«М-да, наверняка какая-нибудь стерва»

Вечно холодные руки плотно сжимают талию обладательницы кристально чистых глаз, пока девушка рвёт на себе пуговицы, что удерживали рубашку, отбрасывая ее куда-то в сторону. Шатенка тут же не воздерживается и целует. На пол полетели даже дорогие Швейцарские часы. В том же направлении приземлился набор серебристых колец, завораживающий всех, несмотря на тот факт, что они с алиэкспресса. Младшая садится ей на бёдра, а женщина прикусывает губы от нетерпения и изумления от смелости той, кто должна подчинятся. Роли поменялись, как только зашевелился воздух, что летал в дверях; из-за двух буйствующих особей, которые подобно тиграм вцепились друг в друга, стараясь укусить. Кареглазой в снятии ее футболки помогают маленькие пальчики с маникюром, стягивая вещицу, затем отправляя ее в воздух, даже не задумываясь, что ее спутнице придётся потом бегать и искать эту частицу гардероба со смущенным выражением лица. «Господи, Александра!» — разрезал слух стон, что выпал с губ женщине, которой казалось, что эта кровать летает где-то в космосе, где звёзды стараются предсказать дальнейшие действия сегодняшней ее до ужаса красивой и грубой доминантки. Возможно это должно было прозвучать по-другому: «Господи Александра!». В тот эпизод ее красочной жизни красноволосая действительна не была в силах отрицать то, что на ней сидящая женщина не Господ. * * * В темноте вдруг зажегся светильник, прежде которого следовал щелчок. Пальцы бегали по холодному экрану и набирали все те же цифры. Пришло сообщение о том, что телефон заряжен на восемьдесят процентов. — Моисей… опять… — в тишине шептала в трубку Горбачёва, усевшись на край не заправленной кровати, положив одну руку на одеяло. Глаза слезились из-за того, что открылись пару минут назад. * * * Молча мог пройти весь день, если бы не появился длинноволосый. Опять пришлось наблюдать его ревность к подошедшему Егору. Все время хотелось ныть и плакаться Моисею о сне о физичке. Она специально заставила его подняться погулять на третий этаж, неспроста. Девушка знала, что Швецова должна стоять там, ну или хотя бы делать умный вид и ходить со стопкой книг. А Егор с чего-то решил, что Горбачёва смущается, а не бесстыдно ржет из-за него. Ему это нравилось, и он с настойчивостью отодвигал своей тонкой рукой музыканта от подруги, пока тот его не хлестнул по руке окончательно, что тот взвизгнул и отлетел. Когда Саша подумала об этом они уже дошли, ноги отваливались и у одного, и у второй, что было жутко неприятно. Но Александра всегда твердила: «ничего-ничего, шаги нахаживаем, худеем!». Причём почти всегда это было сопровождаемо с тяжкой отдышкой. В воспоминаниях отразился сон, который она до мелочей запомнила. В горле пересохло, и коротковолосая тут же побежала к кулеру и башенкой прозрачных стаканчиков, которых у нас, как говорит классная руководительница: «дефицит!». Она нажала на кнопку, и чистая жидкость полилась ей в стакан. Отходит и опирается на стенку, где рядом окунул взгляд в портреты лучший друг. Наконец… Дождалась. Женщина проходит на быстрой скорости так, что у неё волосы развиваются. На ней была приснившаяся рубашка! На ней были Швейцарские часы! Она шла с книгами, а кольца на ней не было. «Я побегаю к ней сзади и хватаю на руки, она смеётся, радуется и мы оббегаем всю школу, счастливо хохоча… — представляла Саша, забыв про болтающуюся от дрожи в конечности воду. — Стоп. Саня! Это обязательно произойдёт, но не сегодня!» — Моисе-е-ей, — жалующимся тоном проскулила темноглазая. — Почему она такая красивая? — задала тупой вопрос Александра, смотря на друга, глядящего на мимо проходящей толпы девушек. * * * Длилась литература, а дети Гвинет предпочитали расслабившись сидеть, перекидываясь записками. Сашу отсадили из-за непрерывной болтовни, а сейчас к ней летит бумажная записка. Девушка ловка поймала ее и прочитала содержимое: «Что вечером планируешь?». Шатенка осмотрелась по сторонам, только чтобы убедиться, что учительница погрузилась в рассказ, она читала очередную книгу. Женщина ничего не услышит. Горбачёва обратно кинула ту же записку, где уже на обратной стороне было написано: «страдать по Швецовой, а что?». Парень усмехнулся, прошептав: «понятно». Он до сих пор боялся, что подруга держит на него обиду за случившееся, однако она уже и подавно забыла. Поэтому длинноволосый пытался не шутить обидно и во всем уступать и помогать подруге. Изменений та не увидела никаких совершенно. Его нельзя было назвать лицемером, так как за ситуацию со старшей правдиво, искренне переживал, неоднократно представлял, как они с группой будут отыгрывать концерт на свадьбе Швецовой и Горбачевой. Ему казалась одноклассница в красивом, свободном и ужасно дорогом брючном костюме с галстуком; в английских, чёрных туфлях. Он буквально был готов взвыть от радости, когда представлял учительницу в черно-белом, пышном, не менее дорогом платье; которую держала на руках ее, ориентируясь на мечту Моисея, жена. У них на больших пальцах блестели золотые кольца точно так же, как и счастливые их хозяйки. Однако вся радость пропадала, когда он понимал, что весь урок просидел в своих мыслях, ничего не узнав и не записав. И вот опять. Сидит и думает про это. Окружающий могли подумать, что у него поехала крыша, ведь как иначе объяснить, что человек сидит, улыбается и смотрит в потолок. — Урок окончен. — победа, другими словами не выразиться. Пока все начали собираться, его, видимо, засосало с головой в чёрную дыру всех мечтателей. А между прочим, его подруга уже закинула на плечо портфель, задвигая стул. Все понеслись из класса, бурно обсуждая мелочи школьной жизни или компьютерные игры, пока Александра не подошла к гитаристу. — Эй, принцесса, ты чего, замечтался? — весело вопросила девушка, складывая руки на груди. — Э-э-эй! — она потрепала его по голове, и тот неожиданно, но желаемо очнулся, вздрогнув. — А, последний урок, да? Ой, подожди меня! — крикнул он демонстративно уходящей одноклассница, что довольно и с каплей доброй насмешки ухмылялась. * * * Девушка прогуливалась вечером по парку и занималась своими любимыми делами: пила недорогое пиво и писала крышки по асфальту, надеясь, что они не попадут кому-нибудь в нос, взлетев. Под нос напевалась какая-то нетрудная для кавера, гитарная песня, а вторая рука, находящаяся в кармане, щёлкала пальцами в такт. Исполнить просто, однако она, подобно Цезарю, выполняла четыре действия сразу, не забывая в пятый пункт изредка покусывать внутренние стороны щёк, что порозовели от морозца. Когда пиво закончилось Сашина физиономия приобрела менее радостный вид, банка полетела в мусорную урну, а запястье теперь свободной руки накрыло расстояние сначала между носом и губой, что ниже, вытирая верхнюю; а затем между подбородком и верхней губой, вытирая нижнюю; растирая оставшиеся капли, делая это, чтобы «смахнуть» их. Не замечая того, что ноги сами шли туда, куда хотели, Горбачёва вмиг поняла, что очутилась вновь между алкогольного магазина. Решив, что: «это судьба», она снова потянула за холодную ручку, напоминающую ледяную сосульку и вошла. «Великопоповецкий козел», — который называла она «напитком Богов» — полетел в корзину, что взяла она, надеясь купить что-нибудь дельного поесть. К окончанию ее похождений по магазину там валялось: два батончика «Баунти», две банки «напитка Богов», макароны, три пачки «орбита» без сахара и пачка любимых сигарет — вот, собственно, дельный ужин по мнению кареглазой. И то макароны будут закинуты в шкаф для родителей. * * * — Боже! — тут же прикрыв рот, произнесла выходящая из магазина Саша, увидев на лавочке знакомый силуэт, за которым хотелось наблюдать с открытым ртом во все моменты жизни. Кто там сидел можно уже легко догадаться, это неимоверно просто. Она незаметно прошла за спиной у ярковолосой и спряталась за общественным туалетом, что поставили в середине осени. Пока зубы тщательно терзали плавающую во рту жвачку, девочка, стараясь не спалиться, исподтишка фотографировала учительницу, что расслаблено качала ногами, облачёнными в бордовые колготки; а руки были выпрямлены и поставлены назад, на них шла вся опора; голова была поднята вверх, глаза, видимо, невдумчиво познавали астрономию, зато сосредоточились на изучении мерцающих на тёмно-синем небе звезд. До смерти идеальная картина. И папарацци, щёлкающая ее на телефон, который вскоре был выключен и опущен. Девушка стояла и с открытым ртом смотрела на улыбающуюся учительницу, что казалось ей самой светлой и милой, отличающейся от ее школьных будней. «Я сильно встряла — подумала Горбачёва и словно слизала улыбку, переняв на свои губы. — Но мне это пиздецки нравится!». Она улыбнулась ещё шире и опёрлась рукой на постройку, перенося вес туда. Ученицу ни капли не мучали вариации данного отрывка из повседневности, если Швецова заметила бы. Сейчас было неизмеримое желание подойти к голубоглазой со спины и, воздушно поцеловав в щеку, услышать ее ребяческий взвизг, когда она зажала ее, крепко обнимая. Но, тяжко вздохнув, темноглазая оторвала взгляд от любимой (а с таким определением Алёны Сергеевны не согласилась бы даже Горбачёва, несмотря на все ее желания, связанные с этой особой), она через длинный путь направилась домой, так как на коротком была причина туда не сунуться. * * * «Отправить пользователю «Моисей»» и надпись «загрузка» выплыли на экране один за другим. Семнадцать фотографий прилетели на другой телефон, а Горбачёва все с такими же безумно-влюблёнными глазами и азартом рассматривала каждый сантиметр картинок, которые она была готова повесить в Третьяковскую. Откуда-то родилась мысль повесить эти фотографии на стену, но тут же вспомнились родители с их фирменными суровыми лицами. «Офигеть, какая красотка!» — восхитился Моисей, на что кареглазая немного разозлилась и ответила: «Эй! Тебя не должна она волновать!». «Какой реакции ты ждала, отправляя ее мне?!» — спросил длинноволосый. Ждал ответа, ждал. Не дождался. «Понятно». Девушка отложила уже выключенный телефон и просто направила пустой взгляд в пол. С момента его застывания на одной точке там начали прорастать цветы, а на губах улыбка. Опять замечталась. — До-о-чь! Привет, Америка! Чай будешь пить? — повышая тон, спрашивала вошедшая в комнату мать. — А? Давай… — Молоко, лимон? — Да… То есть лимон. Услышала последний звук диалога — хлопок двери. Причём громкий. Видимо, мать пыталась показать, что ее дочь дожила до момента, когда не придётся орать, что дверь открыта, вставать и закрывать. * * * Снова утро. И лень встать с кровати. Но Горбачёва вовремя вспомнила, что уроки сегодня отменили. Какое-то мероприятие. Поэтому она благополучно развернулась на другой бок и заснула ещё крепче, чем в предыдущий. * * * Девушка проснулась уже вечером, когда за окном начался сильный ливень, а сейчас она, подняв правый уголок губ вверх, лежала и смотрела в окно. Постепенно дождь начал заканчиваться, а Горбачёва решила идти гулять в центр. Собрав заранее гитару, она зарядила телефон и начала собирать остальные вещи в виде медиатора и тюнера. Минут пятнадцать она вертелась перед зеркалом. Чёрные, рваные джинсы; красная , клетчатая рубашка; сверху косуха и очки, чей цвет совпадал с рубашкой — их сложно было не заметить. Школьница уже представляла себя на Арбате, как она будет ходить и выделяться, словно белая ворона. Когда все было собрано, а половина духов была на вещах, она выходила из квартиры. Уже начало потихоньку темнеть, ведь девушка пока собралась, пока спала. А спала она до вечера. Конечно, перед выходом поела. И сейчас со спокойной душенькой выходит к метро. Ветка, идущая к центру становится линией, привлекающей ее внимание, а сама девушка бормочет себе под нос мысли, куда ей надо. Горбачёва села в вагон, где в воздухе неизмеримо пахло металлом. Читающие книгу, спящие, толкующие о чем-то, смотрящие в пол, слушающие музыку, играющие в игры на телефоне — это все люди, занимающие место на креслах. В конце вагона располагались розетки и специальное место для инвалидов, которое как всегда пустовало. * * * — Кристина? Добрый ве-ече-ер! — протянула Горбачёва, подбегая к знакомой, что тоже была с гитарой, которая болталась, пока девушка пела в микрофон. — Привет, Сань! — удивилась та, от чего прям в микрофон вскрикнула. А что поделать со своей радостью увидеть подругу, которую не видела уже пол года. — М-да, Крис, время проходит, а ты не меняешься! Все так же во всем чёрном! — с улыбкой проговорила кареглазая, оббегая глазками чёрные: толстовку, под ней куртку, берцы, штаны и шапку, из-под которой торчали кудрявые волосы тёмного оттенка. — А ты у нас, дай угадаю, все так же ненавидишь физику и алгебру? — Выделила два самых, как ей казалось, несносных для подруги предметов. Ее ориентир в этом высказывании — прошлые пару лет, когда Ланг училась вместе с ней, и все эти года она выслушивала мат про все, что связано с алгеброй и физикой. — Ну как сказать… — замялась шатенка, покачиваясь с ноги на ногу. — Да неужели?! Все? Гуманитарный класс, пока-пока? „Bye-bye“ does it mean forever? — усмехнулась черноволосая, перестав переставлять пальцы с чёрным маникюром по струнам и ладам. — Да нет же! Гр-р-р, — прорычала Саша, сдерживая широкую улыбку, стараясь ее проглотить. — Ну… так получилось, что у нас новая физичка. — Та-а-ак, кажись, я поняла, — убрав медиатор в карман куртки, парировала Ланг, осознавая проблему подруги. Или не проблему. — В общем алгебру я ненавижу до сих пор, а вот физику… Тоже терпеть не могу, стараюсь понять из-за этой Швецовой, — стиснув зубы, процедила Горбачёва. Крис показала двумя ладошками знак «стоп», пытаясь донести, мол: «так, сейчас все будет, это дело требует обсуждения». Возбужденная новостью и предвкушением, что придётся давать советы и промывать косточки бестии Саши; девушка стянула гитару с шеи, заставляя темно-коричневый ремень болтаться, прикрепленным к грифу и к нижнему болту. Они обе присели на лавочку, напрочь забыв о загорающем место микрофоне. Их гитары расположились у обоих на коленях, а сами подруги закинули ногу на ногу за оживленными сплетнями. Гитара в принципе уже значилась в списке под пунктом два. В общем, про неё сейчас даже не хотелось вспоминать. А под клеймом «сплетни» значилось нытьё Александры, подпирающей голову рукой, что опиралась о лавку. Шатенка проводила параллель между резкими оглядываниями округу и беседой. Ведь даже если она почувствует похожие духи или увидит красноволосую миниатюрную девчушку — паника. Абсолютно никого не останавливало чувство паранойи, а коротковолосая уже докуривала третью сигарету, стараясь не попасться наверняка идущей мимо Швец. Пальцы ужасно сжимали чехол от гитары и тлеющую никотиновую палочку при воспоминании об учительнице. Настолько сильно сжимали пальцы чехол, что кончики побелели. Ланг сидела и ничего не замечала, наслаждаясь прекрасным днём в перерывах между морозами и холодами. Обматерив неравенство в положении и возрасте, они решили играть на инструментах вместе, а Саша была несказанно рада тому, что маяк притащила микрофон.