Катарина

Вышла из почтового отделения под недоуменные взгляды горожан, и меня окончательно накрыло. Мы с офицером стояли посреди оживленной и влажной от осадков улицы, каждый думая о своем. Я нервно всхлипывала, прикрыв губы ладонью, и уже не скрывала вырывающиеся наружу слезы. Мюллер же молча зажег сигарету, вдохнув привычный табачный дым.  Вокруг царила обыкновенная обстановка Мюнхена. Люди не спеша следовали по своим делам, мимо проезжали шустрые велосипедисты, которых было едва ли не больше пешеходов. Прежде я никогда и не задумывалась, что велосипед был самым распространенным транспортом в Европе. Прежде я вообще мало что знала о европейских странах… На дорогах было удивительное скопление машин, парочка из них проезжали мимо меня буквально каждые пять-десять минут, а то и две сразу. За все то время, что я находилась в Германии, не могла привыкнуть к оживленным дорогам с автомобилями. Удивительно, как много их было в городе! Не могла привыкнуть и к тому, что в любой момент меня мог сбить один из них, задумайся я хоть на минуту.  — Клянусь… я отошла на мгновение, и он… — я подавила очередной всхлип, пытаясь донести до офицера правду. — Я найду его… Пусть на это уйдет вся ночь… Но… но я буду его искать.  — Отставить слезы, — хладно скомандовал он, выдохнув облако табачного дыма, которое тут же окутало мои волосы. — Нужно приниматься за поиски мальчика с холодной головой. Как там русские говорят… слезами горю не поможешь?.. Хоть внешне Мюллер и не показывал истинные чувства за привычной непроницаемой маской, но я была почти уверена, что он едва сдерживался, чтобы не накричать на меня… или впаять какое-нибудь изощренное наказание.  Спустя пару минут офицер собрался с мыслями (чего нельзя было сказать обо мне) и раздал поручения всем патрулям, которые мы встретили на пути. Помощник в поисках мальчика из меня был никакой. Я еле волочила ноги, едва поспевая за мужчиной по влажной от дождя брусчатке. Пальцы дрожали, и в миг я осознала, что меня знобит, но не от тоскливой январской погоды, а от страха за Артура.  Мюллер был не разговорчив. Он скурил уже бог знает какую по счету сигарету, и любые мои попытки заговорить пресекались его угрюмым молчанием. Первое время он избегал моего взгляда, но единственный раз, когда наши глаза встретились, я задрожала от страха в полной уверенности, что он ударит меня… Настолько он был зол, что я оставила Артура без присмотра. И в этом он был чертовски прав — пропажа мальчика лежала полностью на моих плечах.   — Что с вами не так, Катарина?  Я вздрогнула, услышав его грозный голос спустя час безуспешных поисков Артура. Он продолжил избегать моего взгляда, шагая по маршруту, известному лишь ему одному. Я промолчала, боясь своим ответом подлить масло в и без того пылающий огонь.  — Сначала вы каким-то странным образом очаровываете Артура и фрау Шульц. Затем за столь короткий срок изучаете немецкий… Но как только выходите в большой город, не можете уследить за ребенком в трех квадратных метрах? Я молчаливо хлюпала носом, стараясь не обращать внимание на колкости Мюллера. Пару минут пыталась сосредоточиться на поисках Артура, но его слова задели за живое. То ли от того, что я была чертовски подавлена пропажей мальчика, то ли от того, что долго сдерживала гнев на офицера, отчего любое его слово и действие вызывали во мне раздражение.  — Прекратите обвинять меня! — возмутилась я, плотнее укутавшись в пальто от пронзительного городского ветра. — Да, я виновата, и признаю это. Но я не позволю унижать себя только лишь потому, что вы носите погоны и имеете… какое-то там звание. Унижая меня, вы не найдете Артура быстрее.  — Прекратите строить из себя жертву, — прозвучал грубый голос Мюллера. — Вас никто не унижает… И более того, фрау Шульц к вам относится по-человечески, я бы даже сказал, что она… как это по-русски… перегибает палку. Вас никто не избивает, не насилует и голодом не морит. Вы еще не осознаете, насколько вам повезло. И я не обвиняю вас, а всего лишь констатирую факт — вы не уследили за ребенком.  Я возмущенно выдохнула, пождала губы и с силой стиснула кулаки.  — Ах, я еще и избалованная остарбайтерша, по-вашему?!— оскорбленно воскликнула я. — Я должна сказать вам спасибо, что меня не изнасиловали и не заморили голодом?! Он раздраженно выдохнул, ускорив шаг, а затем произнес крайне безразличным голосом: — Мне также неприятно находиться рядом с вами, но давайте не будем устраивать цирк у всех на глазах. Отчего-то меня задели его слова.  Это ему было неприятно находиться рядом со мной?! Что о себе возомнил тот высокомерный немец? Да мне было вдвойне неприятнее находиться рядом с тем, кто в любой момент мог придумать мне изощренное наказание… К тому же, он служил в той стране, солдаты которой убивали мой народ! Отчего мне должно было быть приятно находиться в его обществе? — Ох, как я могла забыть! Вы же так заботитесь о своей безупречной репутации, не правда ли, господин оберштурмбаннфюрер? — с издевкой произнесла я, остановившись посреди улицы, дав понять, что дальше не пойду. С недовольным видом переплела руки на груди, буравя спину офицера хмурым взглядом. — Запомнили мое звание… ну хоть на что-то годитесь… Я возмущенно раскрыла губы, не зная, что и ответить на столь откровенную грубость.  Мюллер нехотя развернулся в паре шагов от меня, зажимая сигарету в зубах, и скользнул по мне ленивым и уставшим взглядом. Я уже вознамерилась возразить в ответ, как вдруг он молниеносно подскочил в мою сторону. Его руки ловко обхватили мою талию и одним резким движением подтолкнули в сторону здания, подальше от проезжей части. Мимо нас тут же сиганул автомобиль. Он проехал на том месте, где я только что стояла, и от осознания этого у меня пересохло во рту.   Мысленно выругала себя, что никак не могла привыкнуть к бешеному движению в Мюнхене. А потом очнулась, когда офицер одной рукой все еще сжимал мою талию, а другой удерживал рукав, где находился конверт с письмом от тетушки.  Я вскинула испуганный взгляд. Сердце бешено колотилось в груди, а в нос молниеносно ударил терпкий запах сигарет, которыми пропахла его серая шинель. Взгляд его не изменился. Синие непроницаемые глаза глядели на меня сверху вниз в сочетании с привычной хмурой морщинкой на межбровье. Над левой бровью я вдруг заприметила едва заметный шрам, пересекающий середину брови. Он был настолько светлый и неприметный, что нужно было сильно сосредоточиться, чтобы издалека заметить заживший рубец. Я разглядывала его лицо с идеально-ровными немецкими чертами всего пару мгновений, но почти сразу же спохватилась. — Уберите… уберите от меня… руки, — пробубнила я, боясь пошевелиться, находясь на столь близком расстоянии от немецкого офицера.  — Было бы лучше, если бы вас сбили? — усмехнулся он. — Или это вы так благодарите? Мужчина не упускал шанса съязвить и лишить себя удовольствия с легкой ухмылкой на лице разглядывать мое смущение. Но почти сразу же спохватившись, быстро отпустил меня, словно пальто мое было сплошным раскаленным железом. Вот только рукав с письмом не оставил его равнодушным, поэтому он тут же грубо засучил его и вытащил конверт. — Это чертово письмо было ценой пропажи Артура?! Его взгляд вмиг переменился. От хмурого и непроницаемого выражения лица не осталось и следа, и на смену ему пришел взгляд разъяренного хищника, готового в любой момент напасть на свою жертву.  Меня обдало холодным потом. Я не знала, чего от него ожидать. Я боялась, что он с яростью разорвет письмо на мелкие кусочки, чтобы мне не удалось воссоединить его. Я боялась, что он достанет из кармана зажигалку и показательно подожжет потрепанный конверт, с нескрываемым удовольствием наблюдая за моими страданиями. В миг даже промелькнула мысль, что он вот-вот ударит меня, поэтому я испуганно уронила лицо в ладони, ожидая любой участи.  — Я всего лишь хотела… — я сдавленно пискнула, но запнулась, так и не закончив предложение. — Это единственная ниточка, которая связывает меня с родиной. Прошу, не забирайте!.. Я целый год ждала хоть что-то… — Вам никто не запрещает отправлять и забирать корреспонденцию, Катарина, — раздался на удивление спокойный и уверенный голос Мюллера без единого намека на привычную ухмылку. — В следующий раз вы можете пойти на почту в сопровождении полиции и показать свои немецкие документы, которые вам вручили в распределительном центре.  Я медленно раскрыла лицо и с опаской приняла конверт из рук офицера. Затем сложила его пополам и наспех засунула в миниатюрную сумочку.  — Алекс? Алекс, это ты? — вдруг послышался звонкий голос молодой женщины. — Не думала, что застану тебя здесь… Значит слухи не врут… К нам подошла девушка в элегантном черном пальто с утягивающим поясом, с помощью которого она демонстрировала осиную талию. Оно едва прикрывало ее худые колени, а воротник у пальто имел изящную треугольную форму. На шее красовался белоснежный шелковый шарф, при одном взгляде на который можно было разориться. Ее серые пронзительные глаза скользнули по мне сверху-вниз; губы, накрашенные алой помадой, искривились в натянутой улыбке, а тонкие кисти в белых кожаных перчатках, крепче стиснули ручки дорогой кожаной сумочки квадратной формы. Едва ли не сразу я подметила ее тонкую темную родинку над верхней губой и холодные стеклянные глаза, за которыми скрывалось высокомерие.  Как только она закончила откровенно разглядывать меня, тут же поправила миниатюрную черную шляпку на блестящих каштановых волосах, которые легкой волной лежали на плечах, а затем подняла любопытный взгляд в сторону знакомого офицера.  — Все еще веришь слухам, Лиззи? — с ноткой пренебрежения ответил Мюллер.  — Ты же знаешь, в моем положении обмениваться слухами — это единственное развлечение, — с ухмылкой ответила Лиззи. — Не поделишься сигареткой? Мужчина тут же достал из кармана позолоченный портсигар и поделился зажигалкой с девушкой. Она, не снимая кожаные перчатки, с не скрывающим наслаждением вдохнула табачный дым, и на белоснежной сигарете остался ярко-красный след от ее помады.  — Ну и как звать твою подружку? Девушка лет двадцати пяти выдохнула очередную порцию облака серого дыма, а затем вопросительно подняла бровь, вновь принимаясь оглядывать меня с ног до головы.  — Лиззи, прекрати, она не… — Китти Штольц, — представилась я, слегка склонив голову, не давая Мюллеру ни единого шанса на правду. — Приятно познакомиться… — Лиззи Хоффман… взаимно, — фройляйн горделиво вздернула подбородок.  — Не видела вас прежде, фройляйн Штольц. Мою выдуманную фамилию девушка произнесла медленно, смакуя с особым наслаждением, словно пробовала на вкус.  — Я приехала погостить к родственникам в Эдинбург, — я попыталась изобразить подобие искренней улыбки. — Тетушка радушно приняла меня. Я помогаю ей с моим кузеном, пока она занимается делами фермы и трудится на благо рейха. Я изо всех сил старалась скрыть русский акцент, и от волнения с силой сжала ручки шелковой сумочки.  — Ваша тетушка случайно не фрау Шульц? — вдруг спросила Лиззи, с вызовом вскинув бровь. — Неужели вы та самая Китти, про которую мне рассказывал гер Нойманн? Я нервно сглотнула, услышав упоминание Кристофа, а затем украдкой взглянула на Мюллера. Все это время он равнодушным взглядом гипнотизировал здание напротив, крепко сжав челюсть. Его играющие желваки на скулах лишь подтверждали нервозность, словно он опасался, что я скажу что-то лишнее, а девушка узнает это и использует против нас двоих.  Впрочем, фройляйн Хоффман вовсе не выглядела простушкой: ее внешний вид, экстравагантная алая помада на губах, которую не использовала бóльшая половина немок, и то, с какой вольной интонацией она обращалась к офицеру, все это лишь пестрило о том, что она входила в круги немецкой элиты.  — Приятно слышать, что такая значительная фигура как гер Нойманн рассказывал обо мне кому-то, — солгала я, изобразив искреннюю улыбку.  От подобной мерзкой лжи скрутило желудок, и я была практически уверена, что сегодняшний обед через пару минут окажется на прекрасном пальто фройляйн Хоффман.  — Да, он упомянул, что вы являетесь дальней кузиной его невесты, — Лиззи коротко кивнула, в очередной раз затянувшись сигаретой.  Мюллер плотно сомкнул губы, а руки спрятал за ровной спиной. Общество фройляйн Хоффман ему было явно не по нраву.  — Нас ждут неотложные дела. Мы вынуждены тебя покинуть, Элизабет, — наконец изрек он, когда я была уже не в силах изображать милую фройляйн Штольц.  — Как жаль… а мне так хотелось побеседовать с Китти, — тоскливо вздохнула девушка, направив взор на офицера. Она подошла к нему чуть ближе, пару раз цокнув каблуками, и свободной рукой с показательной заботой стряхнула не существовавшие пылинки с его шинели. — Папенька жалуется, что ты уже который раз отклоняешь его просьбы о совместном ужине, ссылаясь на работу. В чем дело, Алекс? Фройляйн Китти занимает все твое свободное время? Мюллер резко схватил ее запястье и грубо отпрянул в сторону. Его лицо было непроницаемым, но лишь по недружественному жесту я поняла, что он не особо радует Лиззи. И мне вдруг жутко захотелось узнать причину.  Но после я мысленно дала себе пощечину. Какое мне было дело до отношений той странной парочки? Пусть эти немцы сами разбираются… — Генерал Хоффман вошел в мое положение, и мы уже назначили дату следующего совместного ужина,— хладно отчеканил мужчина. — До встречи, Лиззи. — Ох, мне всегда нравился твой официоз, — усмехнулась девушка, расплывшись в язвительной улыбке. — Буду ждать тебя и Китти, мы еще не все обсудили!  Она выкрикнула последние слова нам вслед, когда Мюллер грубо схватил меня за запястье и повел от нее прочь. Мы шли так быстро, что я едва успевала переступать с ноги на ногу: за считанные минуты у меня сбилось дыхание, а в правом боку вдруг болезненно закололо. Так продолжалось до тех пор, пока мы не перешли на соседнюю улицу.  — Зачем вы заговорили с ней? — мрачно спросил офицер на русском, наконец отпустив мое запястье.  Он по-прежнему избегал моего взгляда.  — Рано или поздно она все равно бы… — Вам было велено всего лишь сопровождать Артура, — сквозь зубы процедил Мюллер. — Но вы и здесь прокололись, причем дважды.  — И какой запрет я нарушила на этот раз? — недоумевала я, подавив желание закатить глаза.  — Открыли рот, — безразличным голосом отчеканил Алекс Мюллер. — Лиззи — дочь генерала СС и главная сплетница Баварии. Через пару часов весь Мюнхен будет знать, что я таскаюсь с вами по городу. Будь Артур с нами, объясниться было бы гораздо проще.  Я громко выдохнула, пытаясь не взорваться в ответ на его колкости.  — Что ж, если я вам так осточертела, и вы подрываете из-за меня свою безупречную репутацию, то прикажите сопровождать нас с Артуром другому полицейскому.  Мюллер остановился посреди улицы, устало провел рукой по лицу и тихо произнес: — Обязательно… как только отыщем Артура, так сразу… — Оберштурмбаннфюрер… Хайль Гитлер!  —  со сбитым дыханием подбежал один из молодых полицейских, на ходу отдав честь. — Штурмбаннфюрер Шрёдер ожидает вас в штабе для доклада. Мюллер выругался на немецком и раздраженно выдохнул.  — Передай штурмбаннфюреру, что я буду на месте с минуты на минуту. Как только узнаете что-либо про пропавшего мальчика — немедля сообщайте мне. До утра я буду в штабе. Ориентировка на его розыск у вас имеется? — Так точно, — подтвердил парень, вытянутый как струна.  — Свободен, — равнодушно произнес Мюллер и зажег очередную сигарету. Его мрачный взгляд рассредоточено скользил по улице.   — Хайль Гитлер! — торжественно воскликнул полицейский, отдал честь и спустя мгновение растворился в общем потоке горожан.  — Что это значит? — растерянно спросила я, следуя за офицером. — Какой штаб? Что значит вы будете там до утра? Как же… как же Артур? Он ведь совсем один… он… Разве вы не помните, что случилось с ним на рождественской ярмарке? Мюллер молчал. Он сосредоточенно вдыхал табачный дым от зажженной сигареты и шагал по улице, пропустив мои вопросы мимо ушей. Мужчина даже не оборачивался, чтобы убедиться, что я не сбежала и следовала за ним. А я решила не быть надоедливой канарейкой, которая щебечет целыми днями, привлекая к себе внимание.  Дорога до штаба заняла от силы десять минут. Это было обыкновенное здание из темного кирпича, подобное многим старинным постройкам Мюнхена. На крыльце и на крыше развивался красный флаг со свастикой в белом кругу, а на входе сидел заспанный рядовой в темно-зеленой форме. Он тут же вскочил на ноги, выпрямился как струнка при виде вошедшего в помещение Мюллера, и отдал честь. Алекс же прошел мимо молодого парнишки с угрюмым выражением лица, а рядовой до последнего провожал меня недоуменным взглядом.  Мужчины, находившиеся в здании на тот момент, все как один восклицали «Хайль Гитлер», и чем меньше был их чин, тем сильнее они выпрямлялись, отдавая честь оберштурмбаннфюреру. Но неизменным оставалось одно — все они молча разглядывали меня, кто-то с недоумением, а кто-то откровенно пялился, до последнего прожигая взглядом мой затылок. Как только в узких длинных коридорах раздавался торопливый цокот женских каблуков, особо любопытные мужчины выглядывали из кабинетов, чтобы проводить меня удивленным взглядом. Все это не могло меня не смутить. Было предельно ясно — женщина в подобном учреждении была для них необычайной редкостью и скорее приятным исключением.  В одном из кабинетов нас встретил мужчина средних лет со схожей с Мюллером формой. На нем сидел все тот же серый китель, на левой петлице красовались те же руны «SS» в виде двух молний, на правой были изображены те же четыре серых звезды. Отличие было лишь в погонах с плетением «Гусеница»: у незнакомого мужчины красовалась желтая подкладка, вместо зеленой Алекса и отсутствовали какие-либо звезды.  Незнакомый офицер с темными усами «щеточка» над верхней губой отдал честь, как только мы вошли в помещение. Мюллер холодно поприветствовал его в ответ, и в тот момент я поняла, что его гость имел меньшее звание, чем хороший знакомый фрау Шульц. Мужчины обменялись парочкой слов и отправились в коридор. Но перед тем, как выйти, Мюллер напоследок бросил в мою сторону укоризненный взгляд, в котором буквально читались слова «только попробуй сбежать отсюда».  Я сняла пальто и мельком огляделась.   Нетрудно было догадаться, что это просторное помещение было его кабинетом. Там было вовсе не жарко, потому как оно не отапливалось, но и не шибко холодно. Через пару минут я уже пожалела, что сняла пальто и зябко поежилась.  Посередине кабинета со стены на меня смотрел портрет Адольфа Гитлера, а прямо над ним располагался широкий стол из дорогого красного дерева с высоким деревянным стулом, обшитым темной кожей. На столе лежали целые кипы бумаг и папок с неизвестным содержимым, на самом краю стоял громоздкий стационарный телефон черного цвета, а также парочка фотографий в неприметных рамках.  На одной из них была изображена семья из четырех человек: отец в строгом костюме, мать с красиво уложенными волосами и закрытом черном платье, сын лет пяти в забавных темных шортах, белой рубашечке и небольшим медведем в руке, и маленькая дочь двух-трех лет в кружевном платьишке со светлыми кучеряшками. Позади них красовался далеко не бедный интерьер гостиной и, тщательно приглядевшись в лицо мальчика, я узнала в нем юного Мюллера. А на следующей фотокарточке был запечатлен портрет молодой женщины с пронзительными светлыми глазами и сияющей улыбкой, вот только платье мне показалось чересчур старомодным. Возникло стойкое ощущение, что фотография была сделана более тридцати лет назад, когда в Германии, как и в России правили императоры…  В непосредственной близости от стола располагались два деревянных стула, с высокого белоснежного потолка свисали две скромных люстры, а стены в помещении были выполнены из краски приятного песчаного оттенка. Напротив стола, подперев стену, стояли старинные напольные часы с гиревым механизмом и дубовой отделкой светло-коричневого цвета. Их громкий «тик» и «так» раздавался по всему помещению. Возле просторного окна стояла мягкая софа, рассчитанная на пару-тройку крепких мужчин, и в метре от нее находился напольный торшер с тканевым абажуром бежевого оттенка. Но самую большую площадь кабинета занимали три высоких книжных шкафа. Практически все полки были до отвала забиты книгами со старыми переплетами различной толщины.  Я осмелилась подойти к центральному шкафу и удивилась — на полках не было ни одной пылинки. Усмехнувшись немецкой педантичности, я осторожно взяла в руки первую попавшуюся книгу — Иммануил Кант «Kritik der reinen Vernunft», издание 1861 года. Название сочинения я перевести не смогла. От книги в темно-синей плотной обложке исходил запах старины, она прекрасно сохранилась в библиотеке Мюллера и в то же время манила неопределенной загадочностью.  Аккуратно провела пальцем по толстому корешку и открыла первую страницу, где была описана краткая биография автора. Мельком пробежалась глазами по знакомым немецким словам, которые осилила перевести — автором был немецкий философ, родился в апреле 1724 года в Кенигсберге, умер там же в феврале 1801 года. Задумчиво подняла взгляд к потолку, я и знать не знала географию Германии, поэтому недоумевала, где находился тот город. Описание его жизни уместили всего в несколько предложений, и разобраться во всем остальном было гораздо труднее, чем я ожидала. Все же немецкий разговорный давался многим легче. Прежде мне и не приходилось сталкиваться со старинной немецкой литературой. Книга, которую вручила мне фрау, вышла в печать не более пяти лет назад и язык в ней был во многом схож с разговорным.  Когда в воздухе раздался громкий звонок телефона, я испуганно дернулась и обернулась в сторону стола. Телефон настойчиво трещал около минуты, черная трубка слегка подрагивала, а неприятный звон раздавался в голове еще столько же. Я не решилась к нему подойти, да и другие офицеры, в том числе и Мюллер, не спешили. Вскоре, когда он затих, сама не заметила, как с книгой в руках присела на стул Мюллера, продолжив увлеченно листать страницу за страницей. Я находила знакомые немецкие слова, которые прежде встречала на рекламных вывесках в Эрдинге и Мюнхене и на уличных указателях. А также находила знакомые по звучанию слова, которые успела уловить по радио, когда помогала Гертруде на кухне. Медленно полушепотом пыталась их прочесть и радовалась, когда из всего предложения понимала хоть пару-тройку слов.  Увлеченная чтением (если это можно было назвать таковым), я не заметила, как в кабинет тихо вошел молодой офицер в темно-зеленом полицейском кителе с небольшим серебряным подносом в руках. На левом рукаве красовался черный манжет с той же надписью, что и у Мюллера — «SS Polizei-Division». На правой черной петлице вышиты руны СС, а на левой были изображены поперек два ряда двойного сутажного шнура светло-серого цвета. На правой руке выше локтя находилась нарукавная нашивка в форме буквы «V», в виде равностороннего треугольника черного цвета с двумя рядами алюминиевого галуна. Я тут же испуганно подорвалась с места, как только увидела, как он приблизился в мою сторону, и растерянно опрокинула книгу на пол.  — Добрый вечер, фройляйн Китти, прошу прощения, если напугал, — слегка растерянно произнес парень с ярко-зелеными изумрудными глазами. Он аккуратно поставил поднос на стол и мгновенно кинулся поднимать упавшую книгу. — Иммануил Кант? Хороший выбор. Растерянно приняла книгу и медленно положила ее на стол поверх двух папок с документами.  — Оберштурмбаннфюрер приказал принести вам горячий чай с выпечкой, — доложил он с мелькнувшей улыбкой в глазах с яркой зеленцой. — Приятного аппетита, фройляйн Штольц. — Спасибо, — хрипло ответила я.  Он коротко кивнул и последовал в сторону двери, но я вовремя окликнула его.  — Постойте… как вас зовут? Он растерянно оглянулся, будто не ожидал подобных вопросов с моей стороны, но тут же взял себя в руки и натянул привычное непроницаемое выражение лица.  — Роттенфюрер Макс Вальтер, — отчитался парень.  — Гер Вальтер, вам известно куда ушел гер Мюллер и как долго мне его ждать? — неуверенно пролепетала я, тщательно проговорив каждое слово.  Изумрудные глаза всего на пару секунд недоуменно метнулись в сторону, а брови хмуро встретились на переносице.  — Не могу знать, фройляйн. Оберштурмбанфюрер не докладывает о подобных вещах.   Я изобразила нечто, схожее с улыбкой, и коротко кивнула. Он повторил за мной и быстрым шагом последовал к двери, а затем скрылся также быстро, как и появился. Я бросила любопытный взгляд на небольшой серебряный поднос: на нем стояла кружка чая из белого фарфора со струящимся паром и парочка необычных крендельков с крупной солью, бережно завернутых в салфетки. Как только взяла в руки один из аппетитных мягких крендельков, желудок тут же отозвался ноющей болью. Со всеми навалившимися событиями я и вовсе позабыла о существовании голода.  И где только пропадал Мюллер? Наверняка ушел ужинать по-человечески с тем мужчиной в здешнюю столовую, а меня оставил здесь доедать остатки соленого кренделька.  — Даже не знаю, что вам понравилось больше: брецель… сидеть в моем кресле или читать немецкую литературу, — в какой-то момент раздался надменный голос Мюллера.