Темная сторона эрури

Боль. Пожалуй, это все, что чувствовал Эрвин. Ноги будто телегой переехало. Впрочем, не «будто». Только не телегой, а Леви. Обещания свои капитан всегда выполнял. Сказал, что не пустит Эрвина в Шиганшину, что сломает ему ноги, — так и сделал. Теперь Эрвин лежал на кровати и мог только чуть слышно постанывать от боли. Жаловаться вслух он себе не позволял. Он все еще командор. Пока еще командор. Когда он немного привык к боли и смирился с ней, мучить стало другое — отсутствие новостей. Он слышал — сестры милосердия, что ухаживали за ним (по официальной версии, командор упал с лошади), разговаривали, когда думали, что он спит, — что корпус вернулся с победой (если можно считать победой потерю почти всего личного состава) и что Леви тяжело ранен. Эрвин меньше всего хотелось видеть Леви раненым. Это было бы слишком тяжело. Леви должен быть сильным, целым и ничего не бояться. Это залог если и не побед, то некой стабильности. За годы, что они провели вместе, Эрвин привык к Леви, как привыкают к ноге или руке. Он был, и на этом держалось хрупкое душевное здоровье Эрвина. Ранение Леви во время погони за Женской особью напугало Эрвина больше, чем — потом — потеря собственной руки. Без руки он научится обходиться, а без Леви нет. Эрвин пытался вспомнить, когда это началось: когда страх перед Леви заменил страх его потерять, остаться без его помощи? Леви пытался его убить. Несколько раз. О первом, во время той роковой экспедиции, Эрвин вынужден был написать в отчете: слишком много было свидетелей, чтобы скрыть это дело. Потом Леви предпринимал попытки более тихие. Яд в чае. Стилет, скользнувший под куртку. Якобы случайное ранение лезвием. Сломанный привод. Эрвин начал бояться за свою жизнь. Леви был опасен. Не как титан, которого хотя бы видишь и слышишь, а как змея, которая прячется в лагере ночью и вылезает в самый неподходящий момент. Эрвин не знал, как спастись от бывшего бандита, и не придумал ничего лучше, чем затащить его в постель. На Леви это подействовало, и он окружил Эрвина заботой, иногда чересчур навязчивой. Постепенно Эрвин так привык к этому, к постоянному присутствию Леви рядом, что разучился обходиться без него. Теперь Леви тяжело ранен. Наивные сестры и врачи думали, что Эрвин ничего не знал, скрывали это от него. Ему очень хотелось узнать, что именно случилось, но пока он мог только лежать… Леви был аккуратен, но не настолько, чтобы Эрвин не мучился от боли. Лекарств, которые могли бы облегчить его мучения, и в лучшие времена не хватало, так что он мужественно терпел. Примерно через неделю в госпитале он не выдержал и попросил сестру милосердия позвать Леви. Она как-то странно улыбнулась и пообещала узнать, можно ли ему принимать посетителей. На следующий день он напомнил ей о своей просьбе, но она только пробормотала что-то невнятное. Еще через день пришла Ханджи. Он видел ее последний раз до битвы. Ее лицо теперь пересекала черная повязка, одна рука была забинтована. — Ну, как ты тут, хромоножка? — спросила она нарочито весело. И Эрвин сразу понял. Понял по ее тону, по кривой улыбке. Леви больше не придет. Леви умер. Или ранен настолько тяжело, что больше никогда не встанет. Эрвин почувствовал, как по спине пробежал мороз. — Леви, — сказал он, облизав губы. — Где он? — Он… — Ханджи замялась… — Видишь ли… Он… Его ранили… И… — И? — Эрвин попытался сесть, тело тут же пронзило болью, но он кое-как устроился на подушках и посмотрел Ханджи в лицо. — Он жив? Ханджи вздохнула и тяжело опустилась на стул. — Мы пытались… Но внутренние органы… Мы остановили кровь, зашили что могли, но… Эрвин почувствовал, что во рту вдруг стало очень сухо, зато глаза стали мокрыми. — Когда? — спросил он. — Четыре дня назад. Мне жаль, Эрвин… Эрвин отвернулся. Он несколько раз глубоко вздохнул. — Почему мне не говорили, что он ранен? — Я не хотела тебя огорчать, пока ты болен… — Вы… Вы даже не дали мне его увидеть, попрощаться. Врач говорит, я проваляюсь ещё недели три. Ты все это время надеялась скрывать от меня его смерть? Мы даже не попрощались… Он моргнул несколько раз, прогоняя слезы, но они и не думали останавливаться. Ханджи села к нему на кровать и осторожно коснулась подрагивающего плеча. — Мне жаль, Эрвин. Правда. Он… Он даже в сознание не пришел. Когда мы его нашли, там уже и Леви-то не осталось. Я его прямо там сшивала из лоскутов практически. Просто чтобы было, что хоронить. Эрвин ничего не ответил. Ханджи замолчала. Потом он услышал, как она поднялась и вышла из палаты. — Ты спас мне жизнь, — произнес Эрвин, глядя в стену. — Ты заставил меня остаться, а сам погиб… Леви… Как я теперь буду без тебя, Леви? Он кое-как сел. Боль в ногах будто утихла. Или он просто не замечал ее. Гипсовые повязки, больше похожие на тяжелые сапоги, стукнулись о деревянный пол. Эрвин оглядел палату. Взгляд его упал на стакан. Эрвин взял его. Стекло выглядело толстым, но в левой руке командора было ещё достаточно силы… Кровь потекла по ладони, но Эрвин не заметил этого. Он выбрал осколок покрупнее и сжал его двумя пальцами. Остальные упали на пол. И тут он увидел Леви. Он больше походил на сшитую из разных лоскутов куклу, чем на человека, но это был он. — Давай, Эрвин, — сказал он. Эрвин улыбнулся и кивнул. Он уже поднес осколок к шее, туда, где билась артерия. Леви посмотрел на него удивленно. — Я хотел сказать: давай ты перестанешь страдать херней и положишь этот кусок стекла на пол к остальным. Эрвин. Я тебе ноги ломал не для этого. — Но ты умер… Я теперь один… Мне… Мне так страшно, Леви. Я не справлюсь без тебя. Я не смогу… — Чушь! Ты же видишь меня? Видишь. Я не оставил тебя, Эрвин. Я буду рядом. Ну, не дури. Брось его! Леви вдруг оказался совсем близко. От него явственно пахло землёй. Эрвин увидел на коже следы — его уже успели прогрызть черви. Как быстро! Ведь только четыре дня. Эрвин снова заплакал. Он попытался поймать руку Леви, но его пальцы нащупали пустоту. — Ты не настоящий, — сказал Эрвин и самому себе показался жалким. — Ты умер, Леви. Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог меня оставить? После всего… Он снова поднес к горлу кусок стекла. — Эрвин, нет! — крикнул Леви, но Эрвин не стал слушать. Кровь хлынула на пол, Эрвин, задыхаясь, повалился на кровать, и терпеливо ждал, когда тьма поглотит его.