Комната (The room)

Хёнджин помнит её дыхание. Такое слабое и слегка хриплое, а ещё он помнит бесконечный писк приборов и звук подачи кислорода из баллона. Всё это перемешивается с мягкой улыбкой и тёплыми словами, с песней ветра и лёгким смехом. А ещё цвета. Сначала такие яркие — зелёный вперемешку с жёлтым и красным — а затем постепенно угасающие, превращающиеся в белизну. Хёнджин просыпается нехотя. Всё тело ломит от боли, во рту пустыня, а в голове пустота. Ему что-то снилось, но мозг никак не хочет воспроизводить это уже в реальности. Хван морщится и с трудом поднимается, обнаруживая себя в ванне. Раньше он частенько засыпал тут, но с возрастом и принятием привычка отпала. Поэтому было удивительно вновь оказаться тут. Интересно, почему отец не разбудил его? Ответ на этот вопрос кроется в записке, прикреплённой к холодильнику. Там говорится, что они уехали на выходные с друзьями. Хёнджин не сразу понимает, кто они и что за друзья. Отец редко оставляет его надолго в одиночестве, хотя парню уже за двадцать, но родитель всё ещё слишком сильно боится. Правда, Хёнджин не понимает, чего именно, они об этом никогда не говорили. Хван просто привык, что он живёт вместе с отцом, а тот и не торопится выпроводить своё чадо из дома. Завтрак состоит из растворимого кофе, хотя на столе громоздится большая автоматическая кофемашина, и тостов с маслом и сыром. Хёнджин медленно пережёвывает свой завтрак. С его любовью спать подольше работа в кафе — идеальный выбор, потому что открываются они только в одиннадцать, а путь составляет каких-то пятнадцать минут. Народу мало. Хёнджин протирает витрины, дополняет одноразовую посуду, нарезает новые десерты. Этим должен был заниматься парень с кухни, но сегодня его нет на смене. Начальница сказала, что приняли новичка, который выйдет завтра. Хван кивнул, хотя был почти уверен, что не вспомнит об этом разговоре. И не из-за своей рассеянности, а из-за того, что в голове слишком много информации. Скоро экзамены, и парень штудирует весь пропущенный материал с удвоенной силой. Воскресенье выдаётся каким-то ленивым. Людей мало, за окном моросит дождь, зал прибран уже дважды, как и все поверхности за стойкой. Хёнджин старательно пытается не уснуть, уместившись на барном стуле, который стоит около кассы как раз для таких моментов. Менеджер пару раз выходит из своего кабинета, так же лениво осматривает зал и возвращается обратно к себе. Хван почти уверен, что она тоже там пытается не уснуть, судя по её виду. Колокольчик над дверью оповещает о госте, и Хёнджин сразу выпрямляется весь, вставая со стула. Взгляд карих глаз прожигает. Парень смотрит на Хвана так, словно хочет что-то сказать. Он чем-то напоминает кота, и это ударяет по Хенджину сильнее, чем самый крепкий алкоголь, который он пробовал. Странное ощущение, словно сон начал просачиваться в реальность, но Хван всеми силами старается удержаться за ту невидимую грань. Во взгляде напротив что-то еле заметно меняется, и парень заказывает обычный американо с собой. Хёнджин на автомате готовит кофе и, словно в тумане, пишет названное имя, которое слишком естественно ложится на язык. Ли Минхо. Парень не смотрит на Хенджина, когда забирает кофе. Он что-то печатает одной рукой в телефоне, слегка хмурясь при этом. Хван впервые радуется так сильно, когда гость уходит, хотя тот был совершенно нормальным и вежливым, хлопот не доставил. Смена тянется ужасно долго, а в голове всё поростает мхом. Хёнджин делает мысленно упражнение, которое ему порекомендовал психотерапевт. Старается вспомнить, мог ли он видеть этого парня раньше, учитывая слишком яркую ассоциацию. В мыслях летают пёстрые бабочки, садятся на мох и вновь взлетают, махая своими прекрасными крылышками. Хенджину хочется поймать их, ему кажется это таким важным, словно от этого зависит какая-то часть его жизни. Закрываются сегодня чуть раньше, и Хёнджин без зонтика бредёт по тёмным улочкам, уходя от ярких огней главной дороги. Он не может перестать думать о бабочках, они летают по его мыслям, садятся на каждую из них, словно пытаясь что-то показать. За этот короткий путь Хван устаёт сильнее, чем за весь рабочий день. Откуда в его комнате бабочки? **** В комнате царит тишина, слышны только шорохи бумаги и слабый бубнёж. Каждый угол занят своим хозяином, который, обложившись конспектами, пытается наверстать упущенное. Из всей компании только четырёх человек ждут экзамены, остальные занимаются своими делами. Чан сидит за столом в наушниках и что-то записывает в тетрадь. Чанбин молча тягает свои гири, которые сюда принёс Феликс, хотя там ещё был вопрос, кто кого принёс. Чонин читает Чехова, делая пометки на полях, а Минхо, нацепив очки на нос, проверяет какие-то тетради. Хан первым взрывается несчастным воем о несправедливости мира и злых преподавателей, к нему подключается Феликс, который перестал понимать философию Канта уже на третьей странице. Сынмин присоединяется к ним, жалуясь на слишком большое количество композиторов, которые внесли вклад в развитие классической музыки. Хенджин единственный, кто всё ещё тихо сидит в своём углу, читая свои записи вперемешку с откопированными страницами конспектов их старосты. У девушки просто идеальный почерк, и это не может не радовать. Хван лбом упёрся в стены, продолжая насыщаться знаниями, которые ему вряд ли когда-то понадобятся. — Ужас какой! — Феликс вглядывается в многочисленные термины и рисунки человеческого тела через плечо Хенджина. — Как ты это всё так быстро собираешься выучить? Это же кошмар, а я ещё на философию жаловался. Да она по сравнению с этим просто самый прекрасный предмет. Остальные тоже подтягиваются, чтобы оценить масштабы сложности материалов, которые грызёт Хенджин. Листы ходят по рукам, кто-то начинает читать определение, и Хван спокойно продолжает его без запинки. — Ты, наверное, гений, да? — Чанбин смотрит на парня круглыми глазами. — Я тут даже части слов прочесть не могу, хотя мои родители медики. Хёнджина данный факт удивляет. Как у потомственных врачей ребёнок резко повернул в другое русло, плавая по океанам фитнеса? Хотя теперь Хван понимает, откуда Чанбин так хорошо знает расположение всех мышц, суставов и сухожилий, отлично определяет причину болей и умело составляет программы для тренировок. Ребята снова разделяются на две группы. Многострадальные конспекты переходят из руки в руку для проверки знаний. Хенджину нравится, с каким энтузиазмом Сынмин рассказывает о техниках извлечения звука, когда запинается на очередном имени очередного великого композитора прошлого. Феликс путается между двумя понятиями, но зато компенсирует это отличными рассуждениями. Хан, закрывая глаза, объясняет пространственные системы звукопередачи. Остальные играют в какую-то настолку, стараясь не шуметь слишком сильно. Получается плохо, особенно когда выигрывает Чанбин: он громко оповещает об этом всю округу. За окном темнота. Чонин дремлет под боком Чана, который читает. Вернее, пытается читать одну из принесённых младшим книг. Чанбин плетёт косички Феликсу, стараясь не сильно дёргать за волосы. Сынмин с Ханом лёжа жуют палочки и наблюдают за искусственными звёздами, которые светом идут из ночника. Минхо листает мангу и тихо переговаривается с Хенджином, который уместил свою голову на его коленях. Поздняя ночь всегда приносит в комнату эту странную тишину, когда все ещё не спят, но уже нет сил о чём-то громко говорить. Они словно монахи, которые чтут правила храма, созданного ими самостоятельно. И никто из них не хочет, чтобы наступил рассвет. **** Снова дыхание. Она дышит слабо, больше хрипит и кашляет. Хенджину хочется закрыть уши, не слышать эти невыносимые звуки, именно из-за них он так полюбил тишину. Только она никак не наступает в этом месте. Тут всегда что-то издаёт звук: приборы пикают, кто-то шаркает тапочками, кто-то кашляет или стонет от боли. Хвану хочется испариться, исчезнуть, навсегда выбелить свою память, чтобы там был только яркий свет и разноцветные лампочки гирлянды, которую они так и не сняли после праздников. Голова пульсирует от боли, на глаза давит изнутри. Кажется, ещё немного и они вылетят из орбит. Ему плохо, он задыхается. Слышит её голос и хочет забыть его, бежит, всё выше, и выше, и выше, пока нога не соскальзывает. Хёнджин снова просыпается в ванне, правда, не в своей, и это сразу же напрягает. Он слышит знакомые голоса неподалёку, смех Феликса и плеск воды. Почему вода где-то там, если он сам в ванне? Хван не спешит выбраться из неё, потому что теперь знает, где находится. Рядом с комнатой, в маленькой пристройке без крыши. Видимо, когда-то это было летней кухней или террасой, а теперь тут стояла ванна. Хёнджин вспомнил, как вчера встретил Чана с Чанбином на тропе. Парни несли эту громадину под чутким руководством и наставлением Феликса, который жевал листья, пользуясь тем, что Со не мог в таком положении вытащить их из его рта. — Проснулся? — в проёме, который, очевидно, должен был быть дверью, появляется Чанбин. В его руках находится чашка, полная очищенных и нарезанных яблок. Хёнджин обожает яблоки. — Мы тебя потеряли, думали, ты забыл и не придёшь, а потом Минхо нашёл тебя тут. Видимо, после экзаменов тебя рубануло. Чанбин засовывает себе кусочек яблока в рот и так аппетитно его жуёт, что у Хёнджина даже появляется аппетит впервые за последние пару дней. Вдруг в мозг ударяет осознание — он спал тут в полной темноте один, всю ночь. — Не, у тебя тут ночник на батарейках был включен, — отвечает Со, а Хван даже не сразу понимает, что произнес свои опасения вслух. И правда, взгляд находит одиноко стоящий в углу ночник, который, очевидно, уже разрядился. Этот факт успокаивает. Хёнджин не понимает, но ему почему-то совершенно не хочется вылезать из этой ванны. В ней он чувствует себя в безопасности, как раньше. Чанбин усаживается на край, продолжая хрустеть яблоками, и протягивает миску Хенджину, который забирает сразу несколько кусочков. — Почему ты здесь? — Хвана этот вопрос мучает давно. Со выглядит самым, как это правильно сказать, обычным среди них. Чанбин горько усмехается. Похоже, этот вопрос он слышит не впервой. — Не подхожу по критериям отбора, да? — Со смотрит на Хенджина немного грустно, но понимающе. Ответа не ждёт, а Хван боится разрушить атмосферу, что окружила их, отрезая от звуков внешнего мира. — Ну, пожалуй, у меня и правда не такая страшная история, как у Минхо или Хана, но и не простая. Чанбин всегда должен был соответствовать. Уже с рождения его статус был прописан ему родителями вместе с именем и фамилией. Он должен был расти правильным во всём, отвечать всем требованиям и стандартам садика, потом школы, потом университета. Учить уроки, быть только на первых местах в рейтинге класса, посещать кружки и занятия с репетитором. Общаться только с правильными детьми, влюбляться только в правильных и только в девочек. Право выбора было вычеркнуто вместе с правом быть счастливым. У Со был старший брат. Естественно, идеальный ребенок с отличными оценками в школе и лучшей девушкой в университете. Чанбин не ненавидел его, по крайней мере уже, но в детстве тот был примером для подражания и главным эталоном, с которым сравнивали Чанбина. Первое время мальчик и правда старался, глушил эмоции, не задавал ненужных вопросов, когда видел незнакомых женщин рядом с отцом и белые дорожки на тумбочке мамы. Они были идеальной, показательной семьёй с частной клиникой, оставленной им дедушкой, двумя сыновьями, женой умницей и красавицей. Всё, как завещал сериал из телевизора. Вот только за этим занавесом были спрятаны такие скелеты, которые совершенно не хотелось доставать. Никому. Чанбин уже во втором классе понял, что его тянет к музыке. Тогда он познакомился с Чаном, который учился в параллельном классе. В четвертом они создали свой собственный музыкальный кружок и были этим так горды. Вот только родители Чанбина его воодушевления не разделили. Отец позвал его в свой кабинет, заставил снять футболку. Со не мог предположить, что может ждать его дальше, пока первый удар не прилетел в его спину. Мальчик позорно взвизгнул и упал на колени. — Вставай, слабак! — отец не кричал, но его голос пробирал до костей и без повышения тона. — Я растил тебя не для того, чтобы ты якшался с этим мальчишкой Баном и устраивал посиделки со скрипками. Ты будущий врач! Тебе нужно уже сейчас готовиться к этому! Со не вспомнит, сколько было ударов. Где-то на десятом он сбился со счета, едва отдавал себе отчёт о происходящем. Розги обжигали спину раз за разом. Вместе со словами они проникали под кожу, заставляя дурные мысли вытечь вместе с кровью. Ему пришлось отказаться от музыкального кружка, ведь учителя сразу докладывали о любых проступках мальчика его родителям, за чем следовало наказание. Мать видела состояние ребёнка, но ничего не делала, просто и дальше притворялась, что всё в порядке и они дружная здоровая семья. Ведь её муж не мог делать что-то плохое, он слишком порядочный и идеальный человек. Чанбин один раз попытался поговорить об этом с братом, но тот сразу же открестился от него и перестал общаться, съехав в общагу своего университета. Чан пытался его поддерживать, как мог, хотя у самого проблем было навалом. Но пока они держались вместе, казалось, что мир будет на их стороне, а потом Бан исчез, увезенный матерью в далёкую Австралию. И Со сломался. Громкие звуки пугали его, он дёргался, если кто-то поднимал руку, просил прощение даже за то, что уронил ручку. Ему было страшно возвращаться домой, поэтому он после репетитора добирался самым длинным путём. Так он начал заниматься бегом, наслаждаясь тёмными аллеями парков и свободой. Хотя бы в такие моменты он мог думать о том, о чём хочется, а не о том, о чём должен. В последнем классе средней школы Чанбин часто по просьбе матери относил брату какие-то вещи и еду в общежитие. В один из особенно теплых дней Со стоял около общежития и в лучах солнца наблюдал, как по асфальту растекается кровь из размозжённого черепа его родного брата. Она так ярко сияла и струилась, а парень в голове рассуждал на тему её состава и того, как быстро в таких условиях она остановится, а труп начнет коченеть. Рядом визжали девочки, кто-то из преподавателей схватил его за руки и прижал к себе, закрывая вид на труп. Чанбин в тот момент не чувствовал ничего, кроме правильности происходящего. Тогда он впервые подумал, что это самый логичный выход. Родители упивались горем и вниманием, мама всё более и более наигранно утирала платком несуществующие слёзы, а отец на публике прижимал Чанбина к себе, якобы успокаивая. Они говорили, и говорили, и говорили о том, что беды ничего не предвещало, ведь их мальчик был таким жизнерадостным, готовился к защите диплома и уже помогал в больнице. Отлично ладил со сверстниками и даже обзавёлся невестой, которой не было даже на похоронах. Только Чанбин знал правду, спрятанную в потайном месте в парке. Дневник хранил множество воспоминаний и пережитых братом эмоций, в которых Чанбин узнавал и себя. Давление, боязнь сделать что-то не так, оступиться, влюбиться, сказать лишнее, забыть поздравить с праздниками, выбрать неправильный подарок. К концу старшей школы Чанбин всё ещё выглядел как самый настоящий ботаник. Разве что очки не носил, и уже тогда в голове зрела только одна мысль, но появился Чан. Засунул пальцы в самую глотку и заставил выпить огромное количество воды. — Так я тут и оказался, пришёл вместе с Чаном, — Хенджин кивает. — С родителями связь оборвал, стали на пару снимать квартиру. Уже в старших классах меня увлекали бои, и как-то само получилось, что я пошёл в специальную подготовительную школу, стал качаться, ну и дальше ты уже сам видишь результат. Тебе бы тоже не помешали физические нагрузки, — Чанбин усмехается уже задорно, тыкает пальцем в живот Хенджина, получая в ответ болезненный стон. Тут же появляется Минхо, шипит на Со, помогает Хенджину выбраться, и они вместе идут сортировать собранные Феликсом и Чонином травы, чтобы под конец лета делать заготовки. Хёнджин чувствует запах молодой травы и хлорки, которая въелась под кожу уже слишком давно, чтобы её можно было смыть.