«М-да, наверняка какая-нибудь стерва»

С кряхтением девушка соизволила встать и вытащить из бездонного рюкзака мобильник. Удивившись, что ни с того, ни с сего ее тревожит Моисей, она нехотя ответила и лениво приложила к уху трубку, стоня «алло», от которого уже будто скоро мозоли начнутся. — Короче, ты же у нас течёшь и сохнешь по Сергеевне, в общем… — на другом конце было слышно, как парень запинается и учащенно дышит, словно после десяти километрового марафона клуба «Анонимные феи похудея» — Кто это вякнул такое?! Я?! Я, по-твоему, теку и сохну по этой истеричке? Ну ты загнул, конечно! Да я ее… Да я ее…Да я-а-а, ее-о-о…— завелась девочка, сжавшая вдруг в кулаке одеяло от злости. — Блять, заткнись уже! Я услышал, что какие-то придурки из параллели решили что-то с Сергеевной сделать… избить, что-то вроде того, — немного приведя в порядок дыхание, перебил парень. — Поняла. Уже бегу, — закидывая вновь на плечо портфель, уже машинально, она погналась к выходу, не крикнув ничего предкам, сидящим на диване, которые спокойно пили кофе за просмотром очередной тупой мыльной оперы-комедии на канале «СТС». * * * Перепрыгивая по две ступени, что вели ко входу в учебное заведение, темноглазая уже побежала к турникету и колебалась между боязнью спросить: «можете открыть, пожалуйста?» с глупой улыбкой; и с действием перепрыгивания железных палок. Нежелание возникать в диалог двух старичков — охранника и какой-то учительницы — она совершила прыжок, громко приземлившись на пол, тут же выбегая в коридор первого корпуса. Не найдя одноклассника, она старалась спросить у каждого человека, что увидит о возможном местонахождении Алёны Сергеевны. Никто не отзывался. — Молодой человек, а Вы не знаете… — Не знаю. — так сух был ответ, который ей приходилось слышать за последние двадцать минут регулярно. Вон там идёт совсем молодая девушка, кажется, семиклассница. А вот там, похоже, учительница! А вот там уборщица. А вот там… Пробегав ещё минут десять, Горбачёва уже перестала на что-то надеяться, но оббегала второй корпус по третьему разу. На дорогу ей выскользнул один парень, что был в помятых брюках с болтающейся на худощавом теле небрежно заправленной белой рубашкой. Едва можно было увидеть аккуратный кусочек ткани на нем, и лицо у него было совершенно не внушающее доверие… Но все же Саша решилась: — Прошу Вас! Вы не знаете, где сейчас Алёна Сергеевна Швецова? Новая учительница физики! Она ещё с такими прекрасными яркими волосами, длинные и красные, как рубин! Глаза ещё голубые, в них утонуть можно. А… Ещё пухлые губы, идеальные… низенький рост и удивительный вкус в одежде и сногсшибательная фигура! На каблуках ещё всегда ходит… чаще всего темно красные и чёрные! Где она? — вся уже уставшая, но резкая и немножко неуверенная подбежала она к нему, тут же спрашивая. — А, эта швабр… Швецова?! Она в младшей школке, у неё там подружка, вроде как, работает, тоже по описанию красивая, но такая су… — медленно начал тот. — Спасибо! — громко перебила радостная Горбачёва, развернувшись от парня, погналась обратно к выходу. Вновь перепрыгнув, шатенка услышала много нового о себе, толком даже не прислушиваясь к старческим голосам за не спиной. До здания младшей школы двигаться было примерно пять минут, и та уже почти зашла в здание. Пришлось звонить в долбанную кнопку, что была вором драгоценного времени и мучала кареглазую, что была готова раздолбить эту кнопку к Чертовой матери, выламывая дверь, что уже представила в голове. Прорычав «ра-а-а», девушка будто наколдовала открывание двери. Или можно выразится не так. Она дождалась, когда мужчина уже встанет и дотянется до штуки, что разрешает проход без карточек, отставив свой обед в сторону. И ведь он даже догадывается не может, что возможно в каком-то из классов и комнат стонет от боли учительница, согнувшись напополам. — Благодарю Вас! — саркастично поклонилась она ему, что заняло буквально три секунды. Настолько низко она наклонилась, что почувствовала всю свою скрытую гибкость, так как ладони коснулись пола. И на физкультуре, когда ребят заставляли тянуться, она и кончиками не могла дотронуться до пола, а сейчас даже ладошками. Едва не низвергнув из-за кривых ступенек, она добралась сначала до второго этажа, в спешке пропустив первый, и ничего она там не нашла, оббегав все по два раза. Третий этаж также не послужил нахождением женщины. И вот она снова облетает все места, а когда дошло, что остался ещё один этаж и ещё одна надежда, садится на лестницу и за пару секунд оказывается уже внизу, перекрестившись, что не упала. Слава Богу, что никто не додумался поставить там камеры, а то темноглазая получила бы. Кабинет за кабинетом и «извините, пожалуйста» за «извините, пожалуйста». Остался лишь физкультурный зал. «Какой позор будет, если я туда зайду, а там урок!» — думала шатенка, подбегая к двери. Тихонько остановившись, она аккуратно, медленно дёрнула за ручку, потянув ее вниз. Про стук она вообще напрочь забыла в тот момент. Открывая щелочку, она заглянула одним глазом, потом вторым. Затем, ничего не увидев, тут же вошла одной ногой, а после — второй, убедившись, что никто не занимается. — Алёна Сергеевна! — крикнула девушка, надеясь услышать отклик. И ответа она не услышала, пройдя вглубь, она быстро проскочила в тренерскую, ускорившись, когда до неё дошло, что это ее последняя попытка. — Алёна Сергеевна! Господи! Перед ней открылась картина: «Посреди небольшой, пыльной комнатушки стоял маленький, деревянный, круглый столик. На нем покоился чайник и две кружки, в которых лежали ложки. На столе был совсем чуть-чуть просыпан сахар, а друг напротив друга сидели две женщины, оживлённо беседуя. Болталась белая, в каких-то местах запачканная скатерть, а эти две женщины, что секунду назад вели диалог, красочно расписывая что-то друг другу; удивленно уставлись на… как им казалось, дурочку. «Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша» — нетактично говорили две пары округлённых, выпученых глаз, одна из которых были неистово красивы, голубые… А вторые были серые и… как показалось Саше, обыкновенные.» — Горбачёва? Нет, ты точно меня приследуешь… — уже смеялась Швецова, ее брал хохот от осознания всей абсурдности, а эта закономерность заставляла ее закрыть глаза от усиления смеха. — С Вами все хорошо, Вас никто не трогал?! — в одно мгновение словно телепортировалась ученица, вставая на коленки рядом с сидящей красноволосой. Девочка взяла ее руку, что ранее лежала на подлокотнике, в свою, ужасно ледяную. — Никто меня не трогал, Александра! Что это за выходки?! — светлоглазая вскочила и вытащила рывком часть тела, созерцая, как младшая, не спеша, поднимается. — Ты зачем сюда пришла? — Я? Эм… Да уже неважно, главное, что с вами все хорошо! — неловко улыбнувшись, девушка почесала затылок и, почти развернувшись, направилась к выходу, до боли прикусив губу, коря себя, выстраивая коммуникацию с собственной травлей. В прошлой улыбке было что-то невинное и глупое. Где-то можно было разглядеть, если делать это часами, не отрываясь ни на секунду; влюблённость. — Подожди, — остановила Швец, чья ученица в скором времени повернулась обратно, прожигая непонятливыми глазами. — Хочешь чай? — учительница сама прибывала в шоке, осознав, что сказала она это с такой же идиотской, ребяческой улыбкой. — Прости меня за резкость… оно само, принявшись доставать третью кружку из шкафа, что стоял позади компании, прижавшись к стене; старшая схватила чашку и поставила ее на общий стол, не заметив, как у собеседницы-школьницы появились румяна на щеках. — Да нет, спасибо, мне бежать надо! — весело отказалась Саша, все таки выходя из комнаты. — До свидания! — Как хочешь, Саша, до свидания, — услышала коротковолосая вслед, разогнавшись со всей силы, стараясь побыстрее сбежать. Щеки были не розовыми, а, надо признаться, глубоко красными. Ученица чуть ли не вприпрыжку добиралась до дома, настроение было чудесное, девочка была на седьмом небе от того, что со Швецовой все в порядке. А к другу было огромное количество вопросов. Горбачёва шла и думала о том, что вдруг длинноволосая изменит своё отношение к ней. Под конец дороги она улыбалась во все зубы, чувствуя себя самым счастливым человеком. — Мам, пап, я дома! — счастливо воскликнула шатенка, закрывая за собой дверь. Предприняв тот факт, что родители обязательно спросят в один голос, словно вокальный дуэт: «как день прошёл?», Саша, не дожидаясь вопроса, сама ответила: «Нас просто с Моисей позвали учителя, чтобы сказать, как мы хорошо отрепетировали». Неизвестно, почему Барабанщица решила ничего не говорить о переживаниях о физичке. Возможно потому, потому что она понимала, что столько, сколько она наговаривала на учителей — это слишком, и предки точно не поверят, что она беспокоится за неё из-за сильно любви к физике, которую раньше она терпеть не могла. — Понятно, — каменно и одновременно ответили они, вместе развернувшись к телевизору, будто отрабатывали такое совместное движение год. * * * — Черт! — шепнула Горбачёва, внезапно открыв глаза. Взгляд блуждал по комнате, стараясь, словно сквозь туман, развидеть вещи в кромешной темноте. В голове отрывками всплыли воспоминания сна, и пересохшие губы немного приоткрылись, после чего были увлажнены языком. Приподнявшись на локтях, девушка приподняла таз, ровняя мятую, длинную футболку. Дыхание было как вчера у одноклассника, а руки тряслись. Даже с закрытой дверью был слышен громкий храп предков, а Александра, поправив волосы, откинулась на спину, перекладывая руки на вздымающейся от дыхания живот. Шатенка не могла вспомнить мелочи сновидения. Она знала, кто снится, но забыла, что происходило у неё в голове и мыслях, пока она спала. — Вот же… — слетело с ровных губ, после чего прозвучала усмешка, напоминая звук: «тх-х» Былая тревога и беспокойство испарились, а вместо них стало преобладать чувство расслабленности и желание бездумно пялиться в потолок, довольным взглядом изучая белую плоскость. Безумные глаза покрылись слоем жидкого стекла, когда хозяйка двух океанов, в которых вместо воды текло кофе; осознала, что неспроста во сне ей явилась женщина. Постепенно вспоминая, все части пазла. Когда сложилась картинка, школьница истерически хохотнула. Вся ночь пролетела за мыслями о том, какого это почувствовать симпатию. И ведь даже не к сверстнику. К женщине, по-любому старшей на пару лет. Которой нет до неё дела. Только подумай. Вдруг ты влюбишься в какую-нибудь фифу, которой абсолютно плевать где ты, что ты, как ты. Вероятно существует мужчина, сумевший подчинить себе чувства этой дамы. От этих предположений девушку взяло за шею отчаяние, с жадностью в хватке душа. Она определённо чувствовала трепет при вспоминание о этой молодой физичке и много раз нажимала на стрелочку «ещё раз», прокручивая моменты. Родители ночью уехали, обоим нужно в командировку, к чему Саша отнеслась плюс-минут оптимистично, ведь делать можно практически все что хочешь. Она знает, что ничего из «запретного» делать не будет, ведь управлять ей будет всемогущая Лень, а как никогда рада была. И так всегда. Кареглазая, решив, что уже не заснёт; вышла на балкон. Там была розетка, и ученица приволокла чайник, чашку и дешевый растворимый кофе. Села на стул, закинув ноги на другой, скрещивая их. Уже рассветает. Между двух до неприличия длинных пальцев тлела сигарета. Перед глазами мелькают обрывки из жизни и уроков с этой чудесной учительницей, которую все остальные ненавидят. Лицо Алёны Сергеевны… по которой она, естественно, не течёт и не сохнет. Опять улыбается. И сидящая на балконе ночью Горбачёва, и женщина в голове. — Дура, тебе не достанется! — ярко оголив зубы, шептала старшая. Конкретно своей ученице она такого не говорила. Сама Александра выдумала это, а после — выбрала своего спутника — Отчаяние и, основываясь на его принципах, забывала и не могла думать про счастливый исход. «Да а в целом… В целом… Гоняй по кругу, мне нравится!» — размышляла музыкантка, ведь хоть и не приятно, но смысла расстраиваться нет. «Кажется, что нет. Это не точно, может быть, но… Нет, смысла расстраиваться нет!». Один и тот же выдуманный момент. Эти слащавые глаза вызывали ужасную бурю. Невыносимо. Девочка видела в них сильнейшее раздражение, зная, как эта миловидная учительница может орать. Но это раздражение ей было по нраву. Как когда человек зависим от, например, порезов. Это ужасно и отвратительно, но невозможно по-другому. Потянувшись по привычке к кружке, ей в рот попала всего одна капля. Небо ещё темно-синее. Есть время поспать. Кружку в мойку, сигарету потушить и положить в пепельницу, убрав в ящик в столе, чтобы глаза родителей не достали; чайник на кухню. Когда эти и прочие мелочи были сделаны, шатенка уже засопела в кровати, накрывшись одеялом чуть ли не с головой, так как было холодно. Хорошо, что оно было гигантское, будто облако. И много накрыть даже голову так, чтобы ноги не оставались в холодрыге. * * * — Дети мои дорогие, сегодня не будет истории и обществознания, вместо этого эти уроки заменит Алёна Сергеевна! — обратилась к невнимательно слушающему классу классная. Возражение, конечно, стало единственной надеждой, чтобы эти уроки отменили, и единственная темноглазая лежала на парте, не услышав, что будет заменять и кто. Учительница в темпе вальса, в ритме скерцо покинула класс, не желая слушать недовольные возгласы учеников. — Э-э-эу! Сань! — крикнул кто-то из толпы мальчиков, что стояли посреди кабинета. — Слышь, эта швабра заменять будет два урока! Лесбуха, проснись! — орал он, глупо ухмыляясь. — Не мешай ей, долбоящер, она спит! — агрессией на агрессию крикнул Моисей, старавшийся уж месяц заполучить обратно доверие подруги, что дулась на него из-за той нелепой ситуации со Швецовой. Парень развернулся к куче «своих» и стал с чего-то смеяться, пока Горбачёва, прославившаяся на весь класс как «лесбуха»; мирно похрапывала, иногда поднимая уголки губ вверх. В кабинет влетела со скоростью света Швец, разгоняя всех для прохода. По ее виду можно было сказать, что она в хорошем расположении духа. Тут Моисей начал со всей силы трясти подругу, чтобы она проснулась, а когда это случилось, у неё был такой взгляд: сонный, готовый убить все и вся. Но увидев перед собой сидящую за компьютером Алёну Сергеевну, поменялись планы. — До-оброе всем утро! — протянула голубоглазая, оторвавшись от экрана, поскольку прозвенел звонок, не заметив лицо Александры, где глаза внушали восхищение, а рот был немного приоткрыт. * * * — Это ужасно, Моисей, понимаешь?! Это просто отвратительно! — высказывалась Горбачёва по поводу своих возможных чувств. — Я не хочу так. Ты ее-то видел? А теперь посмотри на меня! — Видел я тебя, в следующий раз вдвоём Вас рядом на свадьбе увижу! — все глумился тот. — Добивайся ее, ты ж вон у нас какая: мозги при тебе, внешность при тебе, пальцы длинные-длинные — все что надо! — уверял тот. — Саш, попробуй! — Попробую, что уж там… — пнув под ногами камень, разочарованно ответила шатенка, надувшись, словно четырехлетний ребёнок. — Знаешь, я однажды пришел с гитарой и добивался пока она не откроет, стоял я в подъезде, стоял долго, но открыла, — гордясь собой, намекнул на действие тот. — И вообще, я думаю, что тебе надо меньше переживать по этому поводу. — Ну-ну, легко тебе говорить. У тебя-то хоть одногодка, а у меня, мать твою, училка-стерва! У которой я видела обручальное кольцо! — жаловалась неугомонная девушка. Эти вечные разногласия могли привести их к ссоре, чего, к счастью, не случилось. А Моисей все так и уговаривал подругу, чтобы та ломала все шаблоны и добивалась своей бестии. Он говорил несуразные и глупые, с первого взгляда, вещи. Коротковолосая же решила опробовать что-нибудь. Если эта «любовь» — вопрос от самой девушки: «является ли это ей?» — перерастёт в любовь с большой буквы, то один из вариаций точно будет использован в жизни — таковое пообещала она и себе, и однокласснику