Секрет Григория Волжского

— … что думаешь, Gregor? Гриша моргает. Опять он задумался, пока Вильгельм говорил, теперь выкручивайся. Но собеседник как-то по одним глазам угадывает, ведь Гриша всегда контролирует своё выражение лица. Это качество одновременно и поражает, в хорошем смысле, и настораживает, в плохом. Возможно, Вильгельм всего лишь слишком внимательно за ним смотрит? Привык. Выучил. Они три месяца, считай, вместе живут: один ещё в доме номер три, ещё два — то в квартире у Гриши, то на очередном задании. где бы то ни было. Вильгельм лишь привычно хмыкает и отмахивается, мол, прослушал и ладно. Грише неудобно, что он так к речам нового друга относится, но ничего поделать не может. Во-первых, рассуждает Вильгельм всегда о чём-то таком слишком отдалённом от жизни. Философия — да не понимает её Гриша. Но слушать Твангсте приятно. Вот именно слушать — со слышать выходили некоторые проблемы. А ещё тот, когда говорит, обычно зависает, как будто бы садится на стул напротив, если на кухне за столом, или на диван рядом с Гришей, если в комнате. Так вот. Вильгельм лишь «как будто» сидит. На самом деле, он зависает над мебелью в форме более привычной — полупрозрачной — и, оказывается, простой для него самого. Так что через мебель Вильгельм рано или поздно начинает просачиваться. В чём проблема? Например, он оказывается ближе к Грише, и сам того не замечает. Гриша замечает. Поэтому это уже его проблема. Ведь это Гриша всё чаще ловит себя на одних и тех же мыслях. Сами по себе мысли были вполне приемлемы. Интерес. Привязанность. Забота. И- Гриша слишком резко руку на стол опускает, что Вильгельм от звука вздрагивает, замечает, что на локтях через весь стол к лицу Гриши растянулся — и спешно отлетает обратно на место. Мысли. Сами по себе они были бы допустимы, если бы Гриша думал их в отношении какой-то гражданки, а не мёртвого как двести лет немца! Причём Волжский и сам решить не может, что именно в этом описании самая большая проблема. — Извини, я что-то устал, — тихо говорит Гриша и трёт переносицу. Встаёт, машет. — Я спать пойду, спокойной ночи. Вильгельм кивает. Ему спать не нужно, но Гриша достал ему не мало книг, чтобы было чем заняться. И не трогать его соседей — упрямо говорил Волжский сам себе. Хотя в том сомневается всё чаще. Чтобы Вильгельм не скучал? Скорее да. Хм. Гриша в кровать ложится, но сон, разумеется, не идёт. Он спать не хотел, только остаться одному и всё хорошенько взвесить. Ему нужно подумать. Для начала: Вильгельм тоже мужчина. Что проблема само по себе. Потому что так неправильно. Потому что так нельзя. Во-вторых, Вильгельм — мёртв. Это тоже неоспоримый факт, с которым Гриша ничего поделать не может. Его убили. К слову, тот так и не рассказал как или за что. Обмолвился, мол, не умер сам, а именно убили. Но Гриша не настаивал, вдруг Вильгельму вспоминать тяжело. Так вот. Гриша вздыхает и насильно глаза закрывает. На кухне Вильгельм что-то делает, брякает посуда. Он полтергейст — как настаивал сам — будь привидением предметов бы не смог касаться. Он же вполне легко их поднимает, передвигает. Так что… касаться, пускай и не в самом привычно понимании, именно касаться друг друга они могут. Тут проще. В-третих, а хочет ли Вильгельм его вообще касаться? Вопрос отличный, и Гриша приходил к разным выводам. То — да, то — нет. Потому что сколько можно случайно забываться и оказываться так близко? Или можно? В-четвёртых, Вильгельм конца 18 века рождения, это 1790-е годы, то есть ему вторая сотня лет. Но здесь в противовес напоминает себе Гриша, что Вильгельму было 29, когда его убили. Плюс двадцать лет в доме номер три, итого: ему не двести лет, а всего лишь 49. Что всё равно в два раза старше Гриши, это минус. Дальше? Что там ещё было? Немец? Тут не особенно страшно, хотя Гриша их не жалует. Войны он помнить не мог, он 1946 года рождения. Но разрушения после видел собственными глазами, так что некоторой неприязнью не мог не пропитаться. С другой стороны, неправильно ненавидеть всех и каждого некой национальности только потому, что их страна когда-то сделала что-то очень плохое. Вильгельм и вовсе не при чём: он спал. Умер на век раньше. Так что… Гриша на другой бок переворачивается. Да ничего у него не получалось! Никогда не страдал нерешительностью, и тут на тебе! Он беззвучно вздыхает и глаза не открывает, когда знакомую прохладу чувствует. Занятно, но уже знает, что уснёт быстрее. Занятно, как и не понимает, что в том Вильгельму. Например, Грише спится спокойнее, потому что он понимает, что рядом есть кто-то, кто точно не спит. И смотрит, а значит, Гриша в полной безопасности. За свою недлинную карьеру в КГБ, он достаточно врагов успел нажить. Когда кто-то рядом, Грише спокойнее. А Вильгельм? Он тихонько страницами очередного талмуда шелестит, этот звук ещё и убаюкивает Гришу. Но что с того Вильгельму, если призрак сидит на второй половине кровати каждую ночь?..