Катарина

Я едва не подавилась вторым крендельком и совсем потерялась во времени с книгой, когда офицер неожиданно нагрянул в кабинет.  — Бреце… что? — опешила я, подорвавшись со стула.  — То, что вы с аппетитом умяли, — он подошел к столу, положил офицерскую фуражку с металлическим орлом и устало выдохнул. — Традиционная немецкая выпечка еще со времен четырнадцатого века.  — Похож на русский калач, — я смутилась его внезапному визиту, но виду не подала. Лишь встала с места Мюллера с книгой в руках и поспешила присесть на софу. — Но вы же пришли не о выпечке поговорить?  А брецель и правда был вкусный. Я впервые пробовала что-то подобное.  Он коротко ухмыльнулся, устремив взгляд куда-то перед собой, и устало расстегнул пуговицы на серой шинели одну за другой. Затем повесил ее вместе с кителем на спинку стула и остался в серых брюках галифе и белоснежной рубашке с черными подтяжками. Мужчина хотел было что-то сказать в ответ, но вдруг заприметил книгу, которую я удерживала в руках, и взгляд его в миг стал хмурым.   — Я не разрешал вам брать книги, Катарина, — строгим голосом произнес он, расстегнув удушающую верхнюю пуговицу на воротнике рубашки. — Нарочно выбрали «Критику чистого разума»? — Я не… Мне просто понравилось изучать язык подобным способом! — я возмущенно поджала губы. — Вы оставили меня одну на целых три часа в этом кабинете. Что мне оставалось делать? Вы хотите сказать, что, прежде чем сделать шаг, мне следует спросить у вас разрешения?! — Достаточно не трогать вещи, не привлекать к себе излишнее внимание и не допрашивать моих подчиненных, — равнодушным тоном проговорил Мюллер, усаживаясь за стол.  — Допрашивать?! — я возмущенно подскочила с софы. — Я всего лишь уточнила у него… и вообще... Да как вы… Не привлекать внимание? Да мое появление здесь это уже сплошное привлечение внимания! Вы видели, как они смотрели на меня? Словно у меня выросла вторая голова! — Это вынужденная мера, — он устало выдохнул, принявшись листать папки с бесконечными листами бумаги. — К тому же, их тоже можно понять. Никто не предупредил о вашем визите, да и женщины дальше КПП в большинстве своем не проходят… особенно столь юные, — мужчина с грохотом захлопнул картонную папку и поднял взгляд в мою сторону, вопросительно вскинув бровь. — Или вас смущает, что на вас смотрят мужчины? Что ж, ничем не могу помочь. Вы здесь в первый и последний раз… можно и потерпеть.  Я раздраженно громко выдохнула, показав свое пренебрежение к развернувшимся событиям. Подошла к книжному шкафу и показательно громко задвинула книгу на первую попавшуюся полку. По кабинету раздался тупой стук, и я развернулась в сторону офицера, с вызовом переплетая руки на груди.  — Я не понимаю, что я здесь делаю. Артур может в любую секунду подвергаться опасности.  — У меня много работы, Катарина, и я не могу прохлаждаться на улице посреди ночи, — безучастным тоном ответил он, делая пометки карандашом. — Отпустить к фрау Шульц я вас тоже не могу, возникнет много вопросов и ненужной паники. Я усилил поиски по всему городу, мои люди прочесывают каждый угол, допрашивают местных жителей и уже напали на след мальчика. Ближе к рассвету его уже найдут. В «Розенхоф» вы вернетесь только с Артуром. А пока вы можете прилечь на софу и вздремнуть. Дальнейшее продолжение диалога считаю бессмысленным.  Бессмысленным? Да что возомнил о себе тот высокомерный немец?! Я сглотнула комок возмущения и опустилась на софу.  — Но фрау Шульц, верно, беспокоится о… — Я обо всем позаботился, — убедительно произнес он, не отрывая взгляд от бумаг. — Она уже осведомлена, что мы задержались в Мюнхене, и моя матушка любезно пригласила Артура и его кузину остаться переночевать из соображений безопасности.  — Но мы не ночуем в вашем доме, — недоуменно протянула я, бросив в его сторону хмурый взгляд. — Я нахожусь в каком-то штабе и сижу на неудобной софе, на которой мне предстоит провести ночь в одном помещении с вами! — Ничем не могу помочь. Это единственный диван во всем штабе, — равнодушно отозвался он, все еще избегая моего настырного взгляда. — Могу предложить жесткие скамьи за решеткой, где удерживают преступников до решения суда. Но что-то мне подсказывает, вы будете против.  Мюллер определенно получал необъяснимое удовольствие, издеваясь надо мной. Он определенно любил власть, которая находилась в его руках… И меня это чертовски раздражало, но поделать я ничего не могла.  Я возмущенно выдохнула, опустилась на софу и прилегла, положив голову на подлокотник. Офицер продолжал делать вид, что меня не существует: все так же сосредоточенно листал бумаги, делал пометки карандашом, а синие глаза мельком пробегались по документам в сочетании с хмурыми бровями. Пару раз он откидывался на спинку стула, устало выдыхал, проводил ладонью по лицу, взъерошив кончики светло-русых волос, но снова и снова возвращался к работе.  В ушах раздавалось лишь раздражающее тиканье часов, шелест бумаг и доносились едва уловимые шаги дежурных рядовых за дверью. Время, казалось, покинуло стены и тянулось мучительно долго. Я прикрыла глаза, но, не смотря на усталость, заснуть не смогла.  Я лежала и думала. Думала о том, как можно быть таким равнодушным и бессердечным человеком как Мюллер. Думала о том, почему каждое слово его и действие вызывали во мне бурю негодования и большое количество противоречивых чувств. Но самой большой загадкой для меня было то, как он, знающий русский язык, очутился в рядах СС? Как так получилось, что он вообще говорил по-русски? Какая история за этим стояла? Что с ним будет, если вдруг высшее руководство узнает, что он говорит на языке врага? Погладит по головке и отправит на восточный фронт общаться с пленными советскими офицерами или лишит всех званий, чинов и отправит гнить в тюрьму? Или еще хуже — приговорит к расстрелу.  Я распахнула глаза, когда с последнего разговора прошло около двух часов. Уснуть не удавалось, поэтому я решила первой разрушить оглушающую тишину в кабинете.  — Не могу уснуть, — тихо произнесла я хриплым голосом.  Глаза буравили белоснежный потолок, а руки были переплетены на груди.  — Ничем не могу помочь, — равнодушно отозвался Мюллер, не спуская взгляда с бумаг.  — Расскажите об остарбайтерах, которые работают в прачечной, — я медленно уселась на софе, поправив распущенные волосы. — Мне действительно важно знать. Пожалуйста.  Мюллер не ответил. Все призрачные надежды в миг испарились. Во второй раз.  Он продолжил бегло просматривать документы, ставить подписи, и ни один мускул на его лице не дрогнул после того, как я подала голос. Без зазрения совести начала пристально рассматривать его. Все то же гладковыбритое лицо без единого намека на щетину, впалые щеки, ярко-выраженные скулы, сосредоточенный взгляд с межбровной морщинкой, высокий лоб и суженный подбородок. Челка с короткими русыми волосами небрежно растрепана, что видеть было весьма непривычно, учитывая, что офицер всегда был собран с иголочки. Глубокие синие глаза при свете люстр выглядели темными и весьма устрашающими.   В тот момент я признала — Лёлька была права. Немцы и впрямь обладали ровными чертами лица: все как на подбор статные, с греческим профилем, большими глазами, светлыми волосами и аристократической бледностью. Никаких горбатых носов, пухлых губ, миндалевидных карих глаз и рубцеватой кожи. Изъяны во внешности у них были скорее редким исключением, чем закономерностью.  И как бы мне не хотелось это признавать — Мюллер и впрямь был красив. Он обладал той притягательной внешностью и харизмой, за которыми женщины охотились годами. Плюсом ко всему любого мужчину украшала военная форма, и Алекс Мюллер не был исключением. Но черствый характер в сочетании с надменным хмурым взглядом перечеркивали его внешние достоинства. Только из-за одного его взгляда, пробирающего до неприятных мурашек на затылке, мне не хотелось иметь с ним ничего общего.  Наконец, он не выдержал и, продолжив удерживать карандаш в руках, в какой-то момент поднял усталый взгляд из подобья в мою сторону. Он смотрел на меня долго, будто пытался что-то разглядеть в моем лице. Быть может отыскать ответ на вопрос на кой черт я ему сдалась, и он носится со мной по всему городу, подвергая опасности свою репутацию? Я не знала, мне оставалось лишь догадываться. Но упрямо продолжала недовольно глядеть на него, хоть и ощущала тонкий укол смущения от его долгого и немигающего взгляда.  В какой-то момент он нарушил тишину и произнес тихим хрипловатым голосом: — Если хотите знать находится ли ваша сестра в прачечной, то да, она продолжает там работать. Все? Теперь вы уснете наконец? Я мгновенно подорвалась с места с глупой улыбкой на устах.  — Нет, конечно же нет! Как я могу уснуть после этого? Я только что узнала, что моя сестра жива! Мюллер тяжело выдохнул и устало провел ладонью по лицу.  — В каких условиях их содержат? Могу ли я передать ей то, в чем она нуждается? Как мне отправить ей письмо? — затараторила я, задавая вопрос за вопросом.  При упоминании корреспонденции, я вдруг вспомнила, что в сумочке меня ожидало письмо от тетушки, и это воспоминание в очередной раз согрело сердце.  Я сделала мысленную пометку: как только мы с Артуром приедем домой, сразу же прочту его в одиночестве.  — Нет, — угрюмо ответил офицер, и лицо его, по обыкновению, не выражало никаких чувств.  — Что нет? — удивилась я, нервозно улыбнувшись.  — На все вопросы нет, — повторил мужчина, с важным видом переплетая руки на груди.  — Но отчего же? Что в этом секретного? — я недоуменно похлопала ресницами, стоя напротив стола.  — Вы действительно не понимаете в каком положении находитесь? — он с подозрением сощурил веки, синие глаза насторожились. — Вы не имеете права задавать вопросы. А то, что я вам озвучил про вашу сестру… вы должны спасибо мне сказать. Но больше никаких вопросов. Если будете чрезмерно любопытны, я могу в любой момент отправить вас ночевать в одну камеру с преступниками.   Я угрюмо нахмурилась и с вызовом сложила руки на груди, повторив за ним его же жест.  — Вы не сделаете этого.  — Могу и сделаю, — хладно отчеканил он.  По его интонации можно было сделать вполне естественный вывод — я наскучила ему, и уже начинала раздражать, мешая работе своими бесполезными, по его мнению, расспросами. — Можете, не отрицаю. Но в таком случае вы же сами опорочите свою репутацию, ведь у всех на глазах я ваша негласная невеста, ведь так? Что-то мне подсказывает, что заботливые женихи не запирают своих невест в камеры с убийцами.  Он устало выдохнул и несколько раз молча постучал обратной стороной карандаша по столу.  — И врагу не пожелаю иметь такую невесту, — сквозь зубы процедил он, в упор глядя мне в глаза.  Я с силой стиснула зубы, изобразив натянутую улыбку.  — Тогда я прямо сейчас могу выбежать из вашего штаба и каждому встречному рассказывать, что я остарбайтер и вы меня прикрываете, ведь так? Или лучше рассказать, что вы говорите со мной на русском и закрываете глаза на то, что я выхожу в город без опознавательной нашивки? — я театрально задумалась, устремив взгляд в потолок.  Он с силой хлопнул рукой по поверхности стола, отчего стационарный телефон и несколько папок вздрогнули. А я испуганно сглотнула, чудом не дернувшись с места.  — Да как ты смеешь шантажировать меня?  От холодного голоса Мюллера стало зябко. Настолько, что я даже не сразу заметила, как он перешел на «ты».  Взгляд синих пронзительных глаз выворачивал наизнанку, и я отчетливо ощутила дрожь на кончиках пальцев.  — Ты не оставляешь мне выбора! — в сердцах воскликнула я, все еще боясь его грозного взгляда. — Хватит вести себя как… как бесчувственный самоуверенный офицер, который считает, что может выиграть войну в одиночку! Я же видела какой ты с Артуром и Амалией… Я отказываюсь верить, что все вы поголовно бессердечные животные! Так быть не может… так… так быть не должно! В глазах моих застыли слезы, но я приложила все усилия, чтобы окончательно не расчувствоваться.  — Идет война, Катарина, — он медленно поднялся со стула, а голос его звучал на удивление спокойно, на тон мягче. — Не забывай, мы находимся по разные стороны, и я не обязан… — Издеваться над людьми — это не война! — с болью в голосе воскликнула я.  — Чего ты хочешь добиться подобными провокационными заявлениями? — его голос звучал напряженно, а синева в глазах сгущалась не на шутку.  Обстановка с каждым словом накалялась, но я мужественно сжала пальцы в кулак.  — Мы с тобой оба варимся в этой каше и если сдашь меня Гестапо, то и себя поставишь под удар. И ты это прекрасно понимаешь… — я с подозрением сощурила веки, понизила голос и двумя руками облокотилась об стол всем своим весом. — Поэтому я просто хочу, чтобы ты мне помог вытащить сестру… только и всего. Тебе ведь… тебе ведь это ничего не стоит… Мюллер громко выдохнул, отвел тяжелый взгляд в сторону и неловко прочистил горло. Он знал, что я была права, но никак не мог смириться с этим. Не мог смириться из-за своей гордости или же потому, что пред ним стояла простая русская девушка, которая смогла загнать его в тупик… Быть может и все сразу. Наверняка до этого момента он считал себя неуязвимым, особенно перед какой-то там женщиной. И вдруг жизнь внесла щепотку разнообразия... Еще с минуту мы упорно глядели друг на друга исподлобья, но в какой-то момент мужчина угрюмо схватил серый китель со стула и рванул в сторону двери. После громкого дверного хлопка, я поежилась и обхватила себя руками.  Измеряя кабинет шагами, я вдруг осознала, что отчаянно хочу подышать ночным воздухом. Старые напольные часы пробили час ночи. Я взяла пальто с софы и выбежала из кабинета, на ходу надевая верхнюю одежду. Шла я по длинным мало освещенным коридорам на память. Первые пару раз натолкнулась на тупики, но на третий раз мне все же удалось пробежать мимо засыпавшего дежурного на КПП и ускользнуть на улицу. Пронизывающий ветер мгновенно пробрался сквозь пальто, и я инстинктивно поежилась, переступая с ноги на ногу на крыльце штаба.  — Повздорили? Вдруг раздался знакомый мужской голос позади. Я испуганно дернулась, озираясь на Макса Вальтера, который не спеша докуривал сигарету, всем весом опираясь на бетонное ограждение крыльца. Яркий огонек его сигареты был первым, что я увидела, обернувшись назад.  — Извините, не хотел вас напугать…  Его уст коснулась едва заметная улыбка, и он без особой на то надобности поправил козырек темно-зеленой кепи. В тот момент он выглядел более расслабленным и склонным к разговору, нежели несколько часов назад.  — Ничего… просто думала, здесь остались только дежурные рядовые… Вы же не рядовой, верно? — я с глупым сомнением на лице покосилась в сторону парня лет двадцати пяти. — Простите, я… не разбираюсь в… — Мне, конечно, приятно, что вы приняли меня за офицера… но я всего лишь роттенфюрер… пока что. У меня в подчинении всего пять человек, но до унтер-офицера осталось немного. Вы и не обязаны разбираться в званиях, фройляйн Штольц, — заметил Вальтер, вальяжно выдохнув серые клубы дыма в небо.  Под тусклым светом уличных фонарей его изумрудные глаза казались бледными. — Тем более, когда ваш будущий муж оберштурмбаннфюрер, верно? Я коротко кивнула, пряча за глупой улыбкой злобу на Мюллера, и плотнее закуталась в пальто.  — Я несколько не разделяю его… позицию по одному вопросу… — я постаралась уклончиво ответить, опустив растерянный взгляд.  — Я достаточно знаю Мюллера, поэтому как никто другой понимаю вас, — признался Макс, выдохнув сигаретный дым. — Он весьма принципиален в некоторых вопросах. Я единственный из всего штаба нахожу с ним общий язык. Не переживайте, пройдет полчаса, и он отойдет.  Я вновь натянула улыбку, мельком оглядев парня. Теперь он не казался равнодушным солдафоном, бездумно выполнявшим приказы, а его безумно притягательные бирюзовые глаза с интересом разглядывали мое лицо. В них я успела уловить чуточку добра и ни капли злобы и ничем не обоснованной агрессии.   Удивилась я тогда, увидев его добродушную улыбку и чувственность во взгляде, а не привычный хмурый взгляд исподлобья Мюллера и скупое выражение чувств. Надо же, им не запрещают улыбаться! Они не все жестокие солдафоны, лишенные чувств! — Признаться честно, я был удивлен, когда узнал о вашем существовании… — тихий голос Вальтера внезапно разрушил городскую тишину, но он тут же неловко прочистил горло. — Если быть точнее, когда узнал, что у Мюллера ни с того ни с сего появилась невеста. Я удивился… поскольку он убежденный холостяк… по крайней мере до прибытия на фронт точно. — Его отправляют на фронт? — я в ту же секунду удивилась, чего сама от себя не ожидала.   Удивление для рядового Вальтера не осталось не замеченным.  — Не сейчас, но… в скором времени вполне возможно. Полицейские дивизии с соседних земель уже отправили в самое пекло. Разве он вас не предупредил? — Макс недоуменно покосился на меня, затем сделал глубокую затяжку и с наслаждением выпустил дым. — Тем более, учитывая, что наши потери… А впрочем, не важно. Я не привык разговаривать с женщинами о политике… уж простите... Кстати, у вас необычный акцент, фройляйн Штольц. Вы из Восточной Пруссии? Я неловко прочистила горло, робко улыбнулась, и коротко кивнула. А затем и вовсе решила немедленно сменить тему со столь щепетильной на вполне обыденную.  — Скажите, как Мюллер с его чином общается с простым рядовым?  Он надменно хмыкнул, устремив взгляд в здание напротив.  — В этом и отличие СС от службы в Вермахте. У нас нет того официоза и жесткой дисциплины. Мы нередко обращаемся к офицерам на «ты», не называем их господами, как в Вермахте, а в свободное время зовем друг друга камерад. В дивизиях мы все друг другу товарищи, — рядовой Вальтер вновь затянулся сигаретой, выпустил серый дым в небо и продолжил. — Мы познакомились с Мюллером, когда он был еще унтер-офицером и только-только получил звание унтерштурмфюрера. Уже тогда он отличался от других тем, что общался со своими подчиненными на равных, всегда помогал и шел им навстречу. Может быть это из-за относительно молодого возраста… Поскольку офицеры его чина… подполковники и полковники в Вермахте относятся к своим рядовым едва ли не с презрением. Будто с офицерскими погонами забываются те времена, когда они были рядовыми…  — Я покажусь чересчур любопытной, если задам вам еще один вопрос? — я вопросительно вскинула брови.  — Никак нет, фройляйн Штольц, — Макс покачал головой с забавной улыбкой на устах, и я вдруг отчетливо ощутила, что он отличался от чопорных и официозных немцев. От него веяло какой-то необъяснимой теплотой.  — Почему вы так странно вели себя несколько часов назад?  Парень удивленно вскинул брови, сделав затяжку. Спустя несколько секунд он медленно выдохнул клубы дыма и ответил тихим голосом: — Как «странно», как и положено уставу? — он усмехнулся и поднял два изумруда к звездам. — Понимаете, фройляйн Китти, я опасался, что вы окажетесь такой же высокомерной особой, как… впрочем, как и все женщины, чьи отцы и мужья имеют высокие чины. Но после нашей встречи я понял, что вы отличаетесь от них. Надо признать, Мюллеру чертовски повезло… — Благодарю вас, — я коротко кивнула ему в ответ.  — За что? — искренне удивился рядовой.  — За откровенность, — призналась я с улыбкой на устах.   Макс расплылся в добродушной улыбке, обнажив зубы. Он хотел было что-то сказать, но вдруг откуда не возьмись прогремел суровый голос Мюллера: — Китти, в кабинет. Живо. Мужчина с расстегнутым кителем и без офицерской фуражки поднялся на крыльцо и быстрым шагом прошел мимо нас в здание, оставив меня в полном недоумении. Вальтер успел выпрямиться перед старшим по званию, но продолжил как ни в чем не бывало докуривать сигарету. Мы переглянулись, как только входная дверь за Мюллером захлопнулась: я испуганно поджала губы, а парень непринужденно пожал плечами, мимолетно улыбаясь.  Я побежала вслед за офицером, догнав его, когда тот уже вошел в кабинет.  — Не смейте сближаться с Вальтером, — хладно заявил Мюллер, не оглядываясь. Он равнодушно сложил руки на груди с недовольным видом, и некоторое время глядел на меня исподлобья.  — Это приказ или угроза? — с вызовом спросила я, прикрыв дверь.  — Если вы не понимаете, насколько вам опасно сближаться с солдатами, Катарина, то я вынужден вам об этом напомнить, — невозмутимо ответил офицер, разглядывая мое лицо. — Рядовые не прикроют вас, в случае опасности. И вообще, никто в этом здании не заступится за вас, вы же понимаете?.. Я сняла пальто и не глядя бросила его на софу, куда и уселась следом. — Я всего лишь поддержала беседу с рядовым Вальтером. Он показался мне довольно милым и не сверлил меня хмурым и вечно недовольным взглядом.  По крайней мере, он хотя бы умеет улыбаться… в отличие от вас! — я громко выдохнула, подавив желание закатить глаза. — Да и вообще… если бы вы сказали это в более вежливом тоне, я бы восприняла ваши слова всерьез.   — Бесполезно… Вы хуже маленького ребенка, — Мюллер раздраженно выдохнул. — Вам стоит повзрослеть.  — А вам научиться разговаривать с людьми не в приказном тоне! — обиженно воскликнула я, переплетая руки на груди. — И я сама разберусь с кем мне сближаться, а с кем отдаляться! Я не обязана подчиняться вашим приказам! — Вы имеете право сближаться только со своими соотечественниками. А впрочем, в этом вы уже преуспели… — офицер вяло ухмыльнулся. — Как его зовут… Иван, кажется? Судя по тому, как сегодня он вцепился за вас словно за спасательный круг, вы ему небезразличны. И вам он скорее всего тоже приглянулся… ведь он умеет улыбаться и веселиться, так?.. Я же говорю, ребенок! — Не ваше дело, господин Мюллер, с кем я провожу время! — оскорбилась я. — Да на вашем фоне даже самые закоренелые солдафоны выглядят паиньками!  — Невероятно! — он высокомерно хмыкнул и сел в кресло, облокотившись локтями об стол. — Мы говорим с вами на двух языках, но не на одном из них не можем понять друг друга… Я уже жалею, что заговорил с вами на русском. Наивно полагал, что это как-то поможет нам сотрудничать, но сейчас понимаю, что сделал только хуже… Он устало провел рукой по лицу, а затем небрежно взъерошил кончики волос.   — Да, господин Мюллер, этим вы поставили под удар самого себя, — я не упустила шанс позлорадствовать. — Но… мне все же интересно, откуда вы знаете русский?.. — Опять вопросы? — мужчина вздернул бровь, направив усталый взгляд в мою сторону. — Да бросьте! — воскликнула я. — Я уже не усну, а смотреть, как вы с отстраненным видом перебираете бумажки — чересчур скучно. Если только… — я выпрямила спину, пытаясь заглянуть на кипу документов. — Если только вы позволите мне помочь с ними… Офицер самодовольно хмыкнул и одним усталым жестом потер лоб.  — Это не какие-то бумажки, а важные документы. И вы серьезно полагаете, что я подпущу вас к ним? — он оглядел меня с ног до головы оценивающим взглядом. — Не будь вы остарбайтером, я бы подумал, что вы советская разведчица.  — Вы почти раскусили меня, — я похлопала в ладоши, стреляя в него язвительным взглядом, а затем натянуто улыбнулась. — Боитесь наших разведчиков, господин оберштурмбаннфюрер? — Русские диверсанты куда хуже, — тихо пробормотал он, поправив ворот белой рубашки.  — Так откуда у вас такой хороший русский? — вновь поинтересовалась я.  Мюллер громко выдохнул и позволил себе расслабленно откинуться на спинку стула. На мгновение, всего на пару секунд мне показалось, что уст его коснулась короткая едва заметная улыбка.   — Похоже, вы так просто не отстанете…  — пробубнил он. — Я отвечу на ваш вопрос, но для начала мне нужно разобрать парочку важных документов.  Я удивленно вскинула брови и ощутила, как губы расплылись в улыбке. Неожиданно, но Алекс вдруг пошел навстречу. Или это были только слова?.. — Хорошо. Я пока… пока полюбуюсь вашей библиотекой, — я шустро встала с софы и направилась к книжным полкам. — Или мне нужно ваше разрешение?.. Обещаю, ни одна книга не пострадает от моих необразованных русских лап. Ответом мне послужил его короткий укоризненный взгляд. После мужчина вновь приступил разбирать несчетное количество папок с бумагами, а я мельком пробежалась по корешкам книг, слегка склонив голову на бок.  Перед глазами мелькали сотни иностранных фамилий и немецких слов, добрую половину из которых я мысленно переводила и смаковала несколько минут. В какой-то момент глаза остановились на толстой книге с темно-зеленым переплетом под названием «История медицины». Я пролистывала страницу за страницей, медленно шагала по кабинету, сидела на софе, но ни на секунду не отрывала взгляда от книги — настолько она завлекла меня. Она пестрила кучей незнакомых терминов и немецких слов, и чем больше у меня получалось переводить на русский язык, тем увлекательнее становилось чтение.  — Интересуетесь медициной, госпожа Богданова? — вдруг раздался тихий голос Мюллера за спиной.  Я и не заметила, как он закончил с документами и молча подошел ко мне. Испугавшись его голоса, я от неожиданности резко обернулась и едва ли не натолкнулась на его белую рубашку и небрежно расстегнутый серый китель. Офицер стоял всего в метре от меня, пряча руки в карманы брюк галифе, а синева в его глазах сгущалась с каждой секундой. Он был расслаблен и непривычно спокоен: брови образовывали одну сплошную линию, а не хмурую межбровную морщину, губы не были сомкнуты, челюсть не стиснута и желваки, по обыкновению, не вытанцовывали на ярко-выраженных скулах. Не могла разобрать его взгляд в тот момент: в глазах не отражалась ни та привычная ухмылка и ни то свойственное ему высокомерие. Офицер впервые глядел на меня со скрытым интересом в устрашающих синих глазах.  И я пока не поняла, что пугало меня больше: привычная мания величия или же запертая человечность, которая осторожно выглядывала и проявлялась время от времени в его глазах с глубокой пронзительной синевой. Именно она убедила меня в первый же день довериться и вложить свою ладонь в протянутую им руку, чтобы благополучно выбраться из вагона.  Я мгновенно прижала книгу к груди то ли от неожиданности, то ли от испуга… И уставилась на него пустым стеклянным взглядом, пряча нарастающее напряжение в намертво сжатых ладонях, которые стискивали желтые страницы.  — Откуда вы… откуда вам известна моя фамилия… В моем тихом голосе полностью отсутствовала вопросительная интонация. Это было больше похоже на мысли вслух, нежели на заданный вопрос.  — Глупый вопрос для… как это по-вашему… подполковника.  Мюллер привычно усмехнулся, и я мысленно выдохнула, радуясь, что он вновь натянул маску самодовольного фрица. Мне было стыдно признаться самой себе, но я боялась воспринимать его как обычного человека, умеющего сочувствовать. Ведь это означало бы одно — я постепенно начала бы доверять ему и в той или иной степени сближаться, позабыв про его происхождение, и закрыв глаза на то, какие погоны находились у него на плечах.  Он был прав, глупо было спрашивать это у того, кто заведовал всеми остарбайтерами Мюнхена.  По крайней мере, я узнала, какому званию приравнивался оберштурмбаннфюрер в Красной Армии. Больно непонятные были у немцев чины в СС, разобраться кто кому и как соответствовал было и вправду трудно.  — Здесь не принято отвечать вопросом на вопрос… это вам на будущее, — заметил он спустя минуту моего молчания. В его голосе на удивление отсутствовали привычные издевательские нотки.  — На какое будущее, господин Мюллер? — фыркнула я, продолжив сверлить его хмурым взглядом. — Мое будущее определенно поджидает меня в другой стране… и принадлежит тем людям, что там живут.  — Вы уходите от ответа, госпожа Богданова.  — Как и вы, господин Мюллер, — тут же ответила я, крепче прижав книгу к груди. — Мой вопрос про ваше прекрасное владение русского языка, остается открытым.  — Какая упертая… — он вновь усмехнулся, на мгновение отвел взгляд в сторону и отстраненно покачал головой.  — Если вам действительно интересно, то я отвечу. Бабка моя много лет назад целительницей прослыла в деревне нашей. Много кто к ней за помощью обращался в борьбе с телесными недугами. А она и помогала всем… просто так. Кто-то буханку хлеба подкинет, кто-то парочкой курей не обидит, мужики было и дров наколят, да по хозяйству помогут. Мы с сестрой с рождения находились под ее попечением. Я знала название и предназначение каждой травы и снадобья бабушки, делала вместе с ней мази заживляющие, да чаи ароматные успокаивающие умела варить. Нравилось мне разбираться во всем этом, да и людям помогать. С самого детства видела благодарные и счастливые лица наших соседей, когда они от бабки моей уходили… еще тогда решила, что людей лечить хочу. Даже в мединститут поступать хотела в сорок первом, на лечебно-профилактический факультет… да не успела.  Мюллер едва заметно кивнул, глядя куда-то сквозь меня, но практически сразу сфокусировал глаза на моем лице. Взгляд его сосредоточенно скользил по моим рукам, волосам, одежде, на пару мгновений задержался на темно-зеленой книге и вновь поднялся к моему лицу. Под его любопытным взглядом я отчего-то почувствовала себя голой. Щеки предательски запылали, а ладони, что все это время удерживали книгу, начали покрываться потом, комкав старые страницы. — Не ожидал, что расскажете, — признался он таким тихим и спокойным голосом, что первые пару секунд я думала, что мне показалось.  — А мне нечего скрывать, господин Мюллер, — заявила я, гордо вздернув подбородок. Я нервно сглотнула смущение, стараясь делать вид, что ни его поведение, ни внешний вид с расстегнутым кителем и полу растрепанными волосами, меня не волновал. — Теперь ваша очередь.  Мужчина долгое время молчал, продолжив разглядывать меня. В его взгляде не было откровенной пошлости, злобы, презрения или агрессии. Напротив, он словно изучал меня и пытался найти ответ на какой-то только ему известный вопрос. Возможно, он размышлял стоило мне довериться или нет… Я могла лишь догадываться. Холодные синие глаза сосредоточенно и задумчиво рассматривали каждый участок моего тела… медленно и с предельной осторожностью.  Отчего-то я не желала разрушать тишину, так неожиданно воцарившуюся между нами. Было в ней что-то такое… таинственное. Не было неловкости и того недоразумения, что, по обыкновению, испытывают собеседники во время пауз в разговоре. Тишина та казалась совершенно безусловной, обыденной и лишенной всякого напряжения.  Все то время он стоял неподвижно, впрочем, как и я. В ушах звенела мертвая тишина, и лишь напольные часы своим тиканьем напоминали о том, что я не оглохла и все еще могла распознавать звуки.  Но все мое спокойствие вмиг улетучилось, когда он подошел ближе.  Я вдруг вспомнила, кто на самом деле стоял передо мной… кого я должна была опасаться и держаться подальше. А затем остро ощутила разницу в нашем росте. Он казался намного выше и сильнее, отчего я ощущала себя маленькой и беззащитной. Глядя на меня сверху вниз, он шагнул вперед. Я инстинктивно подалась назад и спиной вжалась в деревянный книжный шкаф. Я не знала, чего было ожидать от мужчины, который имел едва ли не безграничную власть надо мной, еще и подошел настолько близко, что воздух в легких в одночасье закончился.  Сердце мгновенно подскочило, кровь застучала в ушах, а ладони стали потеть с каждой секундой все больше. Я нервно сглотнула и уставилась на него испуганно, часто-часто моргая, словно трусливый заяц, загнанный в угол.  — Книгу… — тихо произнес он с легкой хрипотцой.  — Что? — растерянно пробормотала я.  — Книгу верните, — повторил он настойчивее.  Офицер протянул руку вперед, хватаясь за старый переплет, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Я испуганно вздрогнула от столь неожиданного прикосновения мужчины, но все же позволила вызволить книгу у меня из рук. А после тут же сомкнула ладони, пряча испуг в намертво сжатых кулаках.  Как только книга очутилась в руках Мюллера, в воздухе раздался громкий телефонный звонок, разрезающий тишину. Он отрезвил нас обоих, заставил встрепенуться. Мы как по команде обернулись в сторону разрывавшегося телефона с дрожащей трубкой, и обменялись хмурыми взглядами. Мужчина тут же собрался, натянув прежнее непроницаемое выражение лица, а я тряхнула головой, словно очухиваясь ото сна. Не знаю сколько мы так простояли, молча разглядывая друг друга, но в тот момент мне казалось, что телефонный звонок пробудил меня от оцепенения… словно все то время я находилась под гипнозом.  — Мюллер, — офицер ответил на звонок, и вновь на лбу у него появилась хмурая межбровная морщинка. — Понял. Выезжаю.