Ведьмам с волками не по пути

      Как Урарака начала жалеть о спасении оборотня в первую же минуту после его пробуждения, так со временем это чувство не пропало. Наоборот, с каждым днём она жалела себя, свой бедный маленький домик, местных пауков и вообще о спасении Бакуго всё сильнее и сильнее. По крайней мере, так она говорила вслух.       Бакуго оказался несносным соседом. Она, конечно, знала, что характер её будущего нового знакомого будет далеко не мёд и не сахар — чайные листья предсказали ворчливость, угли рассказали о недоверчивости и прочих не самых положительных качествах. Да вот характер оказался не просто тяжёлым, а самым прескверным. Урарака за достаточно долгую жизнь встречала немало оборотней — все они были гордыми, порой заносчивыми и весьма вредными. Но Бакуго переплюнул их всех. Об этом она тоже напоминала.       Но некоторые вещи Очако утаивала. Например, то, что одиночество медленно сводило её с ума, как и ночные кошмары, которые почти перестали сниться с появлением в доме нового жильца, хоть Бакуго, как только стал чуть лучше себя чувствовать, чаще спал в сенях, сворачиваясь громадным сугробом возле выхода. Редких встреч со старыми знакомыми она чаще всего сама избегала, боясь подставить их. То ли паранойя, то ли истина — да вот только стоило ей покинуть лес, как кто-то начинал следить за ней. Может хотели завершить начатое, может хотели посмотреть, на кого ведьма их выведет. Без фамильяра её чутьё притупилось, да и с магией беды начались. Для обычной жизни-то хватало с лихвой, а случись чего?       Наводить Бакуго свои порядки в её доме Урарака почти не мешала, хотя и ругалась, боясь, что рана может открыться. Первое время даже пыталась использовать на оборотне магию, да вот только стоило ей обездвижить его, Бакуго разражался такой бранью, что её щёки алели, а уши вяли. А от заклинания молчания он так яростно вращал глазами и надувался, что Очако всё время казалось — сейчас взорвётся. Поэтому она позволяла ему наводить уборку, чинить мебель и готовить. Готовил оборотень, кстати, отменно, что казалось ей чем-то удивительным. Оборотни вполне могли питаться сырым мясом, но Бакуго знал множество блюд и каждый раз готовил что-то новое. Ведьма и не жаловалась. Её навыки готовки были на весьма среднем уровне, что тоже было достаточно удивительно — она легко могла сварить зелье и отвар любой сложности, а часть из них и вовсе придумала сама. А вот с едой не ладилось.       Урарака вполне могла и навести порядок дома — ей ничего не стоило починить покосившуюся ограду, поломанные ножки и дверцы, убрать пыль и паутины, да вот что-то тянула годами. Бакуго ворчал, гнал ведьму из дома, гремел мебелью и снова ворчал. «Хороший он мужик», — решила про себя Очако, улыбаясь.       Ей было чем заняться и вне дома. Уходя рано утром (по её меркам, а вот оборотень ворчал, что она всю жизнь проспит), ведьма большую часть дня проводила в лесах. Узнавала новости у деревьев — они шептались, передавали вести от сосен, что росли вдоль королевского тракта, от берёз на окраинах деревень, от прибрежных ив. Иногда деревья просили о помощи: то деревенские мальчишки обломали ветви, то какой-нибудь странник оставлял зарубы на стволах-телах. Иногда деревья несли весточки от далёких друзей — листья пели разными голосами: — Как ты, Очако? Здесь всё по-старому.       Тогда Урарака складывала губы в особой манере и насвистывала ответ. Иногда дневное время она проводила с Бакуго — брала старый гребень, шла с волком к реке и долго-долго вычёсывала жёсткую светлую шерсть. Такие посиделки оставляли после себя огромные кремовые облака на берегу, поэтому Очако всё сжигала, закрывая глаза, пока последняя искра не гасла. — Что это?       Бакуго раздражённо цокнул. — Пирог с земляникой, щекастая.       Не то чтобы ведьма не поняла. В домике пахло свежей выпечкой так, что текли слюнки. Просто такое казалось не в духе оборотня — готовить сладости, тем более с земляникой. Было ли это просто совпадением или он запомнил, как Очако сказала про свою любовь к этой ягоде, Урарака не знала, но ей вдруг стало очень тепло. Вспомнить, сколько лет прошло с тех пор, как она возвращалась домой в уют, не получалось. Она с нетерпением дождалась, пока Бакуго отрезал кусок (в воздухе тут же разошёлся яркий сладкий аромат от начинки) и взяла тарелку в руки.       Кацуки напряжённо следил за сменой эмоций на ведьмином лице, пока та пробовала пирог, и выдохнул, когда она расплылась в счастливейшей и довольной улыбке. — Это самый-пресамый вкусный пирог в моей жизни! Я не знаю, что ты туда добавил, но это невероятно. — Конечно, невероятно. Там мелисса и немного перца. Этот пирог готовил мой отец для мамки. Та ворчала, что он вместо охоты по ягоды ходит, но всегда была счастлива. Он и меня научил. Когда он… — Бакуго замолчал, понимая, что разговорился, да ещё и с глупой улыбкой на лице, и снова нахмурился. Заметила это и Очако. — Твой отец отлично готовит, — робко заметила ведьма. Как же ей захотелось увидеть ещё раз это выражение на лице Бакуго. Но тот стал ещё мрачнее. — Готовил. Когда он умер, старуха не проронила ни слезинки. Она была вожаком стаи, держала лицо. И я приготовил этот пирог для неё, когда до меня это дошло. Тогда я впервые увидел, как моя мать ревёт — взахлёб, как маленький ребёнок. Ай, ладно, — оборотень махнул рукой. — Дай хоть попробую.       Большим пальцем он снял каплю земляничного джема с уголка губ Урараки и слизнул. — Неплохо вышло. Чтобы не оставила ни крошки, круглолицая.       Густо покраснев, Очако закивала головой, хоть Бакуго уже развернулся к выходу, чтобы ведьма не заметила, как совершенно жалкий румянец залил его щёки.