в сторону, следом за ним ещё один. Силуэт быстро удаляется прочь, оставляя Каина в одиночестве, пропитанным диким отчаянием. Вот и всё. Вот так просто. Вот так легко. — Рааст! — Шида, облизнув искусанные, шрамированные губы, кричит вслед уходящему Даркину, вынуждая того обернуться. — Ну что тебе, юродивый? Из последних сил, Каин срывается с места, догоняет уходящего за несколько ужасно долгих секунд. Склоняется пополам, в попытке отдышаться. И вновь, по отвратительной привычке, стискивает нижнюю губу меж зубов. — Пожалуйста, одна просьба. Всего одна. — выпаливает тот, тяжело выдыхая. — Пообещай, что выполнишь. Рааст молчит и лишь отводит тяжёлый взгляд от ассасина. Столько всего хочется сказать ему, поведать истину, подбодрить, пообещать, что всё будет хорошо. Но слова застывают в горле, так и не решаясь прозвучать. Даркин чувствует физическую, нарастающую, режущую боль, где-то внутри. Оттого, отшатнувшись, тяжело, медленно выдыхает, но держит себя в руках так, как это присуще истинному Богу Войны. — Прошу тебя.. Нет, молю! — одноцветные глаза в слепой надежде, сверлят каменное, не выражающее никаких эмоций, лицо. — Позаботься о Варусе, пожалуйста. Мне ничего больше не нужно. Рааст морщится, чувствуя, как сдавливает в груди. Он делает шаг в сторону от Каина, вновь, частично скрываясь во тьме, пряча трясущиеся от боли руки. — Я не смогу выполнить твою просьбу, теневой. Каин едва успевает расстроиться, поникнуть, как слышит тихое, сказанное под нос, словно это и не должно было быть услышано никем, кроме самого Даркина: — Сам о нём позаботишься. — Ч-что?! Ему ведь не послышалось. Эмоции и чувства слишком быстро сменяют друг друга, сыплются, как цветные стёклышки в чёртовом калейдоскопе: непонимание, страх, отчаяние, испуг, удивление, тревога… Что?! — Рааст! — Каин пытается догнать вновь уходящего Даркина, лишь бы понять, что тот имел ввиду, но все попытки оказываются тщетными, — он словно бежит на одном месте, с каждой секундой теряя шанс докричаться до исчезающего вдали силуэта. — Рааст! Рааст! Шида запускает пальцы в волосы. Сжимает голову до неприличия сильно, чувствуя отвратительную, накатываемую волнами, давку изнутри. Веки тяжелеют, провоцируя новый всплеск неконтролируемой паники. Что, чёрт возьми, происходит?! Каин вновь кричит, но отныне, — беззвучно. Уже привычную глазам темноту сменяет до ужаса яркий свет. Он режет тонкими лезвиями, почти до боли. Ассасин мотает головой, силясь вглядеться в происходящее. Появившаяся, резкая, колкая острота в грудной клетке провоцирует скорую потерю сознания. Каин не успевает осознать, как падает вниз. — В живых остаются лишь победители, Шида Каин.

***

Больничную палату окутывает приятный мрак от задвинутых плотных штор. Здесь настолько тихо, хоть слушай, как танцует пыль на поверхности высоких стеллажей. Дверь плотно закрыта, в коридоре за ней, — никого. С глухим стоном, с прежде спокойной постели, доносится тяжелый, хриплый, болезненный, первый, за несколько дней, вздох. Вновь заведённое сердце заполошно колотится, вена на виске наливается прогоняемой кровью и начинает ускоренно пульсировать. Пробудившийся, с невероятным трудом сглатывает едва образовавшуюся слюну, в пересохшем рту, давится спёртым воздухом и невольно закашливается, чувствуя давно застывший в горле, металлический привкус. Боль в пробитой, пусть и частично зажившей груди, даёт почувствовать себя более, чем живым, отзываясь странными, ранее ни разу не ощущаемыми, импульсами по всему затёкшему телу. Они, словно молнии, колко разгоняют по организму осязаемую силу и энергию. Пальцы на руках дрожаще сжимают белоснежную простынь. В ныне, излишне чувствительный нос, бьют разные, крайне резкие запахи, вызывая неприятную щекотку и лёгкую тошноту. Дрожащие, тяжёлые веки, с трудом поднимаются. Раскосые одноцветные глаза, в дневном мраке задёрнутых штор, ярко светят алым.