Здравствуй, счастье моё!

      В выходной день любят поспать подольше все. В коммуналке Людмилы Витальевны была тишина, жильцы спрятались по комнатам и спали. Конечно были и те, кто давно забыл о дреме, предаваясь упоенным чтением книги. Рада, проснувшись по выработанной привычке, решила, что раз уже обмолвилась о пирожках, то обязательно надо осуществить задуманное. При любом другом случае она не стала бы будить подругу раньше, чем она сама бы проснулась, но в субботний день, как правило, после обеда все стараются занять кухню. И если Рада с Ритой хотели приготовить себе поесть на ближайшие дни что-то помимо пирожков из детских мечтаний, то стоило поторопиться.       Одеяло после ночи от жара тела нагрелось так, что ощущалось как скопление уюта в одном конкретном предмете. Вылезать из-под него не хотелось, к тому же, судя по погоде за окном, на улице было пасмурно и холодно, и щели старого дома охотно пропускали внутрь себя прохладу улицы. Воздух в комнате был острым после теплого объятия одеяла, и всё же Рада встала и, сменив шерстяные носки на тапочки, подошла к кровати Маргариты. Та спала в позе эмбриона, сжавшись под верблюжьим одеялом от холода комнаты. Торчала только ее темная макушка, и тонкие волосы распадались по подушке как красивые завитки тьмы, желающие заполнить собой все вокруг. Приметив под одеялом бугорок, по ощущениям напоминавший плечо, Черновец слабо толкнула соседку.       — Ри-ита-а, — пропела она. — Рита, просыпайся.       — М-м, — промычала девушка. — Чево?       — Вставай. А то кухню потом займут. — без особой радости сообщила Рада и отошла к шкафу с целью переодеться.       Сонливость боролась со сказанными словами, и две части Риты соревновались между друг другом: продолжить спать или же приготовить что-то очень вкусное. Рациональное одержало победу над желанием спать и, широко зевая, Рита откинула верблюжье одеяло. Холод сразу сковал плечи неприятным спазмом, и девушка вся сжалась. Хотелось вернуться обратно, наивно махнуть на все рукой с мыслью о том, что мама и сама со всем справится. Но потом Рита вспомнила, что ей двадцать три, и взрослая жизнь, которая когда-то была чем-то странным и исключительно родительским, стала теперь и ее заботой. Заботой, от которой Рите хотелось откреститься как от черта из темной подворотни, отмыться и навсегда забыть, что такое вообще существовало. Но потом мозг проснулся.       В ванную они пошли вдвоем. В светлой комнате холод ощущался не только из-за внешней свежести, но и из-за того, что здесь обычно никто подолгу не находится, и комната не знает человеческого дыхания и телесного тепла. Дрожа и переминаясь с ноги на ногу, Калашникова с соседкой быстро умылись и чуть ли не как из горящей избы повыскакивали наружу. Неуспевшая переодеться Маргарита поспешила в комнату переодеваться и занести предметы гигиены, а Рада отправилась на кухню.       К приходу подруги Рада достала из холодильника небольшой кусок мяса. В выборе продуктов они были не так уж богаты (впрочем, как и все обычные граждане), и из такого кусочка мог выйти только бульон. Калашникова не возражала против супа, и, всё еще немного продолжая зевать, достала все то, что было необходимо для теста на пирожки. У Рады была с детства не переносимость рассыпчатых веществ на руках. Иными словами, ее начинало чуть ли не выворачивать, когда кожа на пальцах и ладонях была в земле, пыли, песке, муке и чем-то таком, что в привычном смысле для всех нормально. Для Рады не было сложно готовить, но к муке она старалась не прикасаться совсем, соль насыпала только ложкой, как и любые другие специи. Такое может случиться только если ее жизнь будет висеть на волоске от смерти, и придётся вымесить тесто, чтобы спастись. Зато она охотно чистила картошку на суп и пирожки, полоская руки то в мутной воде, но с крахмальным налетом сверху.       Кухню совсем скоро заполнило тепло конфорок, и разгоряченные от готовки и активного движения девушки испытали давно забытый этими стенами жар. Чем дальше время убегало к зиме, тем холоднее и холоднее становилось в квартирах Петербурга. Девчата тихонько завидовали тем, у кого были печи в квартирах. На улицах то и дело можно было заметить продающих связки дров мужичков, и для Риты с Радой они были лишь частью общего пейзажа по дороге домой. Но когда дело касалось холода в доме, они всегда всплывали в памяти как люди, способные спасти от дрожи в теле. Жаль только, что в их комнате не было печи.       Уже ближе к полудню в их с Ритой кастрюле был готов ароматный суп. В этот раз девушки немного перестарались и слишком много сварили. На целую неделю хватит, если не больше. Придется есть объемные порции, чтобы не выливать и не переводить продукты. А на огромном блюде покоилась целая гора румяных, ароматных пирожков. От них приятно шел пар, и руки то и дело тянулись отведать такую вкуснотищу. В конце концов, девчата позавтракали несколько часов спустя после пробуждения чаем с пирожками и вернулись в комнату.       Сегодня была суббота, и занятий у Егора Белова не предполагалось. А значит, Рада могла прийти к Игорю раньше обычного, тем более, прошедший день они даже не притронулись к тетрадям и учебникам, а с новой недели уже начиналась учеба. Мальчишке нужно было помочь с тем, что вызывало у него сложности, ведь она обещала не только ему, но и его отцу. При воспоминании о Косте Рада вновь испытала сжирающий ее стыд и легкую злость вперемешку с самой настоящей жалостью. Кто-то говорит, что жалость самое ужасное чувство на Земле, но Черновец, пусть и за свою еще короткую жизнь, пришла к мнению, что жалость признак доброты и открытости сердца. В жалости не было ничего постыдного, в ее случае это было что-то близкое сочувствию, которое трактовалось пониманием положения другого человека. Рада понимала, что Косте тяжело, тем более мужчине, который воспитывался наверняка мужчиной и женщиной, которые в годы войны были детьми. Сложно при таком воспитании и по долгу профессии выискивать в душе что-то, что можно посадить в неокрепший детский ум. В то время, как этот детский ум нуждается не только в знаниях, но в том, чтобы его сердцу дали тепло и ласку.       По себе Рада знала, как важно то, чтобы мама обняла и приласкала. Игорь не знал этой ласки, и все, что ему оставалось, это тянуться к единственному близкому человеку — отцу. Это чувство ей было знакомо не меньше. Она с тоской в сердце вспоминала, как чуть ли не залезала в багаж к папе, лишь бы быть с ним рядом. А он всегда уезжал. В этом несомненно были только благие намерения в обеспечении семьи всеми благами, вот только папа отнимал у нее самое дорогое — свою любовь. Эта нехватка сделала сердце рыхлым и податливым на чужую боль, и острота восприимчивости чужих душевных метаний заставляла Раду хотеть вернуться в эту полуразрушенную, холодную квартиру. Она знала Костю и Игоря всего ничего, но отчего-то ей казалось всё понятно, касаемо этих двоих. Ясно как белый день, будто этот мужчина с мальчиком у нее на ладони, и она может их рассмотреть со всех сторон без особых усилий и вмешательства лупы.       Всякий раз, когда Рада на перемене смотрела на детей в классе, она ловила себя на мыслях, связанных с собственным будущим. Она росла в большой семье и была третьим ребенком. И вопреки тому, что с сестрами у нее никогда не клеилось общение, а родители были холодны в силу обстоятельств или характера, сердце ее мечтало о большой семье. Возможно по этой самой причине она и стала учителем, подсознательно ее тянуло к детям и желанию о ком-то заботиться, дать что-то им, что поможет в этом сложном пути под названием жизнь. Наверное и по этой же причине ее тянуло к Игорю. В своей голове она отчего-то мечтала о муже художнике или писателе, о человеке с широкой душой, способном понять ее саму в творческих мечтах и умеющим принять ее личность в том виде, в котором она есть. Мечталось ей о том, что у них будет двое или даже трое детей, которых муж несомненно будет очень любить. Ей всегда виделась картина огромного старого кресла, в котором сидит красивый муж и с упоением, застывшем на лице, читает сыну книгу. И мягкий свет торшера из-под кремового абажура освещал бы их двоих, пока маленькая дочь на полу играет с куклами. Была это какая-то странная мечта, которую Рада хранила в сердце как что-то сокровенное. Ей думалось, что когда-нибудь это несомненно сбудется. Встретит она своего художника или писателя, влюбится в него с первого взгляда, как и он в нее, и все у них сложится самым лучшим образом. Она ведь в Петербурге! В городе с такой культурной историей, как тут не встретить столь одухотворенного и вдохновенного человека? Рада обязательно его потом бы привезла в свою сибирскую деревушку познакомить с мамой и папой. Иначе свою жизнь ей не хотелось представлять. В своих мечтах она вырисовывала человека, похожего на неё саму. Сама она желала писать картины и, если уж не оказаться в Эрмитаже как великий творец, то быть хотя бы не какой-нибудь посредственностью в определенных кругах. Вот только жить так тяжело, особенно в их время.       После готовки Рада решила себя отвлечь рисованием. Никаких дел по работе ей делать не нужно, еду они приготовили, а значит, она могла с чистой совестью отдаться любимому делу. Достав со шкафа самодельный мольберт, который отец ей в деревне собрал так, чтобы можно было складывать и таскать с собой, девушка прикрепила к деревянному планшету на булавки бумагу. На обратной стороне остались какие-то старые перечеркнутые эскизы, на которые Черновец даже смотреть не стала. Сегодня у нее было настроение рисовать, да так, что руки буквально чесались. Жестяная коробка с карандашами была вся измазана краской, а местами тонкий металл помялся от вечных испытаний багажом. Однако карандаши были целыми. Взяв тот, что помягче, Рада начала рисовать. Не замечая времени, она набросала на листе сидящего мужчину в кресле с ребенком на руках. В ее голове выдуманный муж всегда был без конкретной внешности, с расплывчатыми чертами лица, но бесспорно красивым. На бумаге он вдруг принял материальную форму, до которой можно было дотронуться. В черных грифельных штрихах, создававших объем лица, читалось вытянутое лицо с четкими чертами. Длинный прямой нос, волевой подбородок, четкие темные брови и добрый взгляд темных глаз. Лицо обрамляли отросшие волосы. Глядя на получившийся набросок, Рада отодвинулась от мольберта и поджала губы, глядя с тоской на рисунок. Ее мечта была недосягаемой.       Время перевалило к концу обеда. За пределами комнаты ожили обитатели коммуналки, и Черновец подумала, что она может себе позволить прийти в такой час к Константину. Раскладывать все по своим местам обратно Рада не любила, это означало расставание с самой собой, откладыванием на полку своих желаний и своей души. Тем не менее, она быстро управилась с мольбертом и оделась потеплее. Выудила из шкафа вельветовые штаны, доставшиеся по наследству через руки сестер из молодости матери. Брюки перешивались, подшивались и всячески терпели насилие со стороны иголки с ниткой, но все равно имели божеский вид. К тому же, они были из плотной ткани, которая хорошо защищала от холода и сохраняла тепло. Наверх надела футболку и сверху свитер, сочетающийся по цвету со штанами.       — Выглядишь как шоколад, — усмехнулась Рита, оторвавшись от чтения то ли очередной книги по учебе, то ли от романа.       — Ха, да… Есть что-то такое. — улыбнулась Рада. — Слушай… Ты не против, если я часть пирожков отнесу Игорю?..       Глядя поверх книги как из-за укрытия, Рита с улыбкой на губах кивнула.       — Конечно.       — Спасибо, — оживилась Черновец и достала из шкафа с книгами старую газету. Завернув в нее пирожки, она аккуратно положила гостинец в сумку и с замиранием сердца представила детское лицо, полное счастья.       Маргарита наблюдала за подругой с улыбкой на губах. Её неловкость в отношении новых знакомых и проявляемый интерес с заботой умиляли ее. И пусть она шутила что-то там о мужчинах, по правде сказать, она действительно желала подруге встретить хорошего человека. И совсем не имело значения, где, как и кто именно, главное, чтобы он был хорошим и добрым по отношению к Раде. Если вдруг так сложится, что именно с Костей, то будет славно. Оставалось только узнать мужчину получше. Если это действительно тот самый Константин милиционер из отделения, где она проходит практику, то Маргарита станет к нему внимательнее. В этот раз ей удалось наблюдать этого человека вскользь, она даже толком не запомнила, как он выглядит. Отдельные черты лица всплывали в голове, но это было похоже на незаконченный рисунок с пробелами. Этот Костя показался Рите суровым и угрюмым. Может быть, все из-за шрама и уставшего вида лица, но ожидать от такого любви и ласки было странно. Саму Риту он скорее отталкивал, немного пугал излучаемой энергией. Вот ее временный начальник в лице Фёдора Ивановича нравился ей больше. По нему было абсолютно понятно, что он простой мужик с доброй душой. И его забота в виде кофе с бутербродами зацепила ее. Сколько еще таких мужчин среди милиционеров? Если такие еще не перевелись и не были окольцованными, как Прокопенко, то шанс найти хорошего мужа был. Главное, чтобы не суровый на лицо как этот Константин.       — Ладно, Рит, я пошла. Не знаю, когда в этот раз вернусь. — прощалась Рада, поправляя шапку на лбу.       — Главное, не слишком поздно возвращайся.       — Хорошо, я постараюсь. — улыбнулась девушка и потянулась к ручке двери. — По…       В дверь постучали. Рада удивленно моргнула и открыла ее. На пороге стояла Людмила Витальевна.       — Калашникова тут? А, Ритка. — обратилась женщина к девушке, как только заметила ее присутствие в комнате. — К тебе там пришли. Ди, на лестничной площадке.       — А… Сейчас. — опомнилась Маргарита и сорвала со спинки кровати теплую кофту. — Пойдем, провожу тебя.       Кивок Рады был скорее для приличия, но даже если она хотела не согласиться, идти до входной двери им в любом случае придется вдвоем. Прикрыв комнату, Рита зашагала следом за Черновец. Та поправила на плече ремень сумки и похлопала по содержимому, чтобы удостовериться в том, что пирожки на месте. Толкнув входную дверь, Рада тут же изменилась в лице и хотела было повернуться к Рите, но не стала.       С исчезновением спины подруги перед собой, Рита заметила человека, стоявшего на лестничной площадке. Ее спокойное сердце рухнуло куда-то вниз и затерялось, забившись от волнения. Меньше всего на свете она хотела видеть своего бывшего молодого человека. Но перед ней был никто иной, как Максим Морозов. Выйдя на лестничную площадку, Рита прикрыла за собой дверь и кивком дала Раде понять, что ей нет смысла стоять и ждать, что ее помощь может понадобиться. Черновец нехотя и медленно спустилась, но все-таки ушла.       — Зачем ты пришел? — сухо спросила Рита, скрестив руки на груди.       В парадной было прохладно, но она старательно делала вид, что ей совсем не холодно в спортивных штанах, в которых она когда-то ходила на физкультуру. К счастью, спасала кофта, и Калашникова не так сильно дрожала, глядя на молодого человека перед собой.       — Соскучился по тебе. Разве ты не скучала? — спросил юноша без капли сарказма. Его вопрос был искренним, в нем читалась надежда, что следующие слова, которые озвучит Рита, будут положительно-убедительными. Он смотрел на нее светло-зелеными глазами, полными веры в то, что она по нему действительно скучала.       Глядя в когда-то такие родные глаза, Рита испытывала тоску, режущую ее сердце тупым ножом. Может быть, она бы уже давно забыла о Морозове, как о страшном сне, но он всякий раз напоминает о себе, точно по расписанию.       — Нет, Максим. Я по тебе не скучаю. И я вроде дала понять в прошлый раз, что не хочу тебя больше видеть. — выпалила девушка, сжав руку в кулак в сгибе локтя.       — Я надеялся, что мы нормально поговорим и всё вернём.       — В который раз, Морозов? Оттого, что ты из раза в раз приходишь, ничего не меняется. Ты только больше бесишь меня. Как ты этого понять не можешь?       — Конечно я понимаю! Но я люблю тебя, это ты понять сама в состоянии? — пробурчал парень.       — Любишь? Ха, Макс, прости, но что-то мне с трудом верится в это твое дешевое признание после того, как ты мне изменил. У меня всякий раз перед глазами эта сцена, думаешь, я тебе теперь поверю? Ага, разбежалась.       — Это была ошибка!       — Ошибка, это ты, Максим. Моя ошибка. О тебе ведь говорили, что ты ветреный, но я поверила твоим красивым речам. И зря. За это я поплатилась. — с трудом выговорила Рита. — Но знаешь, я вот думаю и никак не могу понять, это было один раз, или ты изменял мне регулярно? А?       — То есть, вот такого ты обо мне мнения? — нахмурился Максим.       — Да! Ты сам себе создал репутацию. Ради бога, прошу тебя, не приходи сюда больше. Я не дам тебе второй шанс. Никогда. Слышишь, Максим? Ни-ког-да.       — Постой… Посл…       — Пока! — Рита открыла дверь и шагнула за порог. — Прощай, Морозов.       Юноша хотел было еще что-то сказать, но Рита захлопнула перед ним дверь и закрыла на замок. Пальцы дрожали, но она старалась себя держать в руках. После таких встреч с бывшим она всегда чувствовала себя разбитой, и этот случай не исключение. Разве что, из раза в раз боль тупее, и принимаешь случившееся так, как есть. Обидно и неприятно, но время стирает границы эмоций, подменяет их на новые, приобретенные уже после в прокрутке случившегося. То, с чем ей приходилось сталкиваться в собственных рассуждениях по этому поводу, в разговоре с собой о том, почему и как так вышло. Эмоции смешались, превратились в единой комок, в котором с трудом можно было различить что-то, кроме раздражения. Плакать она перестала уже давно, и все, о чём мечтала Маргарита — о спокойствии.       Выдохнув, она прислушалась к звукам в парадной и, махнув на это рукой, поспешно вернулась в комнату. Здесь, в тепле и уюте, присев на мягкую кровать, она пыталась сделать вид, будто ничего не было, но чтение не приносило удовольствия. Она тупо бегала глазами по строчкам, не понимая смысла прочитанного. Хлопок закрывшейся книги звучал как выстрел в голову, и сейчас Рита предпочла бы это, если бы по итогу могла иметь покой и тишину в голове.       Максима Морозова Рада не переносила на дух. По началу он ей казался великолепным юношей, который достоин того, чтобы быть рядом с ее подругой. Максим подарил Рите ту первую любовь, о которой можно только мечтать. А потом изменил. И с этим фактов в его биографии омрачилось и все то, что было до этой точки невозврата. Теперь все, что казалось хорошим, воспринималось как маска. Прикрытие для его грязных делишек. Вера в людей в такие моменты улетучивалась.       В моменты, когда Рада бродила по дебрям своих мыслей и фантазий, она боялась в своей жизни наткнуться на человека именно такого типа. Тот, кто сначала окружает тебя красотой и теплом, а затем делает что-то очень плохое, что ранит твое сердце. Довериться кому-то так сложно, ведь всегда на подкорке это опасение: а вдруг все это — ложь. Вдруг все это театральное притворство, которое растает, как сахар в чае. Доверять людям опасно.       В конце концов, плохие думы из своего головы Рада пыталась вымести воображаемой метлой. Такие картинки рисовать в своей голове она привыкла еще с детства, и почему-то легче было справиться с внутренними переживаниями через такое воображаемое проигрывание сценок. Вот вымела мусор из головы, и рассталась с ним. Грустно тебе и хочется тепла, представь солнышко. Проблему это не решит, но прожить эмоции вполне помогает, и уже не так тяжко, как минуту назад. Переживания за подругу Черновец может и попыталась вытеснить, но они всё равно остались с ней, просто на втором плане. С таким небольшим хаосом из эмоций она сама не заметила, как добралась до нужного адреса.       Кажется, она начинала привыкать к картине этого двора. Так привыкаешь ходить на работу, возвращать в новый дом после переезда или посещать институт, в который недавно поступила. И не то, чтобы это становилось после пары походов родным, это было бы слишком. Скорее двор не воспринимался больше враждебным. И выбежавшему Тузику Рада протянула один пирожок. Пёс довольно завилял хвостом и убежал обратно в своё убежище, о котором знал только он сам. Черновец проводила его взглядом и устремилась к парадной. Выспавшаяся, она без устали в ногах поднялась на седьмой этаж и постучала в дверь. Открывать ей явно не спешили, потому что пришлось постоять добрую минуту, прежде чем кто-то соизволил подойти. Дверь открыл Костя, сразу ее распахнув.       — Здравствуйте.       И опять это «вы», которое делало их общение странным. Молодые обычно употребляют подобные обращения к тем, кто старше или имеют статус, но чтоб друг к другу… Со стороны это ощущалось как дистанция, которая мешала проникнуться знакомством и попробовать узнать собеседника получше. Рада сама заняла такую позицию, но лишь потому, что у нее был какой-то страх по отношению к Косте помимо ее воспитания и дискомфортных зажимов.       — Здравствуй, — на выдохе произнес Костя, остановившись взглядом на ее порозовевших от холода щеках.       Рада смотрела на мужчину едва удивленно. Платок на его голове выглядел нелепо, ровно настолько же, как и закатанные штанины до колена. Карикатурный маляр, которому пришлось работать в жару.       — Я не вовремя? — забеспокоилась девушка.       — Что? А… Нет, вовсе нет. Проходите.       Уголки рта дрогнули в попытке дружелюбно улыбнуться, но улыбки так и не вышло. Рада ступила за порог и принюхалась. С чем у нее не было проблем, так это с обонянием, и запах хлорки она почувствовала сразу. Точно Шерлок она сложила одно к другому и догадалась, что подобный вид Константина был обусловлен всего лишь уборкой. Она разделась и аккуратно, будто ее стопы могли быть грязными, прошла в гостиную.       — Здравствуйте! — радостно проговорил Игорь.       — Здравствуй, Игорь. Как у тебя дела? — на этот раз Рада не смогла сдержать улыбки при виде лохматого мальчишки.       — Хорошо. А у вас? — он завел руки за спину, внимательно глядя на гостью.       — Вполне… Тоже. — кивнула она и глянула на Константина, снимающего мокрый платок с головы. — Я… Я принесла…       Занервничав, Рада стала рыться в сумке и вытащил кулек с пирожками. Костя с читающимся в глазах непониманием сделал несколько шагов навстречу к Раде и принял из ее рук сверток из газеты. Тут же подскочил Игорь, заглядывая в руки к отцу. Гром развернул бумагу и удивленно моргнул.       — Пирожки! — воскликнул Игорь. — Пап, это ж пирожки! А с чем они? — уже обратился он к девушке.       — С картошкой. — ответила Рада, умиляясь реакции мальчика.       — Класс! Мои любимые. Спасибо большое. — Игорь выхватил один пирожок и тут же впился в него зубами.       Обескураженный Костя глядел на пирожки в руках несколько секунд, а затем посмотрел на Раду и свел брови на переносице. Он не понимал, откуда такая доброта. Какая-то советская наивность и невинность, о которой оставалось только вспоминать по рассказам старшего поколения. Это все с наступлением девяностых и распадом союза потерялось и забылось. И, будучи сотрудником милиции, Костя привык относиться ко всему с подозрением. Теперь он начинал думать, что Рада втирается к нему в доверие. Все это, безусловно, смотрелось глупо в сочетании с тем, что она оказалась на дереве совершенно напуганная и холодная случайно, но вместе с тем, Гром остерегался того, что она делает все это с какой-то целью. Хочет усыпить его бдительность? Как бы не так…       — Спасибо большое, не стоило.       На костину благодарность Рада только пожала плечами, неловко забегав по комнате взглядом. Она чувствовала дискомфорт от внимательного взгляда голубых глаз, и хотелось спрятаться куда-нибудь за… Шкаф. Рада вдруг обратила внимание, что шкаф, стоявший плотно к стене в углу, теперь был выдвинут, а из-за него виднелось изножье кровати. Неужто Константин купил кровать?       — Проходите на кухню. Выпьем чаю. — отвлек от рассматривания кровати Раду Костя.       Опомнившись, Черновец прошлась до стола и неловко села с краю. Абсолютно довольный Игорь доедал пирожок и смотрел на гостью столь счастливыми глазами, что Раде стало как-то неловко. Она улыбнулась ему в ответ и хмыкнула себе под нос.       — А вы хорошая. — заметил мальчик.       — Да? Спасибо, мне очень приятно. — смутилась Рада.       — И добрая.       — Ты так думаешь? — усмехнулась девушка.       — Да. Потому что делаете хорошие поступки.       — А ты? Ты делаешь хорошие поступки?       Задумчиво облизнув губы, Игорь посмотрел в потолок и кивнул.       — Думаю, да. Я очень стараюсь.       — Тогда ты хороший мальчик, без сомнений. Порой старание важнее всего.       — Спасибо! — хихикнул Игорь, доев кусочек теста от пирожка. — А еще вы красивая.       — Разве? — Рада почувствовала себя неловко.       — Да. Потому что вы добрая и хорошая. А хорошие люди — красивые.       — Какая интересная мысль. Тут с тобой и не поспоришь. Добрые люди прекрасны.       — А что мы сегодня будем делать?       — Я подумаю. Я ведь обещала помочь тебе с уроками. Покажешь мне свои тетради?       — Хорошо. — Игорь спрыгнул со стула и наспех вытер руки полотенцем.       Словно пуля он пронесся от кухонного стола к тому, что стоял в углу, недалеко от большого окна. Послышался грохот, попадали карандаши, покатившись со стола на пол. Что-то зашуршало, и через мгновение вернулся Игорь с небольшой стопкой зеленых тетрадей. Рада приняла осторожно тетрадки из его рук и вчиталась в надпись на обложке. «Игоря Грома». Гром. Такая необычная фамилия. Хотя кому судить о странности имён, она вообще была «Радостью» и чувствовала себя из-за этого не сказать, что хорошо. Если Гром в качестве фамилии звучало хорошо, то Радость как имя не очень. Однако, теперь они с Ритой смогут сопоставить факты и выяснить, говорили они об одном человеке, или об разных.       — Чая нет, но… Есть кипяток. — оповестил сидящих за столом Костя.       — Ты разве не покупал? — грустно спросил Игорь, глядя на чашку с цветочками, которую отец поставил перед ним. Внутри была горячая и абсолютно прозрачная жидкость, от которой густо шел пар.       На вопрос сына Костя только пожал плечами и сел рядом. Пирожки он переложил на тарелку пирамидой и поставил в середину стола. Попутно он бросил скользящий взгляд по Раде, которая внимательно листала страницы, исписанные синей ручкой. Нужно было как-то вывести ее на чистую воду.       — Рада, а вы откуда?       — М? — девушка подняла голову, посмотрев на Костю напротив.       — Откуда вы родом?       — А… Я из Сибири. За несколько тысяч километров отсюда. В сторону Новосибирска.       — И почему приехали в Санкт-Петербург? — продолжал Костя.       — Эм… Даже не знаю. Я люблю шутить, что эта любовь передалась мне от отца, он здесь по молодости служил. В общем-то, перебралась из места ссылки декабристов в их родной город, скажем так. — усмехнулась Черновец.       — Вот как… И как вам Петербург?       — Нравится. Вопреки всему тому, на что здесь можно наткнуться. Привыкаешь. Даже к людям.       — А что с людьми не так? В Сибири что, люди другие? — непонимающе сдвинул брови Гром, отхлебнув кипяток из своей чашки.       — Я хочу сказать, что… Да. Я родом не из города, а из поселка. Жила в городе, пока училась. И в сравнении с Петербургом, люди там добрее и открытее. Здесь все какие-то… Хмурые. Колкие. Большая редкость натолкнуться на людей, которые могут улыбнуться и поздороваться.       — Ну… Это большой город. Северная столица. Вы же понимаете, какое сейчас время? Тут нет места душе нараспашку.       — Возможно, в этом и проблема. — Рада вдруг стала серьезной. — Что мы забываем, что можно быть просто добрым. И делать друг для друга что-то безвозмездно.       — Так не бывает. Больше нет. — Костя откусил от пирожка внушительный кусок.       — Тогда почему вы помогли мне?       Вопрос был похож на пощечину. Жуя пирожок, Костя внимательно смотрел в зеленые глаза напротив и думал, что, возможно, он действительно себе придумал какой-то злой умысел, и в этой пухлой добродушной учительнице на самом деле нет корыстных целей.       — Константин, я… Думаю, я понимаю, почему вы спрашиваете меня обо всем этом. И пусть мои слова будут звучать для вас не как гарантия, но… То, что я сделала вчера. Я… Хочу извиниться. Мне не стоило делать этого без вашего ведома. Мне… Мне просто хотелось вам помочь, вот и всё. Вам в одиночку приходится воспитывать Игоря, а я… Скажем так, не смогла остаться равнодушной к вашему положению. Вот и всё.       Она пожала плечами и смущенно отвела взгляд, опустив руки под стол. Однако через мгновение резко протянула руку над столом с раскрытой ладонью.       — Давайте станем друзьями. Мы с вами не с того начали. Но… Может представим на мгновение, что мы с вами дети и решили подружиться. Просто так.       Розоватые губы растянулись в нелепой улыбке. Рада не вызывала сейчас отторжения и неприязни. Она была обычной девушкой, и в глазах Кости пропало всякое сомнение. Он хмыкнул и пожал протянутую ладонь. Девичья рука дрожала, и Гром понимал, что девушка волнуется. Неужели она была так напугана из-за вчерашнего? Возможно, Костя вновь включил свой убийственный взгляд, прорезавшийся случайно из-за легкого раздражения, но… Это хотелось исправить. Тем более, Костя собирался отблагодарить Раду.       — Хорошо. Друзья так друзья. — улыбнулся уголком губ Костя. — М… Рада, у вас есть какие-то планы на завтра?       — Нет. А что?       — Я бы хотел вас поблагодарить за то, что вы… сделали. Пригласить в одно место.       — Оу… Ну… — Рада вдруг бросила неловкий взгляд на Игоря, который, кажется, не совсем понимал сути происходящего, но улыбался и жевал очередной пирожок. — Хорошо.       — В таком случае, я зайду за вами ближе к вечеру. Удобно?       — Да… Вполне, я думаю. Главное, чтобы я была в десять дома. — усмехнулась девушка. — Я всё-таки учительница, а в понедельник снова начинается учеба. Хотелось бы выспаться.       — Понял. — засмеялся Костя.       Чаепитие или, если говорить вернее, кипяткопитие прошло уже молча. Перекусив, Костя вернулся к кровати, пока Рада объясняла Игорю, как легче запомнить таблицу умножения. Достав матрасы из наволочек, Костя разложил их на кровати. Помял руками и понял, что скорее всего спать будет жестковато. Матрасы были обычными, ватными, дай бог в высоту дотягивали сантиметров десять. Диван, на котором Костя обычно спал, не раскладывая его, тоже не сказать, что был мягким, но кровать будет жестче. Надо бы где-нибудь приобрести еще один матрас уже на двуспальную кровать, а не стелить попарно два. Это означало только, что придется потратиться. Костя мысленно представил себе затраты, грустно выдохнул, доставая из шкафа постельное белье, о котором по-честному стал забывать за банальным неиспользованием. Застелил простынь, достал даже подушки с антресоли, и застелил все это дело ватным, тяжелым одеялом, с которым пришлось намучиться из-за вдевания того в пододеяльник. И нет бы была дырка снизу, чтоб вдеть как подушку в наволочку, дырка в виде ромба красовалась посередине. Немного запыхавшись, Костя всё-таки справился с задачей и постель была готова.       Гром бросил беглый взгляд на гостью с Игорем за столом. Она что-то тихо ему объясняла, и он с интересом смотрел в тетрадь, жуя колпачок ручки. Он что-то спросил у Рады и захихикал, после записывая в тетрадь то, что ему сказала учительница. Хмыкнув себе под нос, Костя поплелся к кровати Игоря с комплектом чистого белья.       Возможно, хорошо, что Рада вот так появилась в их жизни. Костя в как таковых друзьях не нуждался, а вот Игорь в близком человеке в лице взрослого — да. И раз уж всё так получилось, то пусть так и будет.       Резко зазвенел телефон, когда Костя заканчивал вдевать одеяло в пододеяльник. Игорь чуть было не подпрыгнул на месте, подняв грустный взгляд на отца. Рада, заметив смену настроения, не смогла оставить это без внимания.       — Что такое?       — Телефон. Папа уйдёт… — недовольно пробурчал мальчик и опустил глаза в тетрадь, записывая ответ напротив знака «равно».       — Алло, — взял трубку Костя. — Да, слушаю.       — Костя, нашли новый труп! По описанию, снова девушка с порезом на шее. — звонко раздался голос Смирнова.       — Я понял тебя, Юр, диктуй адрес.       — Я же говорю. — буркнул Игорь. — Так всегда.       — Игорек, ну… Я знаю, что тебе обидно, но у твоего папы очень важная профессия. У преступников нет выходных.       — Очень жаль… — все также невесело сказал мальчик, и принялся рисовать на черновом листе солнышко.       Лицо Кости стало серьезным, и Рада понимала, что он собирается сказать сыну, подойдя к ним за столом. Игорь будто специально не поднимал голову, уперевшись взглядом в тетрадь. Примеры он закончил решать, а Рада не успела еще написать новые, но мальчик упорно делал вид, что он занят. Мужчина тяжело вздохнул, поправляя на запястье часы.       — Игорь… Я должен уйти. По работе.       Мальчик не отвечал, глядя в тетрадь.       — Обещаю, я вернусь к вечеру и мы с тобой займемся чем-нибудь вместе. Ладно?       Ответа так и не последовало. Костя поджал губы и взглянул на Раду. Девушка понимающе кивнула.       — Я правда постараюсь вернуться к вечеру. Пожалуйста, не уходите, я провожу вас.       Неуверенно, но Черновец ответила. Тихое «хорошо» стало для Кости обозначением старта, и он в спешке пошел к шкафу переодеваться. Одевшись в первое, что попалось под руку, он схватил кобуру со стола и исчез в коридоре. Через минуту дверь за ним захлопнулась. Игорь бросил ручку и молча обошел стол. Шлепая босыми ногами, он дошел до коридора и закрыл дверь на замок и цепочку. На его лице не было прежней улыбки, только хмурая гримаса злости. За этой злостью была обида и печаль. Рада шумно вздохнула, наблюдая за мальчишкой. Хотелось его скорее развеселить.       — Давай устроим переменку и порисуем?