Секрет Григория Волжского

Это началось ещё в поезде. Вильгельм ничего не имел в виду, праздное любопытство — всего-то. Гриша о себе не рассказывал, а вот Вильгельма про него самого едва ли не допросил: когда родился, в какой семье, где учился и как потом в университет устроился. Твангсте отвечал охотно, легко улыбался, разве что темы его гибели они не коснулись. Гриша попробовал разговор о его жизни продолжить, но собеседник поморщился и сменил тему. Гриша успевает прокрутить в голове самое начало того дня, воспоминания всплывают перед глазами яркими картинками, и вот он уже проваливается в сон… — Григорий, скажите, — после долгого молчания спрашивает Вильгельм и подлетает ближе. Над столиком зависает. Так уж сложилось, что эту часть пути они ехали одни. Другие пассажиры садились в поезд и высаживались раньше конечной, после, наверняка, появятся новые попутчики, но пока они одни. — Я не заметил на вас кольца, у вас есть жена? Вопрос застаёт Гришу врасплох. Во-первых, в очередной раз с толку сбивает это «вы» — Вильгельм то переходил на «ты», то снова вы-кал. Волжский бы даже на трудность перевода подумал, если бы не знал наверняка: в немецком есть как вы, так и ты — поэтому освоить обращения в русском для Вильгельма не составило бы труда. Да и к чему вдруг спросил? Скорее всего, ни к чему. Интересно стало человеку. — Нет. Гриша ничего не добавляет. Нет и нет, над ним товарищи иногда подшучивали, особенно Рахим, но что ж, за то они своё получили. Нет, без рукоприкладства, обычно одного взгляда хватает, чтобы подобные шуточки пресечь. Вильгельм почему-то уголком губ ухмыляется, но на этот счёт ничего не говорит. Разве что ближе подаётся, он на стол как будто бы облокачивается и нависает через него ближе к Грише. — Любовница? Невеста, любимая? Гриша хмурится, но пристальный взгляд удерживает. Надо же, они как раз через поля едут, день солнечный, поэтому в вагоне очень светло. Вильгельм полувидимый, и в нём причудливо играет свет. Наверное, стоило бы сказать жутковато, но Гриша в том ничего страшного не находит. Наоборот. Завораживает? А ещё он впервые может Вильгельма чуть более в цвете обычного призрачного оттенка рассмотреть. Например, что волосы у того были светлые — Гриша раньше догадался. И что носил он строгую белую рубашку под чёрный жилет и чёрные брюки — тоже. Глаза же замечает впервые: они… жёлтые? Нет, темнее. Не оранжевые, не уж тем более красные. Хм. Янтарные? Помнится, в Калининграде активно начали развивать именно эту промышленность, вот как раз на один из оттенков этого камня глаза Вильгельма и походили. Гриша поздно понимает, что засмотрелся — но Вильгельм продолжает молчать и лишь выжидающе смотрит и мягко улыбается. — С чего такое любопытство? — спрашивает Гриша. — Интересно стало, — невозмутимо отвечает Вильгельм. Значит, всё же просто интересно. Логично, ведь ему теперь в квартире Гриши обитать, или пока сам призрак так думает. Не сказал ему Волжский, что собирается с собой брать на работу и задания. Ради безопасности соседей. Вильгельм языком цокает и подлетает ближе. Зависает рядом с Гришей, как будто бы присел на койку. — Как такого видного мужчину и никто не ждет? — тише замечает он. Да и странно было бы говорить громко, когда они так близко. — Она, должно быть, волнуется. — Нет. Вильгельм двигается ещё ближе и кладёт ему руку на плечо. Очень дружеский жест, Гриша не вздрагивает, но ощущения не привычные. Призрак его раньше касался, но вскользь или недолго, а тут становится более видимым и опускает всю ладонь на его плечо. На человеческую руку похоже, холодную разве что — а вот давление ощущается, наверное, в половину меньше. Всё равно ощутимо, как будто его легонько трогают, хотя видит Гриша не соответствующую тому картинку. Занятно. — И то верно, — продолжает Вильгельм, он и не заметил заминки собеседника, — волнение лишь чувство беспокойство и тревоги- — Не ждёт меня никто, — прерывает Гриша. — Совсем никто. — Плечами пожимает, его не особенно огорчало. — Товарищи по службе и руководство ждёт донесений и раскрытое дело. Друзья будут рады, что пока живой. Но я женат на своей работе. Точка. Ему кажется, или Вильгельм ближе наклонился? — … душевного возбуждения? К чему это он? Призрак вдруг чуть подаётся наверх, легко ему делать такие кульбиты! , и зависает над плечом Гриши так, что может опустить обе ладони ему на плечи. Что, собственно говоря, и делает. — То-то вы так напряжены, — задумчиво замечает он. Призрачные руки чуть сжимают напряжённые мышцы. Вильгельм проходится от суставов ближе к шее, сжимает, разминает. Да, по-прежнему вполовину меньше ощущения, чем если бы это делал человек — но у Гриши плечи настолько устали, что и так с лихвой хватает. Он глаза прикрывает. К тому же… Знает, что ли? Вполне возможно, так хорошо угадывать каждую точку, которую стоит размять, у него бы просто не получилось. И вдруг- Прохлада щеки касается — Гриша глаза распахивает, голову поворачивается и утыкается буквально в носом в призрачную щёку Вильгельма. Тот ему голову на плечо положил?! — Ты что творишь? — шипит Волжский и пробует оттолкнуть. Вильгельм лишь хмыкает и становится полу-видимым, Гриша его снова тронуть не может — как и сам призрак больше не касается его. Остаётся в сторону отсесть. — Я? — Вильгельм руками разводит и невинно глазами хлопает. — Ровным счётом ничего. — Перестань паясничать, что мне мешает выбросить тебя с поезда? — Выразительный взгляд на чемодан, где среди вещей спрятан камень. Вильгельм ни секунды не сомневается. Если он блефует, то делает это превосходно. — Превосходный вид, — указывает на окно, поля, и правда, впечатляют, какой урожай колхозы соберут, — свежий воздух, право, если вы меня оставите здесь, я буду рад созерцать природу вечно. Гриша щурится и фыркает. Сейчас выведет его на чистую воду. — Здесь людей не бывает. — Так даже намного лучше! — улыбается Вильгельм. — Мне казалось, — Гриша прищуривается ещё уже и мерит собеседника взглядом, — что ты любишь их пугать. Тот и глазом не ведёт. — Исключительно когда мне скучно. Хм. — А здесь тебе скучно не будет? Гриша на однообразный пейзаж окном указывает, Вильгельм даже поворачивается и задумчиво в бескрайние поля всматривается. Обдумывает или нет? — Nein (*Нет). Поворачивается обратно к Грише лицом. Ближе двигается, они ведь так и «сидят» на одной койке. В одном полу-пустом вагоне поезда, что движется на Москву. Колёса размеренно стучат. Вильгельм наклоняется ближе, и ещё ближе к его лицу и заглядывает в глаза. Чуть голову наклоняет. Что там только нашёл? — Григорий, — тянет почему-то с более сильным акцентом, чем раньше. Все «р» совсем немецкие стали. — Вам никогда не говорили, что у вас глаза наиболее примечательного цвета? Обычные. — Не удосужились, — бурчит Гриша и резко отворачивается. Заметил? Свет интересно играл, вот Волжский тогда и засмотрелся на его глаза. Если теперь Вильгельм думает за его счёт по этому поводу развлекаться — то это он зря. Призрак, или кто он там, полтергейст — слово-то какое! На другую сторону койки перелетает, что Гриша, хоть и отвернулся, да снова в него лицом утыкается. Твангсте же самодовольно ухмыляется и хмыкает. — Я бы говорил вам каждый день, увы, у меня больше нет физического тела- Ближе. Ещё ближе наклоняется. Носом мог бы щеки Гриши коснуться, если бы только стал совсем видимым. Призрачную руку опускает на койку, но кладёт поверх ладони Гриши. Янтарный. Солнечные лучи купе заполняют, и Вильгельм как будто весь светится. Яркий. Завораживающая игра света и тени. Но вот глаза… янтарные глаза притягивают. Чертовщина. Гриша шумно выдыхает, резко встаёт и выходит в коридор. В туалет или до тамбура? Да какая разница, но лучше до тамбура — там хоть голову проветрит. Прийдёт же такое на ум! Ещё и в адрес другого мужчины! Брось, брось! У гражданки какой-нибудь глаза будут красивые, пускай Грише такого раньше и никому сказать не хотелось. Да, вон, хоть у проводницы глаза красивые, как её лицо там вообще выглядело- Гриша спешит прочь, а Вильгельм нагло ухмыляется ему вслед. Волжский спиной чувствует. — Ты берёшь меня за живое, — бросает вслед, — я кажется, упоминал, Gregor-r?