Часть 1
6 декабря 2022 г. в 22:41
Мелодия играла настолько же страстно, как и танцор, попадающий в такт мелодии флейты. Двигался он, словно ветвящиеся язычки искрящегося пламени. Незнакомец сделал вокруг себя несколько прыжков; оторвавшись от земли, он словно воспарил к небесам. Его шёлковые тёмно-алые рукава развивались, как крылья жар-птицы. Озарившие здесь всё своим огненным дождём. Два серебряных клинка, сверкавшие блеском, словно ледяные кинжалы, ловко перемещались из одной руки в другую.
Танцор это делал так быстро, что за ним сложно было уследить. Когда он в очередной раз сделал прыжок, взлетев кверху, грациозно поднял левую руку, указывая клинком в небо, а другой клинок отвёл в правую сторону. В этот момент юноша напоминал сияющее солнце, восходящее над землёй – символ революции, восставший из пепла.
Молодой танцор стал для принца словно светлым озарением среди тёмного тоннеля. Уверенностью в том, что в стране грядут перемены.
Даже раньше прогуливаясь по центру города, он не видел ничего более прекрасного, чем этот юноша. Принц знал толк в искусстве, потому что сам сочинял рассказы, описывая те миры, где любовь и сострадание к людям не запрещались Императором; на страницах его книг существовали добрые люди, совсем другое государство. Джан описывал миры, где персонажи были его проекцией; в одной из таких историй правитель страны платит за содеянные грехи, расплачивается и его народ. Целая страна, прототип Скарлентии, идёт под землю, на поверхности всё вымерло, осталась одна лишь пустота. Героя рассказа наказывают божественные силы, посылают обратно на землю из Севила, где он умирает в полном одиночестве, а погребённые под землёй люди воскрешаются, и начинается новая жизнь, полное перенаселение народа; после чистки рождается новая страна, но герой романа наказывается, так и не увидев новый мир без зла, он навсегда останется стёртым в старом мире, где совершал преступные дела.
Сердце Джана забилось учащённее, а на глазах вдруг выступили слёзы. Он впервые видел того, кто так же был поглощён творчеством, как и он. Живую душу с по-настоящему чистым сердцем. Принц чувствовал, что незнакомец особенный. Но он отступник. Таких, как он, символ революции, бунтовщиков против власти, его отец убивал.
Как только танцор повернул голову чуть правее, величественно взирая с высоты, бросил на собравшийся народ стальной взгляд, от которого повеяло холодом и непоколебимой силой; в сверкнувшем блеске глаз почувствовалась воля волка. Джану на какой-то миг показалось, словно незнакомец среди толпы всех этих бедняков смотрел только на него.
Вонзив в его грудь серебряный блеск кинжала, мерцавший ледяным холодом, совсем как два клинка, находящиеся у него в руках, отливающие серебром металла.
В нём тут же будто зажёгся спящий энтузиазм, появился смысл жизни. Волнительно покусывая губы, наследный принц даже запаниковал от нахлынувших на него эмоций, он стыдливо отвёл взгляд от танцора. По энергии, исходящей от юноши, Джан сразу понял, кто был перед ним; судя по его уверенным движениям, каждому взмаху руки, повороту бёдер, льющейся от него жаром харизмы, танцор был лидером по жизни, уверенным в своей привлекательности.
Казалось, что молодой танцор кричал о том, что злился на Императора, ненавидел нищих, окруживших его. Всё ему здесь было чуждо, он бы всё отдал, лишь бы покинуть промозглые кварталы страны, воспарив к небу огненным фениксом, обделив улицы обжигающим жаром.
Наверняка незнакомцу приходится выживать среди грязных улиц Скарлентии, и он в глубине души знает, что достоин большего, нежели расхаживать по опасным районам столицы, где нужно, словно бродячему псу, биться за гниющий кусок картофелины.
Юноша, по мнению Джана, достоин выступать среди интеллигентных людей, но не для кучки отбросов. Промозглые улицы совершенно не подходили ему. Он был рождён для того, чтобы светить своим талантом среди аристократов, Императорской семьи.
Но как вывести его из мрачной сказки под названием «серые кварталы Скарлентии»? К сожалению, тот, кто родился в бедной семье, для Императора страны – вещь, ошибка природы, которую надо стереть. Отец Джана не понимал творческих людей. Для него раб, как клеймо позора, которое никак нельзя смыть.
Его Высочество, как представитель этой страны, знал, в каких условиях жил его народ, и сердце кровью обливалось оттого, что, обладая некой долей власти, он всё равно ничем не мог помочь людям. Потому что Император обвинит его в измене введённым порядкам и станет судить сына по всем пунктам строгости закона как раба.
Для него было уже не важно, кто нарушил правила: родной сын, аристократ, нищий – всех опозоренных виновников наказывали одинаково. Поэтому наследный принц хотел бы что-то изменить, да боялся умереть той же смертью, что и крестьянские отступники.
Но почему-то когда он смотрел на танцора, по его жилам протекало вдохновение, придающее силы. Создалось ощущение, что он был не одним таким, чьи мысли в голове нарушали целый свод законов. Стоило только допустить проблемные помыслы, это уже считалось тревожным звоночком, что отличало принца от его семьи. Он выбивался из рамок «нормальности» по мнению его родни и закону, запрещающему проявлять сопереживание, любовь, доброту. По идее, Джан вообще не должен был размышлять о дезертирстве.
Он как прямой потомок первого Императора Люжэня не должен жаловаться, ведь, как рабов, закон его не коснулся. Так о чём тревожиться? Принцу нельзя было становиться «чужим среди своих», той самой серебряной монетой в кучке золотых, выделяющейся своим изъяном.
А как правило, любое уродство легко устранить, выкинув его, как бесполезный мусор.
Серебряные монеты, конечно, тоже имеют свою ценность, но они были бы лишь копейками среди золотых. От наследного принца избавятся так же легко, если он продемонстрирует всем свою непохожесть на других, а он слишком много настрадался, столько жизней погубил, чтобы заслужить доверие отца. Он просто не мог стать тем, кто не вписывался под законы этого мира. Лучше держаться на вершине, чем упасть в пропасть.
Принц понимал, что он бы не выжил на улицах Скарлентии, если бы стал жить жизнью отступников. У него были хоть какие-то привилегии, деньги, а у них – ничего, даже домов не было, просто кучки бесполезных мошек, которых проще всего перебить, тем самым облегчив их страдания. Подобные суждения внушал Император сыну с трёх лет. Ненавидеть собственный народ, прививая привычку быть тираном.
Если кто-то хотел выжить в этой стране, неважно, какой у человека был статус, – императорская семья – те, кому повезло всё же больше всех. Потому что, кто придумал порядок в обществе, тот приравнивался к Богу. Император был олицетворением человеческих душ, судьёй, в чьих руках находилась власть над людьми. Если его ослушаешься, после смерти попадёшь в Севил – чистилище озлобленных духов, которые после смерти не находили покоя. Неупокоенными душами обычно становились преступники. Поэтому житель Скарлентии должен жить, как полагается, чтобы не оказаться в аду. Для этого он не должен совершать хорошие поступки. У отца Джана всё было наоборот, как и у всего общества, вдруг вывернутого наизнанку.
Далее за королевской семьёй шли аристократы, иными словами, пёсики на побегушках Императора. Он решал, платить им деньги или же нет, но они уже были очень близки к закону, ведь убивали крестьянских отступников, способных на чувства, разрезая их тела на части и подавая к столу Его Высочеству. Никто не знал, что он делал с трупами, но шла молва, что он добавлял их к себе в еду. Чем больше заключённых убивал ранее простой крестьянин, тем больше становилась вероятность, что Император повысит счастливчика по иерархической лестнице.
И, наконец, эту цепочку существования в Скарлентии завершает самая низшая каста людей – бедняки, которые отказывались жить по закону, жить бесчестно, ни к кому не привязываться, никому не оказывать помощь. Чаще всего они и становились рабами или же трупами. Отец Джана называл их подёнками, бабочками, которым дан срок прожить всего один день на земле. Так было заведено и у рабов: они не вписывались в этот мир. «Их нужно всех убить сынок, тогда добро навсегда исчезнет из нашей вселенной. В мире восторжествует Бог Смерти, правитель ночи, душ людей. Он нам всем подарит вечную жизнь на земле, а сам вознесётся в Небесное Царство и покорит небеса, устроив личный рай», — такие слова однажды сказал Император восьмилетнему Джану, который в силу юного возраста не понял их смысла. Но ему уже тогда стало некомфортно от мрачного выражения голоса отца, в нём читалась пугающая уверенность в том, что когда-нибудь подобный мир настанет.
Первым воспоминанием наследного принца об отце был его крик на мать.
В голове Джана раздался детский разрывающий плач, отголосок прошлого, пока он младенцем кричал, повсюду прокатывал вопль рожениц, звук битых стекол, вставшая перед глазами стена торнадо из ветра, окутавшая его.
Мир принял первого наследника Императора со страхом; стоило ему раздать свой первый плач, оповестить о своём рождении, как люди смотрели на него с ужасом.
Ребёнок чувствовал исходящую от них озлобленность, настороженность, нежелание принять его в новый свет; запомнил ужас в глазах женщин, будто они увидели оживший труп, а не только, что родившееся чудо.
Поймите то, что случилось в следующий миг: родиться – уже для новорождённого большой стресс, ведь он столько путей проделал к выходу, но Джан столкнулся с привычной для него проблемой, которая его преследует по сей день, – страх, нежелание людей принять его.
Из-за одной малейшей особенности, точнее, теперь из-за двух: ведь Джан изначально со своим внутренним мировоззрением не вписывался в систему государства, не говоря уже о его чудовищных глазах, благодаря которым люди окончательно поставили на нём клеймо монстра. Отец не занимался воспитанием юного наследника, спрятав его от глаз народа и отправив на воспитание своему двоюродному брату, господину Сяо Миншенгу, который давно как отошёл от королевских дел; он жил в особняке с прекрасной женой, госпожой Киалин, и двумя сыновьями: старшим сыном, Медзу, младшим, Хуанином Ливу.
Дело в том, что цвет глаз первенца Императора Сяо Шэня был нечеловеческий: внутри чёрные, будто сажа, радужка бордовая, вместо зрачков фиолетовая пентаграмма – глаза грязной нечисти, а не невинного младенца. И это была самая первая причина испуга женщин, принимающих роды матери принца, и за что после Император отказался от воспитания этой, как он выразился, «дряни».
Джан не знал, как правильно реагировать; все эмоции в нём перемешались в одну кучу, и получилась реакция не самая благоприятная для остальных. То, что было спрятано в нём с самого рождения, вырвалось наружу, как ядерное оружие.
Вот только произошёл не взрыв, а землетрясение по всему дворцу. Трясло всё здание, но больше всего, конечно, в комнате, где находился младенец.
Из окон стали вылетать стёкла, часть из них попала в двух рожениц матери Джана, задев им глаза, отчего они остались слепы; в помещении стали подниматься вещи, паря в невесомости; ножи, которые лежали на стульчике, устремились прямо в остальных троих женщин, попав одной в живот, другой – прямо в сердце; кинжал ранил ещё одну роженицу в шею. Произошло кровавое месиво.
Общество изначально не хотело принимать юного наследника, потому что он отличался от остальных; они боялись его, а Джан, находясь ещё в утробе матери, хорошо чувствовал эмоции людей. Он очень чутко реагировал на внешние взаимодействия, ловил настроение – в этом и крылась его сила, но он пока не подозревал об этом.
Отметина, данная ему свыше, стала не только тайным знанием, но и самым главным проклятием.
Впрочем, ничего не изменилось: люди и сейчас, без чудовищных глаз, вечно не принимают его, подозревая в неверности закону, будто у него на лбу написано, что он предатель.
Когда Император впервые увидел рождённого принца, у него сердце чуть не остановилось от страха: «Что за урод? Его нужно отправить обратно в преисподню.» —проскочило тогда в его мыслях. «Это не наш сын. Подменыш никак не может им быть, он смешок мне в лицо, но никак не ребёнок; это злобный демон.» — сказал он своей жене.
Принц вернулся из мыслей о прошлом; он не любил думать об отце, ведь его растил не он, а дядя Миншенг. Сяо Шэнь был плохим отцом, но Джан почему-то всегда хотел, чтобы он его заметил, а не отмахивался от него, словно он был заражён чумой, но всё было тщетно: Император не принимал любовь сына к нему. Как бы сильно он не старался подступиться к отцу, тот не хотел заниматься воспитанием наследника лишь по одной единственной причине – нечеловеческие глаза. Сын оставался для него чудовищем, поэтому, чтобы не делал Джан, все его старания оставались пустыми; он не представлял интереса отцу, тот не скрывал от него только одну неподдельную эмоцию: страх; при виде него Его Высочество не хотел думать, что эта тварь с лицом человека является его ребёнком.
И это неудивительно: каждый во дворце боялся Джана из-за его глаз. Смотря в них, им казалось, что они падали в адский огонь, сгорая в нем без остатка. Внутри глаз было настолько темно, что и впрямь создавалось ощущение, что в юного принца вселился дьявол. А больше всего людей пугала кроваво-алая радужка насыщенного цвета, казавшаяся почти бордовой.
Джан, в принципе, понимал ужас отца и дворцовых слуг, поэтому он с рождения ненавидел эти уродские глаза. Из-за них он лишился уважения народа, поддержки Императора, ранил даже однажды маму… Чем он не чудовище? Принц ненавидел своё существование, потому что из-за него страдала мама, отец. Он не знал, почему вселенная позволила родиться ему, когда он пугал людей одним лишь видом, причинял им вред из-за своей тёмной сущности. Так может, отец прав и он сучий выродок? Зачем жить на свете такому, как он? Чтобы уничтожать людей? Нет, из-за него и так слишком много проблем.
Вообще, его отца мало кто любил, но зато народ уважал Сяо Шэня. Он поддерживал свою систему правосудия, наказывая всех преступников. Людей, нарушивших правила настигала «божественная кара». Если убийца убивал человека, то тоже исчезал из этого мира; отрежь он руку, ногу, то и у него это отнималось, происходил равноценный обмен. Так же проклятие шло на его семью, они исчезали. Народ Скарлентии боялся жить бесчестно, зная, что их накажет справедливый Император. При равноценном обмене мог пострадать и хороший человек, но никто разбираться не станет, так как судимых разбирательств не было, пойманного человека ждало наказание. Люди верили, что это всё делал Император, считали его человеком с божественной силой. Богом правосудия.
При отце Джана было меньше преступности, но в один день он изменился до неузнаваемости, позволив преступникам царствовать на улицах, принц даже разбираться в этом не хотел, он не понимал, каким образом его отец мог ввести подобный дурацкий закон: это не в его стиле. Да, он был жесток к ворам и нечестным людям, но он не запрещал жителям проявлять хорошие, радостные чувства.
В один миг в Скарлентии все изменилось: убийства исподтишка стали нормальной вещью, ходить одному по улицам было очень опасно, если ты, конечно, не являешься принцем. Власть проявляла милосердие только к аристократам и непосредственно к прямым представителям королевской крови, остальные люди для государства считались бесполезными отходами.
Когда правитель страны был другим, ничего подобного не было, было тоже ужасно, но не настолько, чтобы у постороннего странника, случайно забредшего в Скарлентию, сложилось впечатление, будто здесь снуют ходячие демоны, а не люди. В голове у человека не сможет уложиться вся жестокость и тирания, которая властвовала в стране.
Принц в шесть лет, ближе к семи, сам выбрал решение уйти из дворца к дяде Миншенгу, чтобы не мозолить глаза больше своим существованием отцу и не портить, как он выразился, жизнь матери. «Просто исчезни.» — сказал он ему в тот день, но не его последние речи стали толчком для решения Джана покинуть дом, а то, как он ранил своей способностью маму, окончательно убедившись в том, что он опасен для окружающих. «Это нужно вытащить из меня, исцелить.» — решил Джан. Что он только не пытался делать с собой, даже сжечь глаза, проколоть их иголкой, но мать останавливала его, вместо того, чтобы её отблагодарить, он на ней сорвался… После этого принц испугался себя, он действительно был нечестивым, как называл его отец.
Мама рассказывала ему о дядюшке Миншенге, он являлся главой церкви в деревушке, проводил службы, молился Богине Света, создательнице всего живого, изгонял демонов. Вот Джан и подумал, что он сможет сделать из него нормального человека, перешёл жить к нему в поместье, прожил там два года, пока за ним неожиданно не вернулся отец, ему тогда было девять.
Окружение принца всю жизнь пыталось внушить ему то, кем он не являлся, навязать свою правду, но эта правда была ложью с их стороны и клевета, сколько бы они не пытались сломить Джана, втоптать в грязь, доказать ему, что он – чудовище, всё это говорили их лживые языки, они не пытались копнуть глубже. Сын Сяо Шэня не был монстром, это они создали монстра в своём воображении и получили то, что захотели.
Ребёнок с самого рождения мечтал о том, чтобы получить любовь людей, он ненавидел видеть бледные испуганные лица, направленные на него, и глаза, полные ужаса, будто он даже не чудовище какое-то, а непонятное никем уродство, пришелец из другого мира. Принц с рождения боялся испуганного взгляда, застывших лиц.
И это касалось не только его нечеловеческой особенности. Он дважды не вписывался в современное общество Скарлентии из-за своей сердечности, любви к людям и теплу.
Он больше всех в стране мечтал о том, чтобы его полюбили, пожалели, прижали к себе. Но подобные проявления чувств были под запретом. Поэтому Его Высочество считался дважды изгоем, мало того, что был уродливым, так ещё и характером не подходил.
Джан не понимал смысла своего рождения. Для чего на самом деле ему жить в той системе правил, где доброта считалась нарушением законом и позволялась лишь злость, разрушение, то, что могло погубить человеческие жизни?
В самом деле, жизнь наследного принца страны была словно жалким существованием, где перед глазами заволочился мрак, а он словно в слепую шёл по назначенному ему пути. Джану казалось, что вся тропинка, подготовленая для него судьбой была проклята, как и он сам. Его Вычество понимал, что он не должен был рождаться, он лишь смертельный яд для людей, тот для кого вселенная не подрасчитала места; его стоит удалить и тогда в мире всё нормализуется, все позабудут о том, что у Императора родился наследник с глазами дьявола, сын который не следовал ведённым законам отца. Джан никак не мог найти себе место в мире. Интересно, был ли где подобный уголок?
Людям нужно было просто принять особенности юного господина. Он стал опасен для них, потому что они боялись его, не пытались узнать ближе, а если бы попытались, то взглянули на Джана под другим углом, поняв, что его сила – это не проклятие, а дар. Он никогда не был чудовищем.
Наследный принц всего лишь обладал нечеловеческой силой, которую можно использовать как и для уничтожения человечества, так и для его спасения. Ко всему странному можно найти подход, а не бояться этого.
В сердце наследника страны не было месту тьмы, он просто жил по введённым законам государства. Ему пришлось стать таким, потому что этого захотел Император, а он лишь подчиняется Его Высочеству, чтобы вновь не потерять своё место.
Принц делал всё, чтобы общество наконец приняло его. Мечтал стать нужным стране, чтобы народ и отец приняли его таким, какой он есть со всей необыкновенностью, а не пытались стереть его личность, чтобы он стал пустой марионеткой, сотворённой руками государства, общественных правил.
Однажды, казалось бы, вселенная предоставила ему шанс исполнить свою мечту стать вновь нужным отцу и вернуться во дворец, вот только Его Высочество тогда не знал, что он вновь крутится в колесе ада, как хомячок, замкнутый в ловушке. Но то, что за ним вернулся Император, было всё же лучше, чем дальше продолжать терпеть излюбленные методы дядюшки Миншенга для изгнания злого монстра, сидящего внутри Джана. Так называемое «исцеление» не прошло успешно, как того изначально хотел принц. И отец вернулся за ним совсем не таким, каким он ожидал его увидеть.