Защити моего короля!.. Сарутоби Асума
Наруто смотрел, как Шикамару щелкает зажигалкой, поджигает кончик сигареты. Он и не знал, что Нара курит. А знал ли он вообще этого человека? — Говорят, что это ты всё спланировал, — не выдерживает Наруто. Шикамару затягивается. — Это правда. — Почему? Наруто очень хотелось хорошенько врезать Шикамару, чтобы выбить из него хоть какие-то эмоции. Чтобы не видеть эту безэмоциональную пустоту и отчужденность. Вытрясти из него всю душу, чтобы тот осознал наконец-то, что наделал. Он знал, сколько погибло шиноби Песка и Листа? А скольких оплакивала Теруми Мэй? Он хоть этим интересовался? Почему он так поступил? Почему позволил Листу напасть на Песок? Как же самому Наруто было невыносимо горько… Как же он запутался… Просто не знал: куда теперь ему двигаться дальше? Кому верить и во что верить? Что делать, когда всё, за что он сражался, чем жил последние годы, вдруг обесценили в одно мгновенье? Саске с Гаарой... Он понимал в их стремлении избавить мир от биджу, но не такими же методами! Жизни Хинаты с Сакурой, как и каждого из погибшего шиноби не стоили того. Как Саске мог позволить пострадать Сакуре? Ведь этот глупый теме любит её не меньше его самого! Как под раздачу попала Хината-чан, умирающая от рук Гаары?.. Мир снова погрузится в раздор, а ты и твои друзья понесут проклятье клана Учиха. На твоем месте я бы, кроме меня и Обито, избавился ещё и от Саске. Наруто так хотел знать, что теперь ему совсем этим делать. И как он мог этого всего не замечать? Самые близкие друзья творили безумства и не доверяли ему. Те, на кого он мог, как ему казалось, опереться, те, кто разделяли его стремления. Люди тогда, на войне, поверили в него, а он просто подвёл их всех. Слова Мадары, как роковое проклятие, не хотели покидать его головы. Скоро вы все увидите. Всё без прикрас. Весь этот прогнивший мир, Узумаки. В ярких ослепляющих лучах полудня. Шиноби Песка и Листа снова убивали друг друга. А ведь именно вокруг дружбы Конохи и Суны был создан союз великих селений шиноби. Ты думаешь, что вы победили, потому что объединились? Вы объединились, чтобы победить… Как жить и куда деть чувство бессилия, рвущее изнутри? Он не мог спать, как и ничего не делать, и, казалось, не осталось в этом мире места, где его хоть на секунду могла отпустить боль или хотя бы найтись временный покой, чтобы можно было что-то решить. И Наруто пришёл к единственному человеку, который мог ему помочь разобраться. Да, Саске был ему лучшим другом, Сакура — любимой, Какаши-сенсей — наставником, Ирука-сенсей — почти отцом… Но когда привычный мир готов был рухнуть под ногами, особенно после гибели Джирайи, обычно Шикамару оказывался тем, кто понимал лучше прочих, тот, кто мог найти нужные всего пару слов, чтобы снова захотелось вдохнуть полной грудью эту удивительную жизнь. Нара всегда был на его стороне, из самых первых детских воспоминаний, флегматичный мальчишка со скучающим туповатым выражением лица не боялся и не избегал маленького джинчурики. Когда ни Сакуры, ни Саске, ни Какаши-сенсея, ни Джирайи, ни даже Ируки-сенсея рядом не было. Тот мальчишка, который первый позвал поиграть с ним, Чоджи и Кибой. А потом всегда оставался на его стороне, ничего не говоря, незаметно, не навязываясь, просто в трудный момент, готовый помочь и поддержать. Шикамару никогда не нужно было что-то объяснять или доказывать, не нужно было давать громогласных обещаний или становиться непомерно сильным, чтобы его просто захотели выслушать или воспринять… Саске с Гаарой могли творить что угодно, следуя своим понятиям о благе, Сакура могла по-прежнему любить его лучшего друга, Цунадэ могла ошибаться, да весь союз пяти стран шиноби мог лететь ко всем шинигами… Но Шикамару не мог так поступать, пусть и под чужими приказами. Он не мог так делать… Почему он так не мог? Наруто сам толком не мог объяснить этого и себе, он просто это знал. Но реальность не совпадала с его непоколебимыми внутренними убеждениями, давая трещины на собственной уверенности. — Почему? — повторяет Наруто, сжимая кулаки. — Ты же, черт побери, умный! Все после войны только и твердили о твоей гениальности! — Скажи, Наруто, за что ты сражался с Пейном посреди разрушенной Конохи? За что был готов отдать жизнь на войне? За что ты убивал? Шикамару не смотрит на него. Наруто узнает этот взгляд одиночества и непонимания. Это как стучаться в закрытую дверь, обливаясь соплями и слезами, и не находить другого выхода, только надеяться, что кто-то снаружи услышит. Но никто не услышит, пока ты не вытрешь слёзы, не станешь достаточно сильным, чтобы самому выломать эту чертову дверь! Чтобы кто-то хотя бы взглянул на тебя. И кулаки разжимаются сами собой. Шикамару знает лучше других: Наруто защищал то, что ему дорого, и так, как умел. Но Наре не требовался его ответ. — Я вовсе не гений, Наруто. То, что называют гениальностью, таковой не является. Гениальность — это способность до неузнаваемости перекромсать этот мир, сделать его лучше. Я же не знаю, как изменить существующий уклад, искоренить недоверие, ненависть. Честно говоря, я ничего такого никогда сделать и не хотел. — Чего же ты хотел? — Мира. — Мира? — опешил он. Шикамару вообще видел этот новый «мир»?! Наруто после сражения биджу провёл весь вечер и полночи, шатаясь по Суне. Тысячи раненых — кто на плечах товарищах, кто на носилках… Стараясь успеть спасти выживших, трупы свалили вдоль дорог в неровный ряд. Изуродованные ожогами тела «дожидались» своего опознания в красном мареве заката. Вновь перед его глазами оживали послевоенные картины. Но в дни после победы шиноби разных деревень спешили помочь тому «чуваку», что прикрыл в той «заварухе». Люди пожимали друг другу руки, хлопали по плечам и улыбались, вымученно, через усталость, боль, но искренне. Люди падали в обмороки от истощения и усталости, но всё продолжали помогать медикам, днем и ночью искали живых и мёртвых… Теперь же шиноби чётко придерживались групп, делённых по знаку на протекторах. И если и случалось, что кто-то «отделялся» от своих, тут же, как можно скорее, спешил отойти от ниндзя других селений, бросая через плечо настороженные взгляды. Простые жители Песка и вовсе старались на улицах не появляться, изредка можно было их заметить, спешивших скрыться в своих домах. Несколько иначе обстояли дела в госпитале, «захваченном» под свои нужды вместе с несколькими близстоящими зданиями, и то потому, что там заправляла бабуля Цунадэ. Но и ей не удалось остановить молчаливый бунт ирьёнинов и младшего медицинского персонала, игнорирующих «чужих» пациентов. Пока не явился Канкуро с приказами «прекратить маяться кретинизмом» и «засунуть своё малодушие в задницу», а кто не пожелал бы этого, он готов был лично заняться для них поисками больничной койки или свободной тюремной камеры, и он даже будет настолько «великодушен», что даст каждому «дармоеду» выбор. А потом прошелся по палатам, снимая со всех раненых шиноби протекторы. В его глазах было что-то такое, что никто не противился брату казекагэ. Но временно усмирить ирьёнинов, которых вполне можно было понять в желании помочь прежде всего своим, было не то же самое, что примирить всех или вернуть растоптанное доверие. Вернуть всех погибших к жизни или хоть притупить боль от потери… К ночи Суну как будто поделили на четыре части: Коноха заняла Южную, Туман «делил» Западную с Облаком, а весь Северо-Восток оставался под контролем Песка. Не то, чтобы не позволительно было заходить в «чужой» район, на самом деле, ни четкой границы, ни охраны поставлено не было. Но люди ощутимо чувствовали себя комфортнее рядом со своей «базой». Покидали её только чтобы принять свою вахту по сдерживанию от полного уничтожения горшка с биджу. Кто бы мог подумать, что этих гигантов можно было засадить в сосуд с высотой не больше половины человеческого роста и в обхват немногим меньше кольца рук? — Да, мира и, если очень повезёт, на ближайшие лет десять… — И сколько должно умереть за этот мир? Шикамару не ответил. — Тогда что делать дальше? Ксо, Шикамару! Скажи! — кулаки Наруто сжимает, и боль по-прежнему не отпускает его сердца. Шикамару вышвыривает недокуренную сигарету и наконец-то смотрит прямо в его глаза истово, серьезно. — Делай то, что делал всегда, Наруто. Я верю, что ты станешь хорошим хокагэ. — Знаешь, Шикамару. Теперь это звучит как издевательство… — тяжело выдохнул Наруто. — Как бы это ни звучало. Тебе по-прежнему верят даже здесь, в Суне. Наруто не оставался незамеченным. И это было закономерно: его имя и лицо знал почти каждый участвующий в последней войне. Да, и к тому за два последних года Наруто успел побывать и в Тумане, и в Облаке, и в Камне — везде его встречали как героя… И теперь люди тоже смотрели на него, но не со знакомыми с детства ненавистью и отвращением. В глазах скорее была печаль. Некоторые сдержанно здоровались, и он даже ловил улыбки, но хотя чаще старались не смотреть, но никто… Шикамару, черт побери, был прав! Никто не хватался за оружие и не боялся стоять к нему спиной! Почему все так были уверены, что он не пришёл в Песок, чтобы погубить его? — К рассвету сюда прибудет Цучикагэ. Встреть его, Наруто. Послание для Оноки-доно было подписано твоим именем…***
Гаара спускался с лестницы, рука скользила по холодному отполированному камню перил. Серый гранит приятно холодил руку, голые стопы касались гладких, стёртых за долгие годы ступенек. Внизу в гостиной такой привычный скрип старых пружин дивана. Канкуро поднялся на ноги. Гаара уверен, что брат спал, но по его виду этого не скажешь. Татуировка на лице свежа, черный боевой костюм, на полу примостилась марионетка. Он сверлит его мрачным прищуром глаз. Как будто снова и снова произносит: «Ты хуже отца». Канкро неосознанно разминает пальцы, готовиться к схватке. С ним прежним или уже настоящим? — Канкуро. Брат с минуты мерит его тяжелым взглядом, осматривая с ног до головы. И Гаара замечает в его глазах что-то похожее на облегчение, но Канкуро не даёт ему остановиться на этой мысли: — Ты должен был нам всё рассказать! — брат не скрывает своего гнева. — До того, как Учиха налажал… — Это была моя миссия, Канкуро. — Твоя? И кто, прости, давал тебе право втихаря сдохнуть?! Какой замечательный подарок был бы ко дню рождения Юдзиро! Скажи, кто мы для тебя, Гаара? Я, Темари — кто мы? Почему даже эта гадюка Каору знал всё, вплоть до того, как спасти тебя? — Что ты имеешь в виду? — Пока мы с Темари пытались исправить твои косяки, Сато лично запечатал в тебя Шукаку. Гаара поразили слова Канкуро. Каору поступил так по собственной воле. Ему не отдавали такого приказа, да никто не мог Сато заставить, не то, что сохранять его жизнь, но и оказаться рядом с хвостатыми. Последним распоряжением для него было только помочь Матсури. Но Каору спас его и вернул Суне однохвостого, хотя, очевидно, его бы не огорчила смерть Гаары. — Так Сато тебе не доложил? Ну, значит, сюрприз, братец! За Канкуро хлопает дверь, оставляя его опустошенным. Короткий разговор с братом выбил слишком много сил. Он рассматривает гостиную, пытаясь зацепиться за ускользающий привычный мир. В комнате ничего не изменилось: ни обеденный стол у огромного окна, выходящего в сад, ни потёртый диван, обтянутый серой рогожкой, ни пару кресел — всё стоит нетронутым, как ни в чём не бывало. Он проходит вдоль стены мимо ряда цветочных горшков, отмечая, что их следовало полить, пожалуй, только это и выдавало, что всё уже не будет прежним. Он проследовал в кабинет. Темари четыре года назад переделала его из домашней библиотеки, когда он после назначение на пост казекагэ стал ночами засиживаться в резиденции. «Так ты хоть иногда будешь бывать дома», — улыбнулась сестра, показывая широкий тёмный стол и пару стульев с высокой спинкой и деревянными подлокотниками в окружении стеллажей, забитых книгами и свитками. Он запомнил хитрый прищур глаз сестры и неожиданно игривый шепот у самого уха: «Канкуро сам сделал мебель, несколько часов полировал каждую деталь. Только это секрет, а то он опасается, что его начнут воспринимать как столяра». В один из свободных углов поместилось кресло, на котором часто сидела сама Темари, подобрав ноги под себя и погрузившись в длинные столбики иероглифов. А позже в нём любил играть Юдзиро с игрушками, которые делал для него Канкуро. Но сам Гаара крайне редко пользовался этим кабинетом для работы, и по большей части эта комната так и осталась семейной библиотекой. А за столом работал обычно дядя Баки. Каким невообразимо далёким и счастливым показалось то время. Гаара провёл кончиками пальцами по идеально гладкой лакированной поверхности черного дерева, задевая несколько листьев грубой дешевой бумаги грязно-желтого цвета, которую предпочитал дядя, но вот он не имел привычку оставлять на столе даже незаконченные документы. Керосиновая лампа бросила тёплый свет на иероглифы, выведенные сильной рукой брата четвёртого казекагэ. Сабаку но Баки не позволил бы себе уйти в мир вечного забвения, не оставив племянникам ни единой подсказки его кончины. Текст расплывался перед глазами. В последнем послании дяди Гаара думал увидеть имена коноховцев, но там другие более известные ему фамилии. Он просто предполагал такой вариант, а Баки-сенсей знал. Он смотрел куда дальше и глубже, чем умел Гаара. И делал то, что бы Гаара никогда не позволил ни ему, ни себе. Во благо Суны, как поступал когда-то его названый брат, четвёртый казекагэ. Предательство и измены не прощались и карались смертью. Ошибки требовали исправления, и неважно, сколько жизней за это будет отдано. Баки-сенсей долго «чистил» от изменников Суну, долгие годы правления Расы и четыре года его, Гаары. Он же был безбожно слеп в своей вере, что Ивасаки и Кагуэ, в конце концов, осознают, что он делает всё на благо Суны и не пожалеет на это всю свою жизнь, и в итоге кланы изживут все противоречия и между собой, ведь на кону стояла общая цель — процветания Песка. Но одни жаждали власти, другие мести. И в итоге смогли прийти к общему знаменателю: на неприязни к нему самому. Какова ирония! Теперь же от Ивасаки стараниями Кагуэ остались несколько человек, а сами Кагуэ должны быть истреблены по велению Баки-сенсей. Если бы дядю не убили раньше. Баки сухо, как и при жизни, изложил на бумаге все свои распоряжения и мысли, не оправдывая свои поступки и никого не виня. Как есть, сухими фактам в односложных предложениях. Кагуэ с Ивасаки готовы были окунуть деревню в хаос, руководствуясь личными мотивами, а Баки слез Сунагакурэ не прощал никому. Только ей одной был верен и служил только ей. Без Баки Гаара никогда не стал бы пятым казекагэ в столь юном возрасте. Без его влияния и власти. Без тех книг, что Гаара находил стопками у двери своей комнаты, если бы не постоянные рассказы обычно замкнутого и молчаливого брата четвертого казекагэ, его тренировки и вкрадчивые наставления. Теперь стало очевидно, что Баки готовил их всех троих занять должность казекагэ, как будто предчувствовал несвоевременную кончину Расы, но на самом деле просто просчитывал каждый исход. Выбор только со временем пал на него. Поддержкой рядовых шиноби Гаара сумел заручится сам, когда люди увидели его искреннее желание не быть больше монстром, а стать защитником. Жить ради Песка и его жителей. Когда Гаара раз за разом брал самые опасные и дорогостоящие миссии, а в свободное время пытался стать наставником для юных ниндзя и принимал участие в строительстве домов и общественных зданий. Люди его приняли, но на старейшин мог надавить только брат четвёртого казекагэ. Привык ли Баки вести дела, как делал при правлении Расы, или они были столь схожи со своим названым братом, поэтому четвёртый так много вверял в его руки? Теперь Гаара никогда этого не узнает. Только, без сомнения, Баки уничтожил многих, кто желал подорвать Суну изнутри. Его чистосердечное признание он держал в руках, с подписью, точными датами и конкретными именами. В конце которого отстраненно сообщал Гааре, что он собирался объявить инициатором взрыва квартала Кагуэ именно его, так как тот должен был всё равно умереть. И тогда приход Кагуэ Хидеки к власти и его женитьба на Темари послужила для всех актом справедливости и примирения. Но дядя всё равно любил его. Из дрожащих рук выпал последний отчет джоунина Сунагакурэ Сабаку но Баки, где вопреки всем правилам в конце было выведено: «Помни, ты не Раса, Гаара. И никогда им не станешь.» Только вот он действительно не Раса, но, кажется, достойнейший сын своего отца. Гаара обвинял Расу в честолюбии, погубившего тысячи ниндзя Суны, а сам же позволил устроить сражение в самой Суне, а из-за его эгоистичного желания избавиться от биджу погибло не меньше людей. Он отдавал Темари замуж по расчету, чтобы исправить собственные огрехи в правлении. Он проклинал отца за гибель матери, а сам чуть не убил собственную жену. Предметы комнаты неукоснительно меняли серость на свои истинные цвета под лучами восходящего солнца. Гаара выучил наизусть последнее послание дяди, но всё равно, когда после тихого стука в кабинет заходит Каору, казекагэ сворачивает листы и убирает в железный футляр, обтянутый тёмной кожей, и прячет его в кармане жилета. Он неспешно надевает мантию казекагэ поверх своего красно-коричневого плаща, венчая собственную голову широкополой шляпой. Гаара и не думал, что ему понадобится эта одежда. Как странно было жить дальше, когда он давно уже был готов умереть. И, наверное, он должен был радоваться, но чувствовал опустошенность. В гостиной его и Каору дожидался Шичиро. Одним из доверенных людей Баки-сана был выбран Сато в качестве второго телохранителя. Каору всегда умел грамотно и дальновидно выполнять каждое указание, в отличие от многих его подчиненных, которым необходимо было досконально озвучивать каждое распоряжение. До здания бывшего совета они идут пешком маленькой процессией — Шичиро с Каору чуть позади. Являться на собрания кагэ без телохранителей, пусть в них и нет нужды, не принято. До этого дня за его плечами стояли Темари и Канкуро. Теперь брат его ненавидит, и он не вправе его судить. Но Канкуро уже однажды простил его, и в глубине души Гаара надеялся, что это снова повторится. Путь от дома казекагэ до бывшего зала совета проходил по жилому району и центральным улицам, в том числе мимо резиденции. Солнце уже поднималось над Сунагакурэ, поэтому можно было в полной мере оценить масштабы разрушений. Но они на удивление были ничтожны. Им не попалось ни одного обрушенного здания, только трещинами пошли стены, в окнах первых этажей не хватало стёкол. Несколько патрульных ниндзя Песка приветствовали казекагэ лёгкими поклонами, изредка попадались и гражданские, кидающие облегчённые взгляды. Пару раз Гаара услышал за спиной шепот: «Так казекагэ-сама жив. Слава Ками-сама!». Им и в голову не приходило, что во всех бедах Суны повинен сам Гаара. Они вышли на главную улицу Песка, вдали серой громадой камня выделялось здание бывшего совета Сунагакурэ но Сато. Каору по пути успел сообщить, что там Темари с Хидеки перебили элитный отряд АНБУ Конохи. Трупы вынесли, грязь с песком убрали. В круглые окна вставили стёкла. Пусть там давно не проводятся заседания старейшин, но это было самое вместительное из уцелевших помещений и наиболее подходило для собрания пяти кагэ с их охраной и советниками. И удачное расположение почти в центре Суны никто не отменял. Такое решения приняли старейшины без него. Всё остальное он хотел бы взять на себя сам, но был уверен, что старейшины так просто не упустят возможность извлечь из этой ситуацию хоть какую-то для себя выгоду. На вымощенной площади перед зданием совета около сотни шиноби, делённые чётко на четыре группы — на солнце блестели протекторы Песка, Облака, Листа и Тумана. Гаара внимательно осмотрел своих людей, отмечая, скольких здесь заменили другими. Ниндзя Суны, все как один, опустились на колено. Только джоунин Араи остался стоять. На лице мужчины ясно вырисовывались глубокие морщины, рассекающие высокий загорелый лоб. — Казекагэ-сама, отдайте приказ на освобождение Темари-сан, — проговорил Араи. — Старейшины запретили нам это делать. Араи-сан произнёс слова едва слышно, что только Гаара да несколько шиноби вокруг могли их разобрать. Мужчина, получивший должность джоунина только при нём. Баки-сан до последнего отговаривал Гаару повышать вспыльчивого и эмоционального, засидевшегося в чунинах шиноби. Но Араи был силён, и люди его любили за справедливость к своим и чужим. Он напомнил Гааре о Наруто и решил, что такие, как Араи обязаны быть во главе отрядов Песка. — Если бы не Темари-сан, Суна лежала бы в руинах, казекагэ-сама! Ей непозволительно находиться в заложниках! — вместо взрослого, опытного мужчины ясно говорили его чувства. — Старейшины правы, Араи-сан. — Но Темари-сан — ваша сестра! — бросает Араи свой последний эмоциональный аргумент. — Она, в первую очередь, джоунин Сунагакурэ, — спокойно, проговаривая каждое слово, как маленькому ребёнку, разъясняет он. — Казекагэ-сама! — не унимался Араи. — Я посмел прилюдно усомниться в верном командовании Темари-сан. Это я должен быть на месте джоунина Сабаку! Позвольте… — Не позволю, Араи-сан, — жестко прервал он его. — Будьте на своём месте. Зал встречает Гаару напряженным молчанием. Мрачные окаменевшие лица, поджатые губы, пронзительные взгляды, опущенные головы: люди будто ночью прошли ещё через одну войну. Над Мизукагэ, казалось, повисли самые тяжелые тучи, она почти не реагирует на его появление, будучи погружённая в собственные мысли, перестукивала длинными пальцами по каменному столу. Позади лидера Тумана мнётся телохранитель Чоуджуро, поправляя оправу своих очков и вытирая покрасневший нос рукавом своей кофты. По левое от Теруми Мэй женщина с яркими, почти малиновыми глазами. На вид ей лет тридцать, и хотя на её шее висит протектор Тумана, мало она похожа на закаленную в бою куноичи. Она как будто чем-то напугана, озирается по сторонам. И если мизукагэ не особо интересует сам Гаара, то Райкагэ, напротив, угрожающе поднимается со своего места, загораживая своей массивной фигурой Темари. Гаара только успевает заметить, что на ней форма шиноби Облака, волосы сестры непривычно распущены, а на лбу не повязан протектор. Но Темари сама обходит райкагэ и смотрит прямо в глаза: решительно и твёрдо, как было принято в их семье. Никаких лишних эмоций. Она не осуждает, как Канкуро, Темари понимает. Гаару пронзает болезненно сладкое чувство. Она всегда принимала его таким, каким он был. Она прощала и принимала. Принимала своего младшего брата, каким бы чудовищем он ни был… И Гаара, смотря в сине-зелёные раскосые, как у их матери, глаза, вспомнил, как Канкуро говорил, как он боится потерять её. Сейчас Гаара понимал, что это только он по-настоящему страшился навсегда лишиться Темари. Он неосознанно привязывал её к себе. Отдать её кому-то… Нет, ни Шикамару, ни Хидеки: она только их, его и Канкуро. Их изначально было трое. Когда никого не было рядом, их было трое. Он считал их связь нерушимой, незыблемой, вечной, как стены Сунагакурэ. Они семья, всегда рядом, идущие общей дорогой. Мог ли он вообразить до появления Хинаты, что можно в ком-то совершенно чужом испытывать столь же сильную потребность? — Темари, — имя сестры срывается с губ. — Я в порядке, — кивает она, давая понять, что они поговорят позже. И только когда сестра добровольно отходит обратно к шиноби Облака, Гаара замечает рядом с Эйем, кроме вечных телохранителей Райкагэ — Ши и Даруи — Юки-сан. Старуха сидела, сложив перед собой руки, и чуть склонила голову в знак приветствия. Во всяком случае, это объясняло довольно многое, в частности появление шиноби Облака, а также давало некоторые догадки к пленению самой Темари. Но то, что «Юки-сан», шпионка из Облака, выдавала себя за другого человека, существенного значения в преддверии незапланированного собрания кагэ не имело. Гаара занимает место между старейшинами Песка. Они все были подавлены и немудрено — никогда ещё за всю историю существования селения Песка не топтали шиноби других стран. Никогда враг не проникал за стены, исключая давний инцидент с акацуки, но тогда руководил всем Сасори… Кажется, они желали переговорить с ним до начала, но порог переступили шиноби Конохи. Цунадэ-сама появляется первой в сопровождении двоих старейшин Конохи: Митокадо Хомура и Утатанэ Кохару. В качестве одного из телохранителей — Нара Шикамару… От последнего веяло отчуждением и безразличием. Чунин Листа никак не отреагировал на ненавистные взгляды старейшин Суны, на скривленное в гримасе лицо райкагэ и задумчивый взгляд мизукагэ. Нара, как привязанный, следовал по пятам за Цунадэ, будто без неё мог заблудиться в зале совета. Пока шиноби Листа занимали место за круглым столом, Шичиро щелкнул замком тяжелых дверей, накладывая барьер «тишины», пуская свою чакру вдоль стен по специально созданным для этого отверстиям, как паутина, переплетающим каждый камень старых стен. — Ну, что же, господин казекагэ, — не дождавшись официального объявления собрания, начал Эй. Этот грузный шиноби вообще редко утруждал себя соблюдением формальностей и был скор и на выводы, и на расправу. «Юки-сан», сидевшая от него по правую руку, не понравилась бесцеремонность своего Райкагэ, и она едва заметно одёрнула Эя за рукав, но тот не удостоил её и взглядом — видно было, как он закипает на глазах, с трудом сдерживая ярость. — Чем порадуете, казекагэ?! — продолжил он, сверля взглядом Гаару. — Скажете, что были под гендзюцу шарингана Учихи Саске?! — произнося имя шиноби Листа, он скривился, как будто проглотил жирного таракана. — Каратачи Ягура* долго правил Туманом под властью Учихи Обито… Куноичи за спиной мизукагэ пискнула, невообразимо напомнив мышь. — Что ещё желаете вспомнить, райкагэ-доно?! — твёрдо произносит Теруми Мей, успокаивающе положив свою ладонь на руку женщины за её спиной. Мизукагэ уже не первый год «отмывала» Туман от приставки «кровавый». Гаара, наблюдая за этой сценой, подумал, что райкагэ в бешенстве от того, что просто тот теперь не знает, кто из кагэ ещё может что вытворить. Когда все пять деревень находились в состоянии холодного нейтралитета, которое в любой момент могло вспыхнуть новой войной, такому райкагэ, как Эй, было в разы проще вести внешнюю политику, чем теперь, когда они объединены в союз. — Нет, райкагэ-сама, — бесстрастно ответил Гаара. — Напротив, это я лично попросил Учиху Саске помочь мне, находясь в собственном рассудке и здравой памяти. Более того, я уже не первый год планировал изгнать биджу из нашего мира. Старейшина Кагуэ недовольно дёрнул ногой под столом, задевая Гаару. Сабаку понял его намёк, он сам прекрасно осознавал, что Эй сам «подсказал» отличное решение — сложить всю ответственность на Саске. Бывшему нукенину Конохи не доверяли, и даже после победы над Мадарой вся слава и лавры героя достались именно Наруто, несмотря на то, что они с Саске тоже принимали участие в битве. Кроме этого кагэ Облака откровенно ненавидел последнего Учиху. Эй так и не забыл попытку Саске и его команды похитить Би. Бывшая принадлежность Саске к Акацуки и уж тем более его фамилия только больше усугубляли положение. И, пожалуй, подтвердив слова Райкагэ, Гаара мог избавить и самого себя, и всю Суну от множества проблем. Но рациональные решения, приправленные предательством, вызывали отвращения. Захотят кого-то отправить на эшафот — он готов. Но как бы он сам ни недолюбливал Учиху, что бы тот ни совершил ранее, для него Саске был прежде всего союзником и единомышленником. — За все действия Учихи Саске я беру полную ответственность на себя, — добавил Гаара, скрепляя руки в замок перед собой и осматривая притихших людей. Райкагэ открыл рот, чтобы раздаться эмоциональной тирадой. Цунадэ хмыкнула, Теруми Мэй нахмурила тонкие брови. И в глазах Темари вспыхнуло недовольство. Но вот в тёмных глазах Нары Шикамару, который после его слов соизволил поднять голову, он уловил равнодушное понимание. — Я заранее прошу у Хокагэ-сама и всех присутствующих кагэ и их советников полной реабилитации для Учихи Саске, — Гаара к ужасу старейшин Песка поднялся с места и склонился в глубоком поклоне над столом. — Учиха — нукенин Конохи, и только нам решать, что с ним делать. А снисхождение понадобится Вам самому, казекагэ-сама, — подала голос Утатанэ Кохару. — Вы скрывали от альянса местонахождение биджу! Гаара выпрямился, высоко держа голову, но так и остался стоять. — Вы правы, Кохару-сама, я так и поступил. Но я также никогда не подписывал никаких соглашений о биджу, не давал и словесных обещаний. Напротив, я настаивал на их уничтожении, — спокойно напомнил Гаара и снова занял своё место. — Вы забываетесь, что внешнеполитические вопросы решаются общим голосованием, и принимаются большинством, — парировала Кохару. — Не Конохе упрекать нас в невыполнении соглашений, — взял слово старейшина Кагуэ, сверля взглядом Нару Шикамару. — Вы посмели напасть на нас, когда между нашими селениями подписан мирный договор. Лично Пятой хокагэ и нашим нынешним казекагэ, — старик особенно выделяет последние два слова. — Но прежде Вас не смутил даже экзамен на чунина, чтобы напасть на нас, — проговорила Кохару. — Четвёртый казекагэ был обманут Орочимару. Не наша вина, что вы не способны справляться с собственными нукенинами… Гаара про себя чертыхнулся, осознавая, что сейчас продолжатся взаимные обвинения, в пылу которых кому-то что-то доказать будет невозможно. Да и не нужно. Споры вообще редко затеваются, для того, чтобы придти к взаимопониманию. — Действия казекагэ противоречили всем нашим договорённостям, — впервые взяла слова Сенджу. Кажется, Цунадэ не доверяла ни Хомуре, ни Кохару, ни их методам вести переговоры, но международная арена не место для внутренних конфликтов. Сейчас она со своими старейшинами на одной стороне и должна полностью выгородить Коноху. — Что мы должны были думать о ваших планах, Гаара-сан? — Мы можем ещё долго препираться, обвиняя друг друга, — Мэй, очевидно, была солидарна с Гаарой — споры, кто же виноват, можно оставить на потом. — Сейчас главный вопрос, что делать с ещё пятью биджу. Люди долго не выдержат. На удержание временной печати пяти стихий уходит слишком много сил. — Здесь только единственный выход, — произносит Кагуэ. — Их нужно запечатать в шиноби, и чем скорее, тем лучше. — Да, — подтвердила Цунадэ. — Второй раз нам может так не повезти… Гаара приметил, как Сенджу покосилась на Кохару. — Так и поступим, — отозвалась Мэй. — Я поддерживаю, — пробасил Эй. Гаара внимательно осмотрел всех присутствующих. Он понимал, что поддержки не найдёт ни среди кагэ, ни среди старейшин Песка. Его несогласие ничего не решает. И он ещё раз убедился в верности своего решения тайно избавить мир от биджу, но противостоять целому свету он не способен. Он мог бы попробовать ещё раз, но от каждого его действия напрямую зависима Суна. Что же, дядя Баки учил проигрывать достойно. Он просто промолчал, но его мнение присутствующих не интересовало. Сейчас всех мучил более насущный вопрос: как делить пять биджу между четырьмя селениями? Так, чтобы удержать хрупкий мир между ними: новой войны никто не захочет. И здесь они с Конохой опять оказались в одной лодке: обе деревни понесли огромные потери в схватке друг с другом. И Эй, и Мэй это осознают, поэтому именно они могли бы диктовать свои правила, но Облако и Туман, даже объединившись, не наберут и трехсот шиноби, когда как одних коноховцев около четырехсот, и они по-прежнему все находятся на территории Суны. А значит, они с Конохой могут вести диалог с Туманом и Облаком почти на равных, во всяком случае, ближайшее двое-трое суток, за которые в Песок может явиться подкрепление для мизукагэ и райкагэ… Навлекать на Суну новую угрозу Гаара желал меньше всего, а значит он просто примет предложенные сейчас условия — один хвостатый у них уже есть. Только одна мысль не давала ему покоя: как Нара мог так просчитаться? Коноха не просто проиграла Суне — у неё нет ни единого преимущества на этом собрании. И даже оправданий перед мизукагэ и райкагэ за нарушение мирного договора, кроме громогласных обвинений в невыполнении тайных обещаний между Листом и Песком, которые никогда не будут озвучены. И даже то, что им всем удалось сдержать хвостатых, используя план и оружие, предоставленное Конохой, играло не в пользу коноховцев. Поэтому ни старейшины, ни хокагэ никак не пользовались данным фактом. Иначе это могло навести оставшихся кагэ на мысль, что раз у Конохи был Кохару но Джохей, способный сдерживать биджу, то деревня Листа готовилась забрать всех биджу себе. Конечно же, именно это было истинной целью Шикамару с Хинатой! У Листа были подготовлены и оружие, и достаточно сильная группа ниндзя для временного сдерживания биджу, и они были уверены, что Гаара точно знает о местонахождении хвостатых. Не поэтому ли Хината несколько раз просила, чтобы он отправил её к месту запечатывания биджу? Не это ли заставило её оказаться в храме Рикудо Санина? Хината… Ему не следовало сейчас о ней думать. Ему вообще не следовало о ней думать… — Как Вы предлагаете их делить? — озвучила всеобщий вопрос Цунадэ, чуть отстранённо как будто это её и не касается вовсе. — Конохе как раз уже не о чем волноваться: у Вас уже есть целых два хвостатых, — произнесла Мэй. — Наруто и Узумаки Карин. — Узумаки Карин не куноичи Листа, — недовольно проговорила Кохару. — Но эта куноичи под присмотром Конохи уже более двух лет, — пробасил Эй. — Двухвостого и девятихвостого с Вас достаточно. — Мы желаем получить шести и семихвостого, — Теруми изящно сложила руки на стол. — Шестого забирайте, а в придачу трёххвостого, — возразила Кохару, раскрыв веер. — Именно они и принадлежали Киригакурэ. Позади Вас, Мизукагэ-сама, стоит превосходный сосуд для треххвостого демона — одна из Каратачи*… Женщина за спиной Мэй вздрогнула, поправив свои волосы некрасивого мышиного цвета. — Поразительное сходство с Ягурой*, — проговорила Пятая, видимо, впервые обратив внимание на внешность куноичи Тумана. — Она его дочь, — нехотя признала Теруми очевидный факт. — Но какое Каратачи Яра имеет к этому отношение? — Кохару-сама права, — вынужден был поддержать её казекагэ. — Вероятность того, что она погибнет при запечатывании Исобу крайне низка. — Именно поэтому Ао-сан и погиб, — отозвался неожиданно Каору — обычно он молчал, пока к нему лично не обращались. — О чём вы все?! — потребовал разъяснения райкагэ. — Далеко не каждый может стать джинчурики. Я уверен, что каждый из присутствующих может припомнить несколько случаев, когда шиноби умирали во время запечатывание в них биджу, — стал объяснять Гаара. — Не каждый шиноби, а тем более обычный человек, способен выдержать ни сам процесс, ни выжить после. Однако способность стать носителем хвостатого демона может «передаться» от родителей к детям, то есть, вероятность выжить у кровных родственников джинчурики при запечатывании в них биджу довольно высока, так как схожесть их систем чакры способствуют этому. Есть ещё не менее важный факт: чем меньше развита система чакры, тем больше вероятность удачного исхода, поэтому всегда старались запечатать хвостатых именно в детях — так система чакры, скорее всего, примет чужеродную энергию и сумеет со временем к ней приспособиться. Это вовсе не значит, что другие не могут стать биджу, в том числе, и в зрелом возрасте, просто тут нельзя давать гарантий, пока не провести соответствующие исследования. Кроме этого есть теория, что стихия чакры также может влиять, «приживётся» ли биджу в новом теле. То есть для девятихвостого, например, более приемлемы стихии ветра и огня, для однохвостого — ветра и земли… Но проверить это экспериментально не представилось возможности. Гаара намеренно подробно делился своими знаниями: так бессмысленных смертей можно будет избежать. Но умалчивает, что именно из детей получаются впоследствие самые сильные джинчурики, так как их системы чакры, как и сами жизни становятся связанными. К несчастью, навсегда. — Каратачи Яра для треххвостого, что насчёт шестихвостого? — спросила Пятая. — У Утакате* остался родной племянник, — почти неслышно проговорил Чоуджуро и всхлипнул: паренёк всё ещё был подавлен смертью Ао. — Он здесь, в Суне. — Хорошо, я подготовлю обоих, — проговорила Мэй. — Подберём кого-то с такими же стихиями чакры, как у них, на случай… — Теруми запнулась, но потом уверенно добавила. — Несовместимости. — Семихвостого заберём мы, раз уж двухвостый у Листа, — потребовал Эй. — Не слишком ли Вы много желаете, восьмихвостый и семихвостый, — возразила Мэй. — Ни один шиноби Облака даже не пострадал… Её поддержали и старейшины Листа и Песка, и Пятая хокагэ. И после непродолжительного спора Облаку определили четырёхвостого. — Кто же у Вас на примете, райкагэ? — нахмурилась Пятая. — Один из учеников Би станет джинчурики. Как быстро Вы сможете провести свои расчёты? — с неохотой обратился Эй лично к Гааре. — Полное обследование займёт пару недель. А предварительное — часов пять, но ошибка в этом случае довольно высока… — ответил он. — Но времени на сантименты нет, — бросила Мэй. — Остались ещё двое… Время застыло в тягучем напряжении. Гаара понимал, что старейшины Суны ждут его требований. Песку нужен ещё один хвостатый для баланса сил. Но, несмотря на то, что выбора ему не предоставили, он не мог произнести ожидаемых слов. За что и кого он должен наказать хвостатым чудовищем? С туманной перспективой обрести новые силы. — Пятихвостого мы заберём себе, — не выдержал старик Кагуэ его безмолвного протеста. — И его стоит запечатать в Сабаку но Юдзиро, — неожиданно проговорила «Юки-сан». — Это разумно, — отозвался Кагуэ. Так ведь не бывает? Есть ли дно у этого чёрного омута разочарований? Понять старейшин не составляет труда — это логично и разумно сделать джинчурики из ещё одного Сабаку, в перспективе ещё одного хранителя Суны. Ребёнка, как они все рассчитывали, унаследовавшего от него редкий дар управления песком. Будь это правдой, при наличии огромных запасов чакры пятихвостого, масштабность песчаных техник обещала быть грандиозной. Только вот Юдзиро — не Сабаку, а Нара. И Гаара против воли отмечал внешнюю схожесть племянника с его настоящим отцом. Клан Нара со своим уникальным кеккей генкай. Насколько же гены Шикамару оказались сильнее? Каков шанс у Юдзи просто выжить? Единственный разумный аргумент против, который нельзя озвучивать. И пусть возражать старейшинам сейчас было самое неподходящее время. Гаара единственный из кагэ, кто не поднял руку в знак согласия. Но его мнение не особо учитывалось на этом собрании. — Нет! — твёрдый голос Темари раздался в зале, несколько раз эхом отразился от потолка, и заставил всех присутствующих невольно перевести на неё взгляды. Темари же смотрела в тёмные, как у Юдзиро, глаза. Поддержки она искала не у него, а у Шикамару. Где-то неприятно кольнуло. Может, не Темари тогда не хотела уйти к Наре, а он боялся, что сестра захочет? — Нельзя рисковать жизнью ребенка, — заговорил Шикамару, не отрывая взгляда от Темари. — Он может этого не пережить. Впервые кроме Гаары, на Нару обратили особое внимание. — Не Вы ли, Нара, первым пришли к выводам, что дети переносят запечатывание куда легче? И не это ли только что озвучил казекагэ-сама? К тому же наследственность даст ребёнку почти стопроцентный шанс на выживание, — мрачно изрек Хомура. — Большинство согласно с принятым решением. У кого есть другие предложения? — Это неправильно, — снова заговорил Шикамару. — Это ставит Суну перед другими в неравное положение: все остальные джинчурики — взрослые шиноби. Во второй раз заставил приковать всё внимание к себе. Гаара же задался вопросом, почему Шикамару «прикрывается» защитой Суны, выставляя себя в неприглядном свете перед руководством своей деревни? Особенно после того, как провалил свою основную миссию. Гаара так и не нашёл ответ на этот вопрос, но теперь был твёрдо убеждён: Наре всё известно. — Времени на поиски другого столь же отличного кандидата просто нет, на Кохаку но Джохей трещина утром стала больше, — напомнила Кохару. — Раз отец джинчурики, у мальчика достаточно высок шанс полностью принять пятихвостого. Особенно если кто-то другой не подойдёт… Шикамару не повернул головы в сторону старейшины, он вообще вряд ли её слушал. Шикамару продолжал смотреть только на Темари. Гаара видел, как глаза сестры наполняются болью, рвущей ей душу. Но ей отвечали тёмные глаза, в которых плескалось не меньше жгучей обречённости. — Отмените, распоряже… — снова начал Шикамару. — Нара, выйдите! — приказала Хомура, указывая веером на дверь. Но Шикамару не сдвинулся с места, всё ещё не отрывал взгляда от Темари. У них, всех троих, был только один выход из этой ситуации, только один, чтобы Юдзиро не стал джинчурики Кокуо. Они все понимали, чего это будет стоить. И Шикамару ждал её ответ, её решение. Темари едва кивает, закрывая глаза. Её пальцы дрожат, судорожно хватая край белого жилета Облака, но руки не слушались свою хозяйку и не могли сделать даже этого простого движения — ткань выскальзывает из тонких пальцев. — Я против, — снова повторил чунин Конохи. — Сабаку но Юдзиро — мой сын и будущий глава клана Нара. Гаара, наблюдавший за молчаливым диалогом между Темари и Шикамару, знал её ответ до того, как заметил едва уловимый кивок сестры. — Это правда. Юдзиро — сын моей сестры Темари и Нары Шикамару, — подтверждает Гаара. Пусть в этот раз это будет только ее выбор. Только Темари всегда была и будет матерью Юдзи. — Джинчурики пятихвостого стану я! — громко, подавляя эмоции, произнесла Темари. — Я тоже Сабаку. «Я тоже Сабаку» отдалось в голове Гаары, как приговор. Темари не опустила гордой головы, её лицо застыла холодной маской. Несмотря на возмущённые перешептывание старейшин Суны, удивленные взгляды окружающих и нервный смешок райкагэ. Она приняла решение, но никому из присутствующих дочь четвертого казекагэ не позволит понять, чего ей стоило добровольно отдать сына в руки шиноби Листа. Хокагэ недоверчиво взглянула на Шикамару, но в её карих глазах мелькает что-то отдалённое похоже на жалость, или Гааре так только показалось. Хмурый взгляд Нары был направлен куда-то сквозь возникшую суету обсуждения… Гаара, как и большинство, упустил тот момент, когда дверь в зал совета разлетелась в синем свете рассенгана, и в проеме появился злой Цучикагэ в сопровождении своих внуков. Кажется, внучка Оноки выразила желания стать сосудом для семихвостого. Необычно поникший Узумаки Наруто простоял остаток собрание за стариком Цучикагэ.***
Темари без труда нашла Шикамару в одном из переулков в тени дома, как обычно, с сигаретой, зажатой между длинными пальцами. Он сидел на земле, облокотившись на обшарпанную стену старого дома. Она не старалась скрыть своего присутствия, но он так никак и не отреагировал на её появление, только когда она приблизилась достаточно близко, устало прошептал: — Ты не должна была так поступать. — Я не могла допустить, чтобы в моего… — Темари теряет несколько секунд, но поправляется, придавая голосу твердости. — В нашего сына запечатали биджу. Её приводила в ужас мысль, что Юдзи мог пережить хоть толику того, что выпало на долю младшего брата. Кажется, сегодня Темари наконец-то до конца поняла маму и её жертву ради Гаары. Матери порой безумны и страшны в своей любви. — Я не об этом, Темари, — хрипло произнёс Нара. — Ты хочешь знать почему? — догадалась она. Это был самый ожидаемый вопрос, на который она должна была уже давно подготовить четкий и ёмкий ответ. Но действительность была таковой, что она не могла самой себе внятно ответить на него. Как ему объяснить, почему она не только скрыла от него рождение сына, но и сама отказалась от Юдзи? Темари помнила, как лежала в своей палатке, с занесённой рукой над своим животом, пусть она не ирьёнин, но её знаний анатомии и сконцентрированной в сжатом кулаке чакры должно было хватить для того, чтобы ребёнок никогда не родился. Сакура была, несомненно, права, говоря, что на войне не место для беременной девушки. Об этом Темари напоминали периодические приступы слабости. Поэтому её решение не было сиюминутным порывом избавить себя от дальнейших проблем. Темари рассуждала здраво и рационально, как полагалось джоунину Сунагакурэ: её беременность — опасная помеха на войне. И для неё самой, и для её подчинённых. Темари измучили естественные изменения организма, они преследовали её головокружениями, усталостью и неутолимым желанием спать. Её дзюцу утратило былую мощь, в решения всё чаще вмешивались сиюминутные эмоции… Что значила одна жизнь, которая ещё не сделала ни единого вздоха, когда от её решений зависела сотня? Занесённый кулак уже в пятый раз замер в сантиметре от дрожащего от напряженных мышц плоского живота. Темари показалось, что её сердце стучит не в груди, а где-то внизу, в животе. Пальцы сами собой разжались, раскрытой ладонью опускаясь на открытый живот… Щеки запылали, вернув в тишину ночи воспоминания о теплых губах на обнаженной коже. Темари закрыла руками лицо, сдавила пальцами виски, прогоняя лишние мысли. Но память услужливо «подбрасывает» другие — длинные пальцы в её волосах, мозолистые ладони на щеках и пристальное внимание тёмных глаз, и такое уверенное признание. Впервые кто-то говорил ей, что любит. Вот так прямо, без обиняков. Что бы тогда ни было с её стороны, с его стороны была любовь. Та гонимая от себя слабость, которая на примере Шикамару незатейливо показала, насколько уязвим становится человек, околдованный этим чувством. И как тяжело его душить, даже если весь твой разум кричит об опасности. В голове закрутились вихрем воспоминания, быстро сменяя друг друга. Шикамару в них уверенно вёл сражение, лениво зевал над бумагами, серьёзно и вдумчиво излагал свой план, криво улыбался, недовольно морщился над её очередной колкостью, бубня своё «проблематичная женщина», плёлся рядом, засунув руки в карманы с таким выражением на лице, что как будто она вела его на пытку. Не так уж много они провел времени вместе, но всё равно Темари слишком много знала о нём, слишком хорошо знала его… С их первого столкновения лицом к лицу на последнем этапе экзамена на чунина, когда Темари вкусила горечь поражения вприкуску с недоумением. Нара Шикамару заставил её, нет, не думать о себе, а просто с излишним любопытством относиться к каждой последующей встречи. Не сразу, но Темари признала его равным себе: разве можно было не брать в расчёт его интеллект? Да, ниндзя из него был неплохим. Неосознанно пришла и симпатия, как к человеку, а потом появились дружба и доверие… Темари стеснялась этих чувств, стараясь как можно чаще прятать излишнюю привязанность к чунину Листа за обидными колкостями и ядовитостью слов. В конце концов, кажется, это был вопрос времени, когда испугавшись собственных чувств оттолкнет его от себя. Осознание того, что этот ребёнок ещё и Шикамару, пробило тело холодным ознобом, заставляя по-детски свернуться калачиком, уткнувшись лбом в прижатые к груди колени. Конечно, это было очевидно. Но прежде Темари воспринимала беременность только частью себя, и то, по большей мере, как временное недомогание. Больно ударило осознание: она носит живого человека, и что, позволив ему появиться, он может стать невероятно похожим на него. Похожим на Шикамару… Темари не готова была убить ребёнка Шикамару. Как и не готова была к его рождению… И она впервые, не приняв никакого решения, оставила всё на волю случая, на неопределённое «после». Война не оставляла времени думать о «после». Но оно наступило само… Впервые за многие годы Темари была по-настоящему напугана, теряясь в сомнениях о верности принятого решения. Выйти замуж, родить ребёнка. Это были роли не для неё — так давно она решила для себя… Ей было доподлинно известно, что отец приготовил бы для неё судьбу, подобную матери, не окажись она достаточно талантливой куноичи. Поэтому само появление у неё ребёнка расценивалось ею как слабость, да и что говорить, как своеобразное унижение, указывающее на то, что она женщина, место которой назначено природой по рождению, а отец не уставал напоминать ей об этом, пока она не стала генином. Да и за каждый последующий промах намекал, что её всё ещё можно выгодно выдать замуж. И Темари прекрасно осознавала, что это не пустые угрозы, как только Раса вдруг решил бы, что так от неё будет больше пользы, так и произошло бы. Унижение, с которым приходилось мириться. Знал ли отец, что больше, чем несвободы чужой семьи, она страшилась разлуки с братьями? Канкуро мог не сдержать свой длинный язык, а Гаара взбеситься, и когда она не окажется между ними, они могли просто поубивать друг друга… Темари выбивалась из сил, пытаясь доказать отцу, что она способна на большее, что она готова и может стать сильнее рядового шиноби. А потом стремление быть лучше всех въелось под кожу так цепко, сделавшись неотъемлемой частью её натуры. В лучшее входило и избавиться от лишних чувств, делающих её слабой, неспособной выполнить без колебаний любой приказ. Никакой жалости, и сострадание нужно было спрятать за маской жестокости. Со временем и маска не требовалась: враги не давали ей слабину, и она научилось их не жалеть. И хотя она не находила в убийстве удовольствия, как Гаара, не могла сказать, что наслаждалась процессом сражением, как умел Канкуро. Но побеждать она любила, как и ощущение силы и превосходства над противником, а отнять чужую жизнь уже в свои четырнадцать лет вызывало не больше эмоций, чем прихлопнуть жука. Братья и Суна — вот, что она позволила оставить для себя. Ведь, защищая их, надо было просто быть сильной. От любви к ним не подгибались коленки и не замирало что-то болезненно в груди, а разум не мутнел… Темари никогда не забывала, что не просто куноичи Суны, не просто джоунин. Её называли «песчаной химе», она сестра и дочь казекагэ, и если она в один момент сможет променять безжалостную пустыню на тень листвы, то другие тем более могут так поступить… Поэтому Шикамару не нужно было знать, что у него будет ребёнок. Так было разумно — она не собиралась оставлять Песок; так было правильно — она уже предала их дружбу; так было справедливо — она уже оттолкнула его. Гордость никогда не позволит ей брать свои слова назад или просить прощения. Та же ночь была её решением, её желанием, её слабостью, и за последствия отвечать только ей, она лучше Шикамару понимала, что нельзя поддаваться чувствам и эмоциям. Нельзя было особенно тогда, когда назревала война, когда мир между Песком и Листом, готов был рухнуть, но она позволила себе, позволила ему… И, прикасаясь к круглому животу, ощущая, как их ребенок толкает её в ладонь, знала, что вполне может поступить так с Шикамару снова. Предаст, если это будет на благо Суны… — Да я хочу знать: какого черта ты вызвалась стать джинчурики? Ты можешь не пережить запечатывания… Шикамару достал новую сигарету. Он не злился, не потребовал объяснений. Нара трясущимися руками пытался зажечь огонь, и только с пятой попытки он всё-таки своего добился, судорожно затянувшись. Шикамару должен был испытывать гнев, а излучал только болезненную усталость. Темари не нашла, что ему ответить. Случилось то, чего она старательно избегала: Нара понял всё о Юдзиро, очевидно, когда она была у шиноби Облака. А его волнует только её жизнь? Она ждала упрёков и обвинений, и хотя она и заслуживала подобного, была готова защищаться. Но только Шикамару её никогда ни в чём не винил, никогда не противился ни одному решению. — Ты должен меня ненавидеть! — Темари охватывает бессильная злоба. Она злилась на Шикамару, на себя, на всё вокруг — Ксо, Шикамару! Он должен был её ненавидеть, презирать. Всё что угодно, только не страдать… Только не из-за неё. Он поднимается на ноги, но его взгляд продолжал сверлить пустоту. — Я никогда тебя не ненавидел, Темари. Я только сильно скучал. И не храню на тебя обиду. Я просто… — он, кажется, хотел сказать что-то ещё, но так и не решился. — Прости. За всё… Шикамару, засунув руки в карманы, сгорбленной походкой направился к выходу из переулка. — Шикамару! — он останавливается, но не поворачивается. — Баки-сенсей… — Последнее, что он произнёс: «Юдзи не тронь», — хрипло проговорил Нара перед тем, как оставить её одну. Она так хотела обманываться, что то была ложь его слов и её глаз, что дядя Баки пал не от его руки. Но даже осознавая реальность, не чувствовала к Шикамару ни капли ненависти.***
— Откажись от свадьбы, Хидеки! — Кагуэ Дайчи не просто кричал, его голос дрожал в раздраженной ярости. — Я приказываю тебя сделать это! — Я уже всё сказал, отец. Свадьба, как и планировалось, состоится через три дня, — несмотря на твёрдость его слов, Хидеки стоял перед столом отца, низко склонив голову. Опустив виноватый взгляд на свои сандалии. — Ты разве не понял, что сказал твой дед?! У неё ребёнок от шиноби Листа! — Я всё понял и согласен принять и Юдзи. — Может, ещё нашу фамилию ему дашь?! — Дам, отец, — твердо заверил его Хидеки. Дайчи от бессилия хлопнул ладонями по столу. — Тебе так нравится эта женщина, Хидеки? — спросила мать. Госпожа Кагуэ занимала место позади своего мужа и покорно ждала, пока Дайчи не выльет все свои эмоции на упрямого сына. — Да, мама. Чем больше я узнаю Темари-сан, чем больше восхищаюсь её силой и умом, но ещё более того… — оборвал он. — Более того? — повторила мать. — Более того, Темари близка мне по духу. Я принимаю и понимаю её поступки… Мать больше ничего не спросила. Она, в отличие от своего мужа, поняла, что хотел донести её сын. Они с Дайчи совершенно не понимали друг друга, как будто были чужаками, разговаривающими на разных языках. Между ними не было и простого уважения, только обязанности и традиции, которым они следовали и на которых всё ещё держался их брак, не давая перерасти в открытую войну, а сохраняя верность холодному отчуждению. — Хидеки прав, Дайчи, — хмуро проговорил дед, оправляя свою белую хламиду. — Отказаться от брака — подписать нашему клану смертный приговор. — Не будь параноиком, отец! — бросил Дайчи, недовольно смотря на отца, его до сих пор раздражало, что он, будучи давно вдовцом и облачённый в одеяния старейшины Суны, продолжает поучать его, главу клана, как маленького ребёнка. — Баки мёртв… — Мёртв, — согласился старик. — Но вот его племянник по-прежнему казекагэ. И он постарается выяснить все обстоятельства убийства своего дяди и клана Ивасаки. Думаешь, Баки не просчитал такой простой и естественный исход, как собственная смерть? И не оставил никаких подсказок для Гаары? Мы должны быть благодарны обстоятельствам, что сейчас Гаара занят хвостатыми и четырьмя кагэ, но очередь дойдёт и до нас… Госпожа Кагуэ, чинно ступая на высоких деревянных гета, почти бесшумно приблизилась к своему свёкру, подчёркивая своё согласия с его словами. Мать была и так выше отца, и при этом в его присутствии носила исключительно обувь на высокой подошве. Это был почти единственный способ выразить презрение к собственному мужу. Молчаливый протест, в котором, как бы Дайчи ни злился, не мог упрекнуть её: традиция не давала ему такой возможности. Кимоно, которые обычно носила мать, предполагало подобную обувь. Сколько себя Хидеки помнил, отношения между родителями всегда были такими. Их свадьба была договорной. Но ни почти тридцать лет брака, ни трое общих сыновей не дали им ни любви, ни толики понимания. Его мать была слишком умна для его отца, слишком красива, слишком горда и когда-то слишком талантлива. Слишком, по сравнению с её отцом. Непозволительно слишком для внеклановой куноичи, поэтому была замечена и выдана замуж за тогда ещё будущего наследника клана Кагуэ. Отношения родителей никогда прежде не беспокоили Хидеки, и даже теперь он понимал, что исправить уже ничего нельзя. Он только не желал прожить так же, в полном презрении и холодном безразличии собственной жены. Да, он любил мать, но больше сочувствовал именно отцу, поэтому не собирался терять Темари. Нет, это была не любовь, хотя, возможно, для его черствого сердца, не коснувшегося этого чувства, можно было назвать это любовью. Столь ярое восхищение Сабаку но Темари, красивой и удивительно сильной дочерью четвёртого казекагэ. Джоунин Сунагакурэ — то звание, которое Сабаку более чем заслужила. Стоило только видеть, как она самоотверженно сражалась за Песок, не теряя рассудка. Он понимал её преданность Суне, чтобы её ни связывало с Нару Шикамару и что бы у них ни произошло… Темари выбрала родину, отказалась от сына, чтобы люди, подобные его отцу, не запретили ей занимать её нынешнее положение, не пошатнули власть Гаары. Ребёнок вне брака: не такая редкость для ниндзя, но не для таких, как его отец. И, конечно, не от шиноби другого селения, что при нынешнем положении дел вообще можно было рассматривать как измена Песку… Гаара же поступил как подобает любящему брату: случись подобное с Эри, сам Хидеки не глушился бы повторить действия казекагэ. — Поэтому брак между Темари и Хидеки должен состояться, — продолжила женщина, положив ухоженную ладонь на плечо свёкра. — Эта свадьба так или иначе свяжет руки казекагэ в отношении нашей семьи. Позиция Гаары слишком шатка после череды стольких ошибок, и ещё одного промаха ему могут не простить. А если он сможет доказать нашу причастность к гибели клана Ивасаки до свадьбы, это автоматически перенаправит весь гнев и всё внимание на клан Кагуэ… — она выразительно посмотрела на своего мужа. — А сейчас люди, как никогда, хотят мести. Шиноби Конохи недоступны: каждый ребёнок понимает, что это приведёт к новой войне не только с коноховцами… Кто-то из других кагэ обязательно примет сторону Листа, но коноховцы и так всегда были сильнее Песка. А вот обвинить кого-то из своих намного безопасней… Дайчи недовольно фыркнул. Госпожа Кагуэ редко яро на чём-то настаивала, но когда это делала, всегда оказывалась безоговорочно права. И даже Дайчи, свято верующий, что самый глупый мужчина априори умнее любой женщины, нехотя, но признавал, эту способность в своей жене, предпочитая называть её не умом, а женской интуицией. — Слушай жену, сын! — промолвил старик Кагуэ. — Она права, сейчас и сама Суна на волосок от гибели… Одна ошибка — и нас перебьют, как комаров. И нужно признать, что сейчас всё держится именно на Гааре и Темари. Именно под командованием Темари Суна выстояла. И твои старания пошли в пустую: авторитет Гаары ничего не пошатнуло. Даже его признание в сговоре с Учихой Саске, и то, что по его приказу хвостатые оказались здесь, трактуют самоотверженной жертвой… — Но это просто позор для нашей семьи принять невестку с чужим ребёнком! — Дайчи вскочил с места, его загорелое круглое лицо ещё больше распухло от возмущения. — Этого вы хотите для клана?! Унижения?! — Послушай, Дайчи, — видно было, как старейшин Кагуэ теряет остатки привычного самообладания, смотря, как сын, накрытый эмоциями, отказывается видеть всю опасность их положения. — Коноха не отдаст теперь ребёнка, даже если Нара не захочет его забрать. Мальчик будет прекрасным заложником и способом потешить остатки самолюбия верхушки Листа. Коноха надеялась заполучить всех хвостатых, а приходится довольствоваться двумя. Поэтому Сабаку но Юдзиро покинет Суну с коноховцами в любом случае… А чей он сын уже будет не так и важно… Главное — он родственник казекагэ. — Но ведь… — хотел возразить Дайчи. Но дед поднялся с места, давая понять: он сказал всё, что хотел, и спорить бесполезно. Никто не разделял нравственных метаний главы клана, когда на кону стояло само существование семьи Кагуэ. Дед прошагал до двери и, не оборачиваясь, произнёс: — Мы получим не только прекрасную невестку, но и джинчурики. Скоро в Темари будет запечатан пятихвостый…***
Хьюга Неджи преградил ему вход в палату. — Вам нечего там делать, казекагэ-сама! — в последнее слово Хьюга вложил всё своё презрение. — Позвольте увидеть её и убедиться, что… — Вам следовало побеспокоиться об этом раньше! Хьюга Неджи и не пытался скрывать своей враждебности. Глаза Неджи так не похожи на глаза сестры. Серые грозовые тучи, в отличие от лавандового тепла Хинаты. Неджи всем своим видом демонстрирует, что готов костьми лечь прямо у дверей в палату, но не дать ему войти. — Впусти его, пожалуйста, — голос Ли необычно серьёзен и тих. — Он ничего ей не сделает, Неджи, — это уже Наруто. — Я даю слово. Гаара переводит взгляд с мрачного Узумаки на Ли. Бинты полностью покрывают туловище последнего, руки тоже скрывает белая материя, а на щеке ожог, явно полученные в битве с хвостатым… — Неджи, тебе же позволили тогда… — тихо добавляет Ли. Хьюга, казалось, мрачнеет еще больше. И, видно, пересиливает себя, но решение принимает моментально. — Хорошо, но только если он ей что-то ещё сделает, вы тоже легко не отделаетесь, — мрачно цедит Неджи. — А за вами я буду следить, казекагэ-сама, — в подтверждение своих слов он активировал бьякуган. — Гаара, это очень больно? — губы Ли поджаты, огромные брови сошлись складкой на переносицы. — Я имею в виду Карин… — Все по-разному переносят запечатывание… Но иногда это невыносимо, — признается Гаара. — Ли, если ей что-то понадобиться, только скажи, я сделаю всё, что в моих силах… Ли кивает с благодарностью. Неджи же порывистым движением отворил перед ним дверь. Гаара неспешно зашёл и плотно прикрыл её за собой. Через круглое окно маленькой палаты бьёт яркий солнечный свет, со всех своих сил пытаясь отогреть мертвецки бледное лицо лежащей девушки. Шея и плечи, выглядывающие из-под тонкого одеяла, были покрыты плотными слоями бинтов. Гааре не хотелось ни знать, ни думать о том, что прячут они под собой. Он не пожалел ни чакры, ни песка для создания острых копий. Хината всё ещё не приходила в себя. Сакура призналась ему, опустив опухшие глаза, что не уверена в её выздоровлении. Хината может никогда не очнуться. Он опустился на колени подле неё, так близко, чтобы слышать тихое дыхание. Гаара никогда не молился и не отличался верой ни в каких богов. Он верил в разум и силу, но раз они столь беспомощны сейчас. Он был готов умолять любое божество, чтобы Хината выжила, чтобы забрали его вместо неё. Гаара желал увидеть её и сказать, как он сожалеет и как он хотел бы повернуть время вспять, но, смотря на Хинату, безмятежную и умиротворенную, казавшуюся мирно спящей, он решил, что идеальнее прощения для них нельзя придумать. Вряд ли Хината пожелает увидеть и тем более поговорить с ним, а его сожаления будут пустым сотрясанием воздуха. Гаара не хочет снова увидеть в её глазах страх. Да и осуждение с ненавистью тоже. Если она вообще пожелает на него взглянуть: он был всего лишь её миссией, погубившей её. В своих воспоминаниях он лучше сохранит фальшивую нежность рук и теплоту понимания лунных глаз. Пусть в его памяти Хината говорит, что он ей нравится, позволяет себя целовать, танцует на глади озера и рассказывает, как прекрасна страна Огня. Гаара протянул руку к Хинате, но, боясь сделать ещё хуже, решился притронуться только к иссиня-чёрной прядке. Волосы, которые она, по-видимому, отращивала, чтобы прятать за ними своё смущение. Сколько раз он наблюдал, как Хината склоняла голову, и тёмный водопад скрывал её лицо? И когда в нём стало просыпаться желание убрать их в сторону, чтобы видеть её глаза и горящие в румянце щёки? Гаара подобрал несколько прядей и прижал их к губам. Прости, живи!.. Несколько скатившихся с его щек капель моментально впиталось в белоснежную ткань её одеяла. — Нет! — громкий вскрик огласил о существования мира вне этой палаты: Хьюга Неджи отвратительно выполнял задачу охранника сестры. Гаара обернулся. У двери в длинной больничной рубахе стояла Матсури. — Это не правда! — по щекам девушки катились крупные слёзы. Она вылетает из палаты, прежде чем он находит нужные слова. — Матсури! — Гаара выходит вслед за женой и снова натыкается на Неджи. Тот стоял у стены, скрестив руки на груди, и щедро одаривал презрением. — Зачем ты это сделал, Хьюга? — Месть, казекагэ-сама. Вы пытались убить мою сестру. — Простите мою забывчивость, Хьюга-сан. Это же раньше была исключительно ваша привилегия. Гаара ушел вслед за Матсури, а Неджи оставалось только проглотить свою ярость. ___________________________________________________________________ *Каратачи Ягура — был джинчуурики Треххвостого и Четвёртым мизукаге, Обито Учиха какое-то время правил через него Туманом, сумев взять его про свой контроль. Утаката — был нукенином Тумана и джинчуурики Шестихвостого.