Комната (The room)

Хенджин совершено не понимал, как движется время. Иногда он ловил себя на мысли, что только вчера на улице лежал снег, тающий под лучами теплого солнца. Потом раз, сегодня уже всё вокруг цветёт, воздух раскаляется до такой степени, что порой страшно его вдыхать. Хван спокойно бредёт в сторону работы. Последний учебный день остался позади, хотя сессия закончилась уже давно. Или нет? На самом деле он не был уверен ни в чем. Время плыло как бы сквозь него, струясь мягкими волнами, неся вслед за собой. Из корпуса музыкантов слышится одинокий рояль. Хенджина мелодия зовёт за собой, заставляет сменить вектор движения и зайти в здание. Он боится спугнуть эту чарующую атмосферу, поэтому тихонько устраивается под самой дверью. Пусть она и была открыта, но Хенджин не хотел прерывать пианиста даже на мгновение. Вдруг он проснется и не сможет дослушать это произведение искусства? Парень, сидящий за фортепиано, периодически прикрывал глаза, позволяя мелодии самостоятельно литься из-под его пальцев. Хенджину казалось, что вместе со звуком с клавиш срываются маленькие белые перья. Они летают, светятся в лучах уходящего солнца и оседают на пол, растворяясь в нем. Хван пытается поймать одно из перьев и даже не сразу замечает, что фортепиано затихло. — Привет, — Хенджин вздрагивает всем телом и едва не падает. Он сидел на корточках, из-за чего был в максимально нестабильном положении. Они встретились взглядами, но Хван это понял скорее интуитивно, чем правда смог различить что-то со своего места. Ему одновременно страшно и интересно. Голос до боли знакомый, но учитывая, что они учатся в соседних корпусах, то он мог слышать его в столовой. Хенджин не успевает отреагировать на приветствие, как в коридоре раздается отвратительный смех. Хвану кажется, что кто-то провёл железкой по стеклу. Хочется закрыть уши, чтобы не слышать этого безобразия. — Прячься, — командует пианист. Хенджин умел передвигаться быстро, он как самая настоящая ласка извернулся и втиснуться в угол между шкафом и стеной. Парнишке повезло меньше. Его невидимые крылья помешали ему выпорхнуть в окно, зацепившись за штору. — Посмотрите кто тут у нас, — голос настолько мерзкий, что у Хенджина сводит челюсти. — Далеко собрался голубок? Что, снова к своей белке? Думаешь он всегда сможет тебя защищать? Смеются уже все из компании, гогочут словно гиены и шагают дальше, заключая пианиста в кольцо. — Боже, принцесса, что за взгляд? — наигранное удивление звучит также ужасно, как и все остальные слова. — Брат, может он отсосать тебе хочет? Смотри как покраснел, — второй голос похож на первый, но с другим оттенком. Банда близнецов. Эта информация появилась сама по себе. Хенджин не знал, откуда мог слышать про этих ребят. На медицинском факультете подобных разборок не было, там и без такого проблем предостаточно. — Я тебя предупреждал, Минни, если будешь выпендриваться, сделаю так, что ты сидеть не сможешь за своим пианино ещё долгое время, — гниль лилась из чужого рта, заставляя Хенджина всё сильнее полыхать. — Взять его парни, и ещё вон ту швабру. — Боюсь ему может даже понравиться, брат, — парень смеётся так, словно выдал лучшую шутку в своей жизни. Остальные подхватывают смех, разливая по комнате какофонию ужаса и тьмы. Белые перья полностью растворяются в этой бесформенной жиже, оставляя этот мир без своей красоты. Швабра находится прямо около шкафа и стоит парню подойти к ней, как его тут же оглушает от сильной боли и собственного крика. Хенджин умеет драться, какое-то время борьба помогала ему справиться с неконтролируемыми эмоциями. Цель банды тут же меняется. Они пытаются взять его количеством, а не качеством и тут же жалеют о своём решении. В то время, как Хван получает один удар в случайную область, кто-то из них начинает задыхаться от резкой боли. Сплетения нервов Хенджин знает наизусть, а умение точно наносить удар, закрепляет его смертность. Правда одному против пятерых даже с такими умениями выстоять тяжело. Он надеется, что пианист сбежал, но стоит ему взглянуть в сторону окна, то он видит всё ту же застывшую фигуру. Хенджин чертыхается и кричит, чтобы тот бежал, а не стоял столбом. Парни тут же вспоминают, что у них не одна цель, но парень наконец выпрыгивает из открытого окна первого этажа и бежит. Хван радуется такому исходу, он боялся, что пианист решит поиграть в благородство. Ещё несколько ударов, один из которых всё же попадает в лицо, разбивая губу и щеку изнутри. Но Хенджин всё ещё умнее и проворнее них, и стоит им уже обрадоваться скорой победе, как он кидает прямо в них свои блестящие находки, быстро выудив их из кармана. Камешки, стекляшки и прочая мелочь заставляет закрыть глаза и начать яростно кричать. Время. В такие моменты Хенджин видит его, как длинные полосы разных цветов. Он хватается за одну из этих лент и выдергивает себя, выскальзывая из круга. Хван слышит крики, но на улицу парни за ним не бросились. Хотя он и чувствует чужие злые взгляды, проживающие его удаляющуюся спину. Останавливается Хенджин уже около выхода с территории. Дышит рвано, кажется, что он сейчас выплюнет свои лёгкие. — Спасибо, — Хван вздрагивает всем телом, он не заметил, что к нему подошёл кто-то. — Пойдём вместе сегодня? Хенджин внимательно смотрит на парня, даже забывая о том, что минуту назад пытался возобновить поток поступающего воздуха в лёгкие. Лицо расплывается, но что-то в манере речи откликается внутри. Может они уже пересекались в университете? Вполне вероятно могли обедать за одним столом. Правда куда они могли пойти вместе, Хван не знал. — Извини, я на работу опаздываю, — это звучало бы как отговорка, если бы не было правдой. Нуна его убьёт, потому что сейчас начнется час пик, а он ещё даже не на половине пути. Хенджин ещё раз просит прощение и вновь срывается на бег, дабы наверстать упущенное время. В кафе он забегает с красными щеками и безумной одышкой. Нуна качает головой, и поправляет узел на фартуке завязанный в попыхах. Хенджин идёт на помощь своим коллегам, быстро втягиваясь в работу и забывая о странной встрече с пианистом. О ней напоминает только разбитая губа, которую ему обрабатывает в перерыв Хёна, и пара ссадин. *** Настроение ленивое. Желание слиться с кроватью постепенно овладевает Хенджином всё сильнее. На самом деле, Чимин уже который раз предлагает ему лечь в стационар, но Хван отмахивается. На самом деле ему не так уж и интересно разглядывать лица людей и запоминать их. Меньше чувств, меньше проблем. Девиз по жизни. Солнечный свет наполняет комнату, не оставляя ни единого уголка тьмы. Это успокаивает ещё сильнее и Хван сжимает в руках подушку обнимашку. В комнату раздаётся стук, парень позволяет войти. — Хей, — женщина входит в комнату плавно, будто она плывёт по воздуху, а не ходит по земле. Хенджин сравнивает её с изящным лебедем. В моменты прозрения, ему кажется, что она прекрасна во всём, и парень радуется за отца. — Тебе на пороге кто-то оставил подношение, — она мягко смеётся, создавая вокруг себя больше света. — Кто? — Хенджин поднимается, он скромно кивает на место рядом с собой и женщина с нескрываемой радостью принимает предложение. Из-за лёгкого сквозняка комната наполняется звуками песни ветра и колокольчиков, которые были повешены везде, куда их можно было прикрепить. — Не знаю, — пожимает плечами женщина, и Хенджину становится не по себе, из-за того, что он не может вспомнить её имени. — Я, — парень запинается, было странно спрашивать нечто подобное спустя столько времени. — Можно узнать ваше имя? Хвану с трудом, но удается считать эмоции на чужом лице, которое на мгновение становится чёткой картинкой под прямыми лучами солнца. Женщина не выглядит расстроенной или злой, лишь чуточку печальной. Мгновение и лицо тут же растворяется в тени. — И Соль, — её голос завораживает. Хенджин теперь ассоциирует её с феей или волшебницей, раз для неё он представляет собой некого жрица или мага. Она не звучит обиженно и не пытается уколоть за такой вопрос. Хван в какой-то мере уже любил её, хоть они и общались в основном через записки, которых накопилось уже много. Парень не выкидывал эти сложенные бумажки, а прятал во всех коробочках, расставленных по комнате. — Откроешь? — женщина кивнула на коробку. — Ох, или мне уйти? — Нет, конечно, нет. Никто не мог мне прислать ничего такого, — Хенджин усмехается и кажется И Соль впервые видит его искреннюю улыбку. Хван открывает небольшую коробочку, упакованную в блестящую бумагу. Внутри заколка для волос в виде бабочки. Ее крылья выглядят хрупко и нежно, хотя она вроде из металла, камешками выложен замысловатый узор, а рядом фотография. Хенджин берет её в руки. Снимок сделанный на Полароид. Множество бабочек на цветастой полян. На другой стороне фото надпись: «иногда синие шторы, это просто синие шторы». И Соль смеётся над подписью и осторожно берет из рук Хенджина заколку. Хван совершенно спокойно передает её, не боясь, что женщина захочет её испортить. — Похоже это прислал тот, кому ты по-настоящему дорог, — Соль возвращает заколку и покидает комнату. Хенджин делает высокий хвост и цепляет на него заколку. В голове песенка, а перед глазами тропинка. Ленивый день заиграл новыми красками, о которых Хван забыл, погружаясь всё глубже в белизну. *** Хенджин стоит у начала тропы и наблюдает за тем, как пчелы и бабочки порхают над яркими цветами. У парня с собой нет камеры, а у телефона она давно сломана. Звук погони Хван уловил издалека и повернулся в его сторону. Прямо на него мчался Сынмин, он махал руками и кричал, чтобы Хенджин тоже убегал. Сам Хван не подумал этого сделать, даже когда Ким дёрнул его за руку, пытаясь утянуть за собой. Вслед за Сынмином бежали четыре мальчишки. Похоже настроены они были воинственно. — Снова ты, шпала ходячая, в этот раз только разбитой губой не отделаешься! Парни накидываются на Хенджина, который закрыл собой младшего, все вместе. Хван умел драться, но даже ему было тяжело выстоять против четырех противников сразу. Сынмин присоединился, правда боец из него оказался совсем плохой и Хенджину приходилось перенимать все удары на себя. Наверное, драка закончилась бы плачевно, если бы не Чан с Чанбином, которые одним только видом спугнули обидчиков. Со хотел кинуться в догонку, чтобы уж точно показать, на чей стороне сила, но Бан его остановил. До комнаты брели вчетвером, Чан поддерживал Хенджина, пострадавшего сильнее Сынмина в драке. В комнате уже горели масляные лампы. Джисон оповестил их о том, что электричество снова вылетело, но он не смог найти из-за чего именно. Феликс же бросился к пострадавшим, а Минхо перехватил Хенджина, помогая тому сесть. Хван командовал ребятами, говоря что и для чего стоит использовать и какие таблетки им дать, чтобы ничего не болело. Сынмин виновато смотрел на старшего, у него самого была только пара синяков и росчерк слабо кровоточащей раны на руке. Хенджин же выглядел едва живым. Под разодранной рубахой оказалась целая куча гематом, которые уже наливались цветом, рука не двигалась почти, Хван использовал её, чтобы блокировать удары. Висок и губа были разбиты, как и колени, кровь на которых пропитала светлые капри. Хенджина всего обмазали бадягой, чтобы синяки рассосались побыстрее, ранки обработали бетадином и закрыли бинтами или пластырями. — Дурачок, — Минхо уложил голову парня к себе на колени и смотрел прямо на него. Хван устало моргал и пытался улыбнуться, но из-за разбитой губы получалось плохо. Он лежал лицом вверх и рассматривал Ли, пока остальные накрывали на стол. Слышались извечные наставления от Чанбина о вредности поедания травы и цветов. Феликс не переставал упорно продвигать свои любимые блюда, даже под натиском старших. Сынмин извинившись практически сотню раз, был отправлен Минхо к остальным на помощь, пока сам Ли заботится о пострадавшем. Хенджину требовался отдых и присмотр, на случай аварийных отключений. — Зато смелый дурак, — почти шёпот. — Лучше был бы трусом, но здоровым, — продолжает Минхо, не желая мириться с героическими настроениями Хенджина. — Я уже никогда не буду здоровым, — Хван едва заметно улыбается и прикрывает глаза. В его голосе нет печали или обречённости, простая констатация факта. Все они поломаны и носят под сердцем боль, слушая её мерный стук. Минхо приходится оставить Хенджина на попечение Сынмина, чтобы взять бразды правления в приготовлении еды без использования электричества. Балон с газом закончился, и никто не вспомнил его наполнить. — Ты столько раз уже спасал меня, спасибо, — Сынмин осторожно перебирает чужие пряди волос. Хенджин не понимает, когда успел спасти Кима в прошлом, но списывает это на их повседневные приключения в пределах комнаты. Сосредоточить своё внимание на воспоминаниях относительно спасения не получается. Он падает в спокойствие, убаюканный нежными касаниями к своим волосам. Мама говорила, что это его слабая сторона. Мама. В голове странный шум из-за этого слова, оно словно старается просочиться внутрь, открыть запертые двери, но ему не дают это сделать Сынмин, вновь подавший голос. Сквозь шум приготовления еды и подключения граммофона с новой пластинкой из магазина, в котором работает Чан. Голос Кима звучит завораживающе тихо и волшебно, проникая сразу же в сознание, вырисовывая картину прошлого. У Сынмина не было родителей. Вернее были, конечно, но они отдали его в детдом, когда ему было пять. Какое-то время мальчик ждал возвращения мамы, смотрел в окно, ожидая женщину, которая никогда не придёт. Пусть она пила больше пива, чем воды, кричала так, что закладывало уши, но она всегда защищала его от отца. Мужчина не отличался добрым нравом, поднимал руку на жену, пробовал на ребёнка, но она защищала своё дитя. Единственный хороший поступок на памяти маленького Сынмина. В силу возраста он едва помнил те дни, они запечатлелись в памяти смазанными картинками подвальной квартиры, белья, которое никак не могло высохнуть на верёвках пол потолком и запахом кошачьей мочи. В детдоме было чище, воспитатели никогда не поднимали голоса. На самом деле, можно было сказать, что мальчику повезло. Кормили их хорошо, отправляли в школу одетыми и опрятными. Но в заведениях подобного типа не могло всё идти гладко. Как обычно это бывает, находились среди детей те самые, которые не давали житья более младшим своим соседям по несчастью. В восемь лет, Сынмин научился бегать и прятаться в таких местах, куда руки старших просто не могли дотянуться. Настоящих друзей там у мальчика не было, но он общался с несколькими девочками и с одним парнишкой чуть старше него. Они старались держаться вместе, но милых маленьких девочек быстро удочерили, а старшего куда-то увезли и Сынмин больше его не видел. В школе парень стал целью для унижения, как словесного, так и физического. Правда последнее было очень редко, всё же парни там боялись последствий, но вот за словами не следили совсем. На Сынмина сыпались оскорбления из-за его успеваемости, об отсутствии родителей и девчачьем увлечении игры на фортепиано. Последнее было самым необоснованным. Ким не понимал, почему эти парни считали, что уроки музыки предназначены только девочкам. В истории почти все знаменитые композиторы — мужчины. Но можно ли это было им доказать и не получить оплеуху? Сынмин попробовал только один раз. Наличие синяков и мокрых волос в детдоме никого не удивляло. Сколь бы добры не были воспитатели, но они слишком давно работают в подобном месте и уже не обращают внимания. Выдают мазь и пластыри, если их не забыли купить или просто лёд, и совсем редко таблетки. Так Ким научился терпеть любую физическую боль, как бы игнорировать её существование. Сынмин наивно полагал, что с выпуском из детдома и поступлением на любимый факультет его жизнь кардинально изменится, но даже уже казалось бы взрослые парни, были не менее жестокими. Впервые Ким столкнулся с близнецами, когда выиграл конкурс. Братья привыкли с детства забирать все награды себе. Состоятельные родители вкладывали в своих детей деньги, чтобы те блестели талантом, которого не было. Обычное заучивание произведений, отсутствие чувственности при игре. Сынмин пусть и не обладал отточенными до идеала навыками игры, но зато умел извлечь звуки так, что фортепиано под его пальцами само начинало оживать. Петь свои печальные сонеты и танцевать вальс в королевском дворце. Избалованным мальчишкам это не нравилось, всё стало хуже, когда они узнали, что Сынмин из детдома. Тогда начался ад уже и в университете. Однажды, после очередного конкурса, где Ким получил красивую статуэтку за первое место, они подкараулили его недалеко от общежития. Это был самый ужасный вечер в жизни парня. Даже те издевательства, через которые он прошёл в школе не шли ни в какое сравнение с поступком близнецов. Они сломали ему три пальца. Это был конец. Сколько бы Сынмин не пытался вернуть себе былую скорость и изящность в игре, пальцы не слушались так, как прежде. Они ощущались инородными, двигающимися совсем иначе. И Ким стал обычным студентом, начал делать упор на пении и только вечерами играл в музыкальном зале. Несмотря на изменившуюся подвижность, мелодии собственного сочинения всё ещё звучали, расцветая печальными красками его жизни. — Твой голос, твоя музыка, это ты, — Хенджин говорит тихо, прямо в душу. — Пока бьётся твоё сердце, ты можешь быть единственным композитором этой жизни. Не забывай об этом. Сынмин чувствует лёгкость, слышит отголоски старых мелодий в голове и не понимает, идут они из граммофона или звучат из уст старшего. Но это не важно, главное, что он вновь может оживить музыку, слиться с ней и показать миру, даже если это мир ограничен четырьмя стенами их маленькой комнаты.