Кровь на разбитом зеркале

Храм Сурастаны. Когда Итэр покидал его в последний раз, он и подумать не мог, что заявится сюда так скоро. Но вот, он стоит сейчас здесь. Стоит и смотрит в эти леденящие, темные, бездонные глаза, которые не задерживаются на нём. Скарамучча складывает руки на груди. Он — гордый, с прямой спиной и со своей любимой шляпой на голове. Но что-то есть в нём, некая кротость, покорность, появившаяся во взгляде, в его действиях, в том, как он уважительно обращается к Нахиде, без насмешки и презрения, как верный слуга. Итэр старается не пялиться на него открыто, лишь краем глаза неотрывно следит за ним, пока ведёт речь с Кусанали. Он слышит каждое её слово и каждый шелест складок хаори Сказителя, когда тот поднимает руку, слабо, но нервно одергивая ткань на поясе. Куникудзуси выглядит спокойным, но усталым. Итэр чувствует его тоску, на короткое мгновение ему даже становится его чуточку жаль. Скарамучча считает, что Путешественнику до сих пор нужна его смерть, и Итэр не спорит, не пытается опровергнуть его слова. Потому что это выглядело бы неуместно. Потом отвечать на бессмысленные вопросы Сказителя, его язвительные фразы. В душу путника уже закрадываются сомнения, когда в очередной раз, в Ирминсуле, он произносит своё любимое: «неужели переживаешь за меня?» А какой ответ ты хочешь услышать от меня, Скарамучча? — Я хочу, чтобы всё прошло по плану. Чётко и ровно. Путешественник не ответит ему в другой интонации, в другой манере. — Хм, если бы не наши прошлые разногласия, я бы мог подумать, что вы считаете меня своим другом, — именно так отвечает Куникудзуси, натягивая на потрескавшиеся губы кривую усмешку. Итэр смотрит на него нечитаемо несколько секунд, прежде чем безразлично бросить: — Делай то, зачем пришли. Итэр наблюдает, как Скарамучча покорно разворачивается к древу, как вуаль, прикреплённая к шляпе, развевается от движения, и как бледная рука снова тянется к голубой полупрозрачной коре. Путешественник смотрит на него пустым взглядом, почему-то он уже заранее знает, что ничего хорошего из этого не выйдет. И вообще, почему ему тогда пришла идея прогуляться именно по окрестностям Храма Сурастаны? Сидел бы сейчас в каком-нибудь уютном заведении и попивал чай. А ещё лучше, сидел бы в своём удобном уголке в Чайнике безмятежности и попивал чай из своих выращенных трав. Приятные мысли помогают немного отвлечься от происходящего, и настроение потихоньку начинает подниматься выше дна, но всю идиллию рушит Куникудзуси. — Я ничего не нашёл. Мои сожаления. Итэр хочет усмехнуться. Он поднимает на него совершенно безразличный взгляд, от которого даже Скарамучче становится слегка не по себе. — Я всё же попробую ещё раз, — после некоторой паузы немного неуверенно произносит он. Путешественник вопросительно выгибает бровь, но Куникудзуси уже стоит к нему спиной. Чего это он.. Выслуживается перед своей новой «мамочкой»? Нахида, к слову, подаёт голос только в момент, когда полностью опустошенный Сказитель беспомощно прикладывает руку к лицу. Он увидел то, чего ему не следовало. Итэр уже не выглядит настолько отрешенным, как ещё несколько минут тому назад, Паймон же слишком эмоциональна. Видно, с каким усилием она сдерживает себя. Но окончательно выбивает Путешественника из колеи тот момент, когда Куникудзуси внезапно разворачивается и создаёт вокруг них сферу, отгораживающую их от взора и слуха Нахиды. Нервы Итэра на пределе, когда Скарамучча с почти безумным, но в тоже время умоляющим блеском в глазах просит протянуть ему руку. Путешественник выполняет просьбу, и это становится его главной ошибкой. Все его безразличие и пустота улетают, хотя именно в этот момент они так нужны, именно в этот момент так нужно это хладнокровие, чтобы ответить на такой глубокий, ужасно сумасшедший и в тоже время такой простой вопрос: — Можно ли изменить прошлое? Моя нерешительность стала для него ответом. Именно эту фразу повторяет про себя Итэр каждый раз, как они подходят к очередному человеку из Инадзумы, чтобы расспросить недоумевающего граждана об истории Рэйдан Гокадэн или о происхождении Татарасуны. Наверняка, на него уже косятся жители, а стражники у ворот смотрят подозрительно. По приходу обратно в Сумеру, Итэр, кажется, тратит все остатки своих сил на то, чтобы рассказать всю историю в мельчайших подробностях и чтобы донести всю суть до Нахиды и сделать это, не вплетая властительницу Руккхадевату, о существовании которой никто кроме него понятия не имеет. Итэр ужасно зол на Скарамуччу. Это каким идиотом надо быть, чтобы додуматься до стирания себя из истории мира? Он только создаёт ему очередные проблемы, которых и так хватает по горло. При случае Путешественник обязательно всё это выскажет Скарамучче и, желательно, разобьёт ему его кукольную физиономию. И пусть только попробует после этого вякнуть что-нибудь — без языка останется. На Большой базар его чуть-ли не силком притаскивает Паймон, уверяя, что ему нужно развеяться, поесть, попить, в туалет сходить и так далее. Спутница улетает, говоря подождать её за одним из столов и вскоре притаскивает какой-то жёлтый коктейль, цвета натуральной мочи. От сравнения Итэру становится тошно, он с отвращением предлагает ей самой выпить, даже забывая при этом улыбнуться, прежде чем поблагодарить. Паймон, видно, это сильно расстраивает, но она ничего не говорит, только устало вздыхает. Внезапно Путешественник замечает человека, сильно выделяющегося своей одеждой среди тускло выглядевших на его фоне торговцев. Итэр поднимает взгляд, внимательно изучая этого странного гражданина. Юноша, одетый в сине-лазурные одежды, на плечах белая накидка, под ней черная кофта, такие же темные, кружевные перчатки до плеч без пальцев, закрепленные на ладони, шорты чуть выше колен и фиолетово-синий пояс, как последний завершающий элемент. Но первое, что зацепило — широкополая шляпа, практически такая же, как у Скарамуччи, только выполненная в других тонах, под стать всему одеянию, и без развевающейся вуали, которая, как всегда казалось Итэру, была его главной фишкой после самой шляпы. Путешественник всматривается в него, благополучно игнорируя все окрики Паймон. Вдруг его осеняет. Мысль, пришедшая в голову, как электрический ток, прошибает до костей. Он вскакивает из-за стола, стукнувшись коленом об дерево из-за резкого движения. Спутница испуганно вскрикивает и отшатывается, инстинктивно зажимая между ладонями хрупкий стакан. — Куда ты?! — она ставит сок на стол и взлетает за Итэром. — Это он, — как в бреду отвечает путник. Путешественник, словно гонимый бесом, не обращая ни на кого внимания, быстро преодолевает расстояние между столом и загадочным «незнакомцем», расталкивая по пути мешающих людей, которые возмущённо пускают ему ругательства вслед. Он оказывается в опасной близости от спины, прикрытой лёгкой накидкой. Итэр сидит, затаив дыхание. Паймон подлетает к нему ближе с совершенно невозмутимым, только немного усталым лицом. — И что теперь? — спрашивает она. Итэра воротит от её безразличного тона, который так и говорит: «может, тебе всё же стоит обратиться к врачу?» Потому что он понимает, что кроме него здесь никто ничего не помнит, но его так бесит отношение Паймон. Благо, Нахида отнеслась к этому серьезно, а то бы он точно завыл волком от безвыходности, которая окружает его. Нет, сам Итэр не глуп, он вполне осознаёт, как выглядит со стороны: бегающий за человеком, которого никто не помнит в этом мире, ищущий того, кто сам захотел потеряться. Я могу этого не делать. Я могу всё бросить, я могу бросить Скарамуччу и не бегать за чем-то потерянным. В конце концов, потеряться — было его выбором. Но он ещё раз удивляется самому себе, когда через довольно небольшой промежуток времени уже ведёт под руку этого самого «нового» Скарамуччу в Храм Сурастаны. Этот день словно в вакууме. Этот день словно ненастоящий. Ненастоящая улыбка Куникудзуси, без капли злобы или насмешки, искренняя, как лёгкий детский смех, чистая, как свежая роса на траве. Это неправда. Так не может быть. Его ненастоящие движения, странные, такие несвойственные ему. Потому что настоящий Сказитель не может неловко чесать затылок, не может смущённо отводить взгляд или мило краснеть, отвечая на неудобные вопросы назойливой Паймон. Настоящий Скарамучча не может обходиться без сарказма, без ноток лукавства в своем голосе, в словах, речах. И уж точно не может так смеяться. Итэр думает, что спит, и сейчас этот сон закончится. Но нет, всё заходит только глубже, когда после лекций и размышлений, Нахида отправляет их в призрачную иллюзию давно минувших лет. Красивый дом, но странный, притягивающий взгляд своим простором и отталкивающий нутро темнотой, засевшей в углах, среди гор пепла и разорванных бумаг, среди куч опилок и на половину сожженных дров. Внутри пахнет отсыревшими листьями красного клёна. Перед глазами мелькают красочные картинки, сменяются сцены, нарисованные лёгкими мазками, словно на холсте из ниоткуда. В танце опавших лепестков сакуры перед ними проходят люди и испаряются в прозрачной дымке. Лицо Сказителя с каждым разом становится всё мрачнее, всё больше теней залегают под бездонными глазами. Нахида заботливо интересуется: «Ты выдержишь, Скарамучча? Может, стоит остановиться?» Он лишь нервно, немного несдержанно мотает головой, подкрепляя свой отказ словами, сказанными голосом того, кто не уверен в том, что хочет сделать, но всё равно идёт дальше, неминуемо приближаясь к собственной участи брошенного в мёртвых, но твёрдых узах кармы прошлого. Итэр с болью смотрит в его лицо, берёт его за руку и несильно сжимает, после чего отпускает, слегка касаясь кончиков пальцев напоследок, и сосредотачивается на следующей сцене. Путешественник не бросает на него взгляда, не видит, как искажается лицо Сказителя, будто в эти мимолетные мгновенья он вспоминает что-то, что находится очень близко к сердцу. На лице Итэра смешанные эмоции, когда он видит скрюченного на полу Скарамуччу с отражением агонии в бездонных глазах. Он уже видел его, только другим. Еле живое тело, лежащее без движения на каменном полу, покрытым тысячью трещин, темная лужа крови рядом, оборванные трубки с вытекающей липкой жидкостью и сломанный взгляд, направленный в пустоту. Итэр хорошо помнит. Помнит, как вчерашний день. От этого становится невыносимо жутко. До боли знакомое место, серое и унылое, пропитанное запахом смерти и знакомых препаратов. Пока Скарамучча корчится на полу от боли, Итэр вынужден сражаться, и на этот раз без помощи Нахиды. Он помнит, куда нужно бить — самый центр «груди». Оживший механизм, а точнее «оболочка» в прошлом самопровозглашенного божества Сумеру — не такая большая проблема, чтобы не справиться с ней самому. Итэр повторяет это, пока в полёте разбивает летящий прямо на неподвижного Куникудзуси кусок платформы. Паймон в страхе забивается куда-то подальше, и Путешественник рад, что хоть за неё не приходится переживать во время битвы. На поле боя он — самый настоящий волк, смотрящий во все глаза за происходящим на «арене», и в тоже время умудряющийся контролировать ситуацию и не упускать вражеских атак. Вот и сейчас он, благодаря своей наблюдательности, понимает, что сгусток электро энергии, который собирается создать механизм, ему не одолеть и не обойти. Он не сможет создать щит, да такой, чтобы уместить в нем ещё кого-то, кроме себя. В конечном итоге, Итэр заслоняет собой Скарамуччу, надеясь, что пронесёт, и никто из них не помрёт прямо здесь. По крайней мере, он надеется, что не помрёт Сказитель, а его жертва не будет напрасной в этом бою. Но какого же было его удивление, когда после оглушительного грохота и ослепительной вспышки элемента, он находит себя всё таким же ровно стоящим на платформе, а Сказителя перед собой, сжимающего свой Глаз Бога в ладони. Следующие мгновенья проходят, как в тумане. Итэр с широко раскрытыми глазами смотрит на то, как Скарамучча сражается с механизмом изо всех своих сил. Путешественник не присоединяется к нему, не помогает, он просто стоит в стороне и наблюдает, потому что эта битва принадлежит только Сказителю. Когда Куникудзуси, тяжело дыша, оседает на землю, из ниоткуда слышится победный возглас Паймон: — Мы справились! И спокойный голос Нахиды, звучащий буквально отовсюду, напоминает о необходимом возвращении в «настоящее».

***

День спустя.. Скарамучча сидит на заправленной постели в своей комнате, в которой не так давно он лежал без сознания с пробитой головой. Одеяние спадает с плеч, обнажая молочную кожу. Рука то и дело нервно касается висящего на груди Глаза Бога, поправляя его или проходясь пальцами по гладкой поверхности, будто в попытке успокоиться. Дыхание ровное, чёткое, но слишком громко отдающее от хрупких стен, обвитых призрачными зелёными лозами, переплетающимися в причудливые, светящиеся узоры. Куникудзуси устало вздыхает и перебирается на кровать, скидывая с себя сандали. Он сминает под собой выглаженное до идеального состояния одеяло и не полностью заворачивается в него, оставляя одну ногу выглядывать наружу, а мягкий край ткани спадать с кровати на пол. Словом, изгадил то, что выправлял целые пять часов, пока сидел в своей комнате и ждал. А ждал он прихода Итэра. И, да, именно «ждал», потому что прошло почти полдня, а златовласый юноша так и не появляется в его комнате, так и не освещает собой это унылое пространство и его мрачного обитателя. Скарамучча кладет голову на подушку, прикрывает глаза, но понимает, что заснуть у него не выйдет, хотя он сам выжатый, словно лимон. Кажется, наличие Глаза Бога должно радовать глаз и заставлять душу заходиться в благоговейном трепете, но чего-то Куникудзуси не чувствует этого, какой-либо радости, которая могла бы осчастливить его и подарить искривленным губам искреннюю улыбку. И Скарамучча всё же потихоньку засыпает, и почти на границе сознания, когда мозг уже проваливается в дремоту, он крупицами рассудка ловит отдаленный стук в дверь. Сначала он принимает это за отголоски сновидений, поэтому не воспринимает всерьёз и только поплотнее заворачивается в одеяло, но стук назойливо повторяется. Куникудзуси ворочается, но приглушённый звук, отдающей настойчивым эхом в ушах, не прекращает бить по барабанным перепонкам. В конце концов, он поднимается на локтях, не открывая глаз, скидывает одеяло и, только после ещё пары секунд безмолвного сидения в полулежачем состоянии, до него доходит. Но, видно, доходит до него долго, потому что настойчивый гость, похоже, теряет терпение и легонько приоткрывает дверь, заглядывая внутрь и обводя пространство цепким взглядом янтарных глаз. — Заходи, — лениво бросает Сказитель, даже не смотря на вошедшего. В миг взгляд останавливается на середине комнаты и тут же перескакивает в сторону источника звука — на кровать, а вскоре и на сам источник — миниатюрную фигуру юноши, со спущенной с плеч тканью и взлохмоченными темными волосами. — Ты спал? — стройный парень с пшеничной косой появляется в дверях, держа в руках аккуратную коробочку кремового оттенка, перевязанную лиловой лентой. Куникудзуси фокусирует взгляд на незнакомом предмете, но не задерживается и поднимается выше, неспеша оглядывая своего гостя. На этот раз Итэр не в своём привычном наряде, а одет в лёгкий, длиной почти доходящий до стоп халат, перетянутый золотым поясом на талии и с уходящими вверх узорами. От плеч к скрытым под тканью коленям тянется белый фартук, закреплённый на спине тонким узлом. — Ты не помешал, — отвечает Скарамучча и оценивающе заключает: — А тебе идёт, где халатик прикупил? — он чуть прищуривается, разглядывая приятную на вид ткань. — О, это, — Итэр чуть улыбается и поднимает руку, демонстрируя всю красоту рукава, — один мой знакомый странствующий торговец на Большом базаре порекомендовал, — поясняет он, — Повезло, у него последний был и как раз мой размер, даром отдал. А ты тоже хочешь? — он слегка наклоняет голову в бок, позволяя беззаботной улыбке тронуть кончики губ. — Закупиться? Ха, я был бы не против, — отвечает Скарамучча, перенимая настрой собеседника, — Но это подождёт, у меня сейчас моры.. Мм, наверно, то, что давала малая властительница Кусанали, уже подходит к концу.. — Будешь искать работу? — Итэр всё же отходит от двери и подходит к кровати, несмело делая шаги вперёд по мере приближения. И только после одобряющего кивка Скарамуччи, он садится, устраивая коробочку на коленях. — Да, — отвечает он, пытаясь натянуть сползающую накидку на плечи, — у меня с этим проблемы, поскольку я не местный и не имею при себе документов, но властительница сказала, что знает, к кому я могу обратиться, ей только нужно предупредить некоторых людей. Поражаюсь тому, что она находит дельным помогать такому, как я. Вы должны ненавидеть меня, после всего, что я сделал, — мрачно заключает Куникудзуси, оставляя попытки привести себя в более-менее нормальный вид. Итэр вздыхает, поднимая взгляд к потолку. — Знаешь, у меня нет никакого желания говорить тебе ободряющие слова. Такие как ты, вообще, сильно выматывают меня, — честно признаётся Путешественник, и Скарамучча фыркает, усмехаясь: — Почему ты тогда всё ещё здесь? Ты мог бы не приходить вообще, или тебя кто-то заставляет? — он сцепляет пальцы в замок и поднимает их, кладя на них подбородок. Темные глаза смотрят на Итэра заинтересованно. — Возможно, это тебя удивит, но после твоего «увольнения» с должности Предвестника у меня освободилась куча свободного времени, так что я даже успел воспользоваться кухней в местной столовой, — он указывает на коробочку. — Пока ты был без памяти и весело бегал по Большому базару, я в это время бегал по Инадзуме и расспрашивал жителей о истории Татарасуны, потому что кое-кому пришла в голову замечательная идея стереть себя из записей мира, — он бросает на Сказителя недовольный и даже немного злой взгляд, на что тот только нагло усмехается, заставляя Итэра вновь почувствовать почти неконтролируемое желание врезать ему в нос. — В общем, — наконец, выдыхает он, делая свои янтарные глаза снова блестящими и беззаботно чистыми, будто и не было в них мгновение назад этого тревожного «красного огонька», — я смог заметить, что после твоего «исчезновения» в Инадзуме стало значительно тише, то есть, патрули фатуи больше не слонялись с прежней активностью по округе, а также по дороге я заприметил табличку в одном ларьке с изображением трехцветного данго и вот, пока есть свободная минутка, я решил приготовить его, — Итэр тянет за край лиловой ленты, развязывая бантик на упаковке. Лёгкая ткань падает на простынь, и он принимается распечатывать само блюдо, избавляя его от верхних слоев коробки. — Я приготовил его для тебя, — в конце с лёгкой улыбкой добавляет Путешественник, поднося к его рукам аккуратно разложенное данго и две классические инадзумские палочки. Скарамучча замирает, удивлённо раскрывая глаза и не притрагиваясь к поднесенному угощению. Он приоткрывает рот, не в силах найти подходящую фразу для этой ситуации, потому что доступ в его словарный запас внезапно перекрывает какой-то невидимый камень. В итоге, роняет первое, что приходит на ум: — Я не люблю приторно-сладкое. Да, нечего лучше он придумать не мог, только после произнесенного, в буквальном смысле, хватается за голову, тяжело вздыхая. Почему я не могу просто поблагодарить?.. — Я думал, что такое может случиться, поэтому не добавлял в него всей порции сахара, написанной в рецепте. Я пробовал, и до приторности там далеко, — невозмутимо продолжает Итэр, будто ожидавший такой реакции. Он перемещает взгляд с блюда на Сказителя и незаметно пододвигает картонную упаковку с данго ближе к его рукам. — Конечно, есть я тебя не заставляю, — тут же добавляет путник, наверно, считая свой поступок, по меньшей мере, неуместным. Куникудзуси же прищуривается, смотря на угощение, потом на Путешественника, и, видимо, не найдя подвоха, всё же берёт палочки, а пальцы как на автомате изящно перекрещивают их в ладони. Скарамучча тут же замирает снова и переводит взгляд на свою руку, с каким-то излишним вниманием рассматривая деревянные приспособления для еды. Он не знает, сколько ещё сидит в таком положении и сколько бы ещё просидел, потому что из внезапно нахлынувших воспоминаний его выдергивает спокойное, но явно вопрошающее: — Эм, Скар? — и Куникудзуси мгновенно вздрагивает. Наверно, не столько от неожиданности, сколько от того, как плавно и легко это незамысловатое прозвище слетает с чужих уст. Хотя, нет, стоп. Не с чужих. С уст Итэра. Хотя.. А может ли он назвать его «родным»? Имеет ли он на то право? Или всё же слишком многое себе позволяет? — Ничего. Я просто давно не ел, — тихо произносит он, моргая и отрывая странный, загипнотизированный взгляд от, казалось бы, обычных палочек. Скарамучча всё-таки принимается за еду. Итэр же на его слова только протягивает понимающее «м-м-м» и больше ничего не отвечает, ожидая, когда Странник закончит трапезу и выскажет своё мнение. Путник снова осторожничает, смотрит краем глаза, не пялится, потому что такое Куникудзуси может не понравиться. Он наблюдает за ним и за его белой накидкой, которая окончательно отцепляется от застёжки и, больше ничем не удерживаемая, она начинает медленно сползать по спине. Сказитель раздражённо поводит плечами, но тут край ткани хватает рукой Итэр, а вторую он протягивает с другой стороны и подцепляет накидку, снова перемещая её на плечи, но стоит только зафиксировать, как та снова теряет своё положение и начинает «ползти». — Хм, подожди, тут что-то с застёжкой, — хмуро произносит Путешественник и опускается на одно колено, становясь рядом с кроватью. Рукой он трогает Сказителя за плечо, сажая его в полуоборот к себе, чтобы лучше видеть часть спины, на которой по идее должна вся эта «конструкция» располагаться. Скарамучча так и замирает в третий раз с палочками в руке, не успевая донести до рта кусочек данго, когда чувствует чужие немного прохладные пальцы на коже. Итэр чуть копошится, хмурится, что-то бурчит себе под нос и, в конце концов, садится на край постели, прямо у него за спиной и начинает «работу». Куникудзуси неподвижно сидит, окончательно забывая о том кусочке, который он так и не донёс до рта. Ощущать на себе чьи-то лёгкие, мимолетные прикосновения странно. А странно, потому что он не привык к этому и, возможно, никогда не привыкнет, поскольку нет никого, кто бы мог его к этому приучить. Кто бы хотел его к этому приучить. Скарамучча только морщится и еле слышно шипит, когда Путешественник, проводя пальцем по спине, скрытой под тонкой черной майкой, ногтем задевает место, вблизи оставшегося шрама от трубок, которые, как ему кажется, ещё недавно были прикручены к его телу. Ночами Сказитель до сих пор видит их в своих кошмарах. — Ты в порядке? — почти заботливо интересуется Итэр, убирая руку. — Переживаешь? — с усмешкой спрашивает он, оставаясь всё в том же неподвижном положении. Скарамучча не знает, зачем каждый раз на любое проявление заботы со стороны Путешественника задаёт один и тот же вопрос. Хочет ли он услышать положительный ответ? Возможно, но в любом случае, он понимает, что не дождется этого. Лишь лёгкая, прозрачная, как кристальная бабочка крупица надежды услышать долгожданное «да» назойливо бьётся где-то в темном, пыльном углу, и Куникудзуси искренне не понимает, откуда ей там взяться. — Если я скажу тебе «да», ты поверишь? — неожиданно спрашивает Итэр, продолжая всё также аккуратно разбираться со сломанной застёжкой. Его голос нисколько не меняется, все такой же ровный и непринужденный, будто бы собственные слова ничего не значат на самом деле. В этот момент у Скарамуччи резко перехватывает дыхание, а в голове на миг что-то переклинивает, от чего в мыслях разражается полный бардак. И что ему говорить в такой ситуации? Как ответить, какую интонацию подобрать? Съязвить? Выдать «остроумную» шутку? Вообще, каким образом можно уйти, увильнуть от ответа в такой ситуации? Почему вообще Итэр задал такой вопрос? И на самом ли деле ему так уж важен ответ? — Ты можешь не отвечать. Это был, скорее, риторический вопрос, — спокойно и всё также якобы безразлично произносит Путешественник, сосредотачивая всё своё внимание на злосчастной металлической фигне, которая стала началом всё этого разговора. — Кажется, готово, — через некоторое время снова подаёт голос Итэр. Напоследок Путешественник почти невесомо проводит руками по его спине, проверяя, насколько надёжно теперь закреплена накидка. — Не должна сползти, но тебе бы лучше обратиться к мастерам. Если у тебя нет денег, я могу дать, — под конец говорит он, вставая с кровати и, наконец, давая ощутить Сказителю уголок своего личного пространства в этом мире. — Спасибо, не нужно, я заработаю сам, когда устроюсь на работу, — серьезно произносит он, кивая головой каким-то своим мыслям. — Хорошо, — отвечает Итэр и плавно скользит взглядом к непритронутому данго, кусочек которого так до сих пор и находится, зажатый между палочками, — так ты.. Будешь есть или мне унести? — немного неловко спрашивает путник. Возможно, его действительно беспокоит, что приготовленное угощение могло не понравится Скарамучче, просто он молчит об этом. — Буду, — отвечает Странник, совершенно позабывший о еде. Он, наконец, подносит угощение ко рту, раскрывает обсохшие губы и слегка задерживается, перед тем как вкусить этот сладкий кусочек, который уже давно ждёт, когда же его съедят. Скарамучча поднимает взгляд на Итэра, который в это время беззаботно наблюдает за ним. Наверно, ждёт оценки своего блюда. Куникудзуси вдруг вспоминает себя, как он когда-то давно так же всматривался в лицо безымянного мальчика, в момент, когда тот пробовал его еду. Вспоминает, как он сам радовался, когда этот парнишка счастливо улыбался и с аппетитом накидывался на блюдо, а потом бодро требовал добавки.. Кажется, это было сими тядзукэ — блюдо, которое он чаще всего готовил. Возможно, если постарается, он даже вспомнит рецепт того восхитительного супа. — Чему ты улыбаешься? — вдруг непринуждённо и с лёгкой ноткой озорства спрашивает Итэр, выдирая из воспоминаний о прошлом. — Что? — моргнув, непонимающе спрашивает Сказитель. — Ты улыбался. Прямо сейчас, — поясняет он. — А.. Правда? — Куникудзуси отводит взгляд, краем глаза улавливая подтверждающий кивок, — Да так, вспомнил кое-что.. — произносит он и, в кои-то веки, погружает кусочек данго в рот, тщательно разжевывая его, будто боясь, что Итэру могла прийти в голову идея подсыпать туда что-нибудь. Хотя.. Чего Скарамучче переживать, на него же не подействует яд. Ну, если только это не какой-нибудь "особый" яд. А путник в это время не унимается, желая всё же продолжить этот диалог, который, как кажется, никак не клеится и не пытается соединиться в потоке слов на общую тему, что он хочет исправить. — Это.. Что-то хорошее? — спрашивает Итэр. — Да.. — мечтательно отзывается Куникудзуси и тут же, будто опомнившись, добавляет: — но нет, я не буду рассказывать. Смирись. Ты и так слишком много видел, — произносит он, натягивая на губы усмешку. — Я не собираюсь допытываться. Просто.. Хочу сказать, что тебе идёт улыбка, — мягко произносит Путешественник, а Скарамучча в этот момент нервно сглатывает. Итэр напоминает ему того безымянного мальчика. Хотя, кажется, что может быть общего между каким-то нищим, больным парнишкой и удивительным путешественником из другого мира, повидавшим на своём счету немало чудес и пролитой крови. Но в их поведении, манере, есть некая единая деталь. Есть что-то такое, заставляющее изменить своё мировоззрение. Ну вот, кажется, у Скарамуччи будет ещё одна бессонная ночь, проведенная за ломающими голову размышлениями. — Скар, ты здесь? — Куникудзуси снова вырывается из раздумий и вздрагивает, когда Итэр дотрагивается до его плеча. — Да. А ты что-то сказал? — спрашивает он, и Путешественник на мгновенье ощущает себя Паймон, потому что эта ситуация ну уж очень напоминает ему собственное пребывание в Тэйвате, когда маленькая спутница также дёргает его во время размышлений, которые уносят далеко-далеко.. — Я спросил про еду. Как тебе, не слишком сладко? — повторяет свой вопрос Итэр. — Нет, хорошо. К сожалению, я не могу припомнить, когда в последний раз ел данго, поэтому не могу сравнить его с тем, который продают в инадзумских лавках. Но твой вполне неплох, не прилипает к зубам, как это обычно бывает со сладостями, — Скарамучча морщится, вспоминая те мерзкие ощущения. — А когда был этот «последний раз»? — уточняет Итэр, не оставляя попыток всё же определить или хотя бы прикинуть примерный возраст Куникудзуси. — Гм, ты думаешь, я вспомню? — хмуро отзывается он, — я не нуждаюсь в еде, так что это могло быть и сто лет назад. А дни рождения я не праздную, как обычно это делают смертные. Да и вообще, такие существа, как я, не следят за уходящими годами. — Понятно, — задумчиво произносит Путешественник, записывая новые сведения себе на «корочку», — ты будешь доедать? — он указывает на оставшийся данго. — Буду, — кивает Скарамучча, — а ты уже уносить собрался? — усмехается он. Путешественник только улыбается в ответ и встаёт, с намерением уже скоро покинуть эту «обитель». — Что ж.. Тогда, до встречи, — произносит он, приближаясь к двери и разворачиваясь на полпути, чтобы услышать ответ Сказителя. Он ждёт от него взаимных слов или же хотя бы простого кивка, но когда через уже приличную паузу не следует даже его, путник решает больше не ждать и уже тянется к ручке, когда его вдруг останавливают. — Постой.. — в этот момент голос Скарамуччи звучит даже как-то надломленно, а слова получаются тихими и не слишком уверенными. — М? — только и выдавливает удивлённый Итэр, медленно разворачиваясь к нему. Куникудзуси отводит взгляд и по своей привычке нервно теребит пояс, он так делает, когда что-то глубокое и волнующее тревожит его рассудок. И Путешественник с интересом цепляется за эту деталь, потому что уж кто-кто, а Скарамучча по пустякам не переживает. — Ты что-то хочешь мне сказать? Что-то важное? — наконец, подаёт голос Итэр, заметивший эту неуверенность со стороны собеседника. — Вообще, нет. Ничего важного. Просто, когда я был без сознания.. В этой комнате.. Ты приходил ко мне? — Сказитель поднимает взгляд с аппетитного данго, в котором он прожигал дырку всё это время и уж точно не от того, насколько вкусно оно выглядит. Теперь он смотрит Итэру прямо в глаза, наблюдая за его реакцией. Путешественник удивлённо вскидывает брови, но тут же придаёт своему лицу привычное спокойствие и произносит: — Так ты не спал, — и всё же в его голосе проскальзывают некие нотки озадаченности. Он точно не ожидал, что Скарамучча спросит его о таком. — Почти. Я был где-то на грани сознания и потом будто сквозь сон почувствовал чьё-то присутствие.. Я подумал о тебе, потому что то прикосновение руки напомнило твоё, — молвит Куникудзуси, снова опуская взгляд куда-то на белые простыни, пока Итэр стоит всё также неподвижно, не произнося ни слова. Тогда он решает продолжить: — Я просто хотел сказать.. — секундная задержка, потому что такие вещи Скарамучча говорить совершенно не привык, — спасибо. За то, что пришёл тогда. Мне стало легче, пусть я и помню это очень смутно, — он замолкает, и после этого повисает тишина. Кажется, это молчание тянется целую вечность, ибо Куникудзуси уже успевает придумать тысячи вариантов реакции Итэра на свои слова. Да он и сам не знает, что бы сделал, если бы ему кто-то такое сказал. Посмеялся бы он или просто кивнул, указывая этому человеку на дверь, или сам бы ушёл, а может.. Может, попытался бы понять этого человека, разобраться в его чуствах, в том, что заставило его сказать это. — Так и будешь стоять? Может, скажешь что-нибудь? — уже раздражённо выпаливает Скарамучча, не выдерживая этой давящей атмосферы, повисшей между ними, как облако удушающего дыма. — Я рад. Рад, что смог помочь тебе, — спокойно отвечает Итэр, скрашивая своё лицо привычной улыбкой, которой он одаривает всех остальных людей, когда те благодарят его после оказанной помощи. Всё обыденно, ничего такого, будто и не было этой паузы, растянутой в несколько минут, будто и не было этого призрачного удушья. И всё же.. Что-то не так. Скарамучча не такой, как все остальные. И его слова благодарности звучат как что-то инородное. Хотя он такое же живое существо, имеющие язык и разум. Чем он может цеплять? Итэр не должен задумываться о таких вещах. — Тогда.. До встречи? — как бы вопрошающе произносит Скарамучча, всё ещё не веря, что этот странный разговор сейчас закончится. — До встречи, — отвечает Путешественник, закрывая за собой дверь. И бессонной ночью им обоим будет о чём поразмышлять.