***
Два дня спустя.. — Ты не видел Скарамуччу? — задаёт вопрос Нахида, когда Путешественник приходит в храм Сурастаны с очередным человеком, которому приснился странный сон. — Нет, а что? — настороженно спрашивает он. За эти несчастные два дня на него навалилось столько поручений, что времени на размышления о всяких «грибах» просто не было. Но сейчас, когда все дела выполнены, собственное сознание с радостью подкидывает ему воспоминания их последнего разговора и неясной ноты, на которой тот закончился. И это нота тянет вниз своим обречённым чувством незаконченности. — Не заглядывает ко мне. Волнуюсь немного, — произносит Нахида и во время объяснений смотрит на Итэра каким-то уж слишком осознанным взглядом, будто она точно знает, в чём заключена причина пропажи Сказителя. От этих пристальных глаз мигом становится не по себе. — Я понимаю, что он не маленький мальчик и сам справится. Но могу я попросить тебя проведать его? — Кусанали старается быть вежливой, и голос её звучит почти умоляюще и невинно, но за этим образом беспечного ребёнка скрывается глубокая бездна, скрывающая в своей тьме ещё большую тьму. — Хорошо, я поищу его, — Путешественник кивает, не придаваясь сейчас размышлениям. О том, где он будет его искать и что будет говорить, если всё же найдёт, подумает позже.***
Когда за спиной закрываются тяжёлые ворота храма, улицы Сумеру приветствуют его людским шумом и тёплыми лучами солнца. Суета крикливых торговцев и смеющихся детей уносит в своих объятиях. Итэр почти забывает о переживаниях и тревожных мыслях, отвлекаясь на весёлую Паймон, которая с большим энтузиазмом сбивает цены у прилавка со сладостями. Безмятежное дитя, что ещё сказать. Можно только позавидовать. Но вот шумные улочки остаются позади. Его компаньонша затихает, и в такие моменты Итэр ясно ощущает эту разницу между им и людьми. Вечный странник, скиталец и герой, он не может быть единым целом с безмятежным обществом, с ежедневной приятной суетой. Как же он от этого далек. Как же они похожи. Слишком похожи. Вопреки переживаниям, Скарамучча находится быстро. Путешественник замечает его, сидящем на обрыве и смотрящим куда-то вдаль невидящим взором. Не говоря ни слова, он подсаживается рядом и тоже устремляется вперёд, ни на мгновенье не обращая внимание на открывшийся пейзаж. Они молчат и смотрят в темноту. Кажется, Куникудзуси вовсе не замечает его присутствия, только сжатые в тонкую полоску губы хотят вымолвить обращение, тихое «зачем?». — Как давно ты здесь? — задаёт вопрос Итэр, ни на секунду не задумываясь. Скарамучча молчит, только обветренные и иссохшие губы дёргаются на мгновение, как будто непрошеная печаль хочет вылиться солёными каплями из безжизненных аметистов. — Два дня, — голос хрипит, слова потухают в порыве ветра, но Итэр слышит его. Слышит и не говорит больше ни слова. Теплые руки касаются холодных щёк, пальцы скользят ниже, оглаживают шею трепетно, почти невесомо. Кадык дёргается, пелена исчезает с бездонных глаз, и те смотрят удивлённо, непонимающе, и в них он видит глубоко запрятанную мольбу. Скарамучча не двигается, напряжённо смотрит и тает в тепле рук, которое не скрыть даже самой толстой тканью. Его притягивают ближе, прижимают к груди, заглушая сорвавшийся с иссохших губ всхлип. Шляпа сползает на бок, а потом и вовсе падает на траву. Он остаётся совершенно уязвимым, таким ранимым, но защищённым надежными руками и всё ещё гордым с чувством собственного достоинства. Он больно бьёт по руке, когда Итэр хочет дотронуться до его волос, но тот реагирует спокойно, будто только и ждал этого. Скарамучча вырывается из объятий, отталкивает, когда всё его существо противится этому, молит остаться в долгожданном тепле подольше, просит об отдыхе. Но Куникудзуси слишком жесток, в особенности к себе. — Что ты себе позволяешь? — он шипит, словно ощетинившийся кот. Больше ни следа от прежней ранимости. Лучшая защита — нападение. Итэр по-прежнему спокоен и только нежно улыбается, и Скарамуччу это только сильнее бесит. Почему, почему, мать его, он так смиренен? Он тоже должен сейчас разозлится, должен дать ему по лицу, ударить как следует и высказать всё, что о нём думает. Втоптать в грязь, ткнуть мордой в собственное ничтожество, да хоть сбросить с этого треклятого обрыва! Но не улыбаться так по-матерински нежно. Потому что Куникудзуси чувствует себя сейчас тем самым капризным ребенком, а не пятьсотленим божественным созданием, у которого в принципе не должно быть эмоций и приземленных людских «хотелок». Но потом с лица Путешественника пропадает эта безмятежная улыбка. — Извини, — выдавливает он и замолкает. Скарамучча хмурится, поджимает губы и не успокаивается, потому что просить прощения должен он за свое идиотское проведение, но только гордость ему не позволяет. — Я, наверно, пойду. Скажу Нахиде, что с тобой всё в порядке, — Путешественник встаёт, бросая напоследок сухое «до встречи». А Куникудзуси продолжает сидеть, совершенно потерянный и разбитый. Как может он так поступать? Бросать его в этом гордом одиночестве, оставлять захлёбываться в собственном отчаянии и терзаниях. Добрый, милый Итэр.. который всем помогает, который всегда идёт вперёд и разбивает любые препятствия на своём пути, но не хочет разбивать стены, окружающие Скарамуччу. Просто не хочет. От сознания этого можно кричать и долго, рвать связки, пока голос совсем не стихнет. Какой же он жалкий, ведь так хочет вскочить, развернуться и побежать вслед удаляющейся фигуре, словно преданный пёс. И ещё более жалкий от того, что не может сделать даже этого и продолжает сидеть молча, глядеть в темноту, не видя перед собой перспективы открывающихся пейзажей.***
Через неделю они встречаются вновь. В той самой таверне. Скарамучча всё же решается прийти сюда, чтобы выпить то кофе, которое ему услужливо купил в тот день Итэр. Он был таким милым, улыбался, смотрел в окно и поправлял свои прекрасные золотые локоны. Это была идиллия, которая не могла длиться долго, потому что уже тогда всё вернулось к изначальной мертвой точки. Он не двигается с неё, в то время как герой Тэйвата совершает очередные подвиги, снова помогает людям, исследует новые части пустыни и открывает мир себе и другим. Идеальный, волшебный, красивый.. Ему можно только позавидовать. И вот дверь открывается с противным скрипом. Куникудзуси продолжает глотать свой напиток, не обращая внимания на нового гостя, пока тот сам не пройдет к стойке и не заставит его одним своим видом выплюнуть кофе обратно в чашку. Скарамучча смотрит на чужую спину шокированно, пожирает глазами золотую косу и его повседневный наряд, который бы узнал из тысячи. По слухам от Искателей приключений Отважный Путешественник отправился на двухнедельное исследование в пустыне. Тогда что он делает здесь? Первая мысль — бежать. Далеко, как можно дальше, чтобы не сталкиваться с этими пленящими янтарными глазами. Но вторая говорит, что это глупо и трусливо, что пора бы уже встретиться и нормально всё обсудить. В итоге он просто залипает на него, улавливая каждый жест и рассматривая каждую деталь. Итэр лёгок и непринуждён, как и всегда. Он безмятежно облокачивается на стойку и ведёт диалог с баристой, иногда улыбаясь ему, будто они сто лет знакомы. Кажется, он нашел себе прекрасного собеседника, судя по активной жестикуляции и громким возгласам. Скарамучча особо не вслушивается в разговор, но по обрывкам может понять, что Итэр повествует о своем приключении в пустыни, в то время как его маленькая назойливая спутница описывает круги, рассматривая прилавки со слюнями из уголков рта. Голос Итэра мелодичный, обволакивающий. Он говорит неторопливо, тягуче, иногда прерываясь на лёгкие посмеивания и подколы. Скарамучча удивляется, как тот без труда может найти общий язык с абсолютно любым, даже с самым неразговорчивым и не приступным. Талант? Колдовство? Греховные янтарные глаза, в которые его утягивает каждый раз, точно обладают какой-то неизведанной силой. И вот тот момент, когда Путешественник делает заказ и разворачивается, сталкиваясь с внимательными глазами, которые пристально изучали его минуты две. Итэр не выглядит удивленным, только приветливо улыбается, вгоняя Скарамуччу в секундный ступор, а когда из него выходит, обнаруживает причину своих бессонных ночей уже сидящим напротив него, рядом с окном. Только сейчас Куникудзуси понимает, что по счастливой случайности сел за тот самый столик, за которым они были в прошлый раз. Сегодня прям день чистых случайностей. — Привет, я присяду? — спрашивает как-то запаздало, когда уже нагло плюхнулся и поставил на стол свой коктейль или что-то непонятного розово-сиреневого цвета в стакане. — Да.. — зачем-то отвечает Скарамучча и судорожно хватает уже пустую чашку, создавая иллюзию глотков, только бы ненадолго избежать разговора, который точно состоится, потому что бежать ему некуда. В том, что бежать на самом-то деле не хочется, он никогда не признается. Куникудзуси все равно в глубине души ждал новой встречи, не взирая на неудачные окончания двух предыдущих. Если бы только у него было чуть-чуть меньше гордости.. Возможно, одного из них можно было бы избежать, но время вспять не повернуть. — Как дела? — прерывает его размышления Итэр. Если его ещё не послали на четыре стороны, значит Скарамучча настроен на нормальный разговор, по крайней мере можно попытаться. Куникудзуси фыркает, закатывая глаза. — А тебя это волнует? — выходит грубо, и он снова тянется за чашкой, имитируя глотки. — Просто спросил, — Путешественник снова улыбается, но не получая ответа, решает сам заполнить гнетущее молчание, — я вот был на этой недели в пустыне. Она удивительная, и все новые головоломки с каждым разом становятся всё более заковыристыми.. — без особого энтузиазма признаётся он. — А ещё там есть множество подземных туннелей и пещер, а в них целые деревни и, возможно, маленькие государства.. И всё заброшено, — вздыхает и тоже тянется к своему напитку, но в отличии от некоторых, делая настоящий глоток, от чего кадык соблазнительно дёргается. Скарамучча задерживает взгляд больше положенного и быстро уводит. — Пф, да что интересного в этой пустыне может быть, — пренебрежительно произносит он в своей обычной манере. Как же на него похоже, и Итэр не сдерживает улыбки. Но она быстро пропадает, когда сомнительная тень проскальзывает по его лицу. — Скарамучча.. — начинает Путешественник совсем не весело, и тот настораживается, понимая, что что-то сейчас будет. Итэр вздыхает, поднимает глаза, в которых только пепел и дым от яркого костра. Выглядит тоскливо. Сказитель даже отрывается от своей чашки, чтобы получше рассмотреть его. — Прости меня за то, что было на обрыве. Я не должен был к тебе лезть. Я понимаю твою боль и не хочу, чтобы тебе становилось хуже, — путник как-то совсем стихает. Куникудзуси поджимает губы. Почему, почему он опять извиняется? Это он, Скарамучча, должен сейчас стоять на коленях и молить о том, чтобы такой светлый человек, как он, не покидал его, не бросал его в этом одиночестве и отчаянии. Потому что он единственный, кто может его понять и починить. Кто может заставить его чувствовать себя живым. И этот же человек сейчас извиняется перед ним за.. что? За то что обнял его, захотел утешить? За то что сказал правду, был с ним честен? Как глупо. Скарамучча хочет многое ему сказать, хочет залиться слезами, прижаться к груди и проронить постыдный всхлип, как тогда, но только теперь он будет молить погладить себя, утешить в своём тепле. Но он слишком жалок, слишком труслив, чтобы сделать это, потому его лицо остаётся каменным, потому на его сухих, обветренных губах вырисовывается кривая ухмылка, а голос звучит как у какого-то мальчишки-хулигана с улицы. — Забей, — просто выдаёт он и снова тянется к чашке. Наверняка, когда Итэр только подходил к его столу, уже заметил, что она пуста. — Ладно.. — Путешественник пытается повторить за ним, но вместо некрасивого искривления уголков розовых губ, у него выходит самая лёгкая и дружелюбная улыбка. Скарамучча чувствует подкатывающую тошноту, ощущает, как сводит живот и ранее выпитое кофе желает выплеснуться через рот, но он настойчиво терпит, потому что видит, что Итэр хочет сказать что-то ещё. И он говорит. — Как насчёт того, чтобы заскочить ко мне? Я ведь ещё не показывал тебе свое жилище, — голос у него мягкий, черты лица расслаблены, кажется, он ни на секунду не сомневается в ответе. Скарамучча ухмыляется. — Ну, даже не знаю.. — начинает ерничать. Итэр улыбается. — Ну, решайся. Каков будет твой положительный ответ? — о да, он явно не сомневается ни в чём. Скарамучча издает хриплый смешок.***
Скарамучча не знает, зачем согласился на это. Нужно было просто сослаться на неснятый с огня чайник и свалить, а он зачем-то поперся в его «чайник». Так вот ты какой, Чайник безмятежности. Куникудзуси знал о существовании таких пространств, созданных на магии. Как никак его собственная мать прожила в таком более пятиста лет, но это «пространство» кардинально отличается от однообразного, унылого «помещения» Электро Архонта. Вот что-что, а фантазия у его божественной мамки всегда была скудная. Но это.. «Это» действительно красиво и волшебно, в каждом камушке, в каждой тростинке ощущается маленькая тихая гавань, в которой заключена оберегающая мощь Адептов. Она чистая и переливается оттенками, она безопасная и дарит спокойствие. Она.. В ней чувствуется тепло, вложенное красивыми руками. В каждом подвешенном фонарике, в каждом цветочном горшке, в каждой ровной досочке, да даже в огороде всё аккуратно и с трепетом. Всё на своих местах. Итэр замечает его восхищённый взгляд, его живой блеск в обычно холодных аметистах, и не может не радоваться. Он проводит его в дом, показывает прихожую. В ней тоже уютно. Ширма, ковер, диванчики, пуфик, стол и, конечно, большой гардероб. Который, вообще-то, практически пустой, не считая кучи бинтов, толстыми мотками наложенных друг на друга. Да уж, путешествия — есть путешествия, а от последствий никуда не деться. — Тебе нравится? — спрашивает Итэр, когда показывает ему свою комнату на втором этаже. Да уж спальня у него зачётная, ничего не скажешь. Резная кровать, большая, изысканная, как у местных миллиардеров. — Один здесь спишь? Вопрос повисает в воздухе. Скарамучча уже хочет ударить себя по лбу, но ему действительно интересно. — Иногда с Паймон. Но она предпочитает спать в соседней, потому что я часто ворочуюсь во сне и скидываю её на пол, хах, — Итэр непринуждённо посмеивается. — Мм, да, я бы тоже не стал с тобой спать. Путешественник странно поглядывает на него, но не реагирует. А Скарамучча подначивает. — Твои любовницы не жаловались? — усмехается, — или любовники? Но Итэр, к его удивлению, только непонимающе косится, на что Куникудзуси в ответ выгибает бровь. — Нет, только не говори мне, что ни с кем не успел переспать за время своих геройств. Я не поверю, — снова смешок. Итэр одаривает его тяжёлым взглядом из под полуопущенных век, но благоразумно молчит. И ухмылка Скарамуччи тоже медленно сползает с лица. — Что, правда? — брови ползут вверх. Итэр закатывает глаза, вздыхая, больно тыкает его под ребром. Куникудзуси морщится. — Ладно, я тебя понял. Остальное время проходит не так интересно, не считая погрома от одной озорной белой кошечки, которая за несколько минут успела перебить две тарелки, одну чашку и уронить с подоконника цветочный горшок, когда стала гнаться за бабочкой, случайно попавшей через открытое окно. Итэр только цокает и качает головой, видимо, ему не привыкать. — Всегда у тебя так весело? — спрашивает Скарамучча, держа в руках виновницу переполоха, которая так и норовит сделать несколько болезненных «кусь», но только хорошая ткань перчаток препятствует этому. — Нет, просто у неё сегодня.. Хорошее настроение, — Путешественник неловко чешет затылок и забирает свою ненаглядную из его настрадавшихся рук. Кошка, оказавшись в родном тепле, быстро успокаивается и издаёт довольное мурчание, когда её поглаживают за ухом. — Это видно. Как зовут? — Куникудзуси протягивает руку, чтобы погладить её, но злобная кошара тут же ощетинивается, начиная угрожающе шипеть. Сказитель недовольно хмыкает. А Итэр улыбается, думая, что кого-то она ему напоминает. — Люмин. — В честь твоей сестры? — Ну.. типа того, — Путешественник подходит к входной двери и одним метким пинком отправляет недовольную особу на улицу. Однако, гнев её тут же сходит на нет, когда она видит свою неудавшуюся жертву, мирно сидящую на цветочке. Итэр выходит следом, Сказитель за ним. Они ещё некоторое время молча стоят на крыльце, наблюдая за Люмин, которая теперь переключилась от бабочки к белоснежной ласке. Та забралась в свою нору и категорически отказывается из неё выходить. Скарамучча прислоняется к балке и прикрывает глаза. Здесь хорошо, лучше, чем там, в большом мире, где куча опасностей и каждый с радостью прицелит в тебя копьё. Здесь спокойно. Тихая гавань посреди эпицентра, оазис среди пустыни, островок умиротворения на контрасте с бушующей стихией. Отсюда не хочется уходить. Они сидят в Чайнике до самого вечера, когда уже небо окрашивается в оранжевые тона, и солнце скрывается в сиреневых облаках, когда уже озорная Люмин устает, прибегает в дом и самовольно прыгает на хозяйскую кровать, готовясь ко сну. — Можешь остаться у меня, — предлагает Итэр. — В доме несколько комнат. — С тобой можно? — вопрос слетает раньше, чем Скарамучча может его осознать, но отступать или сводить всё к шутке не собирается. Путешественник смотрит на него удивлённо, глупо хлопает ресницами несколько секунд. Но ступор быстро проходит, на губах появляется хитрая улыбка. — А говорил, что не будешь. Хочешь повторить судьбу Паймон? — А, то есть, тебя не смущает, что твой бывший враг просится к тебе в постель? — Скарамучча ухмыляется, рассчитывая, что Итэр сейчас сделает лицо-кирпич и даст ему коленом под зад из своей обители, при этом назвав его каким-нибудь извращенцом, а потом он пойдёт жаловаться Нахиде и попросит изолировать его от адекватного общества.***
В итоге Скарамучча стоит посреди чужой комнаты со сменной одеждой Итэра в руках. Если кто и мог его когда-то смутить, то это было лет так четыреста назад и больше не повторялось, но не зря говорят, что герой Тэйвата может сделать невозможное. Теперь он будет куда внимательнее прислушиваться к сплетням в таверне. Путешественник сейчас преспокойненько плещется в деревянном тазу, пока Куникудзуси дрожащими руками снимает с себя повседневные шмотки и натягивает мягкую, чистую пижаму. Они практически одного роста и одежда садится на тело идеально, как будто для него и пошита. А что дальше? Скарамучча сглатывает, садясь на двуспальную кровать. Ну что ж, сам виноват, что Сказитель и не может держать свой длинный язык за зубами. Но не отступать же сейчас. Он же не трус и не девственница какая-нибудь, чтобы ломаться залезть в постель с парнем. Хм, а когда я в последний раз спал с кем-то? Но все его важные думы прерывает скрип двери, и оттуда летящей походкой выходит Путешественник, но предусмотрительно одетый. Хоть на этом спасибо. На нём такая же чистая пижама, лёгкие шаровары и безразмерная рубашка. Только его прекрасные, теперь мокрые волосы распущены и струятся волнами по спине и плечам, что тут же бросается в глаза. Итэр улыбается, встречаясь с ним взглядом. — Ещё не передумал? — он оценивающе проходится по своей одежде, нацепленной на чужое тело, так думает Куникудзуси. — Как видишь, — Скарамучча отвечает ему ухмылкой и непринуждённо растягивается на своей половине кровати, будто бы не он сейчас думал выпрыгнуть из окна и сбежать отсюда как можно дальше. Итэр подходит к шкафчику у стены и открывает дверцу, вытаскивая оттуда второе одеяло, которое тут же летит в Сказителя. Тот хмыкает, запихивая ткань себе куда-то под зад. — Не будешь накрываться? — Мне и так нормально, — пренебрежительно бормочет он. — Как знаешь, — Итэр залезает на кровать и тушит свечу, — спокойной ночи. — Да.. — Скарамучча ерзает, устраиваясь удобнее, но один вопрос его всё ещё мучает, точно не даст уснуть, — Итэр, — зовёт тише, точно сомневается. — А? — Как ты можешь так спокойно лежать со мной рядом? Я ведь запросто могу перерезать тебе горло во сне, — он, как всегда, прямолинеен. — Во-первых, с чего ты решил, что это ты перережешь мне глотку, а не наоборот? — вопрос, конечно, шуточный, потому что со стороны Итэра доносится лёгкий смешок, но это заставляет Скарамуччу всерьез задуматься, а не идиот ли он и не слишком ли наивен, ведясь на безобидный образ парнишки. — А во-вторых, я верю, что люди меняются, — серьезно произносит он. — Но я не человек, — равнодушно выговаривает Сказитель, хотя в душе кошки скребут от осознания этого. — Это неважно. Если тебе больно и ты умеешь сочувствовать другим, значит, человек. Ведь в этом и заключается наша сущность, как ты до сих пор не понял этого? — он говорит тепло, но в тоже время в словах его слегка навевает холодком, недосказанностью. Действительно ли он считает так или просто говорит то, что считает нужным, пытается убедить других в том, во что сам не верит? Такой человек, как Итэр, наверняка поведал многое за свою нелегкую жизнь, наверняка успел разочароваться в людях бесчисленное количество раз, но почему-то всё равно продолжает бороться за них, не сдается. Ему не понять этого, поэтому просто продолжает молчать, не в силах ни проложить разговор, ни уснуть. И только к часа двум сон, наконец, настигает его, и сквозь отголоски сознания на голове фантомно ощущается теплая рука. Она утещающе гладит, а пальцы перебирают темные пряди, и Скарамучча хватает этот кусочек ночной иллюзии, прижимает крепко к своей груди, как последний источник света. И чудится ему ровный стук живого сердца.