Катарина

В помещении раздался неторопливый дверной стук.  Судя по тому, что раздавался он чуть больше минуты, я все же заснула. Распахнуть глаза оказалось непосильной задачей, но я силком заставила себя встать с постели и открыть замок. За дверью стояла женщина лет тридцати-тридцати пяти с серебряным подносом еды в руках. Кажется, ее звали Эмма.  — Доброе утро, — прохрипела я, прокашлявшись в кулак.  — Доброе утро, фройляйн, — холодным тоном произнесла она, оглядев меня высокомерным взглядом, а затем последовала в комнату. — Гер Мюллер распорядился подать вам завтрак. — Спасибо, — поблагодарила я и уселась на кровать.  Женщина в это время поставила поднос на прикроватную тумбу. Отчего-то мне было неловко принимать завтрак с рук такой же обычной девушки-горничной, коей являлась и я в той стране. Но, судя по ее имени, она являлась коренной немкой.  Эмма с нескрываемым презрением в бледно-зеленых глазах рассмотрела мой внешний вид. Затем поправила собранные в пучок волосы цвета пшеницы и без особой на то надобности стряхнула невидимые пылинки с одежды. На ней было светло-розовое платье с белым воротником и таким же белоснежным фартуком.  — Гер Мюллер велел передать что-то еще? — осторожно спросила я, когда женщина продолжила стоять посреди комнаты. — Он еще здесь? — Оберштурмбанфюрер отъехал час назад. Его водитель ожидает вас внизу. А вам гер Мюллер просил передать, чтобы вы не задерживались и не доставляли лишние неудобства его семье, — бесцветным голосом произнесла Эмма, гордо вздернув подбородок. Больше ее надменные глаза с зеленцой не касались моего лица. — Такие как вы не должны смущать приличных дам и вообще находиться в доме уважаемых людей… Я тут же вскочила с кровати, раскрыв рот от возмущения. Но женщина быстро покинула комнату, громко прикрыв за собой дверь. Я нервно провела руками по лицу, а затем и по распущенным волосам, накручивая кончики на указательный палец.  Как же она… Неужто Эмма приняла меня за… проститутку?! Завтрак так и остался нетронутым. Слова горничной Мюллера отбили всякий аппетит и только разозлили меня, испортив настроение на весь день. Что о себе возомнил этот немец? А Эмма? Это еще раз доказывало, что все немцы были чересчур высокомерными… Я наспех причесалась, с горем пополам прикрепила шляпку и накинула белоснежный пиджак. А после спустилась на первый этаж, где в гостиной обнаружила седовласую женщину лет шестидесяти. Она сидела в кресле напротив окна и молча вязала что-то наподобие носков. У нее была железная осанка, на удивление осиная талия для тех лет и тонкий вздернутый подбородок. А стеклянный и рассредоточенный взгляд ее странным образом был направлен не на спицы и пряжу, а в сторону окна.  Я остановилась на половине лестницы, не решаясь пройти дальше. Старушка — а в тот момент я была уверена, что передо мной сидела Мария Александровна — медленно оглянулась в мою сторону, и ее пустой взгляд мельком скользнул по мне. Моему взору открылись ее милые благородные черты лица с ровным носом со вздернутым кончиком, выраженными скулами и бледно-синими глазами. Но вместо того, чтобы поздороваться, она осторожно поинтересовалась на чистом русском: — Леночка, это ты? Что-то забыла? В тот момент до меня дошло очевидное — мать Мюллера была незрячей. Горькое осознание мгновенно подскочило к горлу и проявилось в виде застилающих взор слез. Ее рассеянный взгляд застыл возле моего лица, а я растерянно прикрыла губы, чтобы перестать дышать… чтобы исчезнуть, раствориться, и больше не испытывать то изматывающее смущение.  Так горько и мерзко стало на душе, поэтому я тотчас же стыдливо выбежала в гостиную и направилась в коридор. Мюллер не упоминал прежде, что его мать незрячая… вероятно, чтобы не вызвать у меня чувство жалости и сострадания. Быть может, он не желал таким образом раскрывать все секреты своей семьи? На ходу сглатывая слезы, я не могла отделаться от ощущения, что поступила гадко и подло. Словно нарушила парочку законов и стыдливо убегала из дома, не поздоровавшись и не представившись его матери. Горько мне было и от того, что еще буквально несколько минут назад я едва ли не презирала Мюллера и всех немцев в придачу… А оказалось, он ухаживал за незрячей мамой и содержал не только ее, но и младшую сестру.  Проскользнув через парочку длинных коридоров, я вышла к крыльцу, где уже вовсю тарахтел автомобиль со скучающим незнакомым шофером внутри. Рядовой в привычной зеленой полицейской форме выскочил из машины и открыл мне дверь. Я благодарно кивнула, села на заднее сидение и облегченно выдохнула, что покидаю наконец дом Мюллера.  — Китти! —  вдруг раздался женский незнакомый голос позади, прерываемый грохочущим мотором. — Постойте, Китти! Я невольно оглянулась, когда автомобиль уже тронулся с места. Вдалеке обнаружила молодую девушку в окружении двух маленьких деток в возрасте около двух и пяти лет. Вероятно, это была сестра Мюллера. Она бежала в мою сторону, одной рукой придерживая соломенную шляпку, а другой длинную бежевую юбку. Девушка кричала мое имя, но я молча отвернулась и попыталась забыть тот странный инцидент.  Я покинула его дом и не соблюла даже элементарные правила приличия…

***

— О, з'явилася-таки, — съязвила Ольга, встретив меня в коридоре. — Поки ти по свадьбам шлялася да у Мюллера знову ночувала, Аська твоя в обморок падала! Ага… целых три раза падала, а тебя все нет и нет! — Как падала? — впопыхах спросила я, расстегнув пиджак. — Что стряслось? Мы быстрым шагом поднялись в нашу спальню. Я застала бледную Асю лежачей на кровати и накрытую одеялом, а подле нее находился обеспокоенный Колька.  — Катенька, слава богу ты пришла… — пролепетала подруга.  — О, а вона все Бога вспоминает... Бога, Асенька, у нас вже давно отменили! — Ольга закатила глаза, переплетая руки на груди.      — Ася… что с тобой? Хворь какую подцепила? — я бросилась к кровати, трогая ее прохладный лоб и ледяные руки. — Как же так? Ты вся дрожишь… а на улице солнце печет с раннего утра.  — А ти спроси, коли у нее в последний раз женские дела були! — возмущенно воскликнула Лёлька, взмахнув руками. — Колька и Аська те еще партизани! Я недоуменно оглядела всех присутствующих в спальне.  — Что ты… что ты такое говоришь… — То й кажу, Катруся! Пошли, Колька, дел по горло накопичилося, — в командном тоне произнесла Оля, выходя из комнаты.  Николай с нежностью сжал руку Аси и покинул помещение вслед за Лёлькой. Я нервно сглотнула, болезненно закусила внутреннюю сторону щеки и мысленно отругала себя за столь очевидные вещи. Мы уже больше полутора лет работали у фрау Шульц, но за все то время я в упор не замечала роман Кольки и Аси. В последние месяцы я настолько погрузилась в изучение немецкого, прочтение книг и в разработку плана по спасению сестры, что вовсе позабыла про единственную близкую подругу.  — Ася, это правда? — осторожно спросила я полушепотом.  — Я не знаю, Катенька… я думала… — она запнулась, и глаза ее тотчас же заблестели от слез. — Я думала задержка она из-за… ну из-за переживаний и волнений… из-за войны, в конце концов. А тут вон оно как оказалось… — Что же ты молчала? — прошептала я, накрыв ее прохладную ладонь своей шершавой от вчерашних ссадин. — Я и знать не знала, что у вас с Колей все серьезно…  — Катенька, я в нем родную душу отыскала! Мы так сблизились с ним, что теперь ни о ком другом и думать не могу! Не могу и не хочу! — сквозь слезы и улыбку прощебетала подруга. — Все настолько быстро произошло… Но теперь мне кажется, что мы и вовсе всю жизнь были знакомы! Что он будто на соседней улице рос, как и мы с тобой.  — Я рада за тебя, — призналась я, погладив ее ладонь. — Но что же теперь будет? Фрау Шульц знает?  Карие глаза Асеньки испуганно округлились.  — Нет! Конечно нет! Я же ж не знаю, что происходит с такими, как я в Германии… Кто знает, что немцы с беременными остарбайтерами делают. Страшно мне признаться, — подруга вытерла слезы и шмыгнула носом, понуро опустив взгляд. — К тому же, сегодня утром она известила всех, что мясо теперь будем есть только по большим праздникам. Все продовольствие с фермы уходит на фронт, оттого и экономить начали на всем подряд. А вдруг она на производство меня сошлет…в прачечную или в лагерь? Какой теперь из меня работяга? Катенька, душечка моя, прошу тебя, разузнай у Мюллера, что же делают здесь с такими как я… Я резко отпрянула от нее, встав на ноги, как только услышала его имя. Громко выдохнула и устало провела рукой по лицу.  — Нет, Ася… Нет и даже не проси, — быстро произнесла я, отводя взгляд к окну.  — Отчего же? — поинтересовалась подруга, привстав с кровати. — Ты единственная из всех, кто проводит с ним больше времени. Лёлька вон как бесится… пол ночи сегодня не спала, пока тебя не было. А Ванька так вообще, угрюмый ходил вчера, не разговорчивый, сам себе на уме.  Я покачала головой.  — Нет. Лучше у Амалии спрошу как-нибудь осторожно. Или у фрау Шульц поинтересуюсь издалека, не наводя подозрений никаких.  — Как же ты спросишь у Амалии, если она больше не живет здесь? — удивилась Ася. — А наша фрау шустро заподозрит что-то эдакое.  — Считаешь, Мюллер не заподозрит?  Подруга беззаботно пожала плечами, разглядев узор на пододеяльнике.  — Ты знаешь, Катенька, мне кажется, ты одна такая, к кому он снисходительно относится… Я развернулась и уставилась на нее возмущенно.  — Что ты… имеешь в виду?  — Дыма без огня не бывает, милая, — Ася растерянно улыбнулась, разглядев мое лицо. — Не зря Лёлька злющая как собака ходит, а Ванька готов глотку перегрызть каждому, кто вспомнит его имя, — в какой-то момент улыбка сошла с уст подруги, будто она сделала какие-то выводы. — Что у тебя с ладонями? Что произошло? Это из-за Мюллера?.. — Я… сделаю все, что в моих силах, — ответила я, поспешно покинув спальню.  — Катя, Катенька! Ну постой же ты!                                                                         Ее приглушенный голос догнал меня уже за дверью, а в коридоре я едва не столкнулась с фрау Шульц.  — Китти, милая, вот ты где, — произнесла она, мягко погладив меня по спине. — Ты вела себя на свадьбе более чем достойно. Вы с Алексом чудно изображали влюбленных. Надеюсь, никто из гостей ничего не заподозрил, — Генриетта засмеялась, прикрыв губы тонкой кистью. А мой желудок в тот момент болезненно сжался. — У меня две новости. Первая — ты будешь жить в комнате Амалии. Не хочу, чтобы были вопросы, почему моя племянница живет в комнате слуг. К тому же, ни к чему пустовать ее спальне… слишком грустно осознавать, что моя малышка так скоро вышла замуж.  Я коротко кивнула. Если честно, сил не было изображать удивление. Поэтому я молча согласилась с решением фрау. В конце концов, отныне я смогла бы оставаться наедине со своими слезами, не опасаясь, что кто-то услышит.  — Хорошо. Какая вторая новость? — А вторая не обладает той же прелестью, что первая. Сегодня вечером к нам приезжает моя свекровь из Берлина. Месяц назад я сообщила ей о смерти ее сына и внука, и она тотчас же решила проведать нас. К тому же посетить свадьбу Амалии… только опоздала всего на день, — фрау криво улыбнулась. — Она женщина высоких нравов, но бывает чересчур строга к прислуге. Поэтому передай остальным, чтобы не смели отвечать ей ни на каком языке… и тем более дерзить! Лучше, если вы все будете помалкивать в ее присутствии и молча выполнять ее распоряжения. Мне было совершенно не до строгой свекрови Генриетты, поэтому я равнодушно кивнула. — Фрау Шульц, могу я попросить вас об одной просьбе? — спросила я, когда женщина уже намеревалась пойти по делам.  Она вскинула на меня удивленный взгляд.  — Конечно… Что-то стряслось? — Не могли бы вы возобновить обучение Артура игре на фортепиано? — осмелилась спросить я. — Мне бы тоже хотелось поучаствовать и помочь ему в обучении. Генриетта добродушно улыбнулась, похлопав меня по плечу.  — Конечно, Китти! — торжественно воскликнула она. — Я уже давно вынашиваю эту мысль, но Артур все противится. Думаю, благодаря тебе у него вновь появится интерес к музицированию.  Я благодарно кивнула и проводила взглядом хозяйку, которая тут же спустилась на первый этаж.  В доме фрау Шульц была отдельная музыкальная комната с фортепиано. Я была там всего однажды, но ни разу не испытывала острой необходимости прикоснуться к клавишам и попробовать своими руками сотворить ноту. В доме Мюллера же все было по-другому… Что-то переменилось во мне после того, как я увидела его за инструментом. Мне вдруг отчаянно захотелось попробовать творить столь прекрасные мелодии, изучить все тонкости игры и наслаждаться музыкой.  В тот день вся усадьба была верх дном. Фрау отчаянно наводила порядок и контролировала каждый сантиметр, чтобы не дай бог пропустить клочок пыли на каминных часах или крошку под столом в обеденной зале. Она так отчаянно разволновалась, что не смогла толком прочесть свежую утреннюю газету.  На протяжении всего дня я носилась по всему дому от Артура к девчонкам на кухню и обратно. Тата и Оля не справлялись без моей помощи, а Ася едва сводила концы с концами, убираясь по всему дому. От запахов с кухни ее тотчас же мутило и пол дня она проводила в уборной, а пол дня на свежем воздухе, от которого тут же становилось легче. И лишь в редких перерывах она прибиралась в доме вместе с самой хозяйкой.  Весь день Ванька обходил меня стороной, а Лёлька и Танька и вовсе не разговаривали. Татьяна лишь раздавала мелкие поручения, касательно готовки, а Оля пускала косые взгляды и упорно молчала как партизан. Но ближе к вечеру Иван все же поймал меня на лестнице, чтобы наконец поговорить о случившемся.  — Ты не занята? — осторожно спросил он, виновато глядя в мою сторону.  — Иду Артура к ужину одеть, гостья уже совсем скоро прибудет. Фрау Шульц говорит, что она не терпит, когда кто-то сидит за столом в будничной одежде, — неловко ответила я, не в силах взглянуть парню в глаза.  — Слухай, Катька, ти це... прости меня. Не сдержался я вчора, ось и накинувся на того фрица, — смущенно произнес Ванька, почесав затылок. Он все еще не осмеливался взглянуть мне в глаза.   — Ты тоже прости меня. Я погорячилась тогда, не хотела... Ты просто напугал меня... — И за це теж прости. Я со своей ревностью будто с ума схожу. Ну люблю я тебе... и поделать з цим ничого не можу... Я сделала пару шагов вперед и крепко обняла Ивана. Он опешил на мгновение, но потом сообразил обнять меня в ответ.  — Це означаэ, що я прощений и ми будемо вместе? — с детской наивностью произнес он приглушенным голосом.  Я горько улыбнулась и отодвинулась от него.  — Это значит, что я тебя простила. Но извини, я тебя никогда не полюблю… иначе как друга. Я не властна над этим и обманывать тебя не хочу. Это глупо и… подло.  Иван округлил и без того большие голубые глаза, и на пухлых красных губах образовалась грустная улыбка.  — Що же… у меня совсем… совсем нет шансов?.. — Ну и дура! — рассерженно воскликнула Лёлька, пробежав мимо нас по лестнице. Все это время она находилась на втором этаже, и я сделала вполне логичный вывод, что девушка слышала каждое слово, произнесенное нами.  — Подслушивать чужие разговоры — это подло и мерзко! — крикнула я ей вслед, и тут же помчалась за ней в кухню. — Если у тебя есть ко мне какие-то вопросы, то просто… просто поговори со мной! Не нужно строить из себя бедную и несчастную и пускать косые взгляды! Ольга мгновенно остановилась посреди кухни и обернулась. Ее веснушчатое лицо перекосило от злобы и необъяснимой ненависти.   — Прав был Ванька… подстилка ты немецкая! — в сердцах крикнула она. — А ведь еще громче всех орала, що на немцев ни-ни… Осуждала меня… Тьфу! Дрянь лицемерная ты! Самая настоящая! Я оскорбленно раскрыла губы, не зная, что и ответить на столь откровенное хамство. Мельком оглядела Таньку, она продолжила мыть посуду как ни в чем не бывало, даже не оглянувшись в нашу сторону.  — Що ти мовчиш будто води в рот набрала! Сказать нечего?! — Лёлька ядовито усмехнулась, и надменно переплела руки на груди. — А ну-ка розкажи, як тоби спалося в його доме? Отменный он полюбовник, али нет?! Ее злые слова встали поперек горла и задели самое сердце. Слезы постепенно заполонили взор, губы предательски задрожали. Я собрала все силы в кулак и влепила ей звонкую пощечину. Ольга же в ответ с рыком злости болезненно вцепилась в мои волосы. Танька бросила грязную посуду и бегом принялась разнимать нас.  — Еще чего удумали! — возмущенно воскликнула она, оттаскивая нас друг от друга. — Лёлька, а ну живо приборы поди разложи! Паночка неровен час уже на пороге будет. А ты, Катька, лучше бы пошла подруге своей помогла уборку завершить!   Я вырвалась из цепкой хватки Оли и в слезах выбежала из кухни. За считанные секунды пробежала пустующий коридор и с силой распахнула входную дверь, чтобы подышать воздухом. И тут же оцепенела от ужаса, как только увидала на пороге статную седовласую женщину худощавого телосложения. Холодный взгляд ее серых глаз надменно скользнул по моему заплаканному лицу и растрепанным волосам. — Значит вот так у русских принято встречать гостей?