Полдень

Дух бунтарства всегда трепетал в нём запертой птицей. Он не признавал провозглашенных авторитетов, искал справедливости и любил не ту…

Гаара догнал Матсури уже в её палате. Она сидела на кушетке, закрыв лицо руками, и плакала навзрыд, периодически вздрагивая в болезненном всхлипе. Гаара никогда прежде не видел её такой разбитой. Обычно Матсури источала жизнерадостность, во всяком случае, в его присутствии она почти всегда улыбалась. Мелькнула облегчающая мысль, что раз её организм способен на проявление столь сильных эмоции, Матсури физически ничего не грозило. — Как ты мог! Я же твоя жена! Помнишь? Я твоя жена, твоя жена… — Матсури повторяла последние два слова снова и снова, как заклинание, как щит от правды. От правды уже случившегося, которую Гаара тоже не желал видеть. В этом их чувства совпадали, с той лишь разницей, что он уже принял всю горечь истинного положения дел. Матсури же оставалась в своём праве, обвиняя его. Несмотря на то, что его брак с ней был не более, чем договором, нарушать клятвы верности, данной ей, он не собирался. А когда их странное общение с Хинатой пересекло что-то невидимое, он не посчитать это изменой, не в отношении Матсури. И если бы не слова Баки и Канкуро, явно давшие понять, что Матсури ему жена, Гаара вряд ли мог в полной мере осознать, в чём же кроется причина её истерики. Неужели всё было так очевидно для остальных? Тогда как он не замечал, да и не задумывался о глубине чувств Матсури? Я с радостью выйду за Вас!.. Я даже умру за Вас!.. Эту клятву она и дала ему, ещё до того, как он искренне обещал перед богами, что будет её мужем и защитником до последнего вздоха. До которого оставалось от силы года три, после она стала бы свободна от любых клятв и обещаний перед ним и его семьёй. Но и теперь не существовало ни одной здравой причины ему отрекаться от своих. Напротив, он задолжал ей целую жизнь. Он почти убил её, и если бы не помощь Хинаты… Именно Хьюга принесла раненную Матсури к Каору, и за спасение его жены умирала сама. Он умеет быть благодарным!.. Вот чем он расплачивался с Матсури за оказанную помощь, за хранение секретов своей семьи. Он безусловно верил ей, и не зря, она его не подвела: ни Канкуро, ни Баки, ни кто-то ещё ни о чём не догадывались. И Гаара не хотел её обидеть. Матсури никогда не была ему безразличной. Только его чувства к ней были сродни тому, что он испытывал к Темари. Но в отличие от неё Матсури приходилась младшей сестрой, той, которую нужно беречь, и той, чью яркую улыбку, звонкий смех и робкую заботу воспринимаешь за данность. Его единственная ученица, которую он всегда готов был защитить и не смог только уберечь от самого себя. Только вот сама Матсури чувствовала совсем по-другому, и Гаара, к своему позору, понял это только теперь. Хотя ему казалось, что он ясно дал понять свои мотивы, когда после просьбы о браке долго и подробно объяснял причину свадьбы и её поспешности. Разумеется, в других обстоятельствах, он постарался бы стать для неё хорошим мужем, но Гаара готовился умереть, и все мысли занимало, как подготовить к этому Суну и как успеть отправить хвостатых демонов назад в их мир. Вероятно, в суете этого он сам невольно даровал ей надежду. Гаара запомнилось, как в день их свадьбы Матсури шла рядом в длинном праздничном кимоно с покрытой головой, но ни просторное одеяние, ни широкий капюшон не могли скрыть её дрожь. Он же не испытывал волнения. Ещё один ритуал, ещё одна формальность, с которой лучше покорно согласиться, чтобы в следующий раз надавить в существенном вопросе. Просто издержки занимаемой должности, не более. Матсури неуклюже споткнулась, и он обнял её за плечи. По-другому предотвратить падение и скрыть от окружающих её нервозность не представлялось возможным. И тогда она подняла на него полный благодарности взгляд и чуть улыбнулась. Но самое важное: она перестала дрожать. Следующий шаг, как и все оставшиеся до храма, стали уверенными и устойчивыми. Гаара же не особо жаловал физический контакт. Не то, чтобы он испытывал брезгливость к другим людям, нет. Скорее легкий дискомфорт. Да и в их семье не принято нарушать границы личного пространства. Пару раз Баки пожимал его руку, Канкуро мог позволить себе хлопнуть его по плечу, иногда лез обниматься к Темаре, но сестра была не в восторге от такого проявления чувств. И Гаара не помнил, чтобы обнимал кого-то из них. Для поддержки в их семье всегда было достаточно твёрдого взгляда и жесткого кивка головы. Но то, что Матсури объятия приободряли и успокаивали, он запомнил. И был готов всегда положить ладонь на хрупкое плечо ученицы. Нет, жене, его жене. Гаара прикоснулся к её дрожащему плечу, легко сжимая пальцы. На мгновение Матсури перестала рыдать и замерла, и Гаара внутренне успокоился. Но, когда она подняла на него глаза, пальцы сами собой соскользнули с её плеча. — Не трогай меня! Не прикасайся ко мне! После того, как трогал её!.. Никогда больше не смей трогать меня! Матсури вскочила с кушетки, в глазах пылали обида и отвращение. Она брезгливо отряхнула рукав больничной сорочки именно там, где лежала его ладонь. Гаара должен был что-то сказать, как-то извиниться и унять страдания, которые он ей невольно причинил. Но он был полным, как однажды назвал его Канкуро, «дундуком» в повседневных взаимоотношениях, и многое действительно выходило за рамки его понимания. Но каким бы «профаном», по мнению Канкуро, он ни был, в данном случае всё равно понимал: прямота и откровенность — лучшие инструменты. — Ты моя жена, Сабаку, но Матсури, и мои обязательства пред тобой такие же, как и прежде… Ничего не изменилось… — Ничего не изменилось?! Матсури снова разрыдалась, отчего Гаара почувствовал себя беспомощным и гадким. — Любая твоя просьба, если это вернёт мой долг, — Гаара вспомнил слова её порывистой клятвы. — Даже если потребуется моя жизнь… — Даже если я попрошу никогда больше не видеть её?! — сквозь всхлипы расслышал Гаара. — Даже если так, — заверил он её.

***

— Двести сорок три, двести сорок четыре, двести сорок пять… Кто-то с твердым, как камень, голосом упорно вёл чему-то счёт. Звуки становились отчетливее, и постепенно стали различимы не только цифры, но и дыхание: вдох-выдох, размеренно, в одном темпе, точно, как стрелки часов. Карин приоткрыла глаза — мир поплыл цветными пятнами. Она усиленно начала прощупывать поверхность своей постели в поисках очков, но те отказывались находиться на привычном месте справа под подушкой. Для расширения диапазона поиска Карин присела, свесив ноги с кровати. Теплый металл опустился на ладонь сам. Карин надела очки — и мир сразу же приобрёл желаемую четкость. — Ты как, Карин-чан? Что-нибудь болит? Сколько пальцев видишь? — в круглых, словно блюдца, глазах Ли* читалась обеспокоенность. Карин опустила всё ещё отяжелевшие веки, боязливо прислушиваясь к внутренним ощущениям. Усталость окутывала всё её тело, но ни боли, ни чего-то неприятного она не уловила. И всё-таки Узумаки твёрдо знала: оно внутри неё. От этой мысли Карин содрогнулась. Она была достаточно осведомлена о джинчууриках и самих хвостатых. Но то, что раньше было сухой теорией, не имеющей к ней никогда прежде отношения, теперь стало её реальностью до самого последнего вздоха. Страх холодным потом покрыл её спину. Дыхание сбилось. Главной задачей куноичи стало не сорваться и не начать использовать чакру. В противном случае она может смешаться с чакрой двухвостого, и это может стоить ей потере контроля над собственным телом. Но также существовала вероятность, что она проживёт несколько лет, вообще не ощущая в себе демонической чакры. Всё зависит от того, как Хьюга с Саске справились с установкой печати. И проверить это можно было только активировав её, что требовало чакры. Замкнутый круг. Теплое одеяло опустилось мягкой тяжестью на её дрожащие плечи. Она открыла глаза. — Холодно? Больно? — участливо спросил Ли. — Подожди, я позову… — Нет и нет, — замотала она головой. С ней физически всё в порядке, а вот место было незнакомо, и это тоже никак не способствовало успокоению. — Где я? — Карин оглядела крохотное помещение с песчаными стенами и небольшими круглыми окнами. — В больнице, — ответил Ли и тут же пояснил: — В Сунагакурэ. Когда Неджи с Саске закончили запечатывания, ты потеряла сознание. Провела без сознания долгие тридцать пять часов. — Не получилось? — спросила она. — Они?.. — Нет, не вышло. Но Сакура жива, и уже лечит других, а Хината… обязательно очнётся! — с оптимистичной улыбкой заверил он её. Как же так? Она чуть не умерла из-за них. Впрочем, каппа правильно заметил: она Узумаки, шансы выжить при запечатывании хвостатого у неё выше, чем у любого другого человека. Но что теперь? Кажется, вопрос она обронила вслух, потому что и без своих сенсорных способностей почувствовала, что воздух стал более плотным. Ли протянул ей чашку с тёплым отваром высушенной ромашки и зверобоя и сел на край её постели. И рассказал всё, что произошло после того, как она потеряла сознание. Из его слишком эмоционального рассказа, сопровождающегося множеством эпитетов, вставками о «неугасающей юности», а иногда и просто сухими фактами. Карин выудила главное: она джинчуурики двухвостого и в довесок, с легкой подачи совета пяти кагэ, то ли куноичи, то ли заложница Конохи. — Ли, ты должен был явиться на перевязку ещё два часа назад! — рявкнул женский голос. — Я устала бегать за тобой по всей больнице! А потом в дверном проёме появилась и голова его обладательницы. И только тогда Карин заметила. Вся верхняя часть тела шиноби Листа покрыта бинтами под самую шею, и даже пальцы скрыты под белой материей, а зеленые обтягивающие штаны непривычно заменены форменными темно-синими. — Карин-чан очнулась! — развернулся с улыбкой к Сакуре Ли. Куноичи Листа подлетела к ней, бесцеремонно снося в сторону Ли, с чередой беспокойных и хаотичных вопросов о самочувствии, несмотря на то, что сама выглядела чуть лучше трупа: бледная, с огромными чёрными кругами под глазами, и паклями висящих грязных волос. Искусанные в кровь губы и красные от лопнувших из-за перенапряжения сосудов глаза живее её не делали. Руки Сакуры дрожали, когда она проводила осмотр, но девушка продолжала щебетать что-то бессмысленно оптимистичное. — Способность Узумаки к регенерации просто невообразимы! После собственного восторженного предложения Сакура вдруг замерла, а болезненно горящие глаза обратились пустыми зеркалами. И если бы это продолжалось пару секунд, Узумаки бы списала это на усталость, но затягивающаяся неподвижность девушки пугала. Что с Карин не так? — Эй, ты чего? Что случилось? — Карин помахала ладонью перед лицом ирьёнина, а, когда это не возымело эффекта, одернула за рукав. — Сакура-сан, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Ли, развернув за плечи к себе. Наконец-то глаза Сакуры приобрели хоть какую-то осмысленность, она растерянно перевела взгляд с Рока на Карин. А потом, как окончательно отойдя ото сна, стремительно, как появилась, так и исчезла, утягивая за собой не сопротивляющегося Ли. Проанализировать состояние ученицы Пятой ей не дали.  — Я уж было решил, что бровастый отсюда никогда не свалит, — произнёс насмешливый голос сразу за звуком хлопнувшейся двери. Перед Карин материализовался Суйгецу с неизменной ухмылкой, обнажающей неестественно острые зубы. — Ты предатель! — моментально завелась Узумаки, стоило ей только увидеть самодовольную рожу Хозуки. — Ой, очкастая, где ты этой пафосного мусора понабралась? От бровастого что ли заразилась? — Ли-сан спас меня! — Карин картинно скрестила на груди руки. — После того, как ты самовольно засунула голову в петлю? — Ты вообще сбежал! — возмущенно взвизгнула она. В глубине же души считала: он прав. Она сглупила, добровольно полезла в яму с ядовитыми змеями, в надежде, что их укусы пройдут для неё бесследно. Ради Сакуры и Хинаты, которые просто были с ней милы? Ради двух девчонок, которые нравились Саске? Она же не влюбленная дурочка, которая готова на самоотречение ради счастья возлюбленного? Постойте, её поступок говорит об обратном. Карин охватило противное, липкое, как патока, сожаление вперемешку с горьким осознанием собственной тупости. Она могла просто уйти, никто бы не стал её удерживать, если бы вообще заметили её уход. На пропажу Хозуки никто внимания не обратил. Сбежал и вернулся, когда совесть взъелась? Бред, нет у него её. Но всё же он ещё здесь. Суйгецу же мог ходить за чем-то? Он ли привёл мизукагэ? Значит ли, что он знал, что и хокагэ с Като Шизуне ошивались поблизости? И тогда её «жертва» из глупости превращалась в бестолковый кретинизм! — Ты знал, что шиноби Листа и Тумана придут! — безапелляционно заявила она, пока ещё не до конца уверенная в собственной догадке. — Ты сливал информацию мизукагэ! По легкому раздражению на его лице стало ясно: она попала в точку. Да Хозуки и не стал отпираться. — Мэй предложила сделку. Она считала, что Саске знает, где хвостатые, а Коноха просто не смогла стрясти с него всю информацию или, что ещё более вероятно, смогла, но не пожелала ею делиться. За этот надзор Мэй обещала мне полную реабилитацию и возвращение всех земель моего клана… — И как давно ты заделался в огородники? — Если бы ты знала, очкастая, насколько ценна земля на островах Тумана, особенно если на ней действительно можно что-то вырастить, ты бы не так пела. Надо же день откровений — пустоголовая рыбина тоже нуждалась в доме, а Карин думала, что ему нравилось исключительно размахивание мечом. Причём за кого и против кого существенной роли не играло. — Но теперь планы поменялись, очкастая. Пора нам отсюда валить, эта страна совершенно не пригодна для проживания, — Хозуки схватил с тумбочки кувшин с водой и в пару секунд осушил. — А как же Саске с Джуго? — Джуго погиб. Если это тебя утешит, то как настоящий герой, пытаясь сдержать желание шестихвостого демона превратить ниндзя в свой обед, — невесело обнажил острые зубы Хозуки. — Учиха же греет местные нары. Забудь про него! Саске так и будет вечность бродить рядом с Конохой, а та недоверчиво взирать на него. Он к ней как собака привязан. Собака, которая всеми фибрами души ненавидит своего хозяина, но до кровавого поноса будет охранять его дом. И поверь мне, очкастая, в мире есть вещи поинтереснее, чем таскаться за его величественной задницей. С ним, бесспорно, весело, но я хочу дожить до старости. А нукенины не отличаются подобной живучестью. — Поэтому ты предлагаешь мне стать одной из них? — Это лучше, чем стать ручным зверьком Конохи. Правда, я сомневаюсь, что ты сгодишься за милого домашнего питомца. Ты ведь не думаешь, что Лист мечтал видеть тебя своим джинчуурики? Карин сглотнула, понимая, что Хозуки, будь он не ладен, прав. Коноха вряд ли ликует от того, что она стала сосудом для их хвостатого демона. Кучка чванливых маразматиков просто отдали её Конохе, как вещь. Так поступали с ней прежде. Вещь, которую Коноха никогда не отдаст, и это в лучшем случае, если она действительно сгодится за «милую зверушку», и её не захотят сменить на что-то более сговорчивое, патриотичное и сильное. Джинчуурики всегда в первую очередь оружие, Карин же всегда принимала тот факт, что куноичи из неё посредственная. Сражаться до последнего вздоха за Коноху тоже не входило в список её желаний. — А тебе-то зачем это надо, каппа? Тащился бы в свой Туман морковь сеять! — Скажем так, появилось предложение позаманчивее… И ты в доле. Решайся, очкастая, пока все возятся с остальными зверушками… Ответить Карин не успела, как, собственно, на что-то решиться. Суйгецу же не успел спрятаться, приняв водяную форму, а только вопросительно приподнял светлую бровь, глядя на неё. Карин отвернулась, демонстративно смотря в круглое окно, не желая признаваться ни Суйгецу, ни кому-либо ещё, что ещё боится использовать чакру, и поэтому не почувствовала слежку. Вздутые же вены на лице Хьюги без слов изъясняли, на чем прокололся Суйгецу. Ли же она бы не смогла обнаружить в любом случае. — Вам говорили, что врывать без стука к девушке неприлично? — с усмешкой произнёс Хозуки, видимо, совершенно не опасаясь коноховцев, а может просто Хьюгу с Ли. Но с другой стороны, они же просто разговаривали. Это выглядело так, будто один приятель пришёл навестить другого в больнице. Они с каппой — друзья, смехота-то какая! Но для коноховцев сгодится. — Суйгецу-сан, мы с Неджи сможем проводить Карин-чан за стену Суны, — обратился к Хозуки Ли. Карин просто не может поверить в прозвучавшие слова. Нет, не в то, что их подслушивали, этого следовало ожидать. Но вот так просто Ли с Хьюгой готовы её отпустить? — Мы как-нибудь без коноховских прихвостней, — продолжил ехидничать Хозуки. — Без «коноховских прихвостней» вам не выбраться даже из госпиталя, — отчеканил Хьюга, игнорируя и оскорбление, и насмешливый тон. — Карин — сенсор, — напомнил Суйгецу. — Она не может пользоваться чакрой. Пока нет, — парировал Неджи. Карин не знала, солгал ли Хьюга или она на самом деле пока не могла использовать чакру. Но страх и в этот раз пересилил любопытство. В конце концов, не так важно, может ли она воспользоваться своими способностями, чтобы беспрепятственно обойти все патрули и охрану. По-любому сначала придётся договориться с Хьюгой. А он предлагал помощь, от которой отказываться глупо. Подставлять их с Хозуки у Неджи причин не находилось, проще сдать их прямо сейчас. Но не это послужило для Карин главным аргументом. Рок Ли, как зелёный флаг бескомпромиссной надежности, маячил рядом с Неджи. Непоколебимо стоический, так что даже величественный Хьюга на его фоне выглядел самоуверенным, заносчивым юнцом. — Но только этой ночью, — безапелляционно проинформировал их Хьюга. — Сегодня почти все свободные ниндзя заняты охраной Кохару Но Джохей, — пояснил за напарника Ли. — Зачем? — Карин перевела не верящий взгляд с Ли на Хьюгу. Причины Ли она ещё могла как-то уяснить: он был добр. Хотя всё это и звучало нелепо в её голове, особенно в контексте того, что Рок Ли — чунин Листа и далеко не посредственный шиноби, а опыт и сила закалялись в череде сражений и убийств… Почему же они готовы рискнуть и собственной репутацией, и жизнями за её свободу, при этом лишая свою деревню стратегического оружия? «Потому что помнят добро, Карин», — раздаётся внутренний голос. — «Потому что они никогда не обманывали тебя, они действительно хорошо к тебе относились, все эти коноховцы. В особенности этот «придурковатый» Ли. Всё это время в Листе они видели в тебе не сосуд с чакрой, а человека. Человека с собственным мнением и чувствами». И ещё, очевидно, они идиоты-филантропы, но никак не «коноховские прихвостни». Дверь снова распахнулась, впуская ещё одну знакомую ей куноичи. — Очкастая, ты пользуешься бешеной популярностью, — пробормотал Хозуки. — Гай-сенсей умер, — без приветствий и вступлений объявила Тен-Тен и с подступающими в уголках глаз слезами виновато взглянула на Ли. Неджи тоже перевёл взгляд на напарника. Сам он обескуражен. Сотни опаснейших совместных миссий, пройденная война, открытое сопротивление биджу. Как при всём этом вышло, что их бесстрашный и оптимистичный до фанатизма сенсей мог просто умереть на больничной койке? Перешагнуть черту этого мира, так и не придя в себя и не произнеся напоследок несколько пафосных изречений о «неугасающей силе юности». Но в словах Тен-Тен он ни на одно мгновенье не сомневался. Как и застывший Ли, а он сам выглядел как вмиг замерший ветер. Неправдоподобно и жутко. — Ли, — пролепетала Карин имя его напарника и неосознанно протянула к нему руку, как будто тоже не верила, что неподвижный напарник всё ещё дышит. Ли же стремительно в успокаивающем жесте обхватил пальцы Узумаки перебинтованными ладонями. — Не волнуйся, Карин-чан, — спокойно произнёс Рок, и от ровности его голоса Неджи нервозно напрягся. — Всё в силе. Сегодня ты уйдешь. Неджи, Тен-Тен, дайте мне час. Неджи кивнул, хотя ему хотелось хорошенько встряхнуть своего напарника, чтобы выбить либо слёзы боли, либо ярость бессилия. Неджи невообразимо много времени провёл в компании «зеленых зверей Конохи» и осознал: Ли необходимо выплеснуть эмоции, иначе он не знал, чего ждать от напарника. Майто был их сенсеем, но для Ли и самого Гая это была связь совсем другого уровня. Того, что самому Неджи не была доступна. Возможно, это было сродни отношениям отец-сын. Неджи помнил: после смерти Хизаши осталась только зияющая рана… Когда за Ли бесшумно закрылась дверь, Тен-Тен всхлипнула, громко шмыгнув носом. А Неджи по-прежнему не мог осознать: Гая больше нет.

***

— Учиха Саске, на выход, — велел мужской голос, такой, какой и ожидалось услышать от охранника тюрьмы: грубый и скучающий. Сам Саске в камере находился в полном одиночестве, поэтому не имело смысла называть его имя, но охранники везде были одинаково пустоголовы. А вот сама камера Песка была сухой, теплой, без запаха плесени и человеческих выделений, в отличие от коноховских и подземелий Орочимару, кишащих всякими тварями. Его грубо подтолкнули рукой, хотя он покорно шёл вперед. Он понимал, что это было так, для проформы, но от чувства нарастающего раздражения избавится не смог. Хватило ли бы этому шиноби смелости так же дерзко с ним себя вести, будь они в равных условиях, лицом к лицу? Саске не сомневался: этот бы не выстоял долго против него. И как бы в назидания за его мысли в спину прилетел болезненный толчок. Тело всё ещё нещадно ныло после нескольких часов сражений. Саске, стиснув зубы, не выдал и звука. Остатки самолюбия ещё грели чакроподавляющие кандалы, натиравшие запястья, и унизительная повязка на глазах, которая была чисто номинальной: шаринган без чакры активировать не представлялось возможным. Его снова бесцеремонно толкнули и с грохотом захлопнули дверь. В помещении, которое определенно было не камерой, царила звенящая тишина. Это заставило Саске внутренне усмехнуться, как будто он одним своим появлением заставил всех заткнуться. Но когда повязку с него сняли, он испытал что-то отдаленно напоминающее разочарование. Его не ждали ни толпа до зубов вооруженных ниндзя, ни один из кагэ, ни АНБУ Листа, ни злая до чертиков Цунадэ, которая никогда не отказывала себе в удовольствии лично орать на подчиненных, ни надоедливый своей вездесущностью Наруто не явились. Да даже ненавидящие его до скрежета зубов старейшины не почтили своим присутствием. А притащили его в тесную комнатушку, едва вмещающую в себя пару стульев, старый потёртый стол, припертый к неровной стене, и стеллаж с пыльными свитками. Освещалось всё это через пару небольших круглых окон. В этом поношенном временем аскетизме стоял только один ниндзя. Тот, который служил то ли в АНБУ, то ли телохранителем старейшин. Саске никогда не интересовался и не зацикливал на нём внимание. Ни как на члена команды семь, ни как на приятеля Наруто и Сакуры, ни как на ниндзя вообще. Этот существовал где-то на периферии временной заменой его самого, что-то просто заполняющее пустое место. Как картина, повешенная, чтобы прикрыть дырку в стене. Но именно она явилась к нему. — Добрый день, Саске-кун! — Сай растянул его имя, как навязчивая поклонница, и улыбнулся, прикрыв глаза. — Как твои дела? Если бы Саске не знал, что этот поехавший, он бы решил, что над ним попросту издеваются. Но индивид просто так «старался проявлять дружелюбие», как однажды пояснила для него Сакура, потому Саске просто молчал. Ни в искреннем, ни в фальшивом участии он никогда не нуждался. Этот не подвёл ожиданий, как только снова открыл рот: улыбка исчезла, а лицо замерло выбеленной маской полной отстранённости. — Альянсу требуется твоя помощь с биджу. Когда на совете Конохи, созванный из старейшин и глав кланов, решался вопрос о его послевоенной судьбе, главным аргументом освобождения послужили слова Утатанэ Кохару, что он последний носитель шарингана. Конечно, на слушанье по собственному делу его не пригласили, но Какаши-сенсей поделился с ним информацией. Как всегда надеясь, что он будет «благоразумен и осторожен». Не вышло. — Кохаку но Джохей? Реликвия Рикудо, которую они с казекагэ тоже искали. Но наткнулись только на несколько упоминаний о ней. Кохаку, но Джохей когда-то служил предметом поклонения в одном из храмов деревни Водоворота, а потом канул в Лету. Оказался прибран загребущими руками Конохи, он не должен быть удивлён. — Он поврежден, — моментально проинформировал этот. А он нужен, как подстраховка. — Взамен? — небрежно бросил он. — Свобода. — Свобода? — с сомнением переспросил Саске. — Свобода вернуться в Коноху, как её шиноби. Без преследования со стороны других кагэ. Скорее всего, это обещание не дать убить его в самой Конохе. А за пределами к нему, как часового, приставят Наруто? Пусть идут они все к самому Орочимару. Прожить ещё парочку лет, как после войны, под постоянным надзором АНБУ, и отчитываться о каждом шаге, как желторотый генин? Да, и что он вообще собирался делать с их обещанной «свободой»? Миссия с биджу провалена, и он не может обвинить в этом ни Лист, ни Туман, ни Гаару, хотя последний мог бы и настоять на завершении ритуала, а не соглашаться на сомнительное предприятие по спасению. Шанс сохранить жизни девушек таким способом был ничтожно мал. Но они все ухватились за него. Не только Наруто, поборник оптимистичного упрямства… Чертов усуратонкачи!.. Если бы они не потратили драгоценные минуты на запечатывание двухвостого, Хокагэ с Мизукагэ бы опоздали. И потом Цунадэ с Мэй могли бы устраивать соревнования по гневу и ярости — до биджу им не суждено добраться. Теперь же ему не добраться до хвостатых, да если и сможет, храм Рикудо Саннина уничтожен, и он не знал, существовали ли ещё подобные сооружения, которые могли также послужить порталом. Всё напрасно, план провален, он проиграл. Но Саске не собирался содействовать победителям, достаточно, что он самолично притащил им биджу и в довесок помогал их запечатать… Правда, что он вообще собирался делать дальше? Вопрос без ответа эхом пронесся в его голове, отражаясь от привычной пустоты потерянности. — И с Сакуры будут сняты все обвинения. — Это я похитил Сакуру и запечатал в неё биджу, — полуправда слетела естественно, он и не задумывался. — Сакура уже призналась, что ушла с тобой добровольно, — бесчувственно проинформировал Сай. Больше этот ничего не сказал и не требовал сиюминутного принятия решения, вместо этого снова завязал повязку на его глазах. — Боишься? — По уставу положено, — ровно ответил Сай. Обратно они шли в тишине, от стен отражались лишь звуки их шагов. Почти бесшумно отворилась железная решетка его камеры. Саске остановился на пороге. Его прямолинейно шантажировали. Он ненавидел шантаж в любом виде. Им всегда прикрывались, если не хватало силы и смелости выступить в открытую, прямую битву. Поэтому Саске никогда не проводил подобные «переговоры». Но он не мог поступиться Сакурой, не так, отняв у неё деревню. Сакура, как и Наруто, никогда бы добровольно от Конохи не отказались. Брат тоже не смог. Как и доделать дело до конца. В итоге без самого Саске у так обожаемой Итачи Конохи было бы в разы меньше проблем. Но брат, следуя своему пути, оставил его в живых, несмотря на его тогда полную бесполезность. Так и важность Сакуры отпала, но он всё равно до глупой надежды пытался сохранить её жизнь… Даже если цель оправдывала средства, даже наступая на горло собственной гордости, даже убивая рациональность. Не всем можно поступиться. Итачи так не мог. А, в конце концов, они были родными братьями. — Я согласен, — сквозь стиснутые зубы произнёс Саске. Этот не ответил, видимо, по уставу не положено. Но он уверен, тот услышал.

***

Матсури казалось всё страшным кошмаром, что она вот-вот проснётся и поймёт, что всё было сном. Иначе она не знала, как жить со всей этой болью. Она разрывала её изнутри и одновременно полностью окружала её. Она была везде, в каждом уголке её палаты, в каждой промелькнувшей мысли, в каждом воспоминании. Её отчаявшийся от боли разум стремился ухватиться хоть за что-то, чтобы отвлечься от вездесущей боли, чтобы раз за разом не видеть Гаары подле Хинаты, чтобы не слышать, как Кагуэ буднично рассказывает о смерти её родителей. Хотелось куда-то сбежать. Только где ей было прятаться? Когда всё вокруг причиняло невыносимо обжигающее при каждом вздохе мученье. — Мама, папа, — прошептала она, глотая вновь поступившие слезы. — Как же так?.. Дверь приоткрылась, вызвав новый прилив страданий. Наверняка кто-то из медсестер в третий раз за последний час пришла проверить состояние «жены казекагэ», а потом будет злобно перешептываться со своими коллегами. Все эти дурочки, которые завидовали ей, как же она их сейчас ненавидела. Так и хотелось прокричать им в лицо, какие они все пустоголовые идиотки! И как она бы сейчас с удовольствием с любой из них поменялась жизнями! Матсури ничего не оставалась, как сделать вид, что она спит, надеясь, что её не станут будить. Незваный посетитель осторожно приблизился к её кровати, что-то положил на тумбочку и аккуратно поправил её одеяло. — Мандарины не ешь, Матсури, — обронил грубый мужской голос. — У тебя аллергия на них. — Откуда ты знаешь? — Матсури распахнула глаза и уставилась на Кагуэ Хидеки. Откуда он знал? Нет, вопрос не в этом! Почему он единственный знал, что цитрусовые её организм не переносил? Ни Канкуро, ни Темари, которые, собственно, и притащили ей мандарины, ни, она уверена, Гаара. Почему из всей так называемой её семьи знал об её аллергии только Кагуэ Хидеки? Того, кого она ненавидела и презирала больше всех на свете. Убийца её родителей! Трусливый лицемер, который за столько лет не мог сказать ей правду. И она никак не могла ему простить его дружбы с Сари. Сари, влюбленная в этого самодовольного хмыря, перестала с ней дружить, так как была уверена, что Матсури специально заигрывала с её «Хидеки-саном». Иначе с чего ещё такое внимание к такой бездарной серости, как она? Действительно, с чего? О, они и не догадывались! Он просто прятал собственное преступление! Как же низко и мерзко! Матсури чувствовала, как гнев поднимается в ней новой волной, которую уже было не остановить. — Ненавижу! — Матсури затрясло от неконтролируемой злобы. — Как я тебя ненавижу! Когда лицо урожденной Мотсумото перекосило в злобе, Хидеки ни мгновения не усомнился в причине. Правда рано или поздно всегда вылезает наружу. — Да, у меня аллергия на эти чертовы мандарины! — прокричала девушка, вскакивая с постели на ноги. — И на тебя тоже, ублюдок! Это ты должен был сдохнуть, не они! Не они! Первый брошенный Матсури мандарин угодил в его плечо. Сок окрасил светло-серую рубашку желтыми пятнами. Второй попал в грудь уже с более ощутимой силой. Третий прилетел в голову. Хидеки не предпринимал попытки увернуться. Он безропотно принимал каждый последующий удар. Но фрукты вскоре закончились, и в него угодил пустой глиняный кувшин, который не смог нанести существенного ущерба и, упав к ногам, просто разбился. — Неужели нельзя было сразу сказать правду? — гневно вопрошала Матсури. — Зачем было всё это? Моих родителей мало было? Решил поиздеваться ещё и надо мной? Знаешь, я ведь могла принять ещё, что из-за твоего внимания ко мне лишилась подруги и что говорят всякое. Пусть, думала я, и не могу ответить на его чувства, но и грубить не стану и отталкивать искреннюю заботу! Я же сама тоже любила без ответа и хотела понимать. Терпела вечную неловкость в твоем присутствии! Знаешь, как мне было некомфортно от твоих навязчивых заботы и присутствия? Весело было? Как тогда, когда ты напился перед сражением? Смешно же вышло, все погибли, кроме тебя! — Матсури, — проговорил Хидеки, опустив глаза на пол. — Прости. Я не желал, чтобы так вышло. Ненавидь меня, но не изводи себя! Мокото-сан и Мики-сан были… — Не произноси их имена! Уходи, исчезни, умри! — кричала девушка, срывая голос и, очевидно, не интересуясь его извинениями. — Уходи! Хидеки подчинился. Он закрыл дверь, напоследок уловив, как Матсури оседала на пол, закрыв лицо ладонями. Как и ожидалось, она возненавидела его, но вот обещанная самому себе легкость от вскрытия гнойника правды не ощущалась и близко. — Ты подрался с продавщицей фруктов, нии-сан? — хмуро спросил брат. Яхо буквально вырос у него под носом. — Что ты делаешь в госпитале? — спросил Хидеки, осматривая брата на наличие повреждений. — Что ты как батя? Со мной всё норм, — ещё больше нахмурился Яхо. — Я тут одного отсталого недотёпу привёл. — Сам ты недотёпа, Яхо! Это боевое ранение! — прокричал с другого конца коридора светловолосый мальчишка. Он пригрозил своей загипсованной рукой его брату и ловко зашагал к ним, несмотря на легкую хромоту. Пока не оказался буквально нос к носу с Яхо. Явно назревала очередная перебранка. Интересно, они с Мидзуяки вели себя так же по-детски? Когда-нибудь он обязательно расскажет этим двоим, что они с братом Торимару, Ито Мидзуяки, были лучшими друзьями. А пока он знал, чем их отвлечь: — Яхо, Торимару у меня есть для вас секретное задание. — «Секретное»? Не думаешь же нас подкупить этим детским словом? — у переходного возраста Яхо был отвратительный характер, но самое ужасно, что при этом он был в разы вежливее и милее самого Хидеки в том же возрасте. — Мы не младенцы, скажи лучше, как есть! — Яманака Ино, — он тихо назвал имя куноичи. — Узнайте, кто она такая и где её найти. Справитесь до вечера? — Фу-у-у, нии-сан, — недовольно потянул Яхо. — Не впутывай меня в свои любовные похождения! — Кто ещё тут отсталый?! — Торимару бесцеремонно ткнул указательным пальцем здоровой руки в плечо Яхо. — Нет ничего проще, Хидеки-сан! — с превосходством в голосе продолжил он. — Яманака Ино — это имя напарницы сенсея-предателя Шикамару. — Откуда ты вообще это взял? — недоверчиво возмутился Яхо, очевидно, не желающий верить, что Торимару может быть осведомленнее его самого. — Нет ничего проще, Яхо-тян, — издевательски протянул Ито. — Это всё Наоми о нём надыбала где-то… Так и трещала вечно: Шикамару-сенсей то, Шикамару-сенсей сё! Торимару попытался передразнить девчачий голос. — Девчонки! — одновременно снисходительно проговорили они и недовольно уставились друг на друга. Больше спор Яхо и Торимару Хидеки не слушал. Возможно ли, что Яманака Ино и Нара Шикамару действительно состояли в одной команде? Состояли, только тогда всё наконец-то и складывалось.

***

Стон, раздавшийся со стороны больничной койки, показался Неджи галлюцинацией, а не столь желаемой правдой действительности. Цунадэ с Шизуне не скрывали от него истинного состояния Хинаты: надеяться почти не на что. На самом деле, сестра должна была умереть раньше от песчаной техники казекагэ, если бы не стечение обстоятельств или чей-то хитроумно закрученный план, в который Неджи не верил. Но вопреки его внутреннему убеждению, в крови Хинаты обнаружили целых два препарата. Один использовался кланом Акимичи для увеличения выносливости тела на несколько часов, правда, после окончания его действия все жизненные процессы резко замедлялись, фактически делая человека беспомощным, а второе — парализующее вещество местного производства, которое не подействовало сразу только потому, что пилюля Акимичи была принята Хинатой ранее. И действие одного закончилось, заставив неизбежные последствия от первого удвоить эффект от второго, введя её в состоянии наподобие анабиоза. Это позволило её телу продержаться так долго и не истечь кровью до смерти. Ей просто повезло. Хотя Тен-Тен любила повторять, что удача тоже отличное качество для ниндзя. Неджи отказывался видеть логику в подобном утверждении, но никогда у напарницы о его смысле не спрашивал. Ему казалась неправильной мысль, что она может подумать, что его можно заинтересовать подобным пустяком. В действительности же всё, связанное с ней, его интересовало, но покажи он ей это, она бы непременно догадалась о неприемлемости его чувств. Неджи долгие годы увлекался самоконтролем и позабыл простую истину — любой кувшин рано или поздно будет переполнен, даже если вливать по капле в год. В итоге он так красноречиво ей о них «рассказал», а потом, как последний трус, делал вид, что ничего не произошло… Но Хинате и до этого удавалось выходить живой из битв с противниками, многократно превышающих её в силе, поэтому именно иррациональные слова Тен-Тен дарили так необходимую сейчас надежду, невзирая на смерть Гая. Второй стон заставил вмиг оказаться у постели сестры. Её глаза распахнулись и тут же закрылись, лицо исказило в болезненной гримасе. — Хината, — позвал он. — Неджи? — веки девушки задрожали, силясь приподняться. — Это действительно ты? — Да, — облегчённо выдохнул он. Её натянутая улыбка утонула в новом приглушенном стоне. Хината закусила нижнюю губу в бессмысленной попытке скрыть от него свои страдания, а в следующую секунду глаза её расширились в страхе. Она произвела попытку приподняться. Неджи едва успел остановить её и, не прилагая никаких усилий, уложил обратно. Не в состоянии сопротивляться, сестра метнула взгляд к круглому окну. Неджи отчётливо видел больше не боль, а только тревогу в её глазах. — Что с Суной?! С Шикамару?! Матсури-чан?! С казекагэ-сама, он жив?! — голос сестры вздрагивал над каждым произнесенным именем. Неджи же опасался открытия её ран. — Тише, Хината, прошу тебя. Он неловко гладил сестру по голове, пытаясь успокоить. Волноваться и резко двигаться ей нельзя: швы покрывали её израненное тело, как и внутренние органы. — Всё в относительном порядке. Шикамару жив. Эта Матсури тоже. Суна оккупирована Конохой, шиноби Кири, Ивы и Кумо тоже здесь. А теперь лежи и постарайся не двигаться, я позову ирьёнина… — Не нужно. Со мной всё хорошо, — поспешно проговорила она, но он наблюдал, как Хината превозмогала новый приступ боли. — Ты знаешь, что с казекагэ-сама? — Он никогда тебя больше не тронет, — твёрдо заверил её Неджи, не сумев скрыть своего презрения. — Не может быть! — Хината предприняла новую попытку приподняться. — Нет! Он не мог умереть… Не мог же! На этот раз в ней куда больше сил, но этого ничтожно мало, чтобы сладить с крепкими руками брата. — Он жив, — неохотно выдал Неджи, и еле слышно добавил. — Ещё час назад заливал слезами твои волосы… — Слава Ками-сама, — прошептала Хината, проигнорировав или не расслышав окончания фразы. — Что теперь будет с Суной? Почему Коноха напала на её? Не говори, не сейчас… Биджу, Неджи! Нашли того, кто их похитил? Если в него снова не запечатать Шукаку, он умрёт. Пожалуйста, Неджи, надо сообщить об этом кому-нибудь. Его сестра с братом. Темари и Канкуро! Скажи им! Он сам не признается. Из всех этих бесконечно заданных сестрой вопросов и тревожных восклицаний его ничего не волновало. Только открывающаяся перед ним картина происходящего ему всё больше и больше не нравилась. Начиная с того, что Хината просто понятия не имела, что было настоящей целью их с Шикамару миссией. А значит её дурость, которая заставила в момент нападения Конохи оказаться рядом с казекагэ, произошла от банального незнания ситуации. А этому подсобила Коноха. Он отметил себе, что должен поговорить с Шикамару. Кроме того, не слишком ли много беспокойства о казекагэ и Суне? С учётом прихода Сабаку в палату сестры, слёзы его жены. Всё сложилось в просто «прекраснейшую» картину. — Он домогался тебя? — Что? Кто? — Хината совершенно точно не понимала того, что он имел в виду. — Казекагэ домогался тебя? — Неджи, пожалуйста! Что ты такое говоришь?! Он скоро может умереть! Как долго я была без сознания? Сестра предприняла очередную попытку подняться, Неджи же, с тревогой рассматривая перебинтованное тело, поделился информацией, чтобы только унять её волнения. — Биджу в него уже запечатали. Он не умрёт, во всяком случае, не от этого… Хината облегчённо выдохнула, и Неджи придал этому особое значение. Теперь, когда она успокоилась, его особенно зацепили взаимоотношения между казекагэ и сестрой. Может, Хината, заблудившись в собственных страданьях, не замечала других мужчин вокруг себя, кроме Узумаки Наруто? Но Неджи был вполне объективен и, как старший брат, ревностно зряч в подобных вопросах. А Хината была красивее многих. И если она сама об этом не догадывалась, то от других мужчины скрыть очевидные факт не представляло возможным. Она и понятия не имела, что с парочкой особенно нагло глазеющих он говорил лично, и те после стали его и Хинату за километр обходить. Нет, ничего необычного, если Сабаку мог соблазниться его сестрой, в конце концов, казекагэ был ещё и мужчиной. Неджи понимал, он тоже им был. — Он же приставал к тебе? — Что? — снова не поняла Хината. — Казекагэ домогался тебя? Преследовал? — гнев просыпался в нём новой волной. — Нет! — встрепенулась она, но пунцовые щёки и виноватый взгляд говорили о том, что ответ на его вопросы не так однозначен. И теперь Неджи уже не знал, стоит ли ему дальше копаться в этом истории, но Хината пожелала оправдать Сабаку. — Казекагэ-сама так бы никогда не поступил! — воскликнула она. — Это я во всём виновата. Это я его преследовала, сначала хотела помочь. А потом… Потом просто само всё вышло из-под контроля… — Я убью его, — Неджи сам не знал, что его ещё удерживает на месте, чтобы не рвануть следом за Сабаку. И на этот раз точно стрясти с него по полной. Хината же, как прочитала его желание, схватила за руку холодными пальцами: — Неджи, всё не так! Это я в него влюбилась! Сама. Он ни при чём, он мне ничего плохого не сделал. — Он пытался убить Вас, Хината-сама! — Неджи против воли перешёл на назидательный тон. — Так было правильно… — Хината, видимо, обессиленная разговором, сама покорно легла обратно, натянув тонкое одеяло до самых глаз. — Ты даже не представляешь, насколько я этого заслужила… И тут же ярость поднялась в нём с новой силой, окончательно выведя его из равновесия. Неприятней чувства он не испытывал давно. У них с казекагэ было кое-что общее. Воспоминания, которые Неджи уже много лет пытался похоронить. Они были оба готовы убить Хинату за то, к чему она имела весьма косвенное отношение. И всё из-за любви, ставшей ненавистью. Кажется, он должен был понять казекагэ как никто другой, но вместо этого Неджи знал: представь ему возможность, он бы без лишних сомнений разделался бы с Сабаку, но Гаарой. Даже осознавал, что это будет его собственным эгоизмом, но именно он казался простым способом избавиться от груза вины собственного прошлого. Когда Неджи уже сумел сладить со своими эмоциями, Хината спала. Мокрая подушка красноречиво говорила, что Неджи вёл себя по-глупому эмоционально. Она только с того света, и ему просто надо благодарить Ками-саму, что сестра жива. Суну же они скоро покинут, и про казекагэ можно будет позабыть. С остальными проблемами они постепенно разберутся.

***

Гулкий грохот и дрогнувший пол заставили Гаару всего подобраться. Прежде, чем он осознал, что это не землетрясение и не взрыв, предвещающие окончательное обрушение их дома, который уже лишился части северной стены. Так как именно на север выходили окна его комнаты, Гаара решил, что он прекрасно проживёт без знания подробностей данного обстоятельства. Перед встречей с источником шума лицом к лицу, Гааре пришлось спуститься в подвал, перешагнуть через груду хлама и отклониться от летящего молотка. Он остановился на пороге мастерской брата, оценивая ущерб. Впрочем, бардаком и разрухой в Суне сейчас нельзя было никого удивить. Непредвиденностью стал свежий фиолетовый кровоподтёк на скуле брата. — О, Гаара, заходи! — наигранно обрадованно воскликнул Канкуро. — Уже, небось, наябедничали на меня? Да? Теперь в глаза бросился разодранный рукав куртки, да и весь внешний вид показывал, что Канкуро вдоволь повалялся на земле. — Что ты сделал? — устало спросил Гаара. — Что, не успели? — картинно ахнул Канкуро, приложив ладони к груди. — Черепахи! Ничего я сам отчитаюсь, казекагэ-сама! Сегодня я оформил не меньше десятка физиономий! И у меня теперь есть собственная коллекция зубов. А Араи, знаешь, классный чувак! Не зря ты назначил его джоунином, мне подсобил как мог. Ты уж извини за шаблонность моего вопроса, Гаара, ну, какого хера происходит? Что за мудятину я сегодня слыхивал? Ты в курсе, как на улицах называют нашу сестру? Ах, да ты там наверху, свои великие цели вершишь, тебе не до земных дел! Но я же так, с народом, брат. Я просвещу, — тон голоса Канкуро с пренебрежительного хлестко оборачивается едким. — Коноховской подстилкой, её называют коноховской подстилкой! И поверь, это я ещё твои уши берегу и неокрепшую детскую психику! В выражениях никто особенно не стесняется… Правда, тут от противоположной коалиции уже Шикамару прилетело, знаешь, поговаривают, что он обесчестил нашу сестру. И знаешь, Гаара, сейчас я тоже хорошенько так базар фильтрую… Но ты просто не представляешь, что на десерт! Юдзиро — сын Шикамару и Темари! У Гаары в голове никак не укладывалось, как получилось, что он снова подставил Темари. Ему бы и в голову не пришло, что сестра может стать жертвой надуманных оскорблений, особенно после того, как спасла Суну. После всего, что годами вкладывала в неё. Он, как казекагэ, готов был принять все удары на себя, но все камни, минуя его, летели исключительно в Темари. — А теперь скажи, что это всё просто чушь! Чей-то полоумный бред… Ну же, Гаара! Какого шинигами ты молчишь?! — Потому что всё именно так, как говорят, Канкуро! — в дверном проеме появилась Темари. Гаара точно уловил тот момент, когда Канкуро принял правду. Гнев больше не пылал тёмным огнём в его глазах, в них теперь тлели угли болезненной растерянности. Гаара знал, что старший брат далеко не глуп, хотя это порой и скрывалось за дешевыми театральными эффектами. Он также не сомневался: Канкуро сразу понял, что в своей сути сплетники не лгут. Просто так не хочется верить, что родные обманывали тебя, что ты прожил годы в мире, сотканном изо лжи. Канкуро размашистым движением снёс с рабочего стола все предметы. Как подхваченные ураганом, они столкнулись с каменной кладкой стены, рассыпались обломками детали, зазвенели осколки, а по стене расползлось вязкое пятно масла. Следующей жертвой оказалась марионетка: она сломалась с треском древесины и лязгом металла. — Прекрати, Канкуро! — Темари схватила брата за руку. — Остановись! Это работа двух лет! — Темари, — Канкуро как будто только сейчас заметил её, долго рассматривал пальцы на своём запястье, а потом медленно поднял глаза на её лицо. — Ладно Гаара, я почти смирился. Чёрт знает, в какое дерьмо должность казекагэ людей превращает. Но, Темари, ты? Ты?! Как ты могла так поступить со мной, с Юдзи?! С Шикой?! — Так было необходимо, — строго осадила его Темари. — Для чего?! Для кого?! Для Шикамару? Или для Юдзи? Он ведь твой сын! Твой сын! Его нельзя отдать сначала Гааре, а потом просто всучить Шикамару. Он же не вещь! Ты же родила его, он твой сын!.. Не вещь! Я и не знал, что моя сестра — бесчувственная дрянь! — последние слова Канкуро буквально выплюнул ей в лицо. Через секунду на лице брата мелькнуло сожаление, но сестра уже отвернулась. Темари медленно разжала пальцы, отпуская руку Канкуро, но голос остался твёрд: — Значит, я именно такая. — Канкуро! Темари — наша сестра, — цедит Гаара. — И это не её вина, это всё моя ошибка. Она выполняла мой приказ… — Ага, братец, как же! — перебил его Канкуро. — Так взял и заставил обоих! Я же не такой дебил, как те, что утверждают, что нашу сестру изнасиловали! Я скорее бы поверил, что произошло как раз наоборот! — Ты просто не знаешь … — осторожно начал он. — Канкуро прав! — оборвала Темари. — Твой приказ, Гаара. Это не из-за него… Темари стыдливо отводит взгляд и от него. Гаара был сбит с толку только секунду, а потом его ударило осознание. Канкуро неестественно рассмеялся: — У Вас просто потрясающие способы признаваться в любви. Одна рожает ребёнка, не удосужившись сообщить отцу. Другой пытается убить… Видимо, чтоб уж наверняка! Чтобы на всю жизнь запомнила такого красавца!.. Жаль только, нормальным людям не оценить такой порыв страсти!.. — О чём ты? — недоумевала сестра. — О, спроси у него сама, — Канкуро кивнул в его сторону. Гаара покачал головой, молча разъясняя ей, что эту тему они поднимут позже. Хотя он и надеялся, что это позже будет никогда. — Ну, вы тут поболтайте по-семейному, так сказать. Уверен, ещё много чего интересного друг о друге узнаете, а мне нужно проветрить голову. Канкуро достиг дверного проема, прежде чем Гаара песком преградил ему путь. — Не делай больше глупостей, Канкуро, — настоятельно попросил он. — Серьёзно? После всего, ты советуешь не делать глупостей мне?! Гаара неохотно отменил технику. Канкуро хлопнул дверью, оставляя их в неловкой тишине посреди хаоса его мастерской. — Он отойдёт, — прервала тишину Темари. Гааре следовало ей верить, она всегда была ближе с Канкуро, чем он сам. Но слова сестры не послужили утешением. Может, Канкуро и отойдёт, но смогут ли они вернуть всё к прежнему? Сестра выдвинула из-под стола пару грубо сколоченных ящиков и начала складывать в первый инструменты, а во второй… Сначала Гааре показалось, что она просто убирала мусор, но потом он заметил, как она тщательно выбирала из груды обломков отдельные детали. И только когда что-то отдаленно напоминающее человеческую руку было извлечено из-под промасленной тряпки, Гаара догадался: это тот самый «двухлетний труд». Как она так точно определяла среди этого мусора, что именно составляло части сломанной марионетки, а что нет, Гаара не представлял. Ему казалось, что и сам Канкуро бы этого не смог. Но сестра каким-то чудом знала. Именно эта мысль отозвалась теплом в груди и одновременно горечью во рту. — Ты уверена? — В чём? — Что хочешь этого? — Гаара коснулся виска. Он знал, что основная чакра биджу сосредоточена где-то в области живота, в очаге, но ему всегда казалось, что однохвостый демон вольготно разместился как раз в его голове. — Сегодня Каору провёл тест. Результат четырём к одному в мою пользу, — отстранённо информировала Темари, продолжая что-то собирать с пола. — Есть другие… — Каору проверил ещё семь добровольцев. Мои результаты оказались лучшими. У остальных процент совместимости с пятихвостым не более десяти. — Мы проведём ещё тесты, — настоял он. — Потратим время, — Темари продолжала разгребать последствия гнева Канкуро. — Ни у кого из них всё равно нет в родственниках джинчуурики. Выбор был очевиден. Как и то, что Юдзи сейчас безопасней уйти в Лист, чем остаться с родной матерью в Суне, которой грозила гражданская смута. Гаара бы сам многое отдал, чтобы только знать свою. Но что бы Карура могла ему сказать? Что он невообразимо похож на Расу или что, проклиная отца на каждом своём шаге, всё же неуклонно идёт по протоптанному им пути? Рационально расставляя людей по нужным местам, не считаясь с их мнением и тем более игнорируя их чувства. Темари он не отпустит в Лист, ни теперь, ни в качестве заложника его ошибок. Потому что эгоистично хотел видеть сестру рядом, живой. Он прикажет Каору сделать ещё тестов. — Юки-сан привела Юдзи, — именно это он и должен был ей сказать с самого начала. Руки сестры, дрожа, замерли над коробкой. — Где он? — вскочила Темари. Гаара едва успел предотвратить её встречу с полом. Песок позволил удержать сестру на ногах. — Слишком резко встала, — опередила его вопрос Темари. Гаара не поверил, но препятствовать её уходу не стал.

***

— Я тебя заметил, — бросил Канкуро, притормозив у поворота. — Я не пыталась от Вас спрятаться! — заявила Наоми, скрестив на груди руки и задрав подбородок, чтобы хоть немного компенсировать существенную разницу в росте. Канкуро, не спеша, похлопал себя по боковым карманам и протянул девочке ключи. — Тот, что подлиней, от дома, другой — от мастерской. Хотя там тебе уже нечем поживиться, — вспомнил он. — Но вот моя комната не тронута! Второй этаж третья дверь налево. Канкуро поднял руки вверх. — А теперь давай быстрее покончим с этим! У тебя две минуты! — На что? — опешила Сато. — Бей, говорю, быстрее! — Вы совсем сдвинутый мазохист?! — Я всё ещё старше тебя, поганка! — Ага, а ума меньше, чем у Торимару и Яхо вместе взятых, — недовольно пробубнила под нос девочка. — Я не бить Вас пришла. Хотя, очевидно, Вам бы не помешало… Вот!.. Наоми сняла с плеча какой-то увесистый кулёк, связанный наподобие мешка, на который он и не обратил внимание. — Я всё собрала, каждую щепочку, всё, что смогла найти, — смущенно добавила она. — Чего? — теперь недоумевал он. — Я-то знаю, что кукольники привязываются к своим творениям… Как к товарищам. Тем более марионетка была уникальной, настоящим шедевром. Эта девчонка! Она что, собирала остатки от Сасори? И пришла к его дому, чтобы вручить их ему? Канкуро представил Наоми на коленях, роющуюся в песке и грязи и любовно складывающую обломки на серую ветошь. А теперь вот стояла перед ним, хмурила густые брови, заправляла за ухо короткую прядку: смущенная и злая одновременно. Такая ещё совсем маленькая и уже взрослая: застрявшая где-то в возрасте между девочкой и девушкой. Канкуро казалось, что он не хотел никого сейчас видеть и что весь мир одно сплошное дерьмище, утонувшее в лицемерии. Его буквально тошнило от собственного бессилия и злобы. Но вот стояла эта мелкая поганка. Прямая и честная. Открыто его ненавидящая и честно презирающая. При этом неохотно, но признающая его мастерство. Если в этом мире остался ещё с десяток таких, как она, то всё прекрасно. Хотя нет, достаточно и её одной. — Можно похоронить Сасори рядом с твоими тараканами, — искренне усмехнулся Канкуро. — Смейтесь, сколько угодно, но у меня не сохранились чертежи моих скарабеев. А всё из-за ваших загребущих рук в нашем доме! Помните, обыскивали нас?! — мгновенно, как спичка, вспыхнула Сато. — И всё зазря! Знайте, все обвинения с Каору официально сняли! Наоми по-детски надулась, обвинительно тыкая в него пальцем. — Я рад за тебя, поганка. Теперь смогу стрясти по полной за попорченное имущество… Хорошо нынче ирьёнины с генинами получают? Наоми приоткрыла рот, в попытке выдать что-то достойное, но выходит только наивное и возмущённое: — Вы просто отвратительны! — Вот и не забывай об этом, — Канкуро похлопал её по плечу. Наоми мгновенно отпрянула в попытке стряхнуть его руку и замерла, уставившись на скарабея на своём плече. Она заставила переползти марионетку на раскрытые ладони и с улыбкой расцеловала скарабея в металлическую спинку. Её непосредственность заставила Канкуро растянуть губы в искренней улыбке. Совсем ещё ребенок, который старательно натягивал на себя личину взрослого. Наоми, очевидно, осознав, что «уронила свое достоинство» перед ним, подняла на него раскрасневшееся от смущения лицо, а в карих широко распахнутых глазах читался неподдельный испуг. — Буду считать это за извинения! — девочка рванула от него, очевидно, по её мнению, спасая остатки достоинства. — Ну, ты и нахалка! Сато обернулась всего на секунду, показывая ему язык. Пустая перебранка с Наоми неожиданно забрала тяжесть с его сердца и прочистила разум от боли. — Поганка, стой! Канкуро в пару прыжков догнал её, преграждая той путь к отступлению. — Мне нужна твоя помощь. Наоми с полминуты всматривалась в пустоту, что-то обдумывая перед тем, как заговорить. — Хорошо, тогда Вы забудете о своих материальных притязаниях и проведёте со мной десять тренировок, — уверенно донесла она свои требования и намного тише протараторила: — Нельзя не признать, что вы лучший кукольник, живущий сейчас в Суне. Только не вздумайте возгордиться! — Три тренировки. — Семь. — Пять! — Идёт! — согласилась она. — И ты не собираешься спросить, что именно мне от тебя надо? — спросил Канкуро. — Я уже говорила, что верю Вам, — с непоколебимой уверенностью ответила Наоми. Сильная, открытая и наивная — гремучая смесь. Но именно наивность порой выигрывает в тяжелые времена, когда опытный ум видит слишком много препятствий и постоянно натыкается на них, как загипнотизированный, а потому быстро теряет силу. — Поборемся, поганка! Канкуро двинулся дальше по улице, жестом зовя следовать за ним. — Может, тогда прекратите называть меня «поганкой»? — Разве это не твоё имя? — Вы просто невыносимы. Вам надо к семилеткам в академию… Ну, в самом деле!..

***

— Отойдите от него! — угрожающе, но в то же время внешне спокойно протянула Темари слова. Юдзи, услышав голос «тети», моментально спрыгнул с колен «няни», пролетел пару разделяющих их метров и порывисто обхватил ногу Темари и задрал головку. Счастливая беззаботная улыбка озарила его хорошенькое личико. Темари нежно провела пальцами по коротким волосам сына, не выпуская из виду старуху, следя за каждым движением «Юки-сан». — Я бы никогда не причинила вреда Юдзи, — куноичи Облака чинно поднялась со стула. — Это Вы предложили запечатать в него хвостатого! — напомнила она. Темари была готова на убийство. Перерезать шпионке горло, услышать, как хрустит её позвоночник. Несмотря на полное осознание того, что это будет стоить нового конфликта, но уже с Облаком и вспыльчивым Райкагэ, ей хотелось разорвать старуху за её слова. Ярость вспыхнула мгновенно — это из-за неё Юдзиро больше не принадлежал Песку! При этом Темари ясно понимала, что дело не в словах «Юки», она просто опередила свои предложением старейшин Суны. И вариантов оставалось бы по-прежнему два: либо покорность, либо аргументированный отказ. Раз родной отец Юдзиро — шиноби Конохи, ни Эй, ни Мэй, ни тем более старейшины Суны не согласились бы на то, чтобы в её сына запечатали пятихвостого, потому что знали или догадывались: Коноха готовилась забрать всех хвостатых себе. Отдать, хоть и не напрямую, ещё одного биджу Листу стало бы стратегическим провалом. Но при всех догадках и лежащих перед носом доказательств никто сейчас не станет поднимать вопрос несостоявшихся планов Листа. Шаткий мир лучше доброй ссоры. Хотят того они или нет, абсолютно все сейчас сидят на бочке со взрывными печатями. — Я сделала то, чего не смог бы никогда доделать Шикамару-сан, — поясняла «Юки». — И что же вы знаете о его планах? — Темари обняла сына одной рукой, всё еще готовая одним движением выхватить веер из-за спины. — Что у него от Конохагакурэ было особое задание, в отличие от девочки Хьюги… Но он провалил его, как и я своё. Знаете, рыбак рыбака видит издалека. А шпион всегда прячется в мелочах. Кто же знал, что Шикамару-сан разбирается в ритуалах, садоводстве и цветах получше меня? — усмехнулась старуха. — Он первый за сорок пять лет, кто раскусил мой обман. — И что, по-вашему, вы с ним провалили? — спросила Темари, сузив глаза. — Ты должна понимать лучше прочих. Именно за это ты и боролась. Разве нет? — спросила старуха. — Да, и я тоже… Раздражение зудом расползалось от слов старухи. Темари ненавидела наполненные намёками разговоры, которые придуманы, чтобы выведать у собеседника, что тот скрывает. При этом не обязательно точно знать, что именно держится в тайне. Иногда это превосходно работало. Но не с ней, давно не с ней. С их первой встречи «Юки-сан» имела отвратительную привычку вести беседу, наполненную недосказанностями и намёками. И Темари, скрипя зубами, ещё могла принять такой стиль общения от бывшей жрицы храма Мегами-кава, но никак не от куноичи Облака. — Ради этого ты годами приглядывала за Листом, — продолжала та. — Я никогда не была шпионкой, — процедила Темари, догадавшись, куда клонила старуха. Гаара привычно безмолвен, но тогда уже непривычно задумчив и серьёзен. Канкуро покрыл лицо вторым слоем фиолетовой краски, как будто ничего не изменилось, но уголок рта приподнимался в нервной усмешке. Она сама сознательно высоко держала подбородок. Это их первое задание, первое, которое они с треском провалили. — Вы отлично справились со своей задачей, — вопреки её мыслям изрёк Баки. — Завтра на рассвете тренировка. Гаара с Канкуро с молчаливого одобрения сенсея разбрелись по своим комнатам. — Темари, задержись, — Баки кивнул в сторону дивана. Сам учитель занял кресло напротив неё. — Ты сказала, что не хотела войны. Почему? * — Я не желаю видеть, как детей превращают в оружие, — отстранённо ответила Темари. Она боялась открыть хоть часть своих чувств дяде, ведь за них стыдно, в них слишком отчетливо слышались голоса её страхов, но в тоже время она не в состоянии лгать Баки-сенсею. Темари только пятнадцать, но она понимала, что мир живёт по законам силы, и что хочешь мира — готовься к войне. Но так же ясно и то, что мир живёт по законам страха. Именно он подчиняет и обезоруживает. А сила его превосходный источник. Ей пятнадцать, и ей очевидно, что подготовка к нескончаемым битвам, которой она жила последние четыре года, совсем не то же, что и жить в военное время. Ей пятнадцать и она хотела продолжать жить, особенно теперь, когда Гаара усмирил своего внутреннего демона. Просто жить, а не опасаться, что завтра она или Канкуро просто не проснутся. Может, в этот раз и не от рук их собственного брата. И ещё экзамен на чунина и сражение с деревней скрытой в листве сбили спесь. Она не так сильна и умна, как самонадеянно привыкла считать. И отца больше нет. Темари не была привязана к родителю какими-то тёплыми чувствами, но Сабаку но Раса был оплотом защиты и стабильности. И самой себе она готова была признаться: она искренне сожалела о смерти отца, особенно сейчас, когда они проиграли Конохе. И если бы не Баки, война бы действительно началась. Открытая и, откровенно, не впрок для Суны. Хотя своим нападением на Лист во время экзамена они, кроме бессмысленных потерь, отыграли для себя часть заказчиков. Те охотней теперь обращались в Песок, чем в Лист, который не выглядел уже таким надежным исполнителем. Темари не знала, задумывались ли хоть на секунду об всём этом её младшие братья, но она прекрасно видела, как Баки умеючи разыграл все выпавшие ему откровенно паршивые карты. В первую очередь, смерть отца. Баки сумел убедить верхушку Листа, что именно Орочимару, будучи облачённый в одеяния казекагэ, отдал приказ об открытом наступлении во время третьего этапа экзамена на чунина. Насколько поверили в его дерзкую ложь, Темари не знала, но третий хокагэ тоже умер от рук Орочимару, поэтому, возможно, много красноречия для руководства Листа не понадобилось. Впрочем, Конохе, оставшейся без сильного и уважаемого всеми главы, тоже не до военного конфликта. Баки сумел уговорить старейшин Суны и Конохи подписать мирный договор с пунктом о взаимной военной помощи. И определил туда её, Канкуро и Гаару. Всех детей казекагэ, как знак искреннего сожаления, самых сильных генинов Песка, как дань уважения Листу. Три года, соглашение было заключено на три года. Паршиво огромный срок для стремительно меняющегося мира. Но, казалось, Баки-сан всё рассчитал до секунды, ведь именно столько потребуется Суне на полное восстановление. — Нам понадобится представитель в Лист, — между тем продолжил дядя. — Вы хотите, чтобы им стала я? — Да, никто лучше тебя не справится с этой задачей. Ты не знакома с ненавистью третьей войны шиноби. И сказала, что не желаешь новой. Так исправь то, что сделал Раса. — Но… Темари совсем не чувствовала в себе уверенности, чтобы занять должность посла. Вряд ли «представитель» значил что-то существенное для Баки-сенсея. Просто живой глашатай мнения совета Сунагакурэ. — Защищай интересы Суны как считаешь нужным, — продолжил он, как будто дядя Баки способен с лица читать все её сомнения. — Но не забывай присматривать за Конохой. — Присматривать? — осторожно переспросила Темари. Присматривать — значит следить, шпионить. — Да, Темари. Ниндзя Конохи всегда были более беспечны, чем суновцы. Но им, в отличие от нас, это позволительно: они всегда были сильнее и многочисленней, а их территория богата ресурсами. Мы же не имеем права на легкомыслие… — О, ты была! Сколько совместных миссий с ниндзя Листа? Сколько проведённых переговоров? Сколько времени в компании коноховцев? Как много это отняло твоего времени? Уверенна, достаточно долго, чтобы они посчитали тебя другом, товарищем или просто свыклись с твоим присутствием, как затирается глаз от ежедневного пейзажа, что перестаёшь уделять ему должное внимание. Кем же станет в итоге шпион: предметом давно приевшегося интерьера или товарищем? И не так важно, кем именно, когда начнут говорить лишнее. Какую бы тайну ни хранили люди, они могут довольно хорошо держать язык за зубами долгими годами. Но, на самом деле, люди не в состоянии хранить оглушающую тишину, они рассказывают всё в случайном слове, в неверно брошенном взгляде… Стоит только запастись терпением и держать глаза и уши открытыми. Рецепт прост. Только просто — совершенно точно неверное слово, — куноичи Облака как будто перенеслась куда-то далеко, взгляд остекленел, а голос стал по-старчески глух. — Просто, если бы только ты сама не имела чувств. Но ты сама привязываешься к своим «жертвам», и скоро ты не притворяешься. Ты живёшь, может, не своей жизнью, но своими чувствами. На чужой стороне, но вынуждена играть роль своей. И сама не замечаешь, как стирается грань межу своим и чужим… И кого тебе придётся потом предать? Своих? Чужих? И как различить одних от других? По протектору или по сердцу? — Оставьте оправданья при себе! — Оправданья? — старуха как будто очнулась ото сна и растянула в невеселой улыбке иссохшие губы. — Я сорок пять лет специализировалась на шпионаже, и мне не за что оправдываться, я отлично выполняла свою работу. — Я была официальным представителем Суны. Я никогда не скрывала своего имени и за чем приходила в Коноху, — отчеканила Темари, не желая допустить и мысли, что у неё может быть что-то общее со шпионкой. Вся эта «откровенность» куноичи Облака выводила из себя, потому что отзывалась в ней самой, как будто «Юки» каким-то образом знала её мысли, хотя в действительности говорила о своих. — Так ли важно имя? Хасакуро Юкино, чунин деревни, скрытой в Облаках. Но раз «Вы» предпочитаешь называть это дипломатией. Что же тогда «Вы» превзошла в этом тонком искусстве своего брата. Вы заполучили на свою сторону всего одного человека, но самого верного и надежного… — …Да, в конце концов, между Суной и Конохой может опять начаться война! — Я бы сделал все возможное, чтобы исключить такую ситуацию. Он ведь всё же сделал? Сделал, как и обещал ей! Сохранил мир между Суной и Конохой, и не только между ними. Теперь всё окончательно заняло свои законные места. Шикамару предаёт Коноху, подсовывая своим изначально провальный план. Но от новой войны между Суной и Конохой одна победа бы не уберегла, напротив, стала бы отправной точкой. Поэтому Шикамару даёт вмешаться другим кагэ. Нара же и понял, что «Юки-сан» шпионит на райкагэ, или мог быть с ней в сговоре? Или, напротив, Шикамару не трогал её, пока та делала, как ему было нужно? Да, так и было. «Юки-сан» же делала тоже самое, она не раскрывала Шикамару, пока он делал то, что нужно ей. Сохранить мир в своём шатком равновесии. Юкино же только что ей об этом и сказала, пусть и в своей завуалированной манере. Мизукагэ пришла одновременно с хокагэ — они знали о биджу. Вот с цучикагэ вышло не так, кагэ Камня опоздал, хотя и пришёл вовремя. Определенно, появления в конце Оноки с Узумаки Наруто — неслучайное стечение обстоятельств. Шикамару дал разыграться всему этому фарсу, чтобы сохранить песчаный замок мира. Теперь для Конохи — предатель, для Суны — враг, для оставшихся селений — шиноби, которому нет веры. Всё действительно выглядело так, будто Нара обвёл вокруг пальца их всех… И от него захотят избавиться! Он уже признал Юдзиро не просто сыном, а наследником, потому что сам он не жилец. В Лист ему путь заказан. Хотя зачем ждать возвращения? Сейчас от него избавиться проще всего. Когда свои и защищать не станут. Логика действий Шикамару стала настолько прозрачной, что Темари не могла взять в толк, как она не поняла всего этого раньше. — Как Юдзиро оказался с вами? — Шикамару попросил меня привести Юдзи к Вам. И Темари поняла, видя, как пальцы, похожие на сухие ветки, сжимают любимую книгу Юдзиро, а по ковру разбросаны игрушки, смастеренные Канкуро. Куноичи Облака, как и сказала, не причинила вреда Юдзиро. Юкино не лгала ей, не сегодня, она была искренне привязана к её сыну. Потому что чувства не эмоции, их невозможно взять под полный контроль. Куноичи Облака отошла к окну, полностью погружаясь в вид за тонким стеклом: «Юки-сан» всегда отличалась тактичностью. Сын с улыбкой продолжал что-то щебетать у её ног. Темари опустилась на колени, прижимая Юдзи к себе, пытаясь своими объятьями оградить от всех опасностей мира. Если бы она только могла… Почему за его благополучие нельзя просто отдать свою жизнь? — Тётя Теми… Она больше не его тетя, она снова его мать. Мать, которая опять отказалась от него. — Как Вы поняли? — спросила она, смотря на худощавую сгорбленную фигуру у окна. — Вы своего ребенка родили, а я своего нет… — проговорила старуха неожиданно севшим голосом.