Комната (The room)

Феликс дуется. Сидит в углу уже час, скрестив руки на груди, и смотрит в сторону Хенджина, который совершенно не понимает, что сделал не так. Он пришёл, застал тут только младшего с кучей разукрашек, в которых тот, высунув язык, выводил цветные линии. Но стоило ему увидеть вошедшего, как он тут же дыхнул огнём и отполз в самый дальний угол. После прихода Минхо ничего не меняется. Кот смотрит сначала на одного, потом на другого, пожимает плечами и идёт варганить что-то на плите. Хенджин вновь ставит пластинку, тихая приятная мелодия наполняет комнату, и сразу становится как-то светлее. Печку ещё не топили, младшие не знали, как это делать, а Минхо тепло и у плиты. Хван кутается посильнее в свой шарф и садится в кресло, стараясь слиться с окружением. Он не знает, что делать в такой ситуации, прежде с ним ничего подобного не случалось. Мысли начинают уплывать вслед за трелью скрипки. В той комнате тоже всегда было холодно. Небольшая пристройка не имела отопления, и зимой там можно было сидеть, только укутавшись в одеяло. Мама никогда не жаловалась на такие условия, её радовал сам факт наличия этого места, из которого она устроила свой собственный уголок. У них не было рояля, но красивое фортепиано, которое было унаследовано ещё от прапрадедушки, выглядело не менее роскошно и помпезно. Особенно когда за ним сидела мама. Она придавала особый шарм тому месту, возвела вокруг себя заросли из разноцветных, свисающих то тут, то там полотен, цветов, которые хорошо переносили любую погоду, и занавесок из позвякивающих стекляшек. Иногда Хенджин думал, что и она прячется от того тёмного человека, именно поэтому ему всегда так нравилось в той комнате. Там всегда светились эти камешки, разбрасывая цветных солнечных зайчиков по всем поверхностям. Маленький Хенджин, укутанный в плед, всегда сидел в углу и слушал лёгкие мелодии, струящиеся прямо из кончиков пальцев женщины. Для него она была волшебницей, неземным существом, которое снизошло к ним, чтобы показать другой, магический мир. Папа так и не научился его видеть, а вот Хенджин да. И, видимо, закончив с этой маленькой миссией, женщина улыбнулась напоследок своему маленькому мальчику и растворилась в белизне. — Ты что, плачешь? — голос Феликса такой низкий и пробирающий до самых костей, звучит непривычно растерянно и даже жалобно. Хенджин и сам не заметил, как эта мелодия увлекла его в запретные дали, которые были закрыты тяжёлым замком. — Хей, я же в шутку обижался, всё в порядке, я не сержусь, — Феликс оказывается у самых ног Хвана и накрывает холодные руки старшего своими ладонями. — Ой, ты такой холодный, нужно срочно тебя согреть. Минхо, включай чайник, — это сказано уже в сторону старшего. Младший Ли подрывается с пола и начинает суетиться рядом с Минхо, набирая какие-то травы в заварник. Старший ворчит, но не останавливает Феликса, пока тот готовит своё чудотворное зелье из семи трав и двух чайных ложечек сахара. Горячая кружка обжигает ледяные длинные пальцы, но Хенджин никак этого не показывает, только улыбается мягко в ответ и благодарит. Чай пахнет превосходно, а на вкус оказывается ещё лучше. Хван никогда в жизни не пил ничего замечательнее. Распознать конкретный вкус не получается, смесь отдаёт одновременно чем-то знакомым и совершенно неизвестным. И правда, зелье. Минхо гремит посудой и зовёт Феликса помочь. Дракончик поднимается с колен и радостно бежит к Ли, рассказывая попутно что-то о целебных свойствах листьев петрушки. Кот слушает с интересом, иногда поглядывая в сторону совсем уж притихшего ворона. В темных перьях привычно блестят заколки, уши украшают серьги какой-то бесконечной длины. Хенджин кажется замёрзшей статуей. Минхо напрягается весь, словно почувствовав неладное. За секунду до он успевает подхватить падающую на чужие колени кружку, обжигаясь совсем немного о её края, но спасая парня от кипятка на коленях. Феликс визжит рядом. Начинается суматоха. Именно в этот момент на пороге появляются Чан с Чонином — видимо, первый забирал младшего после дополнительных занятий. Быстро успокаивает своими четкими указаниями остальных и перекладывает Хенджина на всю ту же груду пледов и подушек. Ворон не шевелится, только дышит совсем слабо и даже натужно. В его же сумке находят нашатырный спирт и со знанием дела суют прямо под нос. Хенджину просыпаться не хочется от слова совсем. В том мире нет пролитых над фотографией слёз, нет бесконечной череды экзаменов и зачётов, нет отца, который всё ждёт чуда, нет того человека, чья тень упорно преследует, прячась в каждом тёмном углу. Там, за закрытыми веками, другой мир: светлый, озарённый лучами приветливого солнца. Там не бывает странных бумажек, которые приходится вручать аптекарю, там нет запаха лекарств и понимающего голоса чужого человека в белом. В том мире царят покой и гармония, в небе летают причудливые птицы, под ногами желтеют одуванчики, а в руках находится магия. Самая настоящая и настолько сильная, что порой приходится считаться с последствиями её использования. Хенджину там нравится, но противный, слишком знакомый запах вырывает его оттуда, возвращая вновь в этот прекрасный, дивный мир. — Ты ел? — это первое, что он слышит от Кота, который уместился прямо около его головы и смотрел так, что одновременно хотелось спрятаться под одним из этих пледов и ворваться в чужие мысли, оставаясь там навсегда. Вопрос неожиданный, но попадает в самую точку. Хенджин губы жуёт, пытается что-то сказать, но ничего не выходит. Он не может врать под пристальными взглядами семи обитателей этого места. Феликс ворчит, тычет больно в бок и, включив фонарик, идёт на поиски еды. Минхо поднимается следом, останавливая младшего и давая наставления касательно того, что можно дать Хенджину, ведь приготовленная для остальных стряпня слишком тяжёлая для изнуренного голодом желудка. Понятие тишины этой компании неизвестно, поэтому даже обычный ужин превращается в балаган. Рядом с Хенджином набивает рот всем подряд Хан, одновременно с тем вещая что-то о музыке и её влиянии на мозг. Минхо сидит по другую сторону, и младший запоздало понимает, что тот внимательно следит, чтобы еда попала в ослабленный голодом организм. Чан внимательно слушает Чонина, который увлеченно рассказывает о влиянии русской классики на мировую литературу. Чанбин сосредоточенно поглощает жареную курочку и слушает сразу всех. Сынмин вовлекается в разговор с Джисоном. Оказывается, они оба с факультета музыки: один — с продюсирования, второй — с вокала. Притихший Феликс, прижавшись боком к тёплому Медведю, жуёт разваренную лапшу. Резко всех накрывает тьма, и Хенджину кажется, что это конец. Такой странный и непостижимый. Страх окутывает с головой, он уже слышит приближающиеся сзади шаги, но тут Феликс щелкает кнопкой, и комнату озаряет светом фонарика. Звук шагов растворяется в новом гомоне. Чан роется в одной из коробок в углу, младший Ли старается светить ему и одновременно с тем освещать комнату, из-за чего поиски новой лампочки затягиваются. Хенджин непроизвольно сжимается весь, притягивая ноги к себе и обхватывая их руками. Минхо рядом смотрит внимательно и оказывается ближе, чем был раньше. Тепло. Хвану кажется, что он слышит мурчание, и оно успокаивает колотящееся где-то в горле сердце. Из глубины одной из коробок, к огромному облегчению Хенджина, Чан выуживает лампочку. Под непрекращающийся гомон Волк лезет на стол, стараясь не задеть ногами чашки с едой. Чанбин щёлкает выключателем, чтобы Чан мог безопасно выкрутить старую лампочку и поставить на её место новую. Под победный клич Джисона и Феликса Со освещает комнату мягким тёплым светом. Хенджин облегчённо выдыхает и незаметно для самого себя укладывает голову на чужое плечо. Кто-то включает граммофон, и комнату заполняет мелодичный вальс. Джисон с довольным видом выдёргивает с места Чонина и начинает его кружить. Хенджин чуть вздрагивает и, краснея, поднимает голову с плеча Минхо. Это так неловко, он совершенно не понимает, в какой момент уложил свою голову на такое тёплое и удобное плечо хёна. Чан поддаётся настроению Хана и утягивает шипящего и сопротивляющегося Минхо танцевать. Рядом с Хенджином садится Феликс. Они устроились у самой печки, положив туда пару пледов и одеяло. Ли улыбается, следя за танцующими, но быстро отвлекается, начиная щёлкать фонариком, то включая его, то выключая. От Хвана этот жест не укрывается, слишком в нём много нервозности. — Почему ты всегда носишь с собой фонарик? Феликс задумчиво крутит предмет в руках, подбирая слова. — Я освещаю им свой путь. Знаешь ведь, чужая душа — потёмки, а я беру и направляю на неё лучик света. И вот передо мной уже открытая чистая душа, готовая поделиться своими страхами и сокровенными мыслями, — Ли включает фонарик и наводит его на Хенджина. Хван смеётся тихо и укладывается виском на сложенные на коленях руки. Улыбается другу мягко и понимающе. Феликс зеркалит его эмоции, и кажется, они в комнате только вдвоём, отрезанные от остального мира. Хенджин протягивает руку, забирая фонарик и направляя его свет уже на самого Феликса. — А чего ты боишься? Феликс замирает на мгновение, в голове так и роятся мысли. Хенджин почти начинает видеть этот клубок запутанных частиц внутри друга. Ему так и хочется потянуть за одну из нитей, чтобы размотать весь этот хаос и придать ему хотя бы частичку порядка. — Я боюсь смерти, — Ли говорит тихо, так, чтобы его слышал только сидящий рядом Хван. — Знаешь, я каждый день вижу, каким образом могу умереть, — Феликс взгляд опускает и смотрит на яркий луч, всё ещё указывающий прямо на него, бьющий в самое сердце. — Иду по улице и ясно вижу, как с крыши срывается рекламный баннер и падает на меня. Или еду в автобусе, как обычно прокручиваю в голове, что нужно сделать по дороге домой, а потом возникает мысль: вот сейчас какой-нибудь водитель решит подрезать наш автобус, он перевернётся или врежется в ограждение, вокруг будет суматоха, кровь, кричащие люди. И я всегда вижу всё так ярко, словно это уже случилось. Чувствую боль от перелома или ссадин, слышу, как хрустит моя сломанная шея, ощущаю тепло вытекающей из раны крови. Хенджину становится не по себе от такого откровения. Феликс такой блестящий, как все собранные Хваном побрякушки. Вечно звенящий своими браслетами и серёжками, которых в ушах по меньшей мере пять пар. Ненавидящий дождь за то, что тот заслоняет людям свет. Ли никогда не приходит без цветов и какого-то барахла с мусорки. Постоянно носит контейнеры с вкусной выпечкой, врёт, что это приготовила мама, а не он сам. Но его регулярно выдаёт Чонин. Жмурится и открывает рот, чтобы поймать на язык вкусный лучик солнца. Жуёт цветы, которые сам же принёс, за что получает вечные нагоняи от Чанбина, который потом отпаивает его полисорбом или держит за волосы, чтобы тот избавился от попавших внутрь растений. Но Феликс верит, что если он съест как можно больше лепестков, то быстрее зацветёт сам. Всё это кажется чем-то ненормальным, странным, но Хенджин так не думает. Всё это Феликс, а смерть, которая так яростно пугает его, подкидывая всё новые и новые сценарии пыток, постоянно промахивается. Хенджину это знакомо, и потому становится ещё больнее. Хван выключает фонарик, и они обращают внимание на спорящих Чана и Чанбина. Чонина, который под шумок пытается выскользнуть из рук вездесущего Джисона. Минхо, который пьёт третью кружку кофе и слушает какую-то лекцию от Сынмина. Всё ещё громко играет музыка, и всё это кажется куда более настоящим и нормальным, чем дом, где поселились тишина и запах лекарств. Хенджину спокойно, и он позволяет себе прикрыть глаза, чтобы провалиться в один из самых глубоких и мягких, словно пушистые облака, снов.