Комната (The room)

Гроза. Первая весенняя гроза. Хенджину не страшно, наоборот, его завораживает это явление. Пусть он и не любит громкие звуки, но невообразимо красивое чернильное небо, полыхающее голубым и белым, завораживает. Хван бегом добирается до комнаты, пока не начался ливень, и прилипает к окну. Грохот грома внутри слышен слабо, что удивляет. Всё же строение старое, и не похоже, что хорошо звукоизолированное. И всё же смотреть изнутри куда спокойнее. Резко на горизонте появляется чёрная, быстро движущаяся точка, которая постепенно превращается в Чана. Хенджин начинает улыбаться, стоит старшему ворваться внутрь вместе с холодным потоком воздуха. Бан уже слегка промок, хотя дождь до самой комнаты ещё не добрался, лишь виднелся вдали. — Привет, ты уже тут, — Чан быстро сбрасывает тонкую куртку и ботинки. Старший роется в коробках, выуживая оттуда на удивление чистую сухую футболку, которую тут же натягивает взамен своей, и носки — правда, разного цвета. Но кому какое дело? Хенджин продолжает смотреть на сверкающие в небе молнии, считает секунды между громом и светом. Отстукивает странный, только ему понятный ритм по стеклу, попутно напевая себе под нос какую-то мелодию. Чан позади него гремит посудой, ворчит на газовую конфорку и проклятое электричество. Хван отрывается от своего созерцания, когда понимает, что тучи постепенно сгущают тьму над комнатой, и тут же принимается уже сам греметь различными предметами, доставая из всех углов светильники на батарейках и свечи. Минхо ворчал, когда младший зажигал слишком много свечей, пытался донести опасность подобных действий. Хенджин, конечно же, соглашался, а потом вновь расставлял источники света по всем поверхностям, пока старший отсутствовал. Чан по поводу маленьких огоньков не говорит ничего, но ругается на глупых заказчиков, которые сами не знают, чего хотят. Старший ставит две кружки с растворимым кофе и тарелку с печеньем на стол, тут же усаживаясь на своё место. Хенджин садится напротив и читает в чужом взгляде тревогу. Такую сильную, что кажется, она сметёт и самого Хвана за компанию. — Был сегодня на учебе? — Чан, как самая настоящая мать сея места, всегда справляется об учебе или работе младших, проверяет вместе с Минхо домашние задания Феликса и его брата. В этом месте каждый заботится друг о друге как может, помогая в меру своих сил, но Бан старается делать больше, впихнуть в двадцать четыре часа лишний час и сделать вид, что так и было. — Угу, — Хенджину об учебе говорить не нравится от слова совсем, он всегда старательно избегает этой темы. Даже во время экзаменов нехотя говорит результаты и распространяется о предметах изучения. В отличие от остальных учащихся, которые регулярно жалуются на преподавателей и слишком занудные тексты. Чан понимающе улыбается. Старший уже давно понял, что Хвану тяжело говорить о чём-то извне. Правда, пока никто из них не выяснил причину этого. Казалось, младший разделяет всё на чёрное и белое, стараясь их между собой не соединять, чтобы не получить серую невзрачную картину. Бан не может его за это винить, каждый из них прошёл этот этап становления и притирки. Правда, в конце лета будет уже год, но Чан всё равно говорит младшим не вмешиваться. Время само приведёт его мысли в порядок. За окном рокочет с огромной силой гром, на мгновение кажется, что сейчас над ними разверзнется бездна. Хенджин от неожиданности роняет кружку, которая разбивается на тысячу маленьких осколков. Парень даже не успевает погрустить о том, что это была его любимая кружка, как замечает реакцию старшего. У Чана перед глазами всё темнеет, в ушах этот невыносимый хруст, а на него из тьмы взирают пустые замершие зрачки. Старший чувствует чужие тёплые руки, которые обвиваются вокруг его тела. Тихий шёпот на ухо и уговоры остаться с этим самым чарующим голосом. Чан с трудом вытаскивает себя из тьмы, хватаясь скользящими пальцами за протянутую руку помощи. В какой-то момент ему кажется, что он сейчас упадёт, но хозяин руки упорно тянет на себя. Бан распахивает глаза. На его коленях сидит Хенджин, прижимает к себе и греет тёплым дыханием шею. Чану резко становится спокойно. Бан нехотя отпускает Хвана, который объясняет ему, что нужно собрать осколки, чтобы никто из детей не поранился. Чан решает помочь. И они вдвоём ползают по полу, выискивая малейшие напоминания о некогда красивой кружке с мемом котика в качестве рисунка. Минхо подарил её Хенджину на новый год, и теперь младший чувствует себя виновато перед старшим за то, что разбил её. Он отгоняет свои пагубные мысли, сначала нужно помочь Чану. Спустя полчаса они приходят к выводу, что сделали всё, что могли. На дверь был повешен листок, надпись на котором гласила: «Осторожно, злые осколки, ответственность за ущерб несёт гроза. С уважением, администрация». Чан смеётся, и тьма окончательно рассеивается. Они устраивают себе гнездо из одеял и подушек в углу и садятся туда вместе, прижавшись, словно два воробушка на проводах. — Хён, если ты не хочешь, я не буду заставлять, — Хенджин укладывает голову на чужое плечо, а Чан прислоняется щекой к его макушке. Это случилось третьего июня в три двадцать три дня. Солнечный день не предвещал ничего, кроме прекрасной поездки к морю всей семьёй. Они разделились на две машины. Чана с маленьким Лукасом усадили в машину к маме и её сестре, которая была за рулём. Ханна вместе со своими двоюродными сестрами с визгом лезла в машину, чтобы успеть занять место не посередине. Отец с дядей наблюдали за этой возней, улыбаясь и перекидываясь шутками со своими женами. Чан пытался уговорить Лукаса дать себя пристегнуть к детскому креслу. По итогу пришлось идти на подкуп в виде чупа-чупса и игры на телефоне. Вскоре они выехали в сторону долгожданного отдыха на берегу моря. В машине было шумно. Лукас, как ему и было обещано, играл во что-то на телефоне, Чан пытался уговорить маму переключить радиостанцию, пока та обсуждала со своей сестрой планы на выходные. Мама держала в руках карту и отмахивалась от Чана, говоря, что занята. Она называла места, которые было бы неплохо посетить, а её сестра соглашалась или спрашивала подробности. По итогу Чан выдохся и просто смирился со своей участью слушателя ретро-радио и непонятных шуток от ведущих. Солнце слепило глаза, но Чан всё равно старательно рассматривал пейзаж за окном, иногда громко акцентируя внимание Лукаса или мамы на чём-то черезвычайно интересном. Ему было двенадцать, Лукасу пять. Они с нетерпением ждали, когда уже увидят море и смогут облить девочек из водяных пистолетов. Этим планам не суждено было свершиться. Чан не понял, в какой именно момент всё пошло не так. Отец написал маме, что они уехали вперёд и ждут их на заправке. Она обернулась, чтобы сообщить детям о долгожданной стоянке и возможности сходить в туалет, а дальше был сильный удар. Самое ужасное, что Чан, в отличие от Лукаса и тёти, не потерял сознание. Он чётко помнил каждую деталь произошедшего, каждый звук. Всё это возвращалось к нему каждую ночь, вынуждая задыхаться, с криком соскакивать и нестись в сторону ванной, чтобы опустошить и без того пустой желудок. В один момент солнце затмила странная тень. Сначала был удар, словно сильный раскат грома, после него последовал скрежет металла о металл, а затем звук бьющегося стекла. Чан словно в замедленной съёмке видел, как огромный кусок стекла врезался чётко в шею мамы, которая всё ещё смотрела на него в тот момент. Она моргнула несколько раз, не осознавая ещё своего конца, открыла рот, желая что-то сказать, но резко её глаза остекленели. Чан ещё на двадцать минут оказался зажат между трупом матери и сидением машины. Он в ужасе пытался дотянуться до Лукаса, боясь не обнаружить у брата пульс, но что-то мешало ему, не давало двинуться даже на миллиметр. Только потом, когда его уже будут вытаскивать спасатели, Чан поймёт, что ему раздробило руку в нескольких местах, а ребра подошли опасно близко к лёгким. Спасатели сильно удивились, найдя мальчика живым и в сознании. Он просил их сказать, что с его братом, умолял помочь тёте. Даже в состоянии шока он понимал, что маме помочь не сможет уже никто, как бы он ни хотел этого. Врач заверил его, что с его братом всё в порядке, как и с тётей, только после этого маленький, травмированный не только физически мальчик выключился. Он проведёт в реанимации следующие восемь часов, а после ещё несколько месяцев в реабилитационной клинике, где и познакомится с братьями Ли. Хенджин молчит. Он не пытается пожалеть или сказать какие-то глупые пресловутые фразы, которые никак не смогут помочь. Он просто чуть отодвигается от старшего и старательно вытаскивает из своих волос заколки, отстёгивает брошки и снимает браслеты. Чан смотрит на младшего слегка удивлённо, но ничего не говорит, ожидая дальнейших действий. Хван начинает поправлять вьющиеся из-за повышенной влажности волосы, закрепляя непослушные пряди заколками. Украшения Хенджин старательно крепит на одежду, высунув кончик языка. Чан наблюдает, как младший усердно распределяет свои блестяшки в каком-то известном только ему порядке. Стоит последней брошке поселиться у сердца, как Бан чувствует резкое успокоение в душе. Перед глазами уже не застывший взгляд матери, а тёплый свет, льющийся из карих глаз напротив. Хенджин дарит ему странное ощущение лёгкости и свободы. Впервые за долгое время старший засыпает спокойно в чужих объятиях, уткнувшись носом в грудь. Напоследок слушая мерный стук живого сердца. Ему снится чёрный ворон, в клюве которого зажат осколок стекла. Стоит Чану сделать шаг навстречу, как тот сразу же взмывает в небо, унося вместе с собой беспокойство. Минхо находит парочку спящими и мягко улыбается, заметив мерное посапывание старшего. Хенджин приоткрывает поволоченные сном глаза. Ли прижимает указательный палец к губам и осторожно ступает в гнездо. Он укладывается по другую сторону от Хвана и кладёт свою руку ему на талию. Комната погружается в тишину.