Темная сторона эрури

Леви так и не понял, почему позволил этому случиться. У него всегда были железные правила: не трахайся с теми, с кем работаешь, не трахайся с женатыми, не трахайся с мужиками в десять раз красивее тебя. Так что когда Эрвин Смит, воплощавший в себе все три запрета, вжал его в слишком мягкую гостиничную кровать, он сопротивлялся. Он сказал Эрвину Смиту, горячему, невероятному, чертовски красивому Эрвину Смиту, что так нельзя, что он женат, что, если об этом узнают… И все же он позволил себя раздеть, поцеловать, послушно раздвинул ноги и закинул их повыше. Это случилось, когда сенатор округа Трост Эрвин Смит (сорок три года, женат на бывшей однокласснице, детей нет) взял с собой своего помощника и секретаря Леви Аккермана (двадцать шесть лет, холост, в романтических отношениях с женщинами замечен не был) на конференцию в Митре. Обсуждались природоохранные законы, и было очень скучно. Вечером Эрвин предложил выпить по стакану скотча перед сном. Леви получил должность помощника и секретаря почти случайно: его мать работала в сенате стенографисткой и, узнав, что новый сенатор ищет помощника, посоветовала ему обратить внимание на «очень способного мальчика». Вряд ли она полагала, что сенатор Смит поймет ее так буквально. Леви ничего ей не рассказывал. Ни про влажные взгляды начальника, которыми он окидывал своего секретаря с головы до ног, от которых Леви становилось так неловко, что хотелось спрятаться куда-нибудь. Ни о том, что он сам мечтал, чтобы Смит отымел его прямо на столе в своем рабочем кабинете. Леви запрещал себе даже думать… Эрвин Смит — его начальник, он давно и счастливо женат, и уж точно Леви по сравнению с ним просто страшненький мальчишка. Несмотря на свой возраст, который казался Леви чуть не глубокой старостью, Эрвин Смит выглядел великолепно. Высокий, сложенный, как Аполлон, с ясными голубыми глазами, не потерявший ни стройности фигуры, ни густых волос, он ослепил Леви своим великолепием при первой же встрече. До той ночи в Митре Леви и не думал, что Эрвин решится распускать руки. Самая большая вольность, которую он себе позволял, — окинуть Леви влажным взглядом. Он никогда не говорил чего-то двусмысленного, никогда не давал Леви понять, что заинтересован в нем как в мужчине. Когда, оказавшись с Леви в номере наедине, Эрвин властно обнял его за пояс и рухнул с ним на кровать, это стало сюрпризом. Леви не думал, что до этого и правда дойдет. Они трахались пару раз в месяц. Эрвин под разными предлогами уезжал из Троста и брал Леви с собой. Как-то, грубо толкаясь Леви в рот, Эрвин вроде как в шутку сказал: «Теперь я должен повысить тебе зарплату». Леви обиделся. «Я тебе не шлюха!» — сказал он, оторвавшись от своего занятия. Эрвин начал извиняться за глупую шутку. Но зарплату Леви он и правда повысил. Леви, впрочем, тратил мало и всю прибавку откладывал на будущее. Эрвин заботился о Леви. Он дарил ему подарки: часы, галстуки, туалетную воду, отрез дорогой ткани на костюм. Он говорил, что его помощник и секретарь должен хорошо выглядеть. Но Леви все равно было противно: он знал, что Эрвин покупает свое право на его тело. Это самое тело Эрвин имел так, как ему хотелось, не считаясь с желаниями Леви. Ему явно нравилось, что Леви поддается ему, даже если не хочет, что он боится потерять работу… Или что он там еще думал. Леви видел, как у Эрвина загораются глаза, стоит ему только дернуться, попытаться воспротивиться. Если Леви сопротивлялся всерьез, то в ход шли веревки и ремни. Еще Эрвин говорил, что его помощник и секретарь должен быть хорошо образован, и брал Леви с собой в театр, на какие-то научные лекции, давал ему читать книги. Он таскал Леви с собой на благотворительные вечера, конференции, открытия выставок, куда его приглашали. В тот раз это была выставка какого-то модного художника. Леви не разбирался в искусстве, но ему нравилось рассматривать картины. Пока Эрвин разговаривал со всякими важными шишками и представителями богемы, Леви стоял у огромного полотна: красные и белые полосы, смутные человеческие фигуры. Леви это напоминало о человеческой жестокости. Уж больно красный походил на кровь. Рядом с ним встал незнакомец. Леви быстро окинул его взглядом. Хороший костюм, очки в тонкой оправе, борода, волосы светлые, но оттенок не такой, как у Эрвина. Он потом вспомнил, что видел этого типа в сенате. Он как-то громко ругался со Смитом, а потом вышел из его кабинета и громко хлопнул дверью, напугав девочек в приемной. — Красивая картина, правда? — сказал незнакомец и продолжил, не дожидаясь ответа: — Художник — мой брат. — Цвет красивый, — равнодушно отозвался Леви. Он уже хотел отойти в сторону, но увидел, что Эрвин говорит с высокой брюнеткой в длинном черном платье. Леви узнал законную супругу своего начальника — Мари Смит. Ему стало неприятно. Если бы его спросили, любит ли он Эрвина, он бы ответил, что нет. Спрашивать, впрочем, было некому. Но к жене Леви ревновал. Еще он иногда гадал, обращался ли Эрвин с ней постели так же, как со своим любовником. Леви каждый раз проклинал себя за слабость и клялся, что в следующий раз просто даст Эрвину в морду, съездит ногой по яйцам. Сделает хоть что-нибудь. Но стоило Эрвину притянуть его к себе, как вся решимость Леви испарялась. Эрвин всегда был груб и властен с ним. Он просто брал Леви так, как хотел, когда хотел, и не считал нужным спрашивать разрешения. С женой он обращается так же? Она тоже потом лежит на животе, потому что не может встать? Ей он тоже в шутку поднимает зарплату? Если поначалу Леви ещё имел какие-то иллюзии, то теперь, два года спустя, он понимал, что нужен Эрвину именно как игрушка. Наверное, когда тебе за сорок, твоему самолюбию очень льстит, что ты спишь с молодым парнем, даже если он выглядит и вполовину не таким красивым, как ты. Но на чувства парня тебе при этом всем абсолютно плевать. Леви как-то заикнулся, что может уйти и все прекратить, и Эрвин только рассмеялся, потом шлепнул его по голой заднице и велел встать в коленно-локтевую. Леви отвлекся от своих мыслей: незнакомец взял его за локоть и наклонился к нему. — Меня зовут Зик Йегер, — шепотом сказал он. — А тебя — Леви Аккерман. Мы виделись в сенате пару раз, хоть и не разговаривали. И я знаю, с кем ты спишь. Если захочешь поговорить об этом, приходи завтра в кафе напротив галереи. — Зачем? — тупо спросил Леви и автоматически взял протянутую визитку. — У меня есть деловое предложение. — Ясно. Догадки Леви оказались верными: под сенатора Смита давно копали, и последней каплей должен был стать компромат, который мог предоставить Леви. Зик помешивал ложкой чай, и от звона Леви морщился. — Смит многим как кость в горле. Ну и его моральный облик… Тебе ли не знать? — Зик плотоядно усмехнулся. — Могу поспорить, что он заставил тебя с ним спать. Не думай, не ты первый. Потом ты ему надоешь, и он ушлет тебя куда подальше. А я мог бы обеспечить тебе безбедную старость. Если ты мне поможешь утопить Смита раз и навсегда. Такого скандала ему не простят. Леви вскинул на него взгляд и спросил: — И сколько же, по-твоему, стоит утопленный Смит? *** Леви сказал, что у него есть фотографии, что он может дать показания в суде, сказать, что Смит насиловал его почти два года. Рассказать, что он грозился уволить Леви и его мать в случае разрыва. Он скажет, что Эрвин Смит — извращенец. Он скажет что угодно, подтвердит все догадки Зика и принесет доказательства. Но деньги Леви потребовал вперед. И только наличными. Зик выполнил условие. Леви пообещал все принести через два дня: фотографии, видео, собственную исповедь в печатном виде. Только через два дня Леви Аккермана уже не было в Тросте. Ни Эрвин Смит, ни мать Леви, ни его немногочисленные друзья не знали, где он. Зик вырвал клок волос из бороды, но найти беглеца так и не смог. Леви взял деньги и поехал на вокзал. Купил билет до Каранеса. Потом поехал на второй вокзал и там взял билет до Митры и еще до двух маленьких городков на севере. Поздно ночью он вызвал такси и доехал до окраины города. Там он сел на пригородную электричку и сошел, не доехав до конечной. Вот так, на перекладных, он добрался до портового города и нанялся на корабль, идущий в Восточные земли. Леви не любил Эрвина Смита, но подставлять его тоже не хотел. И он решил, что лучше оставить эту банку с пауками. Раз уж Зик Йегер был так добр, что решил обеспечить ему безбедную старость, грех было не воспользоваться таким предложением.