Лента красного заката

— Что-то людей слышать ты не умеешь. — Женя придает голосу как можно больше деланной равнодушности, отпускает ладонь Алины из своей, и рассматривает ее лицо, цвета спелого персика, сквозь тень длинных, черных ресниц. Заводит руки за спину, хрустит пальцами, и потом смеётся Алине прямо в лицо, оголяя ровные, белоснежные зубы и расплываясь в слегка надменной улыбке. — С-спасибо… — Алина неуверенно отводит взгляд, и Женя двигается вперёд, прямо по дорожке, ведущей к автобусной остановке. Идёт очень спокойно, несмотря на то, что скорость набирается с каждой секундой. Да и несмотря на то, что только что собственноручно чуть не полезла на стрелу с двумя мужиками средних лет. — Идём тогда. Весь путь они проводят в безмолвной тишине. Женя по пути закуривает ещё одну сигарету, смеётся от того, что Алина боязливо отскакивает, когда табачный дым обволакивает её персиковое личико. Они едут в заполненном автобусе, Женя сразу же уступает Алине место, вторая краснеет и говорит, что не надо, но сразу же успокаивается под гнетом тёмных глаз, которые смотрят на нее свысока. Женя спокойно держится за поручень жёлтого цвета в автобусе, даже не смотря на Алину, она то переводит взгляд в окно, то просто рассматривает носки своих высоких, черных ботинок. — Я спать. Ночью ходи не громко, если хочешь поесть — готовь сама, меня не будить. У меня тренировка завтра в 10, а поспать я люблю. — с этими словами Женя напяливает на себя какую-то белоснежную ночнушку, декольте которой украшает маленький, атласный бантик, и сворачивается клубком на кровати, прислоняясь носом к стене. Алина стоит у нее за спиной, ее рот открыт в гласной букве «о», а вопросы, которые так и вертелись на кончике языка, так и не осуществили свой план воплотиться в жизнь. Алина понимала, что Женя знала, что та хочет продолжения диалога, но по каким-то причинам её соседка по комнате не оказалась общительной. Алина плохо помнит, как уснула. Знала только, что на курсы по проектированию льняной ткани на бумаге ей вставать ровно в 9 утра, а прямо перед сном она выпила несколько таблеток обыкновенного тенотена, чтобы снять тревогу. Утро наступило вполне быстро. Из-за лета, уже в 4 утра ночная синева неба сменилась на лёгкий туман, сквозь которого тонкими, деликатными лучами просачивалось восходящее солнце. Несколько скворцов и воробьев, которых приручила здесь Анна Михайловна, под крышей спокойно клевали в забавной кормушке в виде большого, картонного гриба семечки, иногда оттуда доносились их характерные звуки. Оконная рама, с которой так никто и не смыл устрашающее граффити с изображением шута, налилась золотистым светом солнца, а за стенкой уже раздавались шаги первых проснувшихся. Кто-то поставил чайник, а кто-то уже ругался матом, взамен на просьбу отдолжить до вторника косарь. Алина встаёт расслаблено, и только когда берет в руки телефон, и видит там пол девятого, вскакивает с кровати и лихорадочно натягивает на себя смешной, короткий белый топ. Жени не было. Только из их кухни, которая, к счастью, была не общей, доносились звуки гремения сковородками и протяжный свист чайника. Алина, с рукавом от кофты на подбородке, влетает на кухню, и застаёт укоризненно смотрящую на нее Женю, которая в руках держит заженную спичку. Аромат домашней яичницы и какого-то дешёвого кофе из Пятерочки доносился по всему блоку. — Нормальные люди ставят будильник. — Женя окидывает Алину все таким же отстраненным взглядом, вздыхает, достает с небольшого шкафчика тарелку, и укладывает с помощью лопатки на нее яичницу. — Ешь. — Доброе утро, спасибо, спасибо большое, я как раз таки не ела, вон, как только прие… — Алина заводится, а Женя просто молча кивает, разделяя вилкой половинку помидора, помещая левую к себе в рот. Алине хочется поговорить. Она, как ребенок, ёрзает на стуле, неловко перебирает кончики распущенных, непричесанных волос пальцами, но не знает, с чего начать. И боится, что этот разговор снова закончится равнодушным кивком. — Чего в Москву вообще решила поступать? — наконец-таки подаёт голос Женя, и Алина сразу же покрывается румянцем, начиная тараторить: — Да здесь же, карьерный рост, город красивый очень, не то, что мой! Возможности… Это вообще моя мечта детства, это шанс наконец-таки оторваться от родителей, это шанс проявить себя в том, что мне так дорого, понимаешь? Я так рада, что я всё-таки здесь, несмотря на то, что пока Москва меня встречает так… Холодно. Но все будет хорошо в итоге, за мечту я уже зацепилась и вообще… — Ясно. Следующая. — Женя холодно доедает свою порцию, встаёт из стола, и подносит свою тарелку к раковине. Неловкую паузу, которая возникла вновь, затмевает собой струя воды из крана, капли которой ударяются об немытый сервиз. Шорох колючей мочалки, когда та касается вилки, выскакивающая капля жидкого мыла из белоснежной банки… — Ты совсем не хочешь разговаривать? — Алина понижает добродушный тон голоса, и смотрит круглыми, беззащитными голосами на спину Жени. Рассматривает чуть подробнее: короткие, темные волосы заплетены в неаккуратный пучок, его пряди свисают на фарфоровый лоб. Вздёрнутый нос, острые, мощные скулы и «сильный», как обычно говорят, подбородок, на котором виднеется ямочка. Глубокие, темные глаза, которые прикрываются пушистыми ресницами, слегка сморщенные брови. Большая, серая футболка подчеркивает угловатость фигуры и худобу длинных рук, а чуть подкачанные ноги облачены в короткие, черные шорты. Женя красивая. Не так, как принято считать в обществе — Алина вообще, признаться, конвенциальную красоту не любила, какой обладала сама, ей нравилось что-то необычное, что хочется изучать, и рассматривать. За этим всем она и не заметила, как уже начала рассматривать и родинки, небольшая на щеке, чуть побольше на виске, на шее вообще, практически их фейерверк. И ключицы у Жени красивые, выделяющиеся, тонкие, прямо как у какой-то аристократки! Алина смущённо отворачивает взгляд. Так рассматривать людей некрасиво, ей всегда говорила так мама. Особенно девушек. Можно восхищаться красотой, подражать, но не более — все остальное грязное и развратное. И Алина не понимала, почему ей все равно было не по себе, а жар с щек не сходил, она ведь даже и не думала ничего такого, это ж просто соседка, на нее что, смотреть нельзя? — А о чем с тобой разговаривать? — отвечает Женя, ставя вымытую посуду на месте. — Как хочешь. — Алина, не выдержав, чуть огрызается, хотя понимает, что с ее детским, немного шепелявым голосом и так и невыравнивающимся тембром сквозь года, это звучит скорее смешно, чем сильно. — Могла б о себе рассказать, хоть что-то… Я ж с добром. У тебя вон вообще, коньки стоят, тренировки какие-то. Хотя бы про свое фигурное катание расскажи. Алина заметила, как на слове «фигурное катание» у Жени вздрогнули плечи. Она стиснула зубы, выдохнула. — Удивлена, конечно, что ты меня не знаешь. Приятно удивлена. — В смысле? — Алина недоуменно вскидывает уголки бровей вверх. — Я думала, уже всем разнесли, что чемпионка мира в общаге живёт… После того, как моя карьера на приостановку встала, я вообще сократила все общение с прессой, позакрывала, по возможности, все аккаунты в социальных сетях, ссылаясь на желание жить, как обычный человек и сказав, что мне нужно удариться в свою личную жизнь. Но и это тоже пронюхали, что тренируюсь до сих пор. — Алина впервые слышит, как звучит настоящий голос Жени. Он низкий, со спокойным тембром, намного грубее её: но когда Женя говорит о том, что ей искренне дорого и что ей нравится, он все равно становится приятным. — Каток же, Хрустальный, снесли, штаб распался, но мой тренер согласилась меня тренировать, а единственную площадку оставили здесь, в Мальборо. Каток напротив. Вон там я и тренируюсь. — Так он ведь закрыт! — недоумевает Алина. — Это так кажется. Рано утром открывается, поздно вечером тоже. Здесь людей, благо, немного. Мой тренер тоже не хочет к себе повышенного внимания, после всего… После моей, той самой, приостановки, и после распада. Всем нужна только грязь. Алина молчит, пытаясь переварить услышанное. Спортом она не увлекалась никогда в жизни: ей даже просто банально не было интересно, ну хотят люди всю свою жизнь посвятить физической культуре, их право… Фигурное катание она смотрела только один раз в жизни, и то это был, на ее памяти, Ледниковый период. А никакой Евгении Медведевой она впомине не знала, как и остальных спортсменов сборной своей страны. Но почему-то от осознания того, что свое жилье она делит, фактически, со знаменитостью, дискомфорта не было. В силу отсутствия знаний по теме спорта и изначальной цели, по которой Алина вообще сюда приехала, в первую очередь она видела в Жене человека. И интересна была ей именно её личность, а не какие-нибудь там медали или награды, хотя все это действительно было очень круто. — И ты… Сейчас тренируешься… — Чтобы вернуться. Да. — и Женя впервые за все время улыбается Алине. Уголки ее пересохших, обкусанных губ приподнимаются, и она заглядывает Алине в глаза. Та чуть не падает со стула, почему-то от этого обыкновенного жеста в груди что-то екает. Когда Женя улыбается — она ещё красивее! Будто бы расцветает, и взгляд другой становится… — Чего ты шугаешься так? — Женя смеётся, и Алина сглатывает: смех бархатный, гортанный, такой взрослый. Женя ладонью накрывает хрупкое плечо Алины, похлопывает ею по нему, и поворачивается в сторону окна, пока у Алины горит уже не только все лицо, но и все тело. — Я знаю, безумно звучит все это… У меня уже и фигура не та, и образ жизни… — Ты очень красивая! — выпяливает Алина, и потом сразу же прикрывает ладонью рот. Женя резко оборачивается, прищуривается, смотрит той прямо в глаза, и вновь улыбается. На ее скуле играет характерная ямочка. — Спасибо. Но если возвращаться к нашей теме, то даже мой тренер, Этери Тутберидзе, говорит, что вряд ли получится… Она верит в меня и все такое, но просто по жизни, как это сказать… — Женя пытается подобрать слова, неловко теребя пальцами край своей футболки. — Реалист. — помогает Алина. — Да, реалист. Они встречаются с Алиной взглядом, буквально секунду смотрят в глаза друг другу с улыбкой. — Ну, пойду я… — Алина закидывает шоппер на плечо, и прямо у входа, переминаясь с ноги на ногу на пороге, спрашивает: — А когда ты вернёшься? — Через часа три. — Дверь закрывается, и Алина слышит не громкое «удачи». Сердце колотится, как бешеное. Настроение у Алины поразительно улучшилось: даже погода будто бы ещё лучше стала, и птицы громче запели. Если с утра вообще не хотелось делать ничего, то сейчас, после такого разговора, хотелось сделать все, чтобы когда она вернётся, он продолжился. Алина вбегает в нужную аудиторию пулей. Хочет занять свободное место, но ее не покидает ощущение, что абсолютно все — заняты, Алина окидывает взглядом все помещение. Напоминало обычную мастерскую, в которой она проводила бо́льшую часть своего школьного времени. Несколько десятков мольбертов кольцом охватывают зал, белоснежный цвет стен отражается на фарфоровом полу, падает на шкаф, полки, которые все, до единой, густо усеяны тубусами, ватманами, разрисованными палитрами. Кто-то уже даже себе и рабочее место подобрал: на курсы ходили не только поступающие, но и желающие просто «посмотреть», Алина различала «своих» по бейджам на груди, на которых был написан номер кабинета и группы. У кого-то растекся акрил в маленьком тюбике, а у кого-то попадали все мягкие карандаши из пенала. Вон люди уже даже закрепляют малярным скотчем свои листы на холсте, а Алина все ещё не может найти, куда присесть. Чувство одиночества и ощущения отчуждённости от коллектива особенно сильно бьёт по голове, когда она видит, как группы девочек уже все давным-давно общаются между собой. Обсуждают одно, как обычно, выпивки на квартирах и то, с чем что кто замешивал у какого-то Даника на даче, но почему-то даже и это задевает. То, что она никогда не станет здесь своей, сейчас такие мысли казались просто временным наваждением, но с каждой секундой они вбивались Алине в голову все сильнее. До нее донёсся чей-то визгливый голос: — Блять, заебал! Нахуй он сюда опять пришел?! — Вот именно. Здесь тебе не проходная, где можно после бодуна отдохнуть… Алина медленно переводит взгляд на виновника торжества. Она удивляется, как она не заметила его сразу: парень возраста 19-ти лет сидел на корточках у батареи, с опухшим лицом, с упаковкой семечек от фирмы «Добрый» в руках, полностью одетый в адидас и пустым, затуманенным взглядом осматривал помещение. У него были чёрные, выделяющиеся волосы, немного косое лицо и мощный подбородок: Алина всегда боялась таких. Это как те самые ребята в подворотне, которые подойдут, затащат неизвестно куда… И что обычный среднестатистический оффник делал в Академии ей было непонятным. Она испуганно отводит взгляд, и, смирившись, что коннект среди окружающих сегодня вряд ли с кем-то найдет, садится одна за свободное место, пока вся остальная курсовая группа что-то бурно обсуждает. На парня все ещё большинство смотрит укоризненно, до Алины доходят смешки девушек про него, и высказывания немногочисленных парней тоже. Шутки про наркотики, адидас — всё вместе. А Алина просто пока старается соблюдать дистанцию. Когда зелёные глаза резко взглянули на нее из-под густых, черных бровей, Алина дернулась и отвернулась. Ну вот таких коннектов ей точно не надо, ну их в баню… Курс прошел ориентировочно никак. После обсуждения и рисования ткани, они начали рисовать натюрморт, чтобы проверить у всех поступающих знания объема: предметы попались обычные, бытовые, большой чайник, яйцо и маленькая кружка. Алина думает, что сдала неплохо, у нее, к сожалению или к счастью, не было факторов отвлечения. За время подслушивания диалогов своих сокурсников узнала и имя «хулигана» — некий Петя, пришедший на курсы модельеров, ибо действительно интересуется искусством. Алине в это слабо верилось, но за все три часа он и правда не сказал ни слова, сидел в аудитории и наблюдал, она иногда замечала три полоски Адидаса своим боковым зрением. Погода заметно ухудшилась. Солнце спряталось за серыми тучами, и в воздухе висело ожидание неминуемого дождя. Алина идёт к общежитию с одной мыслью: хочется побольше узнать о Жене. Она достает из кармана юбки телефон, набирает в Ютубе «Евгения Медведева», и когда интернет после поднятия телефона вверх наконец-таки начинает грузить чуть лучше, Алина забирается на какую-то промокшую перекладину возле автобусной остановки, и включает первое попавшееся выступление. Не разбираясь в фигурном катании от слова совсем, у нее дух спирает от того, какую красоту она видит. Платье, как написано, на Чемпионате Европы 2018-го года, украшенное всевозможными блёстками, нежного, синего цвета, градиент которого к рукавам и юбке переходит в белый, настолько изысканно и красиво подчеркивает всю лёгкость Жениных движений. Алина затаивает дыхание на каждом прыжке, и когда Женя наконец-таки опускается на лёд, как пушинка, облегчённо выдыхает. Она не помнит, сколько выступлений просматривает, и сколько времени проходит, ощущение полного восторга и вдохновения заменяет реальность в каком-то периоде времени. Тут Алину окликивает чей-то хриплый, тихий голос. — Эй, купи Шпатен. Она испуганно оборачивается. Когда видит перед собой сидящего на корточках Петю, и то, как любопытно выглядывают из-под черного капюшона зелёные глаза, пиля Алину взглядом, напрягается. — Бу! — он резко подаётся вперёд, и когда Алина чуть не падает с перекладины прямо в грязь, смеётся во весь голос. После Петин смех переходит в какие-то драконьи удушья, а потом Алина, устраиваясь поудобнее вновь, и поправляя прическу, укоризненно смотрит на то, как он бьёт кулаком по перекладине, все ещё без возможности успокоиться. — Ну ты, блять, ахахаха, пиздец, ебаный в рот, нахуй… — Алина молчит, ее губы превращаются в тонкую, беспрерывную линию. — Пиво купи, говорю, а эта блять, как будто пакет травы ей принес… Я Петя, кстати. — Алина. Не буду я тебе ничего покупать! — Алина обиженно отворачивается. От Пети жёстко несёт сигаретами. — Ты ж совершеннолетний, зачем? — Тёть, мне 17. — Алина выставляется на него, округлив глаза. — Ну купи-и-и! Он хватается бледными, худыми пальцами за Алинины аккуратные плечики, и начинает их трясти. — Почему именно я? — Потому что все остальные ваши модельеры меня хуесосят. За мой образ жизни. Фифы, блять. — Петя спрыгивает с перекладины, засовывает целиком руку в карман, протягивает Алине несколько золотых монеток. — Оно не дорогое. Пожалуйста, ну пж… Меня так ломит уже. Алина, совершенно не понимая, и, не умея отказывать, цокает языком и выдает презрительное «ладно», выхватывая из бледной ладони горсть монет. Направляется в сторону ближайшего магазинчика, совершенно не рассчитывая на то, что ее будет кто-то сопровождать, как минимум на мельтешащего в припрыжку рядом Пети она точно не рассчитывала. — А что ты вообще на курсах делаешь? — спрашивает она, когда они вместе обходят какой-то старый дуб. — А ты чё, из этих, которые типа, ну вот, в адиках и с семками, точно не человек или чё? Я вообще-то рисовать люблю и мне нравится мода. Но не на себе, вообще эта тема четкая… Но меня в ВУЗ не возьмут, какой мне нахуй ВУЗ, из ПТУ выгнали блять. Алина находится в молчаливом недоумении все то время, пока они идут до магазина. Петю, однако, было не остановить в разговоре: Алине казалось, что он рассказал ей про свою жизнь всё. Про каждую тусовку, про то, как во время какого-то похода он с «корешами» выбирался из Челябинска, хотя уснули они ещё в дождливом Питере. — Вот, бля… И типа весело да, вся хуйня. Слушай, я тебя не заебал? — неожиданно прерывается он, когда они выходят из магазина. Петя пальцем открывает банку пива. — Нет. — Алина неловко смеётся. — Мне нравится хоть с кем-то здесь поговорить. — А, ну тогда охуенно. И короче самый пиздец в том, что я нахуй всю жизнь занимаюсь тем, что не хочу делать. Да я еблан, петух и пидор, что в ПТУ пошел, школу проебывал, но я так рисовать люблю… — Петя резко из карманов своих огромных штанов достает какой-то помятый скетчбук, открывает его, и демонстрирует Алине свои работы. То, что она удивилась, ничего не сказать. Петя специализировался по натюрмортам и наброскам всяких интересных луков. У него стиль был такой, более комиксный, но талант тоже явно присутствовал. И штриховка качественная была. — Так это ж очень круто! — Алина рассматривает его скетчбук аккуратно, пока в нос ей помимо запаха сигарет теперь ещё и отдает запах какого-то дешманского пива и семечек. — Попробуй поступить, реально… Петя смущённо улыбается. — А вот и мой автобус. — к остановке подъезжает желтый номер 789, и Петя запрыгивает в него, махая Алине рукой, крича что-то вроде: «увидимся!». Алина возвращается в общежитие со смешанными мыслями. Таких знакомств у нее ещё точно не было.