Секрет Григория Волжского

Гриша резко просыпается и распахивает глаза. Не шумит, хочется судорожно глотать ртом воздух — но он того не делает. Нет привычки, а мысли есть. Мысли и, ахем, о кое-чём другом остаются, что за напасть такая! Теперь ему Вильгельм ещё и снится, а самое главное, снится совершенно правильно — во сне ни грамма фикции, ни капли фантазии и воображения. Гриша, как бодрствуя, предпочитает факты, так и во сне… В общем, всё в поезде было именно так, как ему только что снилось. — Ты в порядке? — настороженно спрашивает рядом Вильгельм. Он книгу откладывает, Гриша то слышит, и вот призрак уже у его спины, через плечо тянется в лицо заглянуть- — Приснилось что-то, — бурчит Гриша и тянет одеяло на голову. Не хватало, чтоб увидел. Блять. Одеяло теперь пятки не закрывает, но в том почти никакой беды. Хорошо хоть, что этот жест Вильгельма всегда отталкивает: он хотел было ближе подобраться. А Грише бы сейчас его рядом с собой не видеть. Или Твангсте будет спокойнее, если он раскрасневшийся нос сейчас не увидит. Слишком много вызывает вопросов, а что именно такого Грише снилось, что он так… реагирует. Чертовщина. Даже так… Гриша ноги вместе сжимает, вот напасть, сквозь землю бы провалиться за такие мысли! Напряжение внизу живота самобичевание немного охлаждает, как и внезапный пыл в лице. Мда. Вильгельм шуршит страницами совсем рядом. На кровати сидит. Гриша чуть голову поворачивает и краем глаза на него косится: сидит призрак идеально прямо, книгу листает, видимо, что-то интересное, раз даже призрачным пальцем по строкам водит. Гриша уголками губ улыбается, угодил, значит. Он ведь сам в философии ничего не смыслит: поначалу достал книги авторов, которых сам Вильгельм назвал — потом сам таскать начал, что раздобыть смог. К слову, Твангсте к советским авторам сначала с предубеждением отнёсся, а потом, вон, зачитывается. Но Гриша что-то отвлёкся. Последнее время с этим проклятым призраком всё чаще и чаще! Как работать в такой обстановке? Волжский в упор не понимает, что его задевает. Или отказывается понимать. Это его — Ты берёшь меня за живое, я кажется, упоминал, Gregor? Хм. Слово в слово ведь запомнил. И, нет, память, достойная разведчика, тут не при чём. Да, Гриша детали всего запоминал — как издержка профессии. Привык обращать внимание на всё, всегда быть начеку, поэтому и что разглядел Вильгельма до каждой чёрточки… В общем, тогда этому факту Гриша вообще никакого значения не придал. Ну может он описать Твангсте до каждого изгиба лица, до каждой родинки, а их, кстати, мало. Может, и что с того? Хех, не фоторобот же с привидения рисовать! Закончилось, или упрямо не заканчивается, всё тем, что Вильгельм Грише снился вполне реальный. Детально-проработанный, достоверный. Как и все их совместные воспоминания, которые Волжского никак не отпускали. А Вильгельм сидит себе рядом с ним на кровати да книгу читает. Ему невдомёк. Не замечает — а Грише всё больших сил стоит скрывать. Это неправильно. На каких мыслях он себя ловит — неправильно. Что о друге вдруг в таком ключе думает — неправильно, в конце концов! Вильгельм мёртв. Давно. Ох. Неправильно. Неправильно, неправильно, неправильно. Совершенно неправильно, но разум он будоражит. Потому что призраков не существует, а он есть. Потому что другого мужчину любить не стоит, а Гришу он так притягивает. Нельзя. Но как заманчиво. Потому что Вильгельм — он интересный. С какой стороны на него ни смотри: он интересный внешне, интересный внутренне, характером, знаниями, да Грише уже банально нравится даже тембр его голоса… Блять. Чертовщина с каждым днём всё хуже и хуже становится. Волжский вспомнить пытался, когда последний раз с ним такое было, да что-то не вышло. Какие-то чувства, какой-то интерес, лёгкая привязанность — они и близко не стояли к спектору эмоций, что последнее время Гришу терзают. Однобокие, неглубокие, такие мимолётные чувства, которые можно было легко придушить, чтобы от работы не отвлекали. Точно-точно, Гриша себе на этот раз напоминать устал. Он женат на своей работе. Точка. А Вильгельм его всё равно притягивает. Если бы один раз! Так нет же, Гриша себя на этих мыслях всё чаще и чаще ловит. Гриша всегда себе говорил, что с его работой жена бы с ума сошла от волнения, поэтому он любви не искал. А сейчас — как не вовремя! — вспоминает ещё, что и особенно не хотел искать-то. Вильгельм его сам нашёл. Его напасть, его проклятье, а самое главное — ведь Твангсте о Грише так никогда и думать не станет. Они ведь оба мужчины, это неправильно, а Вильгельм… он весь, вон, идеально правильный. Гриша всё же не выдерживает и на другой бок переворачивается, делает вид, что спит, но глаза лишь прикрыл, а сам Вильгельма разглядывает. Тот на звук от страниц оторвался, но уже увлечённо дальше читает. Значит, точно с этой книгой угадал, Волжский утром подглядит автора и другие его работы как-нибудь раздобудет. Книги по философии не особенно дефицитный товар, но найти их задача не из простых. Благо, работа связи обуславливает, и они помогают. Чер-тов-щи-на… Рубашка под горло застёгнута, жилет, пиджак. Ясно дело, призраку жарко быть не может, Гриша о другом задумывается впервые. На Вильгельме следов убийства совсем нет. Там, например, пятен крови на рубашке — нет, пулевых ранений не видно, шея разве что, её Волжский никогда не рассматривал. — Gregor? — Вильгельм глаза от книги поднимает. Чувствует. Что-то непростительно долго его Гриша разглядывает, но хотя бы в последней промелькнувшей мысли он может признаться. Не хотел лезть, но это лучше, чем вся правда, какие мысли ему в голову лезут, когда он на призрачного блондина смотрит. — Я не буду спрашивать, как именно тебя убили, — тихо говорит Гриша, — если ты не захочешь мне рассказать, но- Вильгельм плечами пожимает и книгу закрывает. — Почему не захочу? Если тебе интересно. Он ноги под себя поджимает и удобнее устраивается. Интересно, а Вильгельм вообще что-то чувствует, когда удобно сидит — неудобно там над полом завис? Потом спросит. — Меня в спину застрелили, — спокойно отвечает Вильгельм. — Но- — Вот, смотри, — Вильгельм подмигивает и легко снимает с себя пиджак. Не понял? Это он, получается, всегда мог?! — Жаркий день выдался, — продолжает Вильгельм как ни в чём не бывало. — Неприлично, признаю, — пауза, — а. Я имею в виду, для моей эпохи это было вопиющей вульгарностью так по улице ходить, но уже темнело, мне было жарко, я нёс пиджак в руке и шёл обычно безлюдной узкой улочкой. Вильгельм призрачный пиджак через руку перекидает и в воздух поднимается, спиной к Грише поворачивается. — Вон, смотри. В жилете небольшое отверстие, и правда, есть. Гриша садится на кровати, спешно проверяет, чтобы одеяло не съехало и продолжало скрывать его ниже пояса. Вильгельм пока расстёгивает и все маленькие пуговички жилета, он чёрный, на нём пятно крови не так заметно, как на белой рубашке под ним. Но. Хм. Выстрел есть. Рана, кажется, тоже. Но. Не ладится. Гриша руку протягивает, но она лишь сквозь Вильгельма проходит. Точно, он же полу-видимый, тогда его нельзя коснуться. Призрак, к слову, с интересом на него поглядывает, но точнее его выражение лица Гриша прочитать не может. Что его так позабавило? Твангсте — доволен, это точно. — А ты можешь… — задумчиво тянет Гриша и только потом осознаёт, что сейчас попросил. — Gregor-Gregor, — Вильгельм цокает языком и зависает напротив его лица. Слишком близко, кажется, не рассчитал шаги немного. — Так не терпится посмотреть на меня без рубашки? Он ухмыляется и подмигивает — а Гриша хмурится и отворачивается. Ладно, просто не выспался. — Забудь, — бурчит Волжский и натягивает одеяло. — Хм. Как ни странно, Вильгельм молчит и дальше, а вот Гриша долго не может уснуть. Дело не в том, что он сказал, так-то видеть другого мужчину без рубашки — это как раз нормально. Где-то летом у моря, например, или в раздевалке спортивного зала. Но то, каким тоном Вильгельм предложил… Мда. Пропал Гриша, раз уже тон выдумывает. Но сама тема покоя ему и утром не даёт. Он как раз за столом на кухне сидит, достал книгу-пустышку в обложке авторства Канта Э., камень достал и в руках вертит. Как и предполагал. Гриша ногтем окровавленный край ковыряет. — Григорий, — начинает Вильгельм, залетая в комнату, — ты… Видит сценку и замолкает. — Ты… зачем? Настораживается, а Гриша хмурится и поднимает голову. Камень из рук не выпускает, но окровавленной частью отворачивает. И как только оба раньше не заметили? Гриша о том не думал, а Вильгельм? Хотя… камень сам по себе красноватого, кирпичного оттенка, на нём запёкшаяся столетие назад кровь едва ли видна, может, и не кровь то вовсе, мало ли. В подвале банки были. На могиле, может, чего ещё. — Сними рубашку. Вильгельм замирает и только быстро моргает — но уже широко улыбается- — Если я прав, у меня для тебя плохие новости. Ухмылка с лица призрака исчезает. Нет, он продолжает раздеваться, сколько же в его одежде маленьких пуговичек, но на Гришу поглядывает исключительно серьёзно. Он худощавый, как Волжский и предполагал. И кожа сейчас просвечивает совсем чуть-чуть, Вильгельм самую сложную свою осязаемую форму принимает. Он всё равно очень бледный. Рёбра не торчат, но наощупь пересчитать легко можно. Так. Внимание. Гриша жестом показывает ему повернуться и разглядывает спину. Точно. — Смотри, — тихо говорит он Вильгельму. — У тебя ранение, — указывает, но не касается, — по касательной прошло. — И? — Внутренние органы зацепило, да, тебе было бы больно, да. — Гриша медлит. — Но от такого не умирают. Вильгельм было рот открывает. — От потери крови в твой век, может быть. Но ты бы умирал несколько часов. Пять, шесть, например. — Выразительный взгляд. — Ты умирал столько часов? Твангсте мрачнеет с каждой секундой и головой качает. –Nein (*Нет). Мда. Гриша камень из рук так и не выпустил, но теперь углом к Вильгельму поворачивает. — На нём тоже кровь есть, ты уверен- Замолкает. По взгляду Вильгельма понимает, что прощупывать себе макушку он как-то не додумывался. Он ведь мёртв, наверное, не болит совсем. Кровь? А что кровь? Он призрак, их существовать не должно, а Вильгельм вот был — а Гришу вдруг заботит, что у того крови на затылке нет? На рубашке, вон, тоже намного меньше, чем должно быть. По той же логике на затылке будет синяк- — Ай… — морщится Вильгельм. — Больно? — N-nein, (*нет) — головой качает, а вот к Грише оборачивается с таким несчастным видом. — Кажется, нашёл. Гриша камень в руках рассматривает. Получается… плохо. Мягко сказано. — Хочешь сказать, в меня стреляли какие-то дилетанты, — Вильгельм начинает тихо, но с каждым словом набирает обороты, — не попали, после чего ударили по голове и добили каким-то камнем?! Да. Гриша ничего не говорит и не двигается, но Вильгельм и так понимает. — … а потом этот же камень ещё и в мою могилу положили? Гриша руками разводит, а призрак про одежду забывает и на пол прям так оседает. Рубашку и жилет роняет рядом. — Может, следы заметали, — предполагает Гриша. — В сторону отбросили, или спрятали наоборот, или, например, рядом лавочка какая была и они туда его подбросили. Так, что ещё? На самом деле, вариантов много: ведь Вильгельм ничего из того не помнит и видеть уже не мог. Самый неприятный, который на ум приходит: это что его убил некто, кого Вильгельм знал. И этот некто камень взял, когда расследование свернули за отсутсвие свидетеля, заказали ему могилку, похоронили, камень этот туда использовали, чтобы улику навсегда скрыть… Какой-то дешевый западный роман получается. Гриша такое не читал, товарищи изъяли как-то и долго смеялись. — Nun gut (*Ладно), — отмахивается вдруг Вильгельм. — Зато теперь понятно, почему именно этот камень, а не какой другой с моей могилы. Натянуто улыбается. Но. Гриша головой качает, камень прячет обратно в муляж книги, а сам садится рядом с Вильгельмом. На пол, да и что с того? Руку протягивает, жестом показывая, что обнял бы его, да призрак расстроился и принял совсем неосязаемую форму. Вильгельм уголком губ улыбается и становится чуточку чётче. Прохладой от него веет, но она вполне приятная даже. Холодок по коже, и всё. Они так и сидят до звонка в дверь. Вильгельм на кипе своей призрачной одежды, и Гриша рядом с ним, обнимает его за плечи… Второй раз звонят настойчивей.