Секрет Григория Волжского

Одним разом дело не ограничилось: Вильгельм, казалось, внезапно потерял все грани личного пространства. Он мог легко зайти к Грише в душ, с той же довольной ухмылкой усаживался у него на плечах, чтобы почитать утреннюю газету — хотя подобной привычки за ним раньше не было. Так же случайно Твангсте задевал Гришу буквально всегда. — Прости, — улыбается призрак и разводит руками. Но смотрит хищно. Гриша по горящим янтарным глазам читает столько… всего. Что следующий вдох у него как будто крадут, в горле сухо. Он только и может, что на Вильгельма смотреть, а тот лишь довольно хмыкает, подмигивает и улетает дальше. Но Гриши касается теперь при любом удобном и неудобном случае. Например, на собрании в управлении: Волжский с коллегами, книга в портфеле, а значит, и Вильгельм поблизости, хоть и стал невидимым. Невидимый-то он, это отлично. Его товарищи не видят, а сам призрак и толком Гриши коснуться в таком виде не может. Его пальцы бы через плоть прошли — но — Гриша холодок по спине чувствует и легко узнаёт. От того мурашки по коже. Гриша ёжится. — Товарищ Волжский? Вы что-то хотели сказать? — Никак нет, — отрицает и качает головой. — Я немного простыл вчера, поэтому мне холодно. — Вам стоит побольше заботиться о своём здоровье… Гриша не слушает, он куда-то в сторону зыркает, где-то около места, где, должно быть, довольно ухмыляется Вильгельм. Волжский со спинки стула пиджак снимает и надевает — ему вопросов не зададут, даже в ту жару и духоту, что царит сейчас в помещении. Заболел, значит, мёрзнет. Отличная отговорка. Мда, сказал бы кто Грише, что он даже в таких мелочах начнёт товарищам врать — ударил бы. А оно вон как повернулось. Вильгельм. Вильгельм ближе возвращается, но ничего особенного себе больше не позволяет. Так, прохладные ладони на плечи Гриши опускает и медленно разминает затёкшие мышцы. Это приятно и невероятно расслабляет, хотя напряжение от работы они… по-другому снимают. То, что между ними происходило, было: аморально, ненормально и унизительно для образцового советского гражданина, коим Гриша себя всегда считал. И в то же время слишком притягательно-сладко, чтобы от него отказаться. Его грязная тайна. Самый сокровенный секрет, к слову Вильгельм позволял себе и не только подобные выходки. — Идите-ка вы домой, товарищ Волжский. Без вас разберёмся с этим делом. Гриша хочет возразить — но Вильгельм скользит ладонями по его груди. И ведь, пока невидимый, Гриша не чувствует прикосновений, но этот холодок намекает. Обещает большее, а Волжский ведь отлично помнит, как ощущается то большее. Сглатывает. Встаёт и не спорит, на всякий случай портфелем прикрывается, хотя брюки ему особенно пока не жмут. Пока что. — … совсем Грише плохо, — доносится шепоток, когда он уже дверь закрывает. Алина, судя по голосу. — Может, его там ждут, — хмыкает Рахим. Ждут, конечно! Вильгельм не ждёт, это Гриша уже усвоил: ему нужно, он берёт. Впрочем- Твангсте проявляется на половину: теперь его могут заметить, но и коснуться Волжского он может. Касается. По плечам поглаживает, Гриша шаг ускоряет, по лестнице спешит- — Виль, — предостерегает он. Тот лишь тихонько мурлычет в ответ. Что-то на немецком, но так тихо, что Гриша никогда слов не разберёт. К слову, от обращения Вильгельм иногда вздрагивает. Они о том пытались поговорить, хотя как, Гриша пробовал ни один раз. Как и пробовал провести грани вокруг того, что между ними происходит. Они любовники? Вместе? Любит ли его Вильгельм? Тот всегда переводит тему, отвлекался, что Гриша ни разу и не сказал… Нет, для себя он уже всё понял. Смирился даже. Он любит Вильгельма. Точка. Вопрос оставался в том, кто для Твангсте он. А все сокровенные и аморальные вещи продолжались. В тот день Гриша домой вбежал, дверь на цепочку закрыл, но далеко не ушёл. В гостиной на диване. Вильгельм довольно ухмыляется, проявляется и усаживается у него на коленях. Он такой лёгкий, невесомый, прохладный, но всё же вполне реальный. Где-то на грани фантазии и настоящего, на грани нежности и страсти, желания и любви… На грани. На грани. Они по этой грани отчаянно ходят и не боятся. Гриша привыкает Вильгельма касаться. Потому что, каким бы реальным не становился Вильгельм, он мог в последний момент утратить контроль над своим телом, и пальцы Гриши проходили сквозь него. Всё же у призрака, а вернее полтергейста, сколько раз он на Гришу возмущался за подобное обращение! Так вот, у Вильгельма сил было не так уж и много, а подобные эскапады вытягивали их из него до последней капли. Что не останавливало его снова и снова Гришу откровенно соблазнять. Или Волжский сам уже?.. Ха. Потерялся. Вильгельма он любит. Точка. А вот кто Гриша для него — вопрос открытый. — Виль? Нам нужно поговорить- — Сейчас? — Тонкие брови выгибает и груди Волжского касается. Пуговички на рубашке лишь задевает, не расстёгивает, пальцами ниже ведёт и у края ремня останавливается. — Ты прав, — бурчит Гриша. Он прав. Вильгельм довольно хмыкает и проявляется до конца, на бёдрах у Гриши ёрзает, удобнее устраивается, ладонями по груди скользит. На контрасте его призрачной прохлады и разгорячённой кожи Гришу всегда ведёт сильнее. Смешно даже, может, ему всё это время того и не хватало? Но ощущения были бы совсем блёклые без калейдоскопа чувств, которые, оказывается, шли в придачу к новому сожителю. Рубашку Волжский сам расстёгивает и спешно в сторону отбрасывает, на диван обратно ложится — ему улыбки Вильгельма сейчас наградой. А тот жадный взгляд ловит и нарочито-медленно собственную одежду расстёгивает. Одна пуговичка. Вторая. Их всё ещё точно такое же количество, как вчера или позавчера — а Грише почему-то с каждым днём ждать всё невыносимей. Слишком медленно, тягучее желание по телу разливается, низ живота крутит. Пальцы мелко подрагивают от предвкушения. Янтарный взгляд плавится, а Гриша касается прохладного тела и оглаживает бёдра, Вильгельма ниже утягивает, к себе прижимает, но такой невесомый, на грани существования, что страшно на мгновение, что и не существует этого блондинистого наваждения вовсе. Нет. Вильгельм есть. Существует. Он губы облизывает и жилетку с себя стаскивает, пальцы Гриши всё же через его тело иногда проходят, но что-то от того Твангсте точно чувствует. Гриша замечал, как тот вздрагивает каждый раз, ровно так же, как и Вильгельм отлично понимает, до чего Волжского доводят даже самые невинные из его прикосновений. Их общее сумашествие. Их общая страсть. Жар и холод. И общая… любовь? Гриша не уверен, но когда Вильгельм целует так, то любые мысли из головы вылетают. Нежно, осторожно, вскоре и большим напором, а вот Гриша отвечает ему по-прежнему мягко. Вильгельм шипит, ноготками по его бокам проходится, наверное, будь он живым, оставлял бы много коротких царапин, а так ни следа. Гриша едва чувствует, только холодок, что каждый раз обжигает кожу. Каждый раз. Каждый раз как будто бы и всё так же — но каждый раз совершенно по-новому. — Позволишь? — ухмыляется. Вильгельм всегда спрашивает это разрешение, хотя оба отлично понимают, что оно Вильгельму не нужно. — Да, — всё равно продолжает отвечать Гриша. А Вильгельм невесомо целует его в губы последний раз и проникает в сознание: для обоих опыт новый. Просто в один момент Твангсте не удержался, пока контролировал руку Гриши, и случайно кувыркнулся и к нему в голову. Эффект был… был. Но у Вильгельма тогда силы закончились в тот же момент, если сейчас с него начать, шанс был- — … м, — Гриша тяжелей дышит. Ощущения неоднозначные, прохлада касается и поглаживает, кажется, сам его разум. Впечатления острые. Глаза заволакивает, так что к ширинке брюк Волжский тянется наощупь. Приспускает вместе с бельём, а Вильгельм в его сознании обосновывается и распаляет, фантазия у него получше будет, так что картинки абсолютно развратные- — G-gregor?.. Ха. Растерялся! Гриша самодовольно хмыкает, что у него получилось спесь одного нахального призрака сбить. Не ожидал? Правда, Волжский и сам не был уверен, но раз сработало — то нет причин останавливаться. — У нас сейчас один разум на двоих, — поясняет Гриша и ведёт пальцами по собственной плоти. Медленно. Сжимает у основания и обратно к головке. Подушечкой пальца касается, всё же запоминал он отлично, а Вильгельм никогда не скупился сделать ему более чем приятно. — Scheiße! Я ощущаю то же, что и ты, — выдыхает Вильгельм и глухо стонет. — А не наоборот ли? Вот они и поменялись ролями, хотя что-то Грише подсказывает, что ненадолго. Вильгельм его разум сейчас контролирует, а значит, и чувствует намного острее. Так что, по сути, Волжский касается себя, а кроет именно его любимое привидение. Вильгельм быстро оправляется. Новые картинки Грише подкидывает, как свои проклятые чёрные брюки стягивает и у него на коленях усаживается, пальцы сплетает и передвигает ладонь Гриши так, чтобы вместе их обхватил, направляет, вверх и вниз… Гриша тяжело дышит, но стоны сдерживает. Быстрее рукой двигает, плотнее кольцо пальцев сжимает — Вильгельм шипит и в спине прогибается, всем телом трётся, ласкается, стонет сначала глухо, но всё громче и громче. Его звуки Гришу только больше раззадоривают, они оба в их фантазии теряются. Слов не нужно, только шумные вздохи и тихие или звонкие стоны. Соседи? Да какие уже соседи, не до них, к тому же Гриша грань между воображением и реальностью теряет. Они так долго по ней ходили. Не стирают, нет. Гриша с этой грани просто-напросто прыгает, потому что хочет в их страсти затеряться, утонуть. Не позволяет – сам хочет, только того, а всё остальное теряет всякий смысл. Вильгельм. Только Вильгельм и остаётся. — Gregor, Gregor, — постанывает тот и мокро целует, их языки сплетает, свободной рукой обводит плечо и сжимает мышцы. Другой удерживает руку Гриши так, что они вместе ласкают их плоть- Разве что Гриша задаёт темп, за остатки реальности он чуть-чуть цепляется, хотя бы ради этого. Быстрее рукой ведёт, чего Вильгельм не ожидает и на крик срывается, а раз уж вторая рука у Гриши свободной в их общей фантазии осталась- — Гри-игор-рий, — выгибается Вильгельм и вжимается задницей в его ладонь. Потрогать вполне получается, а вот сжать уже сложнее. Прикосновение чувствуют оба, Вильгельм и вовсе уже потряхивает, а вот пальцы Гриши чувствуют лишь холодок призрачной кожи. Занятно. Отрезвляет. — У тебя в голове нет таких ощущений, — хрипит Вильгельм и снова целует. — Мне даже нечего тебе подкинуть, что, никогда не лапали мужиков за попу, Григорий? Смеётся, но на сиплые стоны сбивается, когда Гриша себя ещё быстрее трогает. — Я их ещё и никогда не целовал, но кто-то с этим отлично справляется, — поддерживает игру Волжский. Нет, тон как у Вильгельма у него не получается, но настрой близкий. Янтарные глаза горят так близко, манят. Зрачки расширились, что от расплавленной радужки почти ничего и не осталось. — Да так, — Вильгельм невинно этими своими янтарными глазами хлопает. — Нашёл у тебя в голове кое-что, — целует в подбородок, пальцами выше ведёт, поглаживает. — Поигрался, усилил и перевернул, как мне нужно. Хм. Гриша чуть голову поворачивает и его пальцы целует. Вильгельм мягко улыбается в ответ, но лишь на секунду — потом в глазах снова пляшут чёртики. Чертяга он сам, Волжский для себя решил, и не раз в том убеждается. Тот языком цокает. — Но вы ведь и женщин за попу не лапали, как так можно, товарищ Волжский? Хм. Вот и поняли, как это работает. Пускай и в воображении: Вильгельм мог передать ему любую картинку, а вот ощущения только те, которые Гриша когда-либо испытывал, что физически знал. Поэтому видит Гриша у себя на коленях Вильгельма в расстёгнутой рубашке, без брюк и нижнего белья, как две ладони их вместе ласкают — тоже видит. Ощущает по сути только свою руку, потому в таком качестве себя касался. Поцелуи Вильгельма от самых невинных до мокрых, развратных, таких горящих — их тоже не отчётливо, потому что глаза страсть заволакивает, но видит. Чувствует через призму своих прошлых, нет, те даже близко на сейчас не похожи, блёклые — губы Вильгельма же огнём обжигают, а он ведь и вовсе… холодный на самом деле. Чёрт, что с него возьмёшь! Они в ощущениях оба теряются. Вильгельм громко стонет и на крик срывается, Гриша тяжело дышит и хрипит… Ха… х… И в ладонь себе изливается, а воображение схлопывается, и Вильгельма оттуда вышвыривает — или он сам? Взгляд напротив вполне ошарашенный, его тело уже блёкнет, он сил потратил немало. Рот открывает, призраку дышать не нужно, но он дышит как будто по инерции, воздух ртом глотает, опомниться не может и на Гришу опускает- — Осторожней, — Волжский его поймать пытается, да бестолку. — Ох… Холод мёртвого тела Гришу хоть немного в чувство приводит, Вильгельм через него до пола и сквозь диван бухается. До соседей снизу, хорошо хоть не падает! Опомнился, обратно поднимается, снова через Гришу проходит, а тот вздрагивает. Отдышаться никак не может. Вильгельм сейчас… такой бледный. Над ним зависает и в черты лица всматривается, Гриша его внимательный взгляд кожей чувствует. — Вот… как-то так? — разводит руками Вильгельм и мягко улыбается. — Да, — легко соглашается Гриша. — Да… Он глаза закрывает, лишь пару минут, а потом пойдёт в душ. Но как же ему хочется Вильгельма обнять и никогда больше не отпускать…