Операция имени меня

      К радости Джеймса, просыпается он не на «Эребусе». Тихо, тепло, рядом сопит Оля. Солнце пробивается в комнату свозь тонкую ткань светлых штор. Джеймс вспоминает прошедший день и улыбается. Поначалу вчерашние события кажутся ему потрясающим сном, возникшим только в его воображении. И лишь спустя какое-то время Джеймс начинает воспринимать их, как реальность. Всего за каких-то три дня ему довелось пережить столько всего! Совершенно новый мир, реальность, больше похожая на сказку, вихрь новых знаний и незнакомых ощущений завертели его с такой силой, что сознание отказывается верить в увиденное и пережитое. Поэтому Джеймс наслаждается тишиной и покоем относительно понятного мира, в котором есть вещи, присущие той жизни, к которой он привык и которую хорошо знает: мягкая постель, чистое, приятно пахнущее бельё, солнечный свет за окном и любимая женщина рядом.        Любимая? Он подумал — любимая? Неужели он вправду любит Олю, доставившую ему столько счастливых минут? Может быть, он ей чертовски благодарен за всё и готов ради неё на многое, чтобы хоть как-то выразить ей свою благодарность? Джеймс хотел бы разобраться в своих чувствах, но ему лень. Единственное, чего ему сейчас по-настоящему хочется — это пить и в гальюн. Джеймс вспоминает их с Олей вчерашнюю «попойку». По меркам коммандера выпито было не так уж и много. Но, для слабых девушек, видимо, достаточно, чтобы всю ночь по выражению Оли «безобразия нарушать». Хорошо ещё, что никакого похмелья Джеймс не чувствует. Вот только водички бы попить.       Джеймс осторожно приподнимается и пытается вытащить руку из-под Олиной шеи так, чтобы не разбудить девушку. Но Оля мгновенно открывает глаза и несколько секунд непонимающе смотрит на Джеймса, очевидно, вспоминая, кто он и как здесь оказался. А, вспомнив, улыбается и обнимает за шею со словами:       — Доброе утро, любимый.       Она целует Джеймса в губы и, упав обратно на подушку, сладко потягивается. Джеймс несколько сбит с толку. Любимый? Она назвала его любимым? Джеймс вспоминает, какие слова они говорили друг другу ночью в пылу жарких ласк. Милый, единственная, родной, любимая… Да, они не скупились на подобные слова, когда страсть захватила их целиком и закружила в горячем водовороте. Но значит ли это?..       Джеймс первым встаёт с постели и занимает туалет, продолжая думать о том, как он на самом деле относится к Оле. Он думает об этом во время умывания и чистки зубов, стоя под душем, расчёсываясь и одеваясь. Но так и не приходит к определённому выводу.       Махнув рукой на безуспешные умственные усилия, Джеймс приказывает себе отбросить их к чёртовой матери и просто наслаждаться жизнью, не усложняя её лишними вопросами. И это ему удаётся.       Оставшиеся дни они с Олей посвящают блаженному безделью — едят, пьют, загорают, купаются в море м в бассейне, гуляют, спят и, разумеется, занимаются сексом. Они часто сталкиваются с новыми друзьями — Наташей и Володей. В ресторане они теперь всегда занимают один столик. Приятная компания добавляет к их отдыху новые краски. Время сжимается в один короткий миг, который пролетает, как метеор и так же быстро гаснет.       И вот уже Джеймс с Олей собирают чемоданы, чтобы отправиться в обратный путь. Настроение у обоих тревожно-взвинченное. Джеймс испытывает страх перед той жизнью, которой он совсем не знает и которая, как он подозревает, сильно отличается от его нынешнего существования. Ему кажется, что в той жизни он станет для Оли обузой, камнем на шее. К тому же, Джеймс видит, что и сама Оля испытывает страх перед будущим, хоть и старается скрыть его от Джеймса за шутками и нарочито бодрым и уверенным тоном.       В последний перед отъездом вечер, сидя в баре и потягивая халявные коктейли, Джеймс не выдерживает.       — Оль, — говорит он. — Что будет дальше? Если я не исчезну и останусь тут, в этом теле? Что мы будем делать?       — Я всё обдумала, — Оля бесшабашно улыбается Джеймсу. Видимо, «Голубая лагуна» уже начала оказывать своё благотворное успокаивающее действие. — Вот смотри. Мы приезжаем домой и сразу едем ко мне. Жить ты, конечно, будешь у меня.       — У тебя свой дом? — Интересуется Джеймс.       — Нет, я снимаю квартиру, — отвечает Оля.       — А хозяева не воспротивятся моему там появлению?       — А какая им разница? Коммуналку я оплачиваю по счётчикам. Сверх того — два куска юаней. Скажу, что взяла подругу ради экономии, чтоб делить арендную плату на двоих. Это вообще не проблема, — машет рукой Оля. — Проблема — это твои, то есть, Алькины предки.       — Да, меня это тоже очень сильно беспокоит, — соглашается Джеймс, не обращая внимания на незнакомы слова. "Коммуналку я оплачиваю по счётчикам. Сверх того — два куска юаней" -- это для него сейчас слишком сложно. — Что делать с ними? Они же сразу поймут, что я — не их дочь.       — Конечно, поймут. Тут к гадалке не ходить, — вздыхает Оля. — Вот поэтому не стоит даже пытаться их обмануть. Нужно прийти к ним и сказать правду.       — А они поверят? — С сомнением спрашивает Джеймс.       — Нет, конечно, — усмехается Оля. — Ты бы на их месте поверил?       — Вряд ли, — Джеймс задумчиво качает головой.       — А что бы ты подумал и сделал на их месте?       — Подумал бы, что дочь сошла с ума и нуждается в срочном лечении, — отвечает Джеймс, не задумываясь. — И, соответственно, пригласил бы к ней хорошего специалиста. Который непременно упёк бы дочь в сумасшедший дом.       — Вот, — кивает Оля. — А потому нам с тобой надо убедить их в том, что ты — действительно Джеймс Фицджеймс, а не поехавшая кукухой Алька. И что лечить тебя бесполезно.       — И как это сделать?       — Пока не знаю, — Оля снова берёт губами соломинку и втягивает в себя голубую жидкость. — Но врать им точно не нужно. Не прокатит.       Джеймс вздыхает и по примеру Оли возвращается к своему коктейлю. Он абсолютно согласен с ней. Но неизвестность давит. А перспектива оказаться в сумасшедшем доме вызывает серьёзные опасения. Поэтому Джеймс вливает в себя ещё парочку коктейлей, что помогает ему заглушить тревогу и позволяет отвлечься на более приятные моменты этой ночи — их последней ночи в роскошном турецком отеле на берегу ласкового Средиземного моря.       Просыпаются они обе не в лучшем состоянии, ощущая, что с коктейлями вчера случился явный перебор. Им не хочется покидать гостеприимную Турцию, поэтому кошки не только нагадили во рту, но скребутся на душе. Настроение у обеих подавленное, несмотря на то, что прошедшая ночь оказалась одной из самых ярких и незабываемых. Но она же становится причиной недосыпа, что вкупе со всем прочим бодрости духа не добавляет.       Они спускаются в ресторан и завтракают в полном молчании. После завтрака Оля тащит Джеймса к морю.       — Идём, попрощаемся, — говорит она.       Джеймс не возражает. Море всегда действовало на него благотворно, исцеляя любые печали и превращая в пустяки неприятности. Но сейчас даже вид сияющего под жаркими солнечными лучами моря не вызывает у Джеймса умиротворения. «В последний раз, — стучит у него в виске навязчивая мысль. — В последний раз…» Видимо, Оля чувствует что-то подобное. Джеймс видит, как она встряхивает головой, снимает шлёпанцы и медленно бредёт по кромке прибоя. Джеймсу хочется искупаться, но купальники их уже спрятаны в чемоданы, а в нижнем белье здесь плавать не принято. Хотя Джеймс не видит никакой принципиальной разницы между купальником и тем, что сейчас надето у него под футболкой и шортами. Он тоже разувается и топает вслед за Олей, загребая ногами волны прибоя, ласкающие его ступни.       Оля останавливается на краю пляжа, где меньше всего людей, роется в сумке и достаёт кошелёк. Пошарив в нём, извлекает пару монеток, одну из которых даёт Джеймсу.       — Сейчас мы с тобой бросим их в море, — говорит она. — Только потом надо сразу выйти из воды и больше в неё не заходить.       — Почему? — Джеймс приподымает бровь.       — Примета такая. Денежку бросаем, чтоб за ней вернуться. А если после этого вошли в море, значит, вернулись — и примета не сработает.       Джеймс не удивляется. Он — моряк и знает, сколько примет и суеверий существует в его профессиональной среде. Не воспринимая их всерьёз (за исключением парочки, действие которых он испытал лично на себе), Джеймс, тем не менее, старается всё же соблюдать их — так, на всякий случай. Разумеется, он не верит, что ему когда-нибудь удастся вернуться в этот турецкий рай. Но почему бы не бросить монетку? Никакого вреда от этого не случится. Поэтому он берёт денежку из Олиных рук и послушно забрасывает её подальше в море. После чего они выходят из полосы прибоя и направляются к выходу с пляжа. Тяжесть на душе у Джеймса ощущается с новой силой. Чёрт! Раньше он никогда не сожалел о прошлом. Неужели это — реакция Алиного тела? Если она всегда так переживает, то… Бедная девочка…       Оля с Джеймсом возвращаются в отель. Они сдают номер и с чемоданами выбираются в холл. У Джеймса есть возможность оценить удобство чемодана на колёсиках и с выдвижной ручкой. Казалось бы, мелочь — а как облегчает жизнь.       — Сейчас за нами придёт маршрутка и отвезёт в аэропорт, — говорит Оля.       Джеймс не переспрашивает. Он уже знает, что такое аэропорт. Правда, не представляет себе, как могут летать по воздуху машины, именуемые самолётами. Но, раз летают — это нормально. А что такое маршрутка — он скоро увидит сам.       В данный момент Джеймс полностью охвачен острым пронзительным чувством расставания. Он впитывает в себя звуки, впечатления, запахи, стараясь запомнить всё, до мельчайших подробностей. Джеймс точно знает, что больше никогда не увидит ничего этого. В последний раз… В последний раз…       Но вот девушка за стойкой администратора объявляет о прибытии микроавтобуса в аэропорт. Оля, Джеймс и ещё несколько отъезжающих с чемоданами устремляются к выходу, создав в дверях небольшую пробку. Их спутники не выглядят огорчёнными или удручёнными. Джеймс замечает, что двое мужчин уже пьяны. Но именно они охотно помогают Оле и Джеймсу запихнуть их чемоданы в заднее отделение маршрутки, которая на поверку оказывается малюсеньким, тесным и менее шикарным, но всё же автобусом. Они залезают внутрь и занимают свободные места. Джеймс бросает последний взгляд в окно на отель, в котором ему посчастливилось провести несколько незабываемых дней и ночей. Маршрутка плавно трогает с места. За окном проплывают шумные, залитые ярким солнцем многолюдные улицы. Сейчас окно, в которое смотрит Джеймс, располагается гораздо ниже, чем окно автобуса — и впечатление от картинок в нём совсем иное. Поездка немного отвлекает Джеймса от грустных мыслей. Они не исчезают, только прячутся вглубь под напором новых впечатлений. К тому же рядом сидит Оля. Она всю дорогу держит Джеймса за руку — и это тоже способствует поднятию настроения у обеих.       До аэропорта ехать недолго. Маршрутка останавливается на огромной площади, заполненной людьми и машинами перед сияющим на солнце зданием, которое, кажется, полностью созданным из стекла. Оля и Джеймс забирают чемоданы, которые на сей раз выгружает водитель — видимо, подвыпившие кавалеры по пути успели получить нагоняй от своих законных и усмирили свой рыцарский пыл. Они идут к зданию аэропорта в разношёрстной толпе, от которой у Джеймса кружится голова. Суета и мельтешение вокруг настолько поражают его и выбивают из колеи, что у Джеймса не остаётся сил ни на какие эмоции, в том числе на грусть и тревогу. Он вспоминает толпы людей, пришедшие в Гринхит в тот памятный майский день, чтобы проводить из проклятую экспедицию, как он сейчас понимает — на тот свет. Но, во-первых, та толпа не идёт ни в какое сравнение с этим пёстрым круговоротом из множества разгорячённых человеческих тел. А во-вторых, сам он тогда находился на борту «Эребуса» и видел эту толпу со стороны, а не изнутри, как сейчас. Было бы это сражение — Джеймс сумел бы найти в нём закономерности и логику. Но здесь… Здесь все с деловым видом совершают непонятное хаотичное, абсолютно лишённое каких-либо правил движение, отчего Джеймс теряет чувство реальности — в который раз с момента своего появления в этом мире.       Хорошо, что Оля, кажется, свободно ориентируется в этом хаосе и понимает его законы и логику. Она уверенно ведёт Джеймса сквозь толпу. Они заходят в здание, где Джеймс чувствует некоторое облегчение от царящей здесь прохлады. Однако, людей внутри не меньше, чем снаружи. Хорошо ещё, что часть из них сидит на длинных рядах кресел, не участвуя в круговороте, доведшем Джеймса до утраты связей с действительностью. В голове у него пусто и звонко, и Джеймс не знает, хорошо ли это. Возможно, он предпочёл бы пребывать в унынии, а не в своём теперешнем зыбком и неверном состоянии.       Джеймс смутно понимает, что они делают. Он лишь повторяет Олины действия, не сознавая, что они означают. Они куда-то идут, показывают кому-то бумаги — наверное, паспорта и билеты, но Джеймс не вникает в подробности. Почти ежеминутно по зданию разносится голос, делающий объявление, содержания которых Джеймс не воспринимает. Они ещё куда-то идут, что-то делают… В итоге Джеймс осознаёт себя сидящим рядом с Олей в длинном ряду кресел. Он не спрашивает, куда подевались их чемоданы — просто не замечает этого.       Оля с тревогой смотрит на Джеймса и берёт его за руку:       — Ты в порядке? — Заботливо спрашивает она, и Джеймс постепенно приходит в себя под влиянием её родного, полного беспокойства голоса.       — Не знаю, — честно признаётся он. — Меня так закружило… Я не воспринимаю ничего. Как во сне…       Джеймс трёт ладонью лоб, пытаясь отогнать наваждение.       — Бедный ты мой, — слышит он над ухом ласковый Олин голос и чувствует, как её губы мягко касаются его щеки.       Это помогает Джеймсу окончательно прийти в себя. Он поднимает на Олю глаза и виновато улыбается:       — Прости. Тебе приходится нянчиться со мной.       — Ничего, — отвечает Оля. — Не больше, чем возятся с теми алкашами их бабы. И, в отличие от них, мне нравится.       С этого момента карусель в голове Джеймса останавливается, и он уже способен адекватно воспринимать окружающую действительность. Он прекрасно помнит, как после очередного объявления Оля трогает его за руку, побуждая встать:       — Пойдём. Наш рейс объявили.       Джеймс помнит длинную очередь из людей с билетами в руках, помнит, как они с Олей выходят из здания аэропорта и вновь залезают в автобус, который доставляет их прямо к самолёту, показавшемуся Джеймсу вблизи просто огромным. В самолёт они поднимаются по трапу, размеры которого тоже впечатляют. Помнит, как они заходят внутрь салона, гораздо большего, чем автобус. Как находят свои места и как Оля пропускает Джеймса к иллюминатору со словами:       — Садись сюда. Думаю, тебе будет интересно смотреть в окно.       — Спасибо, — Джеймс понимает, что Оля старается ради него и искренне благодарен ей за это.       Салон заполняется людьми. Гул голосов, детский плач, чей-то истеричный смешок — всё это доходит до сознания Джеймса, как сквозь вату. Салон самолёта очень большой, даже по сравнению с автобусом. Джеймс видит в иллюминатор другие самолёты и теряется в догадках — как такая махина может подняться в воздух? Какие силы могут заставить её взлететь и удержать в небе? Джеймс видит взлёт одной из этих великолепных серебристых птиц — и у него захватывает дух. Ничего более величественного и грандиозного он в своей жизни не видел. До чего же может додуматься человек! Грудь Джеймса распирает тревожное нетерпение. Неужели ему тоже предстоит подняться в небо в чреве этой удивительной железной птицы? Впрочем, Джеймс не уверен, что птица — железная, но ему не хочется сейчас задавать Оле вопросы. Джеймс боится прозевать момент старта. Он жаждет не пропустить ни одного мгновения полёта, запомнить их и прожить, прочувствовать все до единого, без исключения.       На табло спереди загорается надпись, требующая пристегнуть ремни безопасности. Эта команда дублируется невидимым голосом. Кроме того, в проходе появляется девушка в необычной, по всей видимости, форменной, одежде и озвучивает требование на двух языках, причём, Джеймс понимает оба — для него все фразы звучат по-английски. Девушка, которую Оля называет стюардессой, идёт по проходу, проверяя, все ли пассажиры пристегнули ремни. Некоторым она помогает пристегнуться. Джеймс справляется с ремнём сам.       И вот, наконец, самолёт начинает движение. Он скользит по земле так плавно, что Джеймс поначалу даже не замечает этого. Оля через плечо Джеймса тоже заглядывает в иллюминатор:       — Сейчас мы вырулим на взлётную полосу, — поясняет она, -- а потом начнём разгоняться, чтобы набрать нужную для взлёта скорость.       Когда самолёт начинает разбег, глаза Джеймса широко раскрываются, а руки непроизвольно впиваются в подлокотники. С такой скоростью Джеймсу передвигаться ещё не приходилось. От неё захватывает дух, а в груди зарождается смесь паники и восторга — очень редкое чувство, возникающее в моменты крайнего риска, которое Джеймсу доводилось пережить всего пару раз в жизни. И вот теперь… Не может быть! Быстрее! Ещё быстрее!!! Шум мотора постепенно нарастает и переходит в рёв. Машину начинает трясти.       Буря эмоций, поглотившая Джеймса, не позволяет ему заметить момент отрыва от земли. Он продолжает думать, что самолёт несётся по взлётной полосе, в то время, как земля вдруг начинает отдаляться. Джеймс непроизвольно хватает Олю за руку и, обернувшись, тихо и восторженно выдыхает:       — Мы… летим?       — Ну, да, — улыбается Оля.       Ей нравится детский восторг, с которым Джеймс воспринимает сыплющиеся на него, как из рога изобилия, чудеса. В такие моменты Оля чувствует себя матерью, которая открывает для собственного чада дивный окружающий мир, словно дарит ему все его чудеса и счастлива от радости, с какой ребёнок принимает её подарок.       Джеймс вновь «прилипает» к иллюминатору, боясь пропустить хоть что-то из этого удивительного, сказочного, нереального полёта. Таких ощущений он не испытывал под куполом парашюта, пролетая над морем. Восторг, пережитый тогда, не идёт ни в какое сравнение с эмоциями, которые распирают Джеймса сейчас. Тогда механизм полёта был понятен Джеймсу. Лодка, канат, сила воздушного потока, парашют… Но сейчас… Сейчас Джеймс не понимает, какая сила держит в воздухе и поднимает всё выше эту многотонную машину — и, наряду с восхищением чувствует внутри страх, который не может подавить. Впрочем, зрительные образы и ощущения затмевают этот страх, не дают ему вырваться наружу. Да и может ли хоть что-то заставить Джеймса Фицджеймса обнаружить свой страх, показать его людям? Уж кто-кто, а Джеймс умеет с ним бороться! Тем более, что за стеклом иллюминатора — такая красота.       Огромный город расстилается перед ним, как на ладони, стремительно уменьшаясь и уплывая куда-то вбок. Подробности в виде отдельных домов, улиц, мечетей сливаются — и вот уже под ними ярко-голубое, сияющее золотом в лучах солнца, огромное море, которое постепенно занимает весь иллюминатор, наряду с бескрайним небом. Джеймс чувствует, что самолёт плавно поворачивает и продолжает полёт вдоль береговой линии. Они пролетают над горами, которые сверху кажутся не слишком высокими, над каким-то озером — и всё это время продолжают набирать высоту. В какой-то момент самолёт пронзает облачность и оказывается над ней. Видеть облака под собой настолько дико и непривычно, что у Джеймса начинает противно сосать под ложечкой, при этом чувство восторга продолжает шириться и распирать его изнутри. Ничего подобного Джеймс не испытывал никогда. Да и никто из людей его времени не испытывал. А ему вот повезло. Джеймс вновь на секунду отрывается от иллюминатора и поворачивает к Оле сияющее и несколько обалдевшее лицо. Оля улыбается ему.       — Смотри-смотри, — говорит она, легонько пожимая руку Джеймса. — Я знаю, как оно — в первый раз. Тем более, тебе.       Джеймс благодарно кивает и вновь отворачивается к иллюминатору. Он бы просидел так всё время, проведённое в полёте, но в проходе появляется стюардесса, которая катит тележку с едой и напитками. Еда скромная — коробочка с парой небольших пирожных, одно из которых белое, а другое -- тёмно-коричневое. Из напитков предлагается вода, чай или кофе. Они берут воду и чай — и стюардесса движется дальше по салону.       Голос их динамика оповещает о том, что температура за бортом составляет минус пятьдесят градусов. Джеймс думает, что такая температура держалась в Арктике почти всю зиму и мрачнеет, вспоминая оставшихся в том ледяном аду товарищей. Зато сообщение о скорости самолёта в 820 км/час вызывает у Джемса новую волну изумления. Разве может машина, сделанная руками человеческими, передвигаться с такой скоростью? И, тем не менее, приходится верить в это. Потому что всё происходит с Джеймсом наяву, хоть и кажется бредом.       — Если бы мы летели больше трёх часов, — говорит Оля, отхлёбывая чай, — нас бы ещё и обедом накормили.       — А мы сколько будем лететь? — Интересуется Джеймс, с удовольствием проглатывая пирожное. Он только сейчас понял, насколько проголодался — видимо, волнения и лавина новых впечатлений отняли у него много энергии и сил.       — Два часа сорок минут, — отвечает Оля. — Потом будем проходить паспортный контроль, получать вещи, потом где-то час ехать до Киева и уже потом — в кафе.       — У-у-у… — Притворно-разочарованно тянет Джеймс, хоть и не испытывает разочарования.       — Потерпишь, обжора, — улыбается Оля.       Конечно, он потерпит. Джеймс доедает пирожные и вновь отворачивается к иллюминатору. Под ними — снова море, но на этот раз уже Чёрное. Хотя вода в нём такая же ярко-голубая, как и в Средиземном. Где-то в стороне остаётся крупный город.       — Одесса, — говорит Оля. — Скоро долетим. Ты в туалет не хочешь?       Если бы Оля не спросила, он бы, наверное, так и не вспомнил о собственных телесных потребностях. Ему трудно заставить себя оторваться от вида за окном, но насущная необходимость заставляет сделать это.       — Пойдём, — говорит Оля. — Ты без меня не справишься.       И правда, глядя на мудрёный замок и на всё обустройство кабинки, Джеймс понимает, что Оля права. Он сам вряд ли сходу разобрался бы в этих сложностях. Особенно, если бы за спиной стояла очередь из страждущих. В который раз подивившись непривычной стерильной чистоте и блеску отхожего места, Джеймс возвращается в салон и вновь припадает к иллюминатору.       Джеймсу не хочется, чтобы полёт заканчивался. Он готов лететь бесконечно долго, упиваясь ощущениями. Грусть и тревога, невыносимой тяжестью давившие на него, покинули Джеймса, изгнанные новыми невероятными впечатлениями. Джеймс опасается, как бы эта тяжесть не навалилась на него вновь, когда они с Олей окажутся на земле. Но, к счастью, этого не происходит.       Под ними — огромный город посреди ровной, слегка холмистой местности. Джеймс явственно чувствует, что самолёт идёт на снижение. Пассажиров снова просят пристегнуть ремни.       — Киев, — произносит Оля, кивая на иллюминатор, к которому вновь «приклеивается» Джеймс.       Земля начинает быстро приближаться. Джеймса вновь охватывает паника — слишком стремительно это происходит. За окном мелькают дома, дороги, машины… Ниже… Ещё ниже… Джеймс ощущает плавный толчок.       — Сели, — с облегчением выдыхает Оля. В салоне слышаться отдельные аплодисменты.       Теперь самолёт катится по посадочной полосе, постепенно сбрасывая скорость. И вскоре останавливается недалеко от здания аэропорта. Самолёт замирает, зато внутри него начинается суета и движение. Люди встают с мест, собирают вещи и двигаются к выходу.       Джеймс предполагает, что они спустятся по трапу и сядут в автобус, который довезёт их до здания аэровокзала. Но за открытой дверью никакого трапа нет. Они в потоке других пассажиров оказываются в длинном коридоре, который Оля называет «терминал».       — Когда мы с Алькой улетали, — говорит она, — нас, как и в Турции, вывозили на поле автобусом. А сейчас, видишь, самолёт припарковался к терминалу. Так удобнее.       Пройдя коридор, они оказываются в светлом просторном здании аэровокзала. Здесь так же многолюдно, но настроение у Джеймса совсем другое. Он воспринимает всё без тревоги и волнения, видимо, переполненный яркими впечатлениями от полёта. Трудно поверить и ещё труднее осознать, что он только что провёл почти три часа в воздухе, пролетая над землёй в чреве огромной многотонной «птицы». Отдавшись этим эмоциям, Джеймс не обращает внимания на суету паспортного контроля и получения багажа. Он просто повторяет за Олей все действия, не слишком вникая в их суть.       Получив чемоданы, Оля и Джеймс присаживаются на свободные кресла.       — Звони маме, — говорит Оля. — Скажи, что мы уже в аэропорту, всё хорошо. Пусть не волнуется. Сейчас поедем в Киев и будем ждать там поезда. Помнишь интонации и манеру говорить?        Джеймс помнит. Он уверенно включает телефон, находит значок вызова и выбирает «Мама» в списке контактов. Оля следит за его действиями и остаётся вполне довольна.       — Будь естественным! — Торопливо напоминает Оля.       Джеймс кивает, весь напрягшись в ожидании предстоящего разговора.       — Мамуля, привет! — Восклицает он громко и непринуждённо. Лицо его при этом совершенно непроизвольно озаряется улыбкой. — Да, сели. Всё хорошо. Да, пока в аэропорту. Сейчас поедем. Тебе привет, — говорит он Оле.       — И от меня! — Кивает она.       — И от Оли тебе привет. Да, мам. Завтра утром. Конечно, из поезда позвоню. И в Вайбере напишу. Не волнуйся, мамуля! Папе привет. Пока-пока.       Джеймс нажимает кнопку отбоя и с облегчением выдыхает. Он опускает руку с телефоном, а свободной вытирает пот со лба. Всё-таки, роль другого человека, с которым ране никогда не встречался, даётся ему нелегко. А ведь ещё предстоит личная встреча с родителями Алисы…       — Ты молодец, справился, — хвалит его Оля.       Они выбираются из здания наружу. Из толпы навстречу им сразу выныривают несколько мужчин с предложениями: «Такси!», «Девушки, поехали на такси!»       — Сколько? — Интересуется Оля и, услышав сумму, решительно качает головой.       — Дорого, — говорит она Джеймсу. — А спешить нам некуда. До поезда ещё поесть успеем и погулять. Вон, автобус. На нём и поедем.       Они запихивают чемоданы в огромный багажник и залезают в наполовину заполненный автобус, который ещё с полчаса стоит в ожидании желающих доехать до железнодорожного вокзала.       Путешествие на автобусе воспринимается Джеймсом уже не так ярко, как в первый раз, но всё равно ему интересно смотреть в окно на быстро сменяющиеся картинки.       Железнодорожный вокзал чем-то похож на здание аэропорта, но он уютнее. Кажется, что люди под его крышей менее взвинчены и взволнованны. Может быть, потому, что ездить по земле всё же привычнее и спокойнее, чем летать по небу?       Очередное удивление Джеймс испытывает, когда Оля подводит его к эскалатору — лестнице, которая сама движется, поднимая вверх всех желающих. С минуту они стоят, глядя, как люди становятся на край этой чудо-лестницы и как поверхность под их ногами из плоской превращается в ступеньку.       — Понял, как надо? — Спрашивает Оля. — Главное — становись на середину ступени, а не на край, а то свалишься.       Джеймс понял. Однако, сердце его учащённо колотится в момент, когда нога касается движущегося полотна. Впрочем, всё проходит гладко, и Джеймс едет наверх, уцепившись за ручку чемодана с мыслью о том, как же, чёрт возьми, всё здесь удобно придумано! Он успевает заметить точно такую же лестницу, но движущуюся вниз. Какой же молодец тот, кто это придумал!       — Внимание! Не задерживайся на выходе, быстро переступай, — предупреждает едущая позади него Оля.       Джеймс видит, как ступенька под ним вновь становится плоской лентой, делает широкий шаг и дёргает за собой чемодан. Уф… Он снова на твёрдой земле! А Оля уже тащит его дальше, по длинной, заполненной спешащими людьми галерее. С одной стороны этой галереи стоят ряды кресел, почти полностью занятых пассажирами. Иногда ряды прерываются кафе или киосками с сувенирами. А с другой стороны за огромными окнами внизу Джеймс видит множество железнодорожных путей, часть из которых занята поездами. Слава Богу, Джеймс знает, что такое поезд, хоть и понимает, что поезда из его времени должны очень сильно отличаться от тех, которые сейчас стоят или медленно движутся там, внизу. Дойдя почти до конца галереи, Джеймс внезапно останавливается, увидев стоящие на путях паровозы.       — О, у вас тоже есть паровозы? — Оборачивается он к Оле.       — Ага. Это музей старых паровозов и вагонов, которые сейчас уже не используются, — отвечает Оля. — Но, говорят, что локомотивы действующие и в случае, если не будет электричества, они ещё смогут поезда таскать.       Дальше они снова подходят к эскалатору, на этот раз, едущему вниз. Джеймс ставит ногу на ступеньку уже с гораздо меньшим трепетом. К чудесам быстро привыкаешь, думает он во время их короткого спуска. Через пару поворотов они с Олей оказываются у широкого окошка с надписью: «Камера схову». Мужчина в окне принимает их чемоданы, получает от Оли деньги и взамен выдаёт бирки, которые Оля кладёт к себе в сумку.       — Ну, вот, — говорит она, ведя Джеймса к ещё одному эскалатору (Господи, сколько же их тут!) — Теперь пойдём поедим, а потом, наверное, на метро тебя покатаю. Испытаешь все виды современного транспорта.       — Спасибо, — говорит Джеймс, беря её за руку.       Он чувствует себя несколько ошалевшим от толчеи и суеты вокруг. На площадке перед вокзалом народу не меньше, но, по крайней мере, пространство не ограничено стенами. Они с Олей переходят две дороги, разделённые сквериком. Количество машин на дорогах впечатляет. Джеймс думает, что без Оли он вряд ли решился бы идти наперерез этому потоку. Но Оля чувствует себя здесь, как рыба в воде — и Джеймс полностью полагается на неё, не отставая ни на шаг.       Перейдя вторую проезжую часть, они сворачивают вправо и через несколько шагов оказываются перед двухэтажным зданием со странной надписью: «Пузата хата» наверху.       — Хорошая столовка, — говорит Оля. — Вкусно и относительно недорого.       Очередь из желающих поесть вкусно и относительно недорого начинается уже на улице и вьётся из небольшого холла по лестнице на второй этаж.       — Ничего, — говорит Оля, — она быстро движется.       И правда, совсем скоро они оказываются внутри помещения. После уличной жары прохлада от кондиционеров действует на Джеймса расслабляюще. Только теперь он начинает чувствовать голод, который разгорается всё сильнее от доносящихся сверху запахов. На площадке перед входом в зал — умывальники, где они моют руки и, наконец, оказываются перед заветной дверью.       На втором этаже глазам Джеймса открывается почти такой же ресторан, как в турецком отеле, правда, ассортимент блюд не столь разнообразен и за них, как оказывается, нужно платить. Впрочем, и здесь у Джеймса разбегаются глаза — ему хочется попробовать всё и приходится одёргивать себя, чтобы не нахватать лишнего.       — Хочешь попробовать окрошку? — Спрашивает Оля, кивая на странного вида суп на витрине. — Говорят, окрошка здесь изумительная.       Джеймс с сомнением смотрит на предлагаемое блюдо.       — Берём одну, -- говорит Оля. — Если не понравится — я доем. А так хоть узнаешь, что это.       Кроме окрошки они берут по салату, по куриной отбивной с картошкой пюре и по стакану компота. И — гулять, так гулять! — по куску наполеона за отдельной стойкой. Поставив подносы с едой на свободный столик у окна и усаживаясь на стул, Оля произносит:       — Обожруся и помру молодой.       И только потом вспоминает, что Джеймс не поймёт и не оценит расхожую шутку, которую Альке не нужно было бы объяснять. Впрочем, Джеймс уже привык, что иногда Оля произносит фразы, рассчитанные на подругу, чисто автоматически, поэтому не спрашивает объяснений, принимая всё, как есть.       — Ну, пробуй, — Оля подвигает к Джеймсу тарелку с окрошкой.       Джеймс берёт ложку и с опаской делает первый глоток. У этого холодного супа непривычный странный вкус. И поначалу он кажется Джеймсу неприятным. Он морщится, медленно пережёвывая компоненты блюда и пытается понять, что же входит в его состав. Оля с интересом наблюдает за его лицом, которое постепенно разглаживается и на котором гримаса недовольства сменяется удивлением и интересом.       — Хм-м… — Неопределённо мычит Джеймс, отправляя в рот вторую ложку. — Странный вкус. Но… Довольно интересный.       И он отправляет в рот третью ложку. Оля улыбается и принимается за еду. Краем глаза она наблюдает, как Джеймс, удивляясь и будто прислушиваясь к собственным ощущениям, с аппетитом поглощает новое для себя блюдо.       — Как я понимаю, окрошка зашла, — с улыбкой констатирует Оля, когда тарелка Джеймса пустеет.       — Ага. Прикольно! — Джеймс улыбается в ответ и смотрит на Олину реакцию — правильно ли он употребил слово, которое так часто слышит от неё.       Оля улыбается шире и в знак одобрения поднимает большой палец вверх. Джеймс доволен собой и её реакцией. Он принимается за второе. Обедать сидя у окна в прохладном зале и смотреть на залитую солнцем улицу вдвойне приятно. Джеймс вообще никуда бы отсюда не уходил — его слегка размаривает от сытости и усталости. Но Оля непреклонна.       — Пойдём, — говорит она. — Прогуляемся, чтоб жир не завязывался. В поезде спать будешь.       И Джеймс послушно, хоть и неохотно, встаёт с места и идёт за ней к выходу. Сразу за дверью на них наваливается уличный зной. Воздух пропах автомобильными выхлопами и кажется таким сухим, что царапает горло и лёгкие. Они с Олей возвращаются в здание вокзала, проходят его в обратном направлении и оказываются на площади, на которою доставил их автобус из аэропорта. Оля сворачивает влево и сквозь пёструю многоликую толпу ведёт Джеймса к полукруглому зданию с колоннами, большой буквой «М» на крыше и надписью по фронтону: «Вокзальна». И если эскалатор для Джеймса уже не является препятствием, то перед прохождением турникета Оля устраивает ему подробный инструктаж. Как и в случае с эскалатором, они с минуту наблюдают за действиями людей, проходящих через турникет. После чего Оля вручает Джеймсу купленный в кассе жетон и подводит к «адской машине». Джеймс не без волнения засовывает жетон в щель и пулей проскакивает в открывшийся проход, чтобы, не дай Бог, не оказаться зажатым в этих дьявольских тисках.       Эскалатор опускает их вниз. Вокруг — толпы людей. Джеймс внезапно испытывает страх — что будет, если они с Олей потеряют друг друга в этом человеческом море. Да ещё и глубоко под землёй, насколько может судить Джеймс. Он непроизвольно хватает Олю за руку и с благодарностью чувствует, как её рука сжимается в ответ.       Оля приводит его на платформу перед углублением, в котором проложены рельсы.       — Сейчас придёт поезд — и поедем, — говорит она.       Поезд, который ездит под землёй? Джеймса поражает размах станции. Подземное помещение огромно. И в нём настолько светло и чисто, что не возникает никаких ассоциаций с мрачным подземельем. Но смутная тревога где-то в глубине души всё же присутствует. Что ж… Ещё одно приключение. Ещё один комплекс новых, непривычных ощущений. Джеймс готов испытать их и получить очередную порцию удовольствия.       Нарастающий гул говорит о приближении поезда. В туннеле вспыхивает свет. И вот уже состав из синих вагонов с ярко освещёнными окнами, стремительно подкатывает к платформе. Двери расходятся в стороны, из них на перрон выплёскивается поток людей. Когда он иссякает, другой, не менее мощный поток, частью которого становятся Джеймс и Оля, вливается в вагоны. Двери плавно закрываются, о чём предупреждает голос где-то над головой. Этот же голос объявляет название следующей станции — и поезд плавно трогает с места, стремительно набирает скорость и скрывается в туннеле. Стоя в толпе, Джеймс чувствует себя не слишком уютно. Он плотнее прижимается к Оле, а та обнимает его за талию. Ну, так всё же получше. Так Джеймс готов ехать какое-то время.       Впрочем, на следующей станции в вагоне освобождаются сидячие места, и они с Олей усаживаются рядом на длинном диванчике вдоль окошек. Какое-то время поезд едет под землёй. Но внезапно вырывается на поверхность навстречу солнечному свету. Кажется, в вагоне сразу становится больше воздуха — и Джеймс непроизвольно выдыхает. Теперь он с интересом смотрит в окно на проносящийся мимо город. И прежде всего — на огромную широкую реку, сверкающую под мостом в лучах палящего июльского солнца. Её размах действительно поражает. Конечно, Темза — широкая река, но навскидку она кажется раза в два уже этой водной артерии. К тому же, Темза выглядит ещё более тесной от сдавливающих её со всех сторон каменных зданий и набережных. А здесь с моста открывается такой простор, что дух захватывает.       — Как называется эта река? — Шепчет Джеймс на ухо Оле.       — Днепр, — так же шёпотом отвечает она.       Вскоре река остаётся позади. Они проезжают ещё несколько станций. Людей в вагоне становится всё меньше.       — Следующая — конечная, — говорит Оля. — Мы выйдем, перейдём на другую сторону и вернёмся обратно.       Ожидая поезда на противоположной стороне станции, Джеймс в задумчивости произносит:       — Я знал, что можно путешествовать по земле и по воде. Оказывается — можно ещё по воздуху и под землёй. Надо же…       — Кстати, метро впервые построили у вас в Лондоне, — говорит Оля. — Сейчас погуглю, в каком году.       Она вынимает из сумки телефон и быстро набирает какой-то текст. Джеймс внимательно следит за её действиями.       — Вот, смотри, — Оля показывает ему экран телефона.       «Самая первая линия метро в мире была запущена в 1863 году, — читает Джеймс. — В 1846 году Королевской комиссии по делам столичных дорог был представлен новый проект. Его создателем был Чарльз Пирсон, а через несколько лет, в 1853 году, была создана компания North Metropolitan Railway Co, которая со значительным опозданием, вызванным денежными затруднениями, прорыла первый тоннель на Истон Сквер в январе 1860 года».       — Проект появился буквально через год после нашего отплытия, — задумчиво произносит Джеймс. — Надо же… Получается, теоретически я мог бы застать момент открытия первого в мире метро. Мне было бы пятьдесят лет…       Как же это странно — думать о прошлом в будущем времени. Или наоборот? Он видит, как Оля бледнеет и судорожно переводит дыхание. Она быстро отворачивается, но Джеймс успевает заметить блеснувшие в её глазах слёзы. Он обнимает Олю за плечи и привлекает к себе.       — Не надо, — шепчет он ей на ухо.       Оля медленно поворачивается и утыкается лицом в плечо Джеймса.       — Прости, — слышит он невнятное Олино бормотание и нежно гладит её по волосам.       — Всё хорошо. Ты меня прости. Я не должен был…       — Нет-нет! — Оля поднимает голову и энергично трясёт ею. — Говори всё, о чём думаешь. Всё, что хочешь сказать. Не бойся меня расстроить. Я всё равно помню об этом постоянно, так что…       В этот момент на платформу с грохотом въезжает поезд. Оля и Джеймс в числе немногочисленных пассажиров заходят в вагон и занимают свободные места. Теперь Джеймс любуется видами в обратном порядке до тех пор, пока поезд не скрывается в туннеле под землёй. На каждой новой станции людей прибывает. Они стоят всё теснее друг к другу, одним своим видом вызывая у Джеймса чувство дискомфорта. Толчея при выходе из вагона, на платформе и на эскалаторе напрягает. Выход на свежий воздух воспринимается Джеймсом с облегчением, а красота улицы, на которой они оказываются, и вовсе заставляет его забыть об усталости.       — Крещатик, — сообщает Оля. — Главная улица Киева.       Они идут по широкой просторной улице с высокими зданиями по обеим сторонам. Конечно, высотными домами Джеймса не удивишь, но… Какой же здесь простор! Как много воздуха и зелени! Народу на улице полно, но многолюдие не вызывает у Джеймса чувство дискомфорта, потому что все движутся по широким тротуарам на достаточном расстоянии друг от друга. А без скученности и давки толпа воспринимается вполне весело и празднично и даже вызывает интерес. Джеймс украдкой разглядывает встречных, поскольку правила хорошего тона не позволяют ему откровенно на них пялиться. Солнце опускается ниже, хоть жара и не спадает. Жаром пышет нагретый за день асфальт. Но фонтан, к которому они подходят, великолепен. Он дышит прохладой и завораживает взгляд причудливой игрой водяных струй. Джеймс готов застрять здесь надолго, но Оля тащит его дальше — и вскоре они оказываются у другого фонтана, имеющего вид одуванчика. Полюбовавшись им, топают дальше.       — Хочешь мороженого? — Спрашивает Оля, заметив по пути киоск. — Ты ведь ещё не пробовал.       Джеймс пожимает плечами. Он уже не знает, чего хочет. Водоворот впечатлений сегодняшнего дня закружил его и грозится полностью поглотить и утащить на дно. Всего несколько часов назад они были в Турции. Потом летели по небу — и Джеймс до сих пор не смог до конца охватить это разумом . Потом поездка на автобусе и катание на метро… Устал ли он? Наверное, да. Но Джеймс и усталость сейчас почувствовать не способен.       — Садись, — Оля подводит его к лавочке в тени, а сама направляется к киоску и вскоре возвращается, неся в руках нечто в яркой бумажной упаковке.       Впрочем, нет. Это не бумага. Оля с шелестом разрывает упаковку. В руках у Джеймса оказывается холодный кусок шоколада. Джеймс смотрит, как Оля вскрывает свою порцию и откусывает верхний кусочек. Внутри шоколада оказывается нечто белое, похожее на замороженную сметану.       — Мы что, будем есть прямо на улице? — Удивляется Джеймс.       — Конечно! Это же мороженое. Ешь, а то растает! Только понемножку, оно холодное — горло не простуди.       Джеймс осторожно и недоверчиво откусывает кусочек, который тут же начинает таять у него во рту. М-м-м… Как же это вкусно! Оля с улыбкой наблюдает за сменой выражений на лице Джеймса.       — Вкусно? — Интересуется она.       — Очень.       — Вот видишь. А ты боялся. Олька плохого не посоветует, — усмехается она.       Они сидят на скамейке посреди широкой улицы. Мимо них проходят люди. А они просто сидят на скамейке и едят мороженое. Изумительно вкусное и такое холодное… Более того, Джеймс замечает, что некоторые едят мороженое прямо на ходу! Оказывается, какой-то особый шарм заключается в том, чтобы поглощать еду вот так, сидя на свежем воздухе или даже на ходу, что во времена Джеймса считалось абсолютно недопустимым. Но, кажется, люди за время, прошедшее с тех пор, научились отказываться от некоторых правил, неоправданно лишающих их удовольствий. Джеймс наслаждается вкуснотищей и думает о том, что нет ничего криминального в поедании пищи на ходу. Разве что… Кусок шоколадной глазури внезапно отрывается и падает ему на грудь, оставляя не слишком заметное, но всё же пятно на полосатом топике. Вот тебе и — ничего криминального. Свинство. Сплошное свинство! Джеймс сконфужен и огорчён. Так опозориться на глазах у сотен людей!       — Да ничего страшного, — слышит он Олин голос.       Она уже доела мороженое, отнесла бумажку в ближайшую урну и теперь достаёт из сумки пачку влажных салфеток — ещё одно очень полезное, по мнению Джеймса, изобретение — и быстро оттирает пятно у него на груди.       — Вот и всё. А ты боялась! — Улыбается Оля.       Джеймс смотрит вниз. Вместо коричневого пятнышка от шоколада на груди у него расплывается большее по размеру мокрое пятно.       — Сейчас всё высохнет, — успокаивает его Оля. — С кем не бывает.       — С тобой же не было, — вздыхает Джеймс, стараясь поскорее доесть тающее в руке мороженое.       — Сейчас — нет. А вообще — сто раз бывало, — отвечает Оля.       И видя, как расстроен Джеймс, внезапно поддевает пальцем остатки шоколадной глазури и тычет им себе в грудь, точно в том же месте, где красуется пятно у Джеймса.       — Что ты?.. — Восклицает Джеймс.       — Чтобы ты не думал, что один обляпался, — широко улыбается Оля. — И не испытывал дискомфорт.       Она достаёт из пачки ещё одну влажную салфетку и трёт ею по своей цветастой футболке из лёгкого трикотажа. Джеймс, наконец, доедает мороженое, вытирает руки салфеткой и относит весь мусор в ближайшую урну.       — Не нужно было, — говорит он Оле.       — Нужно. Смотри. Никто на нас внимание не обращает, пальцем не тычет и свиньями не обзывает. Всем абсолютно всё равно. Не думай об этом.       Они идут дальше — Джеймс уже не ориентируется в направлении. Он просто шагает рядом с Олей. Влажные пятна на их одежде быстро высыхают. И, действительно, никто не обращает на них внимания. Здание станции метро возникает перед Джеймсом внезапно.       — Едем на вокзал, — говорит Оля. — Скоро наш поезд.       Свет на станции и в поезде вызывает у Джеймса сонливость. Хорошо, что людей в вагоне много, и им с Олей приходится ехать стоя, иначе он уснул бы прямо здесь. Стоя в проходе и цепляясь за поручень, Джеймс чувствует, как гудят от усталости его ноги. Вот это погуляли!       Толчея и давка на платформе и на выходе ещё больше притупляют восприятие Джеймса. Кажется, он спит на ходу и видит беспокойный, суетливый и пёстрый сон, не приносящий отдохновения. Потому выход на поверхность воспринимается им с облегчением, несмотря на то, что привокзальная площадь тоже полна людей. Кажется, их стало значительно больше, чем днём.       Оля тащит Джеймса к киоскам, от которых доносится очень вкусный запах.       — Есть хочешь? — Спрашивает она.       — Наверное, нет, — отвечает Джеймс.       Он не чувствует голода, но ощущает сильную усталость. Кажется, впечатлений сегодняшнего дня стало слишком много, и они воспринимаются, как тяжёлая ноша.       — Возьмём в дорогу, — говорит Оля, подходя к киоску и разглядывая витрину. — Есть какие-то пожелания? Хотел бы чего-то из этого?       Джеймс мотает головой. Ему всё равно.       — На твой вкус, — отвечает он.       Оля покупает какую-то выпечку, после чего тащит Джеймса к другому ларьку. Там они покупают воду. Оля складывает покупки в пакет и вместе с Джеймсом направляется к вокзалу.        Они снова поднимаются вверх по эскалатору, проходят галерею, спускаются вниз и забирают чемоданы из камеры хранения. После чего возвращаются в зал ожидания.       — Так. Наш прибывает на восьмую платформу, — сообщает Оля.       — Откуда ты это знаешь? — Интересуется Джеймс.       — А это — очень сильное колдунство, — улыбается Оля и, помолчав, добавляет: — Видел, там, на входе, табло с расписанием поездов? Зелёным светится.       — Видел, — кивает Джеймс.       — Вот там и прочитала. И вон, тоже уже написано, — Оля указывает вверх.       Джеймс поднимает глаза. Так вот для чего эти ящики над головой со светящимися буквами и цифрами. Джеймс видит слева на табло большую цифру «8» и понимает, что это — номер платформы. Правее надпись: «Киів — Запоріжжя». А под ней цифры — очевидно, время отправления. Оказывается, по лестнице, ведущей вниз, можно спуститься на платформу, что они с Олей и делают вместе с другими пассажирами.       Ждать поезда приходится минут пятнадцать. За это время Оля успевает рассказать ему, что, лучше бы, конечно, было ехать на «Интерсити» — это скоростной поезд, который доставил бы их домой уже сегодня вечером. Но он отправляется в два часа, и они с Алькой побоялись брать на него билеты — вдруг самолёт задержится, и они опоздают. А так ещё и по Киеву погулять успели…       — Конечно, тебя может шокировать, что вокруг будет много людей, — говорит Оля. — Но ты не обращай на них внимания. Можно, конечно, было взять купе, но это рискованно. Мало ли, какими придурками окажутся попутчики. Закроют в купе и изнасилуют. А так — всё открыто, всё на виду.       — Что такое купе? — Интересуется Джеймс скорее по привычке. Он слишком устал, но надо же как-то коротать время до прибытия чёртового поезда.       — Это — отсек в вагоне. Как каюта. Так же тесно и двери отъезжают вбок. Только каюта рассчитана на одного, а купе — на четверых. Есть, конечно, СВ — на двоих, но это слишком дорого.       Джеймс пытается представить каюту, рассчитанную на четверых. Господи, помилуй! Ему и одному-то там тесно! А вчетвером…       Поезд подъезжает к платформе медленно. Вблизи вагоны кажутся огромными. Но и это Джеймс отмечает чисто автоматически, без удивления и прочих эмоций, сил на которые у него уже не осталось. Единственное, что он испытывает сейчас — это нетерпение. Ему хочется поскорее присесть куда-нибудь, чтобы дать отдых гудящим ногам. Их вагон номер десять медленно проплывает мимо, и они с Олей быстро идут за ним, лавируя в толпе других пассажиров, несущихся как в одном направлении с ними, так и им навстречу. На платформе все суетятся и мечутся в поисках своего вагона.       Наконец поезд останавливается. Оля и Джеймс оказываются рядом с вагоном номер десять, но ещё минут пять им приходится ждать, пока откроется заветная дверь и толстая вспотевшая тётка в форме выберется наружу, чтобы занять свой пост, точно апостол Пётр у ворот рая. Перед входом тут же образуется очередь из людей, держащих в одной руке багаж, а в другой — паспорта и билеты.       Оля вынимает документы из сумки, и они с Джеймсом вскоре оказываются у самого входа в вагон. Женщина в форме светит фонариком в бумаги, но Джеймсу кажется, что делает она это формально, не особо вникая в написанное. Она кивает Оле, и та подталкивает Джеймса к ступеням. Ступени очень высокие. Джеймс не представляет, как можно залезать по ним внутрь, держа в одной руке чемодан. К счастью, вошедший перед ними в вагон мужчина помогает двум симпатичным девушкам втащить их багаж внутрь. Ну, а дальше уже — дело техники.       Оля идёт по плохо освещённому узкому проходу. Джеймс следует за ней, разглядывая полки по обе стороны. Расположение полок справа и слева отличается. Оля сворачивает налево и говорит:       — Вот. Семнадцать и девятнадцать. Это — наши. Располагайся.       Джеймс видит, что нижние полки подняты. Под ними — резервуар, как он понимает, для чемоданов. И действительно, Оля ставит туда их вещи и неуловимым движением руки опускает сначала одну, потом другую полку. Джеймс замечает, что перед этим Оля открывает чемодан и достаёт из него майки и шорты — свои и его, Джеймса, которые они положили на самый верх. «Для поезда», — как сказала Оля. Джеймс тогда не понял, но не стал уточнять. Оля небрежно засовывает одежду на маленькую сетчатую полочку. Свои сумки и пакет с едой они бросают на столик посредине купе и усаживаются у окна друг напротив друга.       — Звони маме, — говорит Оля, доставая из сумки свой телефон. — Скажи, что мы уже в поезде и скоро тронемся. И скажи, что больше звонить не будешь — телефон разряжается.       Джеймс послушно достаёт мобилку.       — Привет, мам. Мы уже сидим в поезде. Да, сейчас поедем. Нагулялись, ага. По Крещатику и на Днепр ездили. Ну, есть немножко. Как вы там?       Джеймс выслушивает мамин доклад о домашних делах и происшествиях. За это время в купе успевает войти молодой парень с небольшой сумкой, которую он забрасывает на третью полку, и мужчина средних лет, ради которого Оля поднимается с места, чтобы дать ему возможность запихнуть свой рюкзак под полку рядом с её чемоданом.       — Ну, хорошо, мам, — Джеймс успевает влезть в паузу между словами Алькиной мамы. — Я больше звонить не буду — телефон разряжается. До встречи, мам.       Парень сразу же достаёт с третьей полки скрученный матрас и расстилает его на своём верхнем месте.       — Достаньте и нам, пожалуйста, — просит его Оля.       Парень снимает ещё два матраса, берёт со стола один из четырёх запечатанных пакетов, о назначении которых Джеймс не догадывался и разрывает целлофан. Он достаёт оттуда простыню и застилает ею свой матрас. Вторую простыню небрежно бросает сверху. Надевает наволочку на жиденькую подушку. Последним вынимает из упаковки полотенце и засовывает под подушку. Джеймс внимательно следит за его действиями. Парень ловко взбирается наверх, извлекает из своей сумки телефон, вставляет в уши наушники — и отключается от окружающей действительности.       Тем временем по проходу идут люди с чемоданами, рюкзаками и сумками. Вагон быстро заполняется. Со всех сторон до Джеймса доносятся разговоры, слышен детский капризный плач… Неужели всю ночь придётся ехать в этой какофонии звуков?       Места напротив, которые Оля называет «боковушками», занимают две женщины в возрасте. Едва усевшись за столик, они тут же извлекают из огромных сумок съестные припасы и с аппетитом поглощают их, не обращая внимания на окружающую суету. От запаха пищи Джеймса слегка мутит. Только сейчас он осознаёт, насколько здесь жарко. Джеймс роется в сумке, находит платок и вытирает пот с лица.       — Ничего, — слышит он из полутьмы Олин голос. — Сейчас поедем — станет прохладнее.       Но вот движение в проходе прекращается. Джеймс смотрит в окно, не фиксируя внимания на том, что попадает в поле его зрения. И не сразу осознаёт, что поезд уже не стоит на месте, а медленно и плавно движется вдоль перрона.       — Ну, всё, тронулись, — произносит сидящий рядом с Олей мужчина.       Он лезет в пакет, оставленный под столиком и достаёт оттуда бутылку коньяка.       — Не желаете выпить, девочки? — Он показывает Оле этикетку.       — Нет, спасибо, — вежливо отказывается Оля. — Слишком жарко. И мы слишком устали.       — А вы, девочки, не составите мне компанию? — Интересуется мужичок у дам на боковушке.       Те охотно соглашаются. Мужчина передвигает пакет поближе, достаёт из него набор походных рюмок и ставит их на столик перед женщинами. Джеймс смотрит в окно на залитый разноцветными огнями город. Сказочное, фантастическое зрелище… Внезапно в вагоне вспыхивает яркий свет, от которого Джеймс жмурится. Картинки за окном тускнеют.       Оля и Джеймс расстилают постели. По вагону проходит толстая проводница, собирает билеты и предлагает чай и кофе.       — Хочешь? — Спрашивает Оля       «Какой чай в такую жару?» — Собирается спросить Джеймс и внезапно понимает, что ему действительно хочется чаю. Горячего и сладкого. Он кивает.       — Два чая, пожалуйста, — заказывает Оля.       Вскоре проводница приносит им горячий чай. Современные пластиковые стаканы вставлены в металлические, так хорошо знакомые Джеймсу подстаканники, вид которых заставляет сердце Джеймса сжаться от нежности. Ностальгия…       Оля вынимает из пакета купленную у вокзала снедь. Удивительно. Только что Джеймсу казалось, что он не способен проглотить ни крошки. Более того, его воротило от одного запаха еды. И вот он уже с удовольствием жуёт слойку с ветчиной и сыром, запивая её крепким обжигающим чаем и не обращает внимания на жару. А, может быть, здесь и правда стало прохладнее, потому что поезд движется всё быстрее?       — В поезде всегда жор нападает, — говорит Оля, с аппетитом жуя слойку. — Даже если перед этим есть не хотелось — всё равно тянет что-то сожрать. Инстинктивно…       Тем временем в проходе возобновляется движение. Люди идут в конец вагона, неся в руках одежду, полотенца и умывальные принадлежности. И возвращаются в одежде попроще.       Закончив трапезу, Оля вешает на плечо сумку с кошельком и телефоном, берёт приготовленную одежду и полотенца и говорит:       — Бери сумку с собой, не оставляй без присмотра. Сейчас в туалет пойдём.       Джеймс послушно вешает сумку на плечо и устремляется за Олей в конец вагона. Сложная наука пользования вагонным туалетом даётся ему с большим трудом. И, если справить нужду, балансируя на унитазе и цепляясь за перила на окошке ему ещё удаётся самостоятельно, то переодеться без Олиной помощи в этом узком пространстве он вряд ли сумел бы. К трудностям в виде тесноты и шатания из стороны в сторону добавляется мокрый пол — Джеймсу не хочется намочить и испачкать одежду. Помощь Оли, стоящей в коридорчике перед туалетом, придерживающей дверь, закрывающей Джеймса собой от ожидающих в очереди пассажиров, служащей опорой ему и "вешалкой" для одежды, становится неоценимой. Без неё Джеймс вряд ли справился бы с нелёгкой задачей переодевания. У самой же Оли всё получается легко и быстро — видимо, дело тут в частой практике.       Джеймс понимает, что без Олиной помощи он никогда бы не справился и с поездным краном — просто не додумался бы, куда тут нужно нажимать, чтобы потекла вода. Зато умывание приносит некоторое облегчение — и они покидают кабинку, не обращая внимания на сердитые взгляды полной пожилой леди, видимо, недовольной тем, что они заставили её слишком долго ждать своей очереди.       — Если ночью захочешь в туалет, — говорит Оля, — буди меня. И не стесняйся. Хорошо?       --Хорошо.       Вернувшись в купе, Оля приподнимает полку, на которой ранее сидел Джеймс.       — Ставь сюда сумку, — говорит она и первая кладёт свою сумку рядом с чемоданом.       Джеймс следует её примеру. Оля опускает полку.       — Ложись спать, — говорит она Джеймсу. — Не уснёшь — так хоть полежишь.       — А ты? — Джеймс кивает на мужчину, сидящего на краю Олиного спального места и весело болтающего с дамами на боковушке.       — И я, — говорит Оля. — Ты думаешь, он мне помешает?       Джеймс понимающе хмыкает. Зная Ольгу, можно предположить, что такие мелочи не станут для неё помехой. Джеймс укладывается на полку. Оля заботливо разворачивает сложенную простыню и кладёт её под стенку рядом с Джеймсом.       — Захочешь — укроешься, — говорит она.       — Спасибо.       Джеймс ловит Олину руку, удерживает её за запястье и пристально смотрит в глаза. Оля отвечает ему долгим взглядом и внезапно присаживается рядом на полку. Пока они неотрывно смотрят друг на друга, Джеймс подносит Олину руку к губам и нежно целует. Оля задумчиво улыбается, провидит свободной рукой по его волосам, наклоняется и шепчет ему на ухо:       — Спокойной ночи, любимый.       Джеймса бросает в жар. Любимый? Она сказала — любимый? Так она любит его? А он? Любит ли он эту женщину?       — Спокойной ночи, — хрипло отвечает Джеймс и вновь прикасается губами к Олиной руке.       Он не знает, как реагируют на их поведение окружающие. Если честно — ему плевать. Конечно, за стуком колёс и гулом голосов в вагоне их соседи не слышат, о чём они говорят. Но стук этот отдаётся у Джеймса в мозгу одним-единственным словом: «Любимый. Любимый». Он провожает Олю взглядом, видит, как она уверенно усаживается на свою полку, снимает шлёпанцы и протягивает ноги, не обращая внимания на сидящего с краю мужчину. Тот, уже достаточно повеселевший и разрумянившийся, старается быть вежливым:       — Всё-всё, девушка, мы сейчас заканчиваем. Я ещё немножечко вам помешаю. Вы уж простите меня, — бубнит он, отодвигаясь на самый край, когда Оля настойчиво протискивает ноги между ним и стенкой купе.       — Ничего, — отвечает Оля, — я уже уместилась.       Джеймс хочет спросить — неужели этот яркий свет над головой будет гореть всю ночь? Но едва он успевает открыть рот, длинные лампы под потолком внезапно гаснут. Остаются лишь несколько тусклых источников света в проходе. Теперь вагон чем-то напоминает корабль — теснота, полумрак, узкий проход и тесные отсеки… Правда, звуки и характер качки отличаются от корабельных, но странное сходство овладевает мозгом Джеймса настолько, что он перестаёт отличать реальность от воспоминаний. Мозг, переполненный впечатлениями, отказывается анализировать получаемые извне сигналы — и Джеймс мгновенно погружается в тяжёлый тёмный омут сна без сновидений под качку и стук колёс поезда, мчащего его в неизвестность.