Ты рано или поздно умрёшь либо за Суну, либо от её рук, в этом долг каждого, рожденного в песках…
Когда стены с полом заходили ходуном, а потолок посыпался на их головы, Цунадэ тряслась над уже не дышавшей Сакурой. Но Хьюга Неджи, неизвестно как вообще оказавшийся здесь, что-то кричит Наруто и Учихе — и храм Рикудо Саннина не становится их общей могилой. Техники шарингана всегда поражали своей мощностью. Они все выживают. Хотя храма больше и не существовало, того, что мог сдержать ярость шести монстров. Демоны стремительно набирали свою силу с каждым новым мгновением. Цунадэ слышала это в их оглушающем рёве и криках людей, но всё равно расточительно заталкивала чакру в свою ученицу, восстанавливала каждую клетку поврежденных органов, каждый сосуд. Великую неудачницу вёл извечный страх снова потерять дорогих людей. — Хокагэ-сама, никакие атаки не наносят им серьезного повреждения, — рядом ровный голос Хьюги Неджи идёт сдержанной рябью волнения. — Пусть бьют не прекращая. Точечно. Одновременно, — на любую силу обязана найтись другая. — Они так и делают, но регенерация биджу… Не хватает ни скорости, ни мощности атак. Цунадэ прекрасно была осведомлена о невероятной способности биджу к регенерации, делающих их фактически не убиваемыми. Существовала и огромная вероятность их фактического бессмертия — живут же со времён Рикудо Санина… Убеждая себя, что Сакуре больше не грозит смерть, Пятая заставила себя полностью вернуться в реальность, но так и не сумела оторвать подрагивающей руки от тела ученицы. Шизуне всё еще пыталась спасти Хинату, переливая ей кровь брата. Сам же Неджи не отрывает взгляда от разгорающегося сражения. Чакра биджу взрывалась фейерверком разноцветных огней, озаряя бледнеющее небо ярче восходящего диска солнца. Шесть огромных чудовищ, как от мух, отмахивались от нападающих на них людей. Не нужен был бьякуган, чтобы понимать всю бедственность их положения. — Единственный способ победить — это попытаться их запечатать. Незнакомый мужчина вдруг появился откуда-то из-за спины. Его внешний вид не мог сказать о принадлежности хоть одной из деревень: протектор отсутствовал, одежда больше напоминала давно не стиранную тюремную робу, засаленный светлые волосы и двухнедельная щетина только ещё больше добавляли ему вид бывшего заключенного. Но то, как он двигался, однозначно выдавали в нём ниндзя. — Он прав, — согласился Хьюга, но недоверчиво встал перед ней, прикрывая её плечом от незнакомца. — Он ирьёнин казекагэ, его имя Каору. Этот Каору чуть кивнул в подтверждение слов Неджи и продолжил: — Я владею фуиндзюцу и могу запечатать биджу в человека, но нужно, чтобы кто-то обездвижил одного из демонов, иначе я не смогу завершить технику… — Я приведу Учиху, — моментально среагировал Хьюга, но бесчувственное тело Саске к ним уже тащил Наруто. — Бабуля Цунадэ, помогите!***
Все события, произошедшие после обрушения храма, не заняли и дня, но Неджи показалось, что они прошли ещё одну войну: так быстро строились планы, рушились надежды, так вязок был воздух от чакры, а оглушительные звуки техник, казалось, желали перекричать друг друга, и так быстро и легко умирали люди. Этот ирьёнин Каору озвучил то единственное, что могло остановить хвостатых. Бьякуган давал видеть куда больше обычного глаза. Они проигрывали. Чакра, как и силы людей, таяли, а демонов только росла. Если они бы не решили запечатать биджу, им оставалось только два варианта: или умереть, или попытаться сбежать, оставив на растерзания пьяным от свободы чудовищам целую деревню с невиновными во всём этом аде мирными жителями. Хокагэ не потребовалась много времени, чтобы привести Учиху в чувства. Слава Ками, тот оказался не ранен, а просто истощён. Его шаринган сейчас был то единственное, что способно ненадолго взять контроль над биджу, и Неджи не к месту взяла злоба: так халатно относиться к клану с уникальным геномом, имея в деревне девятихвостую «зверушку», было безответственным идиотизмом. Наконец-то вышедшая из неясного транса Пятая излагает план для очнувшегося Саске и серьезного Наруто. — Начнем с однохвостого, — безапелляционно встревает Каору. Никто не возразил. Ни подошедшая обсудить с Цунадэ дальнейшие действия мизукагэ, ни сама хокагэ. Наруто с Саске кивнули синхронно, даже не смотря друг на друга. Неджи же почувствовал в словах Каору какой-то подвох, но Цунадэ тут же приказывает ему следовать за ним, оставив бесчувственных Сакуру и Хинату на попечение Шизуне. По крайне мере, девушкам больше не грозила моментальная смерть… Сражаться с биджу оказалось то же самое, что пытаться остановить цунами, набиравшее с каждой секундой всё большую мощь. Но теперь, следуя плану, никто всерьёз не пытался их атаковать. К своему изумлению, Неджи осознал, что четвертая война шиноби смогла принести и свои положительные стороны, без которых они уже все были раздавлены демонами. Шиноби Листа, Тумана и Песка, действовали слажено, и все беспрекословно подчинялись мизукагэ, как вышестоящей по рангу, так как Цунадэ заняла место главного целителя. Но сплоченность не мешала людям погибать под мощными ударами чудовищ. Пятихвостая белая тварь, чем-то отдалённо напоминающая лошадь, на глазах Неджи затоптала пять шиноби Песка, пытающих связать ей ноги какой-то техникой, а ещё с десяток смела своими хвостами, оставив на телах ожоги. Неджи отвлекал пятихвостого, при этом продолжал временами сканировал всё поле боя. Но о запечатывании однохвостого всё равно узнаёт из победоносных криков. Это вселило надежду: Неджи видел, как у нескольких, окружающих его шиноби с новой силой загорелся очаг чакры. Но душевный подъем продлился недолго. Неджи, едва успев выловить раненую куноичи из Тумана прямо из-под «копыта» пятихвостого, бросился с ней к Цунадэ. Она и ещё трое ирьёнинов «организовали» пункт первой медицинской помощи всего в полсотни шагов от поля битвы, единственным прикрытием которого служил остаток стены храма. Ирьёнины брались в первую очередь за незначительные увечья, чтобы тут же вернуть как можно больше шиноби в строй. На войне в таком режиме работали полевые госпитали только в самых критических ситуациях… И насколько всё скверно Неджи понял, видя, как Хокагэ прикрыла ладонями веки Учихи, по щекам которого, как слёзы, бежали струйки крови, капали с подбородка на грязно-бурую ткань когда-то белоснежной рубахи. — Достаточно, — Цунадэ прерывает лечение. — Нет, — перечит Саске, хватая её за руки. — Если ты сейчас ослепнешь, никому от этого никакого пользы не будет, — зло шипит на него Пятая, без труда освобождаясь от стального хвата Учихи. — Через пару часов снова сможешь использовать шаринган. — Но у нас нет пары часов, у нас нет и получасу, — появление мизукагэ Неджи, к своей досаде, не приметил. Он неосознанно деактивировал бьякуган, давая глазам отдых. У всего есть свой предел, а техники шарингана требовали всегда огромное количество чакры: Учиха уже дважды за короткий промежуток использовал мощное гендзюцу на биджу, не считая Сусаноо, защитившего их всех. — Нам не обязательно нужен шаринган, чтобы запечатывать хвостатых. Достаточно просто обездвижить их, — произносит Цунадэ. — На некоторое время. — На сто семьдесят две секунды, — выдаёт Каору. К его не самому презентабельному внешнему виду прибавились неестественная бледность и синева губ, а в рукавах тюремной робы он прятал дрожащие руки. — Три минуты, — мгновенно отреагировала Мэй. — Есть предложения, как держать неподвижно огромный сгусток чакры так долго? — У них есть физическая форма, — напоминает Учиха. — Которая при атаке снова обращается чакрой, — парирует мизукагэ. — Но их несколько раз удавалось ранить, просто их физическое тело почти мгновенно заживает, — произносит сам Неджи. — Лучший результат дают стихийные техники. Треххвостого несколько раз удалось задеть огненными техниками, но атаки водными и земляными не дали никакого результата. — Что ты ещё успел заметить? — обращается к нему Цунадэ. — Техники воды, наиболее эффективны против пятихвостого и четырёххвостого, но бесполезны против шестихвостого. — Пока Неджи был вынужден оставаться рядом с сестрой, отдавая свою кровь, он успел многое заметить, но не сразу смог придать полученным данным системности. — Водная стихия, просто великолепно! — недовольно проговорила Цунадэ: создавать воду в пустыне было тяжело и чакрозатратно. Не говоря о том, что не так много шиноби, имеющих водную природу чакры, они сумеют собрать. — Значит, попробуем на трёххвостом, — решительно приказывает Мэй. — Я окружу его лавой. А Каору запечатает его в Ао… — Вперёд! — мгновенно решается Цунадэ. Первая попытка захватить треххвостого демона в ловушку мизукагэ провалилась с треском, как и две последующих. Огромная тварь, похожая на черепаху, но имеющая всего две ноги, была неповоротлива, но только если сравнивать с другими оставшимися хвостатыми. Ей ничего не мешало, ускользнуть и в четвертый раз, когда Мэй окружила её стеной из лавы: «черепаха» просто выпрыгнула из неё, используя три хвоста, как задние ноги. — На любую силу должна найтись другая! Неджи выбивался из сил, но так и не мог понять, кому принадлежали эти слова. Или же они прозвучали в его собственной голове, когда Майто открывал свои седьмые врата, и пространство заполнилось клонами Узумаки, в которых текла чакра девятихвостого. Гай сумел оглушить демона, а клоны Наруто удержать. Нет, препятствием служила огненная чакра девятихвостого, раздуваемая рассенганом Узумаки… Под властью фуиндзюцу ирьёнина Песка треххвостый, как пустынный мираж, растворился в воздухе. — Закончил, — Каору отрывает ладони от лежащего на земле тело Ао, но продолжает сидеть на коленях, даже когда сам джоунин Тумана встаёт на дрожащие ноги. — Это нормально? После такого можно просто встать? — Неджи помнил, как Карин потеряла сознание, сразу после запечатывания в неё биджу. — Ао-сан потрясающий, — хлюпает носом очкарик из Тумана. Джоунин Тумана сделал первый неуверенный шаг вперед. — Ао, ты как? — Мэй кладёт руку на плечо своего подчинённого, заглядывая в глаза. — У него хвост! — кричит Сато. В мгновение на глазах, как по щелчку пальца, появляется огромная черепаха. А сам Ао заваливается на горячий песок. — Ао-сан! — надрывает глотку всё тот же щуплый очкарик. — Он мёртв! — кричит кто-то в ответ. — Уходите! Неджи тащит за собой ослабевшего Каору, тот с неподдельным изумлением смотрел на возрождение треххвостого. Мысль, что ирьёнин Песка просто убил Ao-сана вылетает из его головы. Для Каору это стало такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Но это было просто временным неудобством по сравнению с тем, что оборона была окончательно прорвана: четырехвостая красная обезьяна и летевший над ним семихвостый, биджу двигались к стенам Сунагакурэ… Где-то Наруто, Саске, мизукагэ и Цунадэ пытались сдерживать шестихвостого и пятихвостого, но они не всесильны и не вездесущи. — Неджи, — Гай, повисший на плече Ли, едва пытается сладить со сбившимся дыханием. — Пришло время нам расцвести во всю свою юность. Неджи осталось только на мгновение закатить глаза, на остальное он не посчитал нужным тратить силы, пусть и перед своей самой последней битвой. Ли подал сигнал, и они бросились за четерехвостым…***
— Поганка, я велел вам сидеть в госпитале! — возмутился Канкуро на появление рядом с ними троих генинов: Яхо, Наоми и Торимару. — Вы мне не командир, и не брат чтобы приказывать! — голосит в ответ девчонка. — И не сенсей, — поддакивает мальчишка Торимару. — И не сенсей! И не… — запинается девочка. — И не отец, — снова подсказывает Торимару. — И не отец! — восклицает Наоми — И не жених! — И не жених! — на автомате повторяет Наоми за напарником. — Вот жених как раз можно, если ты сейчас отсюда не свалишь, я на тебе женюсь! — усмехается Канкуро. — Напугали скорпиона голой жопой! — скрестила на груди руки Наоми, задрав подбородок. — Эй, не выражайся так! — возмутился Сабаку. — Как хочу так и выражаюсь, Вы мне не брат! — Да, да, переходите уже к жениху, — подначивал Торимару. — Только через мой труп! — воскликнула Сато, зардевшись. — Наоми, я бы сейчас так не зарекался, — проговорил Яхо, одергивая Сато за рукав. Кагуэ Хидеки неосознанно сделал шаг вперёд, оставив за своей массивной фигурой троих генинов. Он, Канкуро, Яхо, Торимару и Наоми достигли вершины стены первыми, откуда открывался обзор на картину, которая вряд ли когда-то пустынный ветер выветрит из памяти. Огромные монстры разбрасывали в стороны людей, как насекомых. Гигантская обезьяна высотой чуть ли не в полстены Сунагакурэ, сверкая красной чакрой, двигалась в их сторону, но она казалась просто незначительной проблемой по сравнению со «стрекозой», летящей над ней. — Что ты знаешь о биджу, Канкуро? — Хидеки не мог оторвать взгляд от величественного чудовища, парящего в мареве уже разгоряченного пустынного воздуха. — Только то, что стоять и глазеть на них бесполезно! Канкуро сорвался вниз по отвесной стене, распечатывая марионетку, и Сато Наоми бросается за Сабаку. Ито Торимару с ними. Несколько ниндзя тоже рванули за Сабаку. Хидеки успевает схватить младшего брата: — Предупреди всех в Суне, Яхо! К счастью, в Яхо было больше благоразумия, чем в его товарищах: он не стал пререкаться и геройствовать и ринулся исполнять его приказ. Хотя Хидеки и понимал, что после младший брат не станет прятаться от боя. Если к тому времени будет, где прятаться… — Приготовьте баллисты и катапульты! Стрелять огнём! Десяток ниндзя растворился в техниках перемещения, хотя Хидеки и сомневался, что можно сбить биджу с помощью такого примитивного оружия, но его мозг ничего другого более эффективного не желал выдавать. Соклановцы и его личный отряд не тронулись с места, только достали оружие и тихо переговаривались. И чем дольше медлил он, тем громче усиливалось роптание за спиной. Казекагэ должен уметь принимать дальновидные, целевые и взвешенные решения, но единственное, что пришло на ум Хидеки, не обладало ни одним из перечисленных качеств. Они буквально сейчас будут пытаться попасть пальцем в небо. — Огонь и ветер строятся справа, молния — слева! Остальным покинуть стену! Готовность восемь секунд! Люди моментально разделились на две группы, заняв позиции в несколько сотен метров друг от друга на случай, если семихвостый решит отклониться от своего курса. Хидеки просчитался, но в их пользу. Семихвостый оказывается над их головами секундой позже, поэтому шиноби смогли синхронно запустить в чудовище сгусток природных техник. Как в ранее невиданную грозу, прямо в голубизне небес засверкали десятки молний. Огромный огненный шар был направлен стихией ветра в стрекозу-переростка. Хидеки прикрыл глаза, ослеплённый яркостью вспышек. Послышался взрыв, а когда он отрыл глаза, всё вокруг заволокло песчаной пылью, где-то справа раздался оглушающий болезненный дикий рёв и грохот обрушения чего-то гигантского. Каменистая земля задрожала под их ногами, заставляя переместиться подальше от оглушающих звуков и дымки пыли. Падал не демон, это обсыпалась стена, атакованная семихвостым. Снова удар. И теперь Хидеки смог увидеть, как валунами обсыпает нерушимая стена, «обнажая» Сунагакурэ и полностью погребая под собой «левый» отряд. А Хидеки даже не успел подсчитать, сколько там было ниндзя… Биджу оставил огромный проём. И подвергся атаками камней и огненных стрел, выпущенных из самой деревни. Хидеки не мог понять, нанесли ли они семихвостому хоть какой-то ощутимый урон. Но точно знал, что техники, которыми шиноби пытались атаковать с земли семихвостого, теряли свою эффективность из-за слишком большого расстояния от земли до биджу. А их попытки сбить или ранить демона с помощью баллист и катапульт только заставили того подняться выше в воздух и выплюнуть в отместку из своей пасти огромный шар. Земля содрогнулась от нового удара. Шар чудом прошелся по полупустому району… А он сам мог только наблюдать. — Хидеки-сан, смотрите, снова она, — кто-то пытается привлечь его внимание. Ему пришлось обернуться: он был уверен, что речь о другом хвостатом демоне, и проследил за рукой товарища. На белой птице к ним приближались двое ниндзя. Куноичи и шиноби с протекторами Листа. Светловолосая девушка еще до приземления птицы, спешно спрыгнула к ним на стену. — Нужны шиноби со стихией огня, — разнёсся звонкий голос девушки. — Что нужно сделать? — пятеро Кагуэ сразу вышли вперёд к ней, готовые выполнить её указания, не поинтересовавшись ни целью её просьбы, ни намерениями. Несомненно, бедственность положения никак не способствовала разъяснениям или подозрительности, но так просто… «Смотрите, снова она», — раздаются слова уже в голове. Хотя Хидеки в тот момент так и не понял, кто эта куноичи. Но тогда только одно имело значение: — Вы можете их остановить? — громко обращается к ней. — Да, — сверкают яркой лазурью глаза девушки. — У нас есть оружие и план, но нам нужно как можно больше людей. И он больше не задаёт никаких вопросов. Даже если это очередной капкан от Конохи, но вряд ли шиноби Листа могут сделать что-то похуже огромного парящего насекомого, извергающего из пасти гигантские сверкающие шары из чакры. Девушка не обманула. Кагуэ Хидеки не понял как, но семихвостый с диким воем исчез с небосвода Песка: его как будто засосало в воронку…***
Поганка бездумно рванула за ним. Как и самого Канкуро, её вёл привитый с детства инстинкт защищать Суну несмотря на то, что он весьма туманно представлял, как будет сражаться с пятихвостым. А как это планировали делать два генина? Девчонка кукловод и мальчишка… Что там за техники у Ито Торимару? Кажется, его погибший брат Мидзуяки неплохо владел тайдзюцу. Канкуро замедлился, чтобы Наоми с Торимару могли поравняться с ним: — Мелочь, знаете, что общего между мастерами тайдзюцу и марионеток? Девочка бросает на него вопросительно-возмущенный взгляд и хмурит свои брови. Канкуро начинала забавлять эта её привычка: — Они бесполезны в сражении с биджу! Марионетка Канкуро скрывала в своем деревянном туловище Наоми вместе с Торимару. Отправляя генинов как можно дальше, он краем уха успевает уловить нелицеприятное ругательство. Каору вообще в курсе, какие слова знает его младшая сестрёнка?.. Канкуро успевает достичь биджу прежде, чем пятихвостый оказывается у стен Песка. Он как-то много лет назад уже пытался противиться однохвостому. В итоге разбитая в щепки марионетка и неделя в больницы с несколькими переломами. Темари тогда повезло больше остальных: сестра отделалась несколькими ушибами и царапинами, а вот Баки-сенсей остался без левого глаза… Но, может, он и преувеличил беспомощность мастеров тайдзюцу и кукловодов, но вряд ли хоть кто-то из них способен остановить биджу. Во всяком случае, двое лучших, кого он знал как мастеров рукопашного боя, выбыли из «игры». Джоунин Майто Гай пролетел зелёным пятном, отброшенный лапой обезьяны. Руки Рока Ли покрывались волдырями, а зеленый костюм плавился прямо на его теле. — Ли, раздевайся. Синтетика сделает ожоги опаснее! — кричит Хьюга Неджи. Остальное все сливается в один вихрь с преобладанием алого цвета. Неджи рядом дразнит четырехвостого техникой своего клана. Мелькают ещё несколько безымянных шиноби Листа. Что-то кричит джоунин Песка. Кружит песок, забиваясь в самые легкие. Стоит ужасное марево, которое готово сварить их в своём кипятке. Черная шапка промокла — пот слепит глаза, бешено колотится сердце, оглушает ором монстр. Канкуро направляет марионетку острием вперед, метит по глазам чудовища. Карасy сгорает в секунды, как дрова в раскаленной печке, при простом столкновении с шерстью красной гориллы. И становится ясно, откуда у Рока Ли такие отвратительные ожоги. Четырехвостый пылает всеразрушающим красным огнём. Заставляя плавиться воздух, как не делает солнце страны Ветра даже в середине июля… А их уже всего трое — остальные раскинуты по территории безвольными телами. Лицом к лицу с дышащим чистым огнем монстром. Хьюга без возможности пользоваться бьякуганом, Рок Ли, на теле которого, казалось, не осталось чистого участка кожи — сплошняком язвы от ожогов. Но, кажется, этот был готов сражаться и с переломанным позвоночником. А ещё он, Канкуро, сам наивный идиот, пытающийся атаковать отравленными иглами биджу. Только они и есть последнее препятствие, что отделяет четырехвостого демона от Суны. Хотя их трудно назвать препятствием — так, мусор под ногами — обезьяна превратит их в три обугленных головешки не прикладывая усилий. У Неджи и Ли нет никакого резона бессмысленно погибать за Песок. Но они, как и он, стоят и копят силы на последнюю атаку. Канкуро надеялся, что они хотя бы выиграют для других несколько минут. — Попей водички, макака! — Хозуки Суйгецу материализуется между ним и Ли. Прихвостень Учихи взмахивает огромным мечом, создавая столб воды. Шиноби Тумана поспевают так кстати организовать личный водоём для четырехвостого, что водными змеями вьётся вокруг биджу, стараясь его утопить. Валит густой пар. Обезьяна отплёвывается, огонь гаснет, шерсть мокнет, струйки бегут с огромной туши, превращая песок в грязь. Канкуро поскальзывается, но внезапно становится в разы легче дышать. Неджи же проделывает невозможное: бесконечное число ударов сыплется на обретшего материальное тело чудовища, шерсть которого больше не жгла огнем. Хьюга выбивает танкецу у огромной туши? Канкуро не знал, можно ли было это сделать, и был ли у биджу танкецу вообще. Но биджу плюхается мордой в песок, нелепо раскинув передние лапы. — У нас секунд семь! — Хьюга падает вслед за четырехвостым, успевая блокировать падение руками, и зашелся то ли в кашле, то ли в попытке отдышаться. Раз. Суйгецу в прыжке рубит мечом переднюю лапу биджу. Два. Песок заливает густой кровью. Три. Болезненный рёв четыреххвостого припечатывает шиноби Тумана к ближайшим скалам. Четыре. Скалы окрашиваются в алый. Пять. Канкуро распечатал марионетку, бывшую когда-то Сасори. Шесть. Он складывает печати для фуиндзюцу. Семь… Канкуро сам не до конца верить в собственную дерзость, но она срабатывает. Искусственное тело Сасори принимало чакру четырехвостого. Биджу не только больше не может принять форму чакры, он уменьшается на глазах. И вот он уже не больше одноэтажного дома. — Знаете, что общего между мастерами тайдзюцу и марионеток? — слышит он рядом сбившийся голос Наоми. Что же, он не мог долго сдерживать безумное упрямство двух генинов. Но зато они, в отличие от шиноби Тумана, не «украшают» соседние скалы… — И тех, и других недооценивают, Сабаку-сан. Канкуро ухмыльнулся. Шустрые жуки Сато, словно пауки, окутывают свою жертву паутиной: тело обезьяны обматывается леской быстрее, чем Канкуро может уловить движения крохотных марионеток Наоми. Чакра, как и мысль, быстрее любого движения. Канкуро спешит запечатать чакру четыреххвостого в Сасори — столько, сколько смогло бы уместиться. А может ли он вместить её полностью, как в человека? Хината сомневалась в такой возможности. — Каору! — радостно выкрикивает Наоми имя брата. К ним прибывало новое подкрепление. Шиноби спешат собирать раненых или мертвых, другие окружают четыреххвостого. А биджу вновь получает силу, как только Канкуро прекращает запечатывать чакру хвостатого демона в Сасори. Искусственный сосуд ограничен, Хината оказалась права. И если он продолжит, марионетку просто разорвёт. Он призывает её ближе к себе, и заодно тянет за собой Наоми. Четырехвостый с оглушает ревом, снова пылает красной чакрой, регенерирует отрубленную лапу. Наоми не успевает отозвать своих скарабеев, кажется, они горят или плавятся…***
Неджи пытался отдышаться, пытался подняться на ноги, пытался активировать бьякуган, пытался просто открыть глаза, пытался сделать хоть что-то, чтобы не умереть прямо сейчас. Гений клана Хьюга, ксо! Семь секунд! Даже если люди мизукагэ и прихватили Каору, этого времени не достаточно, чтобы запереть четырехвостого в чье-нибудь тело. Но, кажется, это больше не его проблема. Тело отказывалось слушаться и слух его подводил, шум битвы уже где-то вдалеке, здесь же почти тишина… И тогда он, к своему удивлению, сумел принять вертикальное положение, хотя ноги по-прежнему его не держат. Он мог бы подумать, что умер и сейчас летит, если бы не прикосновения чужих рук. — Неджи, дыши… Он открывает глаза. Белая фарфоровая маска лисицы скрывает лицо девушки. Наверное, у него уже начался бред, и ему захотелось перед смертью услышать именно её голос. Куноичи, поддерживая его, тащит, как мешок. Неджи заставляет себя помочь своей спасительнице, направляя чакру, чтобы вернуть тонус в мышцы. У него выходит упереться на собственные ноги, но он все равно слишком ослаблен, чтобы идти самостоятельно. Но есть те, кому намного хуже. Гай! Он видел, как его тело отбросила хвостатая тварь, и он не успел заметить куда. — Майто Гай, помогите лучше ему, — Неджи удаётся выдавить из себя слова. — С ним уже Ли. В этот раз он уверен, что это действительно голос Тен-Тен. Нет, меньше всех он хотел видеть её здесь. Кажется, она слышит его беспокойство: — Остался последний…***
Шиноби с нечитаемой белоснежной маской вместо лица двигался на куноичи Листа, та же, обнимая огромный глиняный кувшин, отступала назад. Хидеки не мог понять, что эти двое сейчас делят, когда за спинами последний хвостатый. Они же до этого действовали, как один организм. — Красавица-сан, отдай Кохаку но Джохей, — произносит шиноби. Его голос удивительно равнодушный, даже безразличный. В голове же Хидеки что-то щелкает. И слова Эри и чунина Песка становятся кусками одной головоломки: Красивая куноичи пришла предупредить, Хидеки-сан, смотрите, снова она. Эта куноичи Листа и есть та самая, кто предостерегла его клан о намерениях Баки-сана. Хидеки уверен, что никогда не видел длинноволосую куноичи прежде. Но откуда у неё столько информации о Суне? Куноичи Листа знала не только о планах старшего Сабаку, она также была прекрасно осведомлена, какая стихия чакры преобладает у членов его клана. Эта же куноичи как будто знала и его самого, привела его к группе семи шиноби в белых масках АНБУ Листа, там он и увидел впервые большой глиняный кувшин с крышкой. И не мог поверить своим глазам, когда этот круглый кусок обожженной глины смог буквально поглотить в себя биджу. Тот, что сейчас их спасительница прижимала к себе, отступая от шиноби Листа, темноволосого коноховца, способного создавать огромных птиц, без которых они не смогли бы так близко подобраться к парящему в небе семихвостому и не сумели бы так быстро добраться до места сражения с остальными демонами. Кто-то кричит, чтобы все отходили как можно дальше. Кажется, обычным ниндзя не под силу держать под контролем биджу, только каким-то горшкам с непонятными письменами. Хидеки вспоминает легенду, как детскую полузабытую сказку, до самого трагического финала. Как он сказал? Кохаку но Джохей! Одно из оружий, по легенде созданное Рикудо Саннином, и только он один умел им пользоваться без последствий… Остальные платили за запечатывания собственной жизнью. А Хидеки думал, что шиноби АНБУ Листа просто теряли сознание от истощения, используя кувшин. Первым был ниндзя, упрятавший туда семихвостого, он просто рухнул с птицы Сая куда-то в Суну. А тот и не старался спасти товарища, просто подхватил кувшин, чтобы передать его следующему. К другим трём мёртвых ниндзя, приоткрывавших глиняную крышку, никто не удосужился и подойти — было просто не до того… — Тебе этого не приказывали! — Сай пытается вырвать из крепких объятий куноичи кувшин, но девушка продолжала упрямится. — Это задачи Тен-Тен-сан Воздух пошел рябью, задрожал, заворачиваясь в водоворот, поднимая вихрь песчинок. А монстр снова покрылся огненной чакрой и заревел. — Что это? — слышится рядом голос Сато Наоми. — Кохаку но Джохей, — отвечает Каору. — Не может быть? Разве это не просто детская сказка? — спрашивает Торимару. — Детская сказка не способна уничтожать биджу, — говорит Наоми. — Кохаку но Джохей их и не уничтожает, а запечатывает в себе, — поправляет её брат. — Что они там устроили, Канкуро? — обращается куноичи в маске лисицы, она поддерживает ещё одного шиноби Листа. Сато Каору отвечает за Канкуро: — Они решают, кому из них умереть. — Быстро делись принципом действия этой хренотени, Сато! — Канкуро хватает Каору за грудки. — Только без твоего заумства. Коротко и ясно! — Одна жизнь за одно использование! — слышится спокойный голос ирьёнина. — Тебе тоже, Сай! — голосит куноичи. Крышка уже открыта. Теперь и Сай, и «Красавица-сан» оба вцепились в сосуд. — И кто из них умрёт? — спрашивает Наоми. — Неджи, отпусти! — злится девушка в маске лисицы. — Это должна была сделать я! — Успокойся, Тен, — Хьюга пытается удержать куноичи, сжимая её в кольце рук. — Мы не должны вмешиваться, неизвестно, что тогда случится. — Хьюга прав, не стоит. Процесс и так слишком затянулся, наверное, потому что их уже там четверо… И я надеюсь, что только из-за этого, — проговаривает Каору. — Нужно собрать людей для печати пяти стихий… Сато прав: всё идёт не так быстро, как в предыдущие четыре раза, но четыреххвостый, к облегчению Хидеки, уже не может пошевелиться. Как все вокруг, оставшиеся шиноби подчиненные то ли согласно каким-то приказам, то ли просто в ожидании следующей схватки просто стоят. — Ино! — кто-то слёзно кричит. — Чертова Яманака! — с горечью бросает Сабаку. Для Хидеки это сродни сигналу. Он обязан жизнью своего клана этой Яманака Ино. Он слишком долго медлил, Хидеки бежит вперёд, Ино с Саем, так увлечены «игрой» с кувшином и хвостатым демоном, что вряд ли обратят на его приближение внимание. И девушка действительно не видит никого, кроме своего «соперника», но вот Сай вмиг отслеживает его приближение, и по его взгляду Кагуэ понимает, что тот равнодушно готов к любому исходу. Хидеки не успевает и притронуться к древности, как реликвия ускользает от всех троих. Марионетка Сасори, держа горшок в своих деревянных объятьях, удаляется от них. Время как будто замедляет свой извечный бег. Замерло, казалось, всё, когда четырехвостый исчез, а марионетка, послушная пальцам Сабаку начинает закрывать крышку сосуда. Наоми оглушающе кричит имя Канкуро. А марионетку Сасори как будто что-то разорвало изнутри. Фейерверк красных брызг потух так же быстро, как появился. Оставляя Кохаку но Джохей лежать на земле в окружении обломков марионетки… Нукенин Акасуна но Сасори посмертно отдал долг Сунагакурэ но Сато.***
— Вы могли быть и порасторопней, — цедит Цунадэ. Сенджу была в бешенстве, конечно. Она знала, что у мерзких старейшин всегда припрятан туз в рукаве, но чтобы те могли утаить артефакт Рикудо Саннина и подготовить группу шиноби для его использования, и всё это у неё перед глазами. Это стало для неё сюрпризом, который больше злил, чем радовал. Отлично, что биджу остановлены, но бесило, что она не могла и представить, что Кохару и Хомура ещё могут от неё что-то утаить. — Мы не имели права торопиться, Цунадэ-химе, у нас нет второго Кохару но Джохея, — старуха Кохару, как всегда, невозмутима, даже переступая трупы, даже зная, что у неё была реальная возможность избежать большинства смертей. — У нас скоро не будет и первого, — к ним спешит Тен-Тен. — Кохару но Джохей поврежден, его сдерживают печатью пяти стихий, но если трещина пойдёт дальше, то и это не поможет. Цунадэ чертыхается. Тен-Тен ведёт их вперёд, почти под самую стену Суны. Несколько шиноби АНБУ расталкивают перед ними людей. Ниндзя расступаются, не оказывая совершенно никакого сопротивления. Пять шиноби сидят, образуя круг вокруг Кохаку но Джохей. Остальные застыли в какой-то безмолвной обреченности. Старик Хорума заходит в импровизированный круг и касается сухой рукой глиняного кувшина. Вокруг его руки сияет чакра, освещая ярким сиреневым цветом лицо старика. Цунадэ не нравится, как он хмурится, как поджимаются сухие губы. — С такими повреждениями, биджу удастся удерживать там максимум дня на два. При условии, что люди должны постоянно меняться, — Хомура отступает назад к Кохару под охрану личных телохранителей. Откуда у старейшин столько оставших в живых людей? Но головная боль и Каору не дают задержаться на этой мысли. — Хокагэ-сама, люди слишком вымотаны для поддержания такой техники, особенно без специальной подготовки, — произносит Каору. — Новая кровушка уже на подходе, — ухмыляется Хозуки Суйгецу, упираясь на огромный меч. Толпа снова расступилась, пропуская шиноби Облака во главе со злым, как все девять биджу, Райкагэ.***
Цунадэ мрачно взирала на ночную Суну. Под россыпью крупных звёзд через череду шарообразных домов с круглыми окнами, туда, где раньше возвышалась неприступная стена Песка. Сейчас же зиял проём в открытую пустыню, а ещё дальше каменные обломки развороченного, может, самого величайшего сооружения со времён существования шиноби, — «мифологический» храм Рикудо Санина. Легенда оказалась более чем правдой, хотя храм это уже не спасёт. Хвостатые, подгоняемые жадными до силы людьми, сами уничтожили свой шанс вернуться в собственную преисподнюю. Зато отправили туда сотни людей, но вряд ли их можно за это винить. Женщина тяжело вздыхает, поднимая высокую грудь. Она думала, что хуже в этом мире уже быть не может и что эту жизнь она, как книгу, дочитала до дыр, что больше ни сюрпризов, ни мучительней боли она не может ей предоставить, но каждый раз случалось что-то, что обязательно переворачивало всё с ног на голову. Кажется, только теперь она приблизилась к пониманию Орочимару с его стремлением к вечной жизни: сколько же всего можно увидеть в этом мире, жаль, что так мало светлого и радостного, почти всё остаётся на боль и страдания. Она действительно великая неудачница, и дело вовсе не в умении делать проигрышные ставки или полное отсутствие таланта в карточных картах. Кто-то смог так точно предсказать её судьбу. Да, неудачница, так как раз за разом видит страдания и смерти дорогих людей. И когда она обрастала новой бронёй, в ней снова находилась незаделанная пробоина… Всё дело в этих привязанностях к другим людям, в этих чувствах, от которых хочется сбежать, забыть, чтобы больше не подпускать слишком близко. Тогда, возможно, и ошибки она перестанет совершать, избавив свои планы от эмоций. Ками-сама, как она сейчас завидовала Орочимару, человеку лишённому всяких привязанностей. Как и человечности тоже, но как же иногда хочется променять эту бестолковую человечность на безразличие, которое навсегда вытравит боль из глупого женского сердца, которое всегда находило кого любить. С койки раздался жалобный стон: она приходила в себя. Хокагэ в мгновение оказывается подле ученицы. Руки засветились лечебной чакрой, снимая ненужную боль: — Помоги мне, Сакура. Как сквозь толщу воды, Сакура слышит родной голос, которому привыкла подчиняться беспрекословно. Она послушно запустила самолечение, но что-то шло не так… Она в испуге распахнула глаза, получая размытый образ Цунадэ. Горячие волны чужой лечебной чакры с удвоенной силой прошлись по её телу, но это ничего не изменило. — Что со мной, Цунадэ-шишо? — комок подступившей к горлу, заставил надорванные голосовые связки, выдать едва слышный набор звуков, но учителю не нужны были слова, чтобы понять её. — Ты ирьёнин, Сакура, ты мне и скажи! — в голосе Цунадэ была какая-то горькая злоба, направленная вовсе не на урожденную Харуно, а на что-то извне. Сакура сосредоточилась, пытаясь произвести самодиагностику. Запасы чакры ожидаемо были истощены. Узумаки пустила её крохи по всем каналам, но это ей не удалось: внутренняя почти идеально-симметричная картина чакры с проработанными каналами, над «созданием» которой Сакура потратила годы, теперь, казалось, порванной паутиной. Она снова и снова пропускала чакру, пытаясь почувствовать некоторые внутренние каналы, но не всё оказалось бесполезно. Невозможно почувствовать того, чего и нет… Сакура открыла глаза, как через искажённую дымку стекла, рассматривая лицо склонившейся наставницы, но весь образ — неясное размытое пятно. Узумаки несколько раз смаргивает, но становится только хуже — соленая влага заполнила глаза. Она была почти слепа. — Зрение полностью восстановится в течение получаса, — как из другого мира раздаётся голос Цунадэ. — Но вот большинство твоих каналов при запечатывании хвостатых выжгла у тебя их чакра, более того, пострадал сам очаг. Теперь твой максимальный запас примерно двадцать процентов от того дня, когда ты пришла ко мне в ученицы. И ты сама понимаешь, что это почти конец твоей карьере как ниндзя… — женщина как-то по-старчески вздохнула. — Простите, Цунадэ-шишо, — проговорила Сакура, глотая горькие слёзы. — Вы столько времени и сил потратили на моё обучение… — Глупая, — шепчет Хокагэ. — Какая же ты глупая, Сакура… Тебе ещё повезло. Промедли Учиха с извлечением хоть на час или два, и демоническая чакра буквально сожгла бы тебя изнутри. — Саске… — сердце Сакуры сковало болью. — Что с Саске? Он в порядке? Цунадэ прекратила лечение. Сакура не могла видеть выражение лица, только поворот головы своего учителя, устремлённого в сторону. Картины же того, что могло произойти, пока она была бес сознания, проносятся в голове одна страшнее другой. Но где-то интуиция кричит, что она и вообразить себе не может, что же произошло. — Пожалуйста, Цунадэ-шишо, скажите… Женщина вздыхает и с неохотой выдаёт. — Учиха под арестом. И пару дней ещё точно будет жить, потом я ничего не обещаю, кроме того, что я не стану на его сторону. Слишком много несчастья вокруг него… Особенно для… — Цунадэ резко оборвала фразу. — Позвольте, я сама выступлю в его защиту. И Наруто… Надо вызвать Наруто!.. — Наруто здесь. В Суне. Сакура приподнялась в поисках мужа. Но в крошечной палате, конечно же, его не нашлось, да разве умел когда-то Узумаки Наруто вести себя так, чтобы его невозможно было заметить? — Он не приходил. После того, как удалось остановить биджу, я его больше не видела. Он даже не пришел спасать Учиху, когда его волокли в тюрьму, — хмуро добавила Цунадэ. — Я должна его найти, — Сакура предприняла попытку встать с кровати, но её тело по-прежнему было слишком слабо, а глаза почти ничего не видели, впрочем, ей удалось сесть на кровать, придерживаясь за невысокое изголовье. — Нет, Сакура. Вы с Учихой сделали свой выбор, теперь дайте ему время, — жестко остудила её пыл Пятая. — А ты утри слёзы, приведи себя в порядок и отправляйся к пациентам. Шизуне введёт тебя в курс дел госпиталя. Раненных сотни, а ты всё ещё ирьёнин и прекрасный диагност… Не дождавшись ответа, Цунадэ вышла, за ней хлопнула дверь. А Сакура разревелась, уткнувшись в прижатые к груди колени. Неужели Наруто теперь ненавидит её так сильно, что не только не захотел её увидеть, но и не попытался защитить даже Саске? Что же она наделала?***
Гаара стремительно летел в чёрное ничто. Падение продолжалось столь долго, что он с нетерпением ждал удара о дно этого ущелья, чтобы пытка неизвестностью, на которую он никак не мог повлиять, наконец-то закончилась. Он так сильно желал вновь ощутить тяжесть собственного тела, хотя бы один короткий миг, что и не уловил того, когда падение закончилось на удивление мягким приземлением. Он открыл глаза. И его снова встретили темнота и тишина. Но это были уже не тьма и безмолвие… Все пять чувств возвращались друг за другом. Почти обнажённое тело дало понять, что лежал он вовсе не на холодных камнях, а на кровати под невесомым, словно пух, одеялом. Плотный хлопок простыни отдавал свежестью и знакомым порошком, улавливался и запах целебных мазей и бинтов. Глаза постепенно тоже привыкали к темноте: стали различимы очертания предметов. Шкаф, традиционно низкий стол с аккуратно сложенными книгами и свитками. Окно с распахнутыми занавесками. Тёмно-синяя пустота оконного проёма говорила о глубокой ночи. Слух вернулся, о чём говорили услышанные им тихие шаги за дверью. Он определенно был всё ещё жив. И воспоминания ворохом, как из коробки, обрушились на его голову, заставляя пожалеть, что у ущелья существовало дно… Гаара желал бы решить, что все предыдущие сутки были ярким ночным кошмаром. Что ему привиделось это всё: долгожданное появление Саске с биджу, нападение Конохи, восстание клана Ивасаки, смерть дяди Баки, раненная Матсури, появление хокагэ с мизукагэ и умирающая от его рук Хината… Возможно, он мог бы обмануться, проснувшись в родном доме. Ведь он действительно сейчас в нём и очнулся, но не в своей комнате, а гостевой. Не поворачивая головы, Гаара отчётливо нарисовал в памяти справа резную прикроватную тумбочку. Всплыли непрошеные воспоминания разлетающегося вдребезги стекла и испуганные лунные глаза. У двери её спальни Гаара оказывался тогда не первый раз и не случайно он чувствовал свою вину за ранения Хинаты, поэтому навещал её несколько раз до того, как она пришла в себя. Уже в те дни что-то влекло к ней, то, чему он давал рациональные имена, такие как чувство ответственности о здоровье куноичи дружеского селения. Гаара также осознавал, что с Хинатой нужно быть осторожным и наладить контакт, чтобы понимать, как она поступит с информацией о его состоянии… И хотя тем событиям не было и четырёх месяцев, теперь казалось, что это всё произошло не в этой жизни. Что же он делает в комнате Хинаты, в её постели? Значит, ли это что она не выжила? Нет. Гаара сразу же прогнал злую мысль. Коноховцы не бросили бы её умирать, а Цунадэ-сама не могла не справиться. Харуно Сакура когда-то совершила невозможное, спасая Канкуро от яда, лично разработанного Сасори, а хокагэ-сама как её учитель творила настоящие чудеса. Скольких эта женщина спасла во время войны и подняла на ноги после? Но вполне здравые рассуждения вовсе не освободили от тошнотворной тревоги, зато гонимый по крови адреналин позволил организму вернуть в мышцы силу. Он с легкостью присел на кровать, опуская неожиданно разгоряченные стопы на прохладу каменного пола. Тело ломило, как после нескольких часов изнурительных тренировок, но голова оставалась ясна, не было и отголоска привычной боли, сжигающей вены огнём. Как он вообще жив, если излил свою чакру до дна? И что же произошло после того, когда он окончательно потерял связь с реальностью? — Казекагэ-сама, хорошо, что Вы очнулись. Гаара не поднял головы, ему не составляло труда узнать ровный голос Сато Каору. Ирьенин был до привычного холодно вежлив, без лишних эмоций, как будто Гаара никогда не отдавал приказа об его аресте, никогда не убивал его родителей… Каору тихо появился из темноты коридора, плотно прикрыл дверь и включил небольшой ночник, чтобы приступить к своим медицинским обязанностям, но Гаара отрицательно покачал головой и Сато покорно отступил на два шага назад. Так что тусклый свет от лампы упал на его туловище и ноги, но оставил лицо в тени. У Гаары мелькнула раздражающая мысль, что Каору сделал это намеренно. И хотя Гааре не нравилась невозможно видеть глаза своего собеседника, он не посчитал должным тратить слова и время на свою внезапную мнительность. Каору, как прежде, рядом и, по всей видимости, на его стороне. Причины его решения сейчас не имели существенного значения. — Как обстоят дела, Каору? — Гаара смотрит на него привычно снизу вверх, только подобные диалоги, как правило, проходили в кабинете казекагэ. Правда, Каору у его больничной койки тоже нередкая картина. С биджу всё же справились, иначе он бы и не проснулся. Но что дальше будет с хвостатыми, что стало с Суной, с его семьёй? — Объединённые силы шиноби смогли выстроить для демонов временную ловушку. Держим пятерых… — резко оборвал фразу Сато. Гаара понял его намёк, где-то на задворках сознания он знал и уже успел принять правду. Он был жив, более того головная боль исчезла, а в теле, несмотря на боль в мышцах, чувствовалась сила. Он привычно пропустил чакру по каналам: за шкафом лежала его тыква с песком, и он ощутил каждую жёлтую частичку, как продолжение самого себя. Он снова чудовище. Хотя он никогда и не прекращал им быть. Присутствие Шукаку существенно ничего не поменяет. Ему суждено жить дальше. И ответить за каждый свой шаг. Сейчас он ясно осознал, что его отчаянный план прихватить за собой в могилу биджу был почти недосягаем: слишком много людей было в него втянуто, но ещё больше существовало шиноби не желавших такого исхода для хвостатых. Гаара не готовился к этому, но это не значило, что он пустит всё на самотёк. Баки-сенсей учил непоколебимо нести ответственность за последствия своих действий. А он всё ещё оставался пятым казекагэ…. — Как много прошло времени? — Гаара возвращает в голос привычное спокойствие, без особых усилий уничтожая эмоции и заставляя абстрагироваться от собственных чувств: необходимо здраво оценить общую картину произошедшего, чтобы спланировать дальнейшие шаги. — Почти двадцать часов, — без промедления отчеканил Каору, как будто следил за каждой прошедшей секундой. — Сейчас четыре утра. — Что с Суной? — По случаю смерти Баки-сана и вашего отсутствия, командование на себя взяла Темари-сан, и мы смогли выстоять против Конохи. Более того по предварительным подсчётам потери среди шиноби Листа втрое превышают наши… И, несмотря на прибытие мизукагэ, шиноби Тумана не оказывали никакую военную поддержку Конохе, как и прибывшие к вечеру ниндзя Облака… Сато Каору сделал небольшую паузу, чтобы дать Гааре осознать полученную информации, и, дождавшись короткого кивка, сразу же продолжил. — Временное управление взяли на себя трое оставшихся старейшин. К сожалению, Широганэ-сама погиб при нападении ниндзя Листа. Старейшина Васаби-сама при подавлении восстания Ивасаки, его нашли прирезанным в его собственной постели… — Каору позволил себе паузу — несколько секунд молчания в память безвременно ушедших в небытие старейшин. — Сегодня на семь утра выжившим старейшинам удалось назначить райкагэ, хокагэ и мизукагэ переговоры… C Суной, несмотря на самовольство с хвостатыми демонами, ещё считаются. Только каковы будут условия такой «щедрости»? Какова будет цена нового мирного договора Песка с оставшимися великими деревнями ниндзя? Как бы то ни шло, он обязан сделать всё, чтобы из-за последствий его личных желаний Сунагакурэ не оказалась под гнётом других деревень или втянута в новый военный конфликт. И не пострадало ещё больше людей из-за его ошибок. Полностью исключить того, что его приказы стоили чьих-то жизней нереально. Любой чунин, управляющий хотя бы раз отрядом в человек пять, это подтвердит. Всего учесть невозможно. И это первое, что ему сказал Баки, когда надевал на него шляпу казекагэ, и первое, с чем ему пришлось смириться, будучи главой Сунагакурэ. Но всё не так плачевно, как ожидалось: Темари смогла противостоять планам Нары. И Гаара сейчас сомневался, что он мог бы справиться с этой задачей лучше неё. Она умела отлично просчитывать шаги своих противников даже в бешеном вихре сражения, хотя обычно и рассчитывала на мощь и масштабность своего основного ниндзюцу. Она же несколько лет работала с Шикамару и должна была понимать его лучше любого в Суне. — Что с Темари? — Гаара не старался скрыть своего волнения за сестру. — Темари-сан, по словам шиноби Облака, физически не пострадала… Она в заложниках у райкагэ, но он обещал привести её на собрание, — короткий и ёмкий ответ Каору не заставил себя ждать. Гаару удивил этот факт, но он не стал уточнять обстоятельства, по которым сестра оказалась у шиноби Облака. Он почти был уверен, что Темари добровольно оказалась в роли заложника. Причины этого он выяснит позже и, если повезёт, лично у неё. Главное цела. Он физически ощутил, как стало чуть легче дышать. Сестра жива. — Юдзиро? Канкуро? Матсури? Юки-сан? — Гаара перечисляет имена родных, глубоко заталкивая любую мысль, что они уже не дышат. — Юдзиро под присмотром Конохи. Канкуро жив и не ранен, сейчас отдыхает. Матсури в больнице, она уже пришла в себя. Её жизни больше ничего не угрожает. Судьба Юки-сан мне неизвестна. Тело Баки-сана доставлено в морг… Темари у райкагэ, Юдзи у хокагэ. Гаара уже не сомневался, что тут опять замешен Нара… Как дальновидны планы Шикамару? На что в итоге рассчитывали Нара и сама Коноха? Вопросы, правильные ответы на которые получить невозможно, необходимо больше фактов и их дальнейшие шаги. Поспешные же догадки могут закрыть глаза на истину. А он исчерпал свой лимит ошибок. Гаара поднялся на ноги и приблизился к прямоугольному окну, так нетипичному для Суны. Яшамару когда-то упоминал, что его мама желала, чтобы в их с Расой доме окна были непрактично большими для деревни Песка, хотя это и грозило, что слишком сильная песчаная буря просто выбьет хрупкое стекло. Какой же была Карура, Гаара знал по таким незначительным обрывкам воспоминаний дяди… Но от воспоминаний о матери ему становилось легче. Мечты, что она всё же любила его, делали Гаару в его собственных глазах не таким чудовищем… В Суне царила тишина, как и обычно ночью, только непозволительно много зажженных огней в жилых домах выдавало, что люди не спят, опасаясь ещё одного бедствия, ещё одного предательства. Но Гаара понимал, что массовой резни больше не предвидится, а вот убийство нескольких неугодных фигур — реальность в натянутой до предела ситуации. И первая, кто преставилась ему жертвой, темноволосая девушка с огромными испуганными глазами с неверием смотрящей на него. Он прикрыл вмиг отяжелевшие веки, но образ Хьюги никуда деваться не думал. Только оглушил до боли сжимающим сердце голосом, своим отчаянным: «Нет!». Невообразимо искренних оба «нет!». Первое, отдающее теплом, тогда, когда он использовал непозволительно большое количество чакры, чтобы потушить пожар на складе. И второе, вызвавшее горячую ярость после слов Каору: Хьюга Хината лечила Вас, но этим только ускорила течение болезни. Гаара снова испытал жгучую ярость, но уже на самого себя. Обжигающую, мучительно болезненную, но это были не только отголоски вины и совести, в этом крылось что-то ещё. И это было столь редко испытываемое им чувство страха. Страха за Хинату, что она умерла от его руки… Ещё раз убить дорогого человека… И это неважно, что сама куноичи Листа пыталась ускорить его смерть. Не играет и роли, что она была приставлена шпионить за ним. И пусть она с Шикамару планировали разрушить Суну. Неважно всё, потому что, как надо было давно признать, Канкуро оказался прав. Он любил… Именно так это зовут люди: чувства нежности и тоски, заполонившие его разум от одного имени Хината… Почему? Откуда? Почему именно её и откуда взялось вообще это чувство? Откуда у него столько власти над ним? Но вразумительные ответы ускользали, как предрассветные тени. Одно только было ясно: ему необходимо знать наверняка, что с ней. Неведение съедало остатки желание хоть как-то продолжать своё существование. — Хьюга Хината? — вопрос вылетает самовольно, заглушая доводы разума, что это не та, о ком нужно думать и тем более спрашивать. Он так и не оборачивается, на всё ещё стоящего за спиной Сато. Каору хранит оглушающую тишину, несущественную, всего в десять секунд, но эти несчастные мгновения заставляют Гаару невольно расправить обнажённые плечи, и напрячь каждый мышцу, стараясь справиться с охватившей его паникой. — Хьюга в больнице, — наконец-то медленно, как будто что-то обдумывая, произносит Сато. — Ей занимаются ирьёнины из Листа, поэтому о её состоянии сказать ничего не могу, кроме того, что она ещё десять часов назад была жива. Гаара ощущал, как мышцы расслабляются, сводя в руках неприятными судорогами. Он сам не заметил, как весь подобрался, как перед атакой. Она выжила. Хината жива. Он её не убил. Гаара заставляет себя развернуться в сторону своего помощника. Высокий, статный Сато Каору спокойно продолжал смотреть на него, и на мгновение Гаара уловил при тусклом свете ночника в этих обычно холодных глазах жизненный блеск превосходства. — У Хьюги есть ещё какая-то информация о Суне? — вдруг спрашивает Сато. Но в голове Гаары звенят совсем другие слова лучшего ирьёнина Песка: «Последнее, что я слышал от Баки-сана: Коноха платит той же монетой.» Той же монетой… И его собственные необдуманные слова: «Нет, не убивать, Темари. Ты сама понимаешь, что в нынешней ситуации это недопустимо. А подставлять кого-то, уж тем более тебя, я бы не стал… Ты должна втереться в доверие Нары Шикамару. Помешай. Влюби его в себя, Темари. Соблазни, если надо. Сделай все, что угодно, только не дай ему выполнить приказ хокагэ!» Его пронзает догадка. Она оглушает, заставляя подавиться воздухом, и молниеносно ядом распространяется по разуму. Как много мог знать Шикамару о том, что произошло более двух лет назад? О многом мог догадываться? И собирался ли этот человек между приказами Листа мстить и лично ему, выбрав идентичный способ? Могла ли Хината играть свою роль так безупречно правдоподобно, чтобы подобраться к нему?.. И почему бы нет? Ведь Темари по его собственному приказу так и поступила с Шикамару. Гаара почувствовал себя глупцом. Все эти взгляды лунных глаз, краснеющие щёки за водопадами иссиня-чёрных волос, дрожь голоса, робкие улыбки, неуверенность движений — всё актёрская игра или естественный страх разоблачения? Или хуже того — ужас перед монстром. Почему-то именно последняя мысль вызвала больше неясной тоски, отдающей в сердце тягучей болью. Действительно было чего бояться: этот самый монстр, которым он и является, так, в конце концов, с ней и поступил — пожелал её уничтожить… Их разговоры о чувстве вины и вся эта история о её помощи Учихе Саске — просто искусно сотканная ложь. Скорее придуманная не Хинатой… Нет, он просто хотел верить, что не ею… Сейчас больше всего он хотел забросить все мысли об этом. Выбросить, сжечь и навечно развеять по ветру беспамятства. Но привычка расставлять всё по местам и доводить все выводы и дела до логического завершения, не оставили ему другого выбора. Снова и снова пронзая клинком по незажившей ране… Ей вполне могли дать приказ сблизиться с ним, и она, как куноичи, не смела ослушаться. Хината с самого начала старалась привлечь его внимание как могла, а потом в этом отпала необходимость, когда в нём самом разгорелось желание проводить время рядом с ней, разговаривать, смотреть. Ждать прикосновение её пальцев к горячим вискам. И касаться самому… Прикасаться к этому внезапному чувству счастья, вдруг обретшего материальную форму… А воспоминание о поцелуе, от которого грудная клетка заполнялась непередаваемой нежностью, теперь мешалось с тошнотворным привкусом лжи. Он до ненужных подробностей помнил прикосновение мягких губ, вкус и её дрожь. Страх. Она боялась его, поэтому позволила целовать дрожащие губы, поэтому подчинилась его настойчивости и ответила… До ужаса боялась!.. Разве могли быть ещё причины? А теперь, очевидно, будет ещё и ненавидеть, если сумеет выжить. В любом случае, он потерял её всю. Надежду на взаимность, дружбу, доверие. Только было ли когда-то у него хотя бы право чем-то из этого обладать? Мог бы он когда-то по-настоящему нравиться ей? Естественно, нет. Если у чунина Листа было намерение ему отплатить, Сабаку но Гаара мог поздравить Нару Шикамару с полной и безоговорочной победой. Он был раздавлен болью и сожалениями. Гаара прежде никогда и не задумывался о чувствах Нары к Темари, включая тот аспект, что обман его сестры мог принести чунину Листа страдания. Более того, он никогда не интересовался, как закончились «отношения» Темари и Шикамару, кроме того, что сестра вполне ясно выразила желание никогда больше не посещать Коноху. Он только разобрался с последствиями, как ему казалось, взяв всю ответственность за свой незрелый и опрометчивый приказ. Мнением Шикамару никто не поинтересовался. Они с Темари решили вдвоём, как поступят с его ребёнком… Юдзи — его маленький племянник. Гаара и не мог раньше вообразить то чувство тепла, когда он впервые взял его на руки. И не мог и представить, как Юдзиро в одно мгновение станет частью их семьи, как без него уже и нельзя представить их дом, и как сам он безмерно будет его любить. Тогда как Шикамару лишили такой возможности… — Это ведь не все? — спросил он, когда сестра, закончив доклад, по обыкновению не вышла, не дождавшись его позволения. — Я жду ребенка, — фраза тихо и четко прорезала застоялый воздух кабинета. Рука Гаары замерла над очередным документом. Он, пытаясь осознать прозвучавшие слова, невидяще уставился на ещё секунду назад важнейшие строки чего-то там очень срочного. Послышалось или он не так её понял? — Уже почти четыре месяца, — добавила Темари. Постоянная работа с документами приручила Гаару не только хранить в голове огромные объемы информации, но и упорядочить их по степени важности и датам. Но в тот раз ему не пришлось напрягать память, чтобы вспомнить все до одной детали. Предвоенное собрание пяти кагэ, свой приказ, возвращение сестры с едва живым Ито Мидзуяки… Больше она не обронила ни звука, как будто ждала чего-то от него. Определённо, он, как брат, должен был что-то сказать, но Гаара впервые за несколько лет просто не находил слов, всё ещё не до конца веря в озвученную правду. Гаара поднял отяжелевшую голову на сестру в надежде наконец-то найти подходящие случаю слова. Темари стояла, прислонившись к стене, как будто нуждалась в дополнительной опоре и, очевидно, не находила её. Потерянный взгляд сестры блуждал где-то по каменному полу его кабинета. Он же не понимал, стоило ему обрадоваться или расстроиться, чтобы поддержать Темари. Сам Гаара испытывал только недоумение. И дело было уже не в сообщённой новости. Она в тот момент неожиданно перестала иметь значение. Просто он никогда не видел свою сестру такой… неуверенной. Такой потерянной, нуждающейся в поддержке. Темари никогда не была слабой, не была тем, кого нужно было защищать или учить чему-нибудь. Во всяком случае, она не была такой для него. Темари не была и тем человеком, кому он давал советы, с тех пор как он стал казекагэ. Это она скорее стала его советником. Она же заботилась о нём как младшем брате и всегда оставалась рядом. Теперь пришло время и ему повести себя как брат. И дело не в заботе, несомненно, он постарается сделать всё, чего бы она не попросила. Поддержать… Только как? Что ему сделать? Что сказать? Как вернуть ей уверенность и силы? Гаара ощутил, как им остро чего-то не достаёт в этой ситуации. Будь это миссия, самая опасная, кажущаяся на первый взгляд не выполнимой, они бы уже склонились над столом, чертили план, согласовывали основной состав, не прекращая, делиться идеями. Они смогли бы выработать неплохую тактику, учесть многие нюансы. Они бы определили подходящих шиноби, не споря. Все разногласия они решали мирно, каждый умел логически доказать свою точку зрения, каждый из них не оставался глух и к чужим доводам. А позади в кресле, как обычно, развалился бы Канкуро, отпуская неуместные шутки… Как же не хватало Канкуро! Он обязательно бы взглянул на ситуацию по-другому. По-живому. Он бы смог найти для сестры нужные слова. Гаара поднялся и подошёл к Темари, замерев в полушаге, и протянул руку. Коснуться её он так и не решился. Гаара окончательно потерялся в собственных ощущениях и мыслях… Сам он никогда не задумывался о таких простых вещах, как брак и дети, с проекцией на свою семью естественно. Хотя старейшины периодически намекали на его возможную женитьбу. Но это всё было в туманном будущем, а настоящее полностью поглощало ежедневными проблемами и заботами. Что же он вообще знал о детях? Кроме нытья Канкуро, что мелкие «поганцы» его раздражают. Дети — это будущее. Дети делают семью семьёй, так говорил Яшамару. А ребёнок Темари будет частью их семьи. Не важно, кто его отец, он все равно будет Сабаку. Он представил себе маленького мальчика на руках у сестры. Гаара в детстве видел фотографию, бережно хранимую дядей: Карура держала на руках пухлого розовощекого малыша. Тот улыбался, смотря своими тёмными глазёнками, очевидно, на фотографа, а мать, склонив голову, смотрела с нежной улыбкой на своего сына. Кажется, это была единственная фотография Каруры и Канкуро. Этот образ непроизвольно отозвался теплом. Гаара ещё раз оглядел сестру. Та продолжала стоять, прислонившись к стене, а веер побеждено лежал у ее ног. Гаара непроизвольно задержал взгляд на талии Темари: одежда была просторная, в отличие от её обычных нарядов. А он не заметил этой перемены, хотя он никогда и не обращал внимания на подобные мелочи. — А ты хочешь ребенка? — спросил он, кажется, сам Гаара уже его ждал. — Уже поздно что-то решать. Я думала, что мы вообще не выживем, — необычно тихо заговорила его сестра, как бы оправдываясь. Что ж, это положение полностью его вина. О последствиях своих слов он не подумал: тогда все его мысли занимало спасение Учихи. Несомненно, Саске был другом Наруто и личным проклятьем. Тот, чья смерть обязательно нанесла бы почти смертельную рану его другу. И ради Наруто можно было и спасти Саске, но кроме этого Гаара чувствовал, что последний Учиха заслуживает второй шанс. Он сам шёл через тьму не один год и знает, как вязки и темны её глубины и что невозможно из неё выкарабкаться в одиночку, но у него всегда были старшие сестра и брат, а вот Учиха потерял всех. Гаара мог бы сказать, что понимает в чём-то Саске, хотя тот никогда ему особо не нравился. Но кроме дружбы с Наруто, Саске был единственным обладателем шарингана, у которого ещё могла найтись хоть какая-то причина воевать за альянс. В итоге, расчёт оказался верен, Учиха принял их сторону: без него победа в битве с Мадарой стояла под большим вопросом. Гаара понимал, что сделал всё правильно, но это не радовало, ни тогда, ни тем более сейчас, когда Темари оказалась заложницей его необдуманного приказа. Пусть тогда выбирает — это единственное, что он может ей дать. — Нара знает? — спрашивает он, заранее зная ответ. Темари отрицательно покачала головой. — Мне надо с ним поговорить? С хокагэ-сама? Сестра продолжала молчать. И её безмолвие пугало Гаару. Он как никогда сейчас нуждался в Канкуро. Но Темари пришла не к брату, а к нему, и вряд ли для того, чтобы бросаться голословными обвинениями. — Скажи, что мне сделать, Темари, — Гаара с удивлением уловил умоляющие нотки в своём голосе, но сестра, казалось, не заметила этого. — Сними меня с должности посла в Конохе. И он не должен ничего знать. Темари уже приняла решение, очевидно, до того, как сюда пришла, и Гаара, несмотря на то, что что-то внутри очень похожее на голос Канкуро настойчиво зудело, что что-то не так, был с ней согласен. Не к чему снова копаться кому-то в этой истории, способной разрушить хрупкость едва устоявшегося мира, и Темари с ребёнком останутся здесь, в Суне. Решение родилось на удивление просто: он возьмёт ответственность за племянника. Он станет для этого ребёнка отцом. И будет заботиться так, как никогда этого не делал Раса. — Уедешь ненадолго из Песка. Мы только восстанавливаем силы, здесь не самое безопасное место… — Что потом? — ровно спросила Темари. — Мы дадим ребенку нашу фамилию и воспитаем его как шиноби Сунагакурэ. Трудно сказать, сколько раз он пожалел о поспешности своего решения. Безоговорочно выполнив просьбу сестры, он так и не сделал самого главного — не помог… Только после рождения Юдзиро пришло понимание, что Темари тщательно прятала боль. Гаара так и не мог до конца разобраться, что так тяготило его сестру. Но одно он знал наверняка: она сожалела… Темари ночи напролёт могла просиживать у кроватки Юдзи. А он так же мог несколько часов простоять за дверью, слушая её тихие колыбельные. Впрочем, скоро одному из них стало чуточку легче. Гааре становилось хуже с каждым днём, пришло время писать завещание, где всю заботу о Юдзиро после своей кончины он передавал Темари… Гаара прогоняет воспоминания о прошлом, оно не исправимо. Его же ждёт Суна. И Сато Каору, терпеливо стоящий перед ним. Тот, чью жизнь, он тоже когда-то утопил в пучине страданий, лишив его и Наоми родителей. Но Каору по-прежнему здесь, рядом с ним… Нет, с пятым казекагэ. Несмотря на приказ арестовать и засадить в одиночную и самую дальнюю камеру и то, что Гаара почти забыл о своём ирьёнине, вернее, пытался не думать. Только в верхнем ящике его стола покоился приказ на освобождение и полную реабилитацию Сато Каору, уже подписанный и с личной печатью. Его должны были обнаружить после смерти… Но, несмотря на всё произошедшее между ним и Сато, отношения Гаары к Каору не изменилось. Он по-прежнему уважал и безмерно ценил ирьёнина, был по-своему привязан к нему и верил в их общие стремления. Приказ дяди Баки освободить Каору более чем принимал, он его одобрял. Гаара понимал, что именно Шикамару было выгодно подставить Сато, чтобы отвести от них с Хинатой подозрения. Это всё только отягощало его собственную вину за совершенное десять лет назад. — Каору, — имя ирьёнина отдаёт горечью. — Несмотря на то, что никакими извинениями изменить ничего нельзя, я должен сказать: я искренне сожалею и прошу твоего прощения… Гаара склоняется в глубоком поклоне. — Вы не могли поступить иначе, все факты указывали на то, что я был причастен к взрывам больницы и склада, — холодно чеканит Каору. — Вы просто не могли рисковать: мне было в подробностях известно о готовящейся ликвидации хвостатых демонов… — Я говорил о ваших с Наоми родителях. Каору замер, Гаара и не ждал ни ответа, ни тем более прощенья. Но молчаливая пауза затягивалась, создавая непривычное напряжение между ними. — Их убили не Вы, а Шукаку… — твердость его голоса поражала и, наверное, могла бы обмануть, но эти слова Каору прошептал. — Извините, Казекагэ-сама, мне нужно вернуться к другим пациентам. Очень много раненых, а ирьёнинов не хватает… Но даже после произнесённых оправданий Каору дисциплинированно ждёт позволения откланяться. Гаара невообразимо не желает его отпускать. Он сам не понимает почему, но с Каору намного легче переносить личное падение, при нём он точно не разобьётся. Каору питал его своей ледяной силой самоконтроля. И Сато всё ещё оставался одним из самых ответственных и надёжных людей, которые когда-либо были у него в подчинении, понимающий приказы с полуслова и выполняющих их со скрупулезной тщательностью. — Каору, я бы хотел видеть тебя на совете в качестве телохранителя и советника. — Как прикажете, казекагэ-сама.***
Шикамару неохотно обернул голову на вошедшего человека. Видеть кого-то категорически не хотелось, но провидение никогда не спешило исполнять его тайных чаяний. Невысокая девушка с по-мужски обстриженными волосами в форме медсестры госпиталя Песка плотно прикрыла раздвижную дверь. Но внешность его обманывает всего пару секунд до того, как незнакомка чуть заметно мотнула головой, как будто стряхивая с лица несуществующую чёлку. — Тебе не стоило сюда приходить, — произносит Шикамару, скрывая радость, что она жива. Сама же Ино нахмурила чужие брови и проигнорировала его показную холодность. Яманака с профессиональным вниманием осмотрела своего друга на наличие ран и нашла только небрежную повязку на левой руке, под которой оказался уже почти затянувшийся порез, да огромный фиолетовый кровоподтёк на левой скуле. Шикамару был удачлив: ни разу с тех пор, как получил протектор, не побывал на больничной койке, всегда отделываясь незначительными для шиноби увечьями. Но Ино была уверенна, что заикнись она об этом, Шикамару бы только помрачнел ещё больше. И так крошечное помещение больничной палаты было заполнено тягучим воздухом болезненной апатии. Закончив разбираться с синяком, Ино приметила ребёнка. В тусклом свете дежурной лампы она и не заметила малыша. Маленькая фигурка, укрытая белой простынею, почти терялась на широкой больничной койке. Ребёнок спал, свернувшись в клубочек и положив ладошки под щеку. Светлые тонкие волосики почти сливались с белоснежной подушкой. Он чуть сморщил маленький носик, вызвав у Ино умиление. Ино улыбнулась, задержав взгляд на Юдзиро. Такую улыбку он не видел у неё со смертью Чоджи, а может это всё только тело, которым воспользовалась подруга, а сама Яманака так уже не умела. — Как он похож на те… — Ино пораженно уставилась на него чужими глазами. — Ками-сама, он что твой?! Яманака зажала ладонью рот. — Так очевидно? Значит, только я один такой слепой глупец, — устало выдохнул Шикамару. — Но вы с Темари?.. Не может быть… Когда вы успели? — Это важно? — Нет, не важно. Совсем не важно… Прости, Шикамару, — больше в чужом голосе нет родных ноток удивления. Прежняя Яманака Ино вытрясла бы из него все подробности, забросала ехидными замечаниями и едкими намёками, а теперешняя не будет. Ино только покачала головой, так она делала, когда не могла осознать реальность случившегося, Шикамару и сам до сих пор не мог поверить. Это невозможно было так просто осознать, когда не услышал об этом от любимой девушки, не видя, как округляется её фигура, не проведя три бесконечных часа у больничной палаты, не услышав детский плач, и не выдохнув облегчённо от улыбки вышедшей медсестры. Всё то, что было, пока Куренай-сан носила ребёнка Асумы-сенсея. Тем не менее, это оставалось фактом. Темари родила ребенка. И это ещё можно было принять. Его ребенка. И в это уже невозможно было верить. Темари родила их сына и не сказала ему. Но это-то было на неё похоже… Проведя четыре месяца в Песке, Шикамару осознавал, что Темари не выбрала бы его, даже если бы и любила. Темари не просто жила в Суне, она жила Суной. Она сутками работала, то в самой Суне, то выходя на краткосрочные миссии в её окрестностях. В промежутках пропадала с ним в пыльных архивах и академии ниндзя и всегда оказывалась одной из первых у места любой проблемы, без каких-либо приказов или указаний. Шикамару тоже любил Коноху и был готов защищать её жителей, но он всегда воспринимал деревню как дом для себя и своей семьи, а не как часть себя. Темари же не видела себя без Суны, и это было удивительным открытием. Определённо, куноичи Песка никогда бы не позволила себе оставить родину и своих братьев, особенно в их неопределенное послевоенное время с иллюзией мира между пятью великими странами шиноби. Пусть он сам ничего подобного ей никогда не предлагал, Темари были не свойственны полутона и недосказанность, она всегда была пряма и остра, как стрела, — в действиях, поступках, словах. В свойственной ей манере не оставила между ними и толики неопределённости. Перестав в нём нуждаться, Темари безжалостно оттолкнула его холодными ударами слов: он был развлечением, они не вместе, они не пара и, кажется, больше не друзья, а, может, никогда ими не были… И уходил, да что там, он бежал от полевого госпиталя, подгоняемый её неподдельным раздражением. Но тогда его юношеская наивность где-то хранила надежду, что это говорила не Темари, а джоунин Сунагакурэ, один из командиров отряда объединенной армии, что война закончится и всё изменится. Он ждал её конца, как волшебного лекарства от всех душевных мук. Но с трудом вырванная победа принесла только мгновенное облегчение, которое сразу забылось в раскуроченной земле, выгоревших дотла лесах, в мрачных взорах победителей, бесконечной вереницы повозок с трупами и раненными, уходящей за горизонт. Короткие часы сна больше не приносили привычного утешения: его преследовали кошмары, наполненные собственными просчётами, бесконечными погонями и схватками. Во снах он всегда ошибался, опаздывал и оставался один на поле битвы в окружение тел мертвых товарищей. Предрассветные часы бессонницы Шикамару проводил, раз за разом прокручивая все сражение, где можно было выработать другой план, чтобы сохранить больше жизней… Чоджи не покидал его мыслей и после войны, его лучший друг, верящий ему, Шикамару, больше, чем себе, чья гибель была его виной, его просчётом. Если бы он не был ослеплён собственной влюблённостью… Но даже осознавая это, тогда он ещё ждал, что она вернётся. Шикамару эгоистично надеялся найти утешения в объятьях Темари, но он определённо «выбрал» для этого совсем не ту женщину… Он прожил в слепой вере целый послевоенный год. Он входил в кабинет Пятой, надеясь наконец-то получить миссию по сопровождению посланницы Песка. Шикамару сам уже не знал, на что рассчитывал: что Темари придёт и всё будет по-прежнему, как до той миссии, или, что она вернётся и скажет, что разделяет его чувства? Что единственной произнесённой ложью в ту ночь было, что она никогда бы на самом деле не смогла бы его убить? Он помнил сквозь шум дождя и бешеного бега собственного сердца звон упавшего куная о каменный пол, такой отчётливый, обрывающий последнюю нить сомнения в неправильности происходящего. Перестал иметь значение приказ о его ликвидации, что она помогала Учихе скрыться, важны только: «Я тоже люблю, Шикамару»… Когда вместо Темари в Коноху прислали какого-то джоунина Песка, всё встало на свои места. По обрывочным фразам Наруто, Шикамару было известно, что Темари жива и здорова. Гостивший Канкуро как-то обронил фразу, что сестра категорически отказывается посещать Коноху. Её насильно никто в Суне не держал, просто она намерено избегала встречи с ним, так как других причин её нежелание посещать Лист Шикамару придумать так и не смог. Хотя такое поведение и не было ей свойственно. Темари никогда не была трусихой и проблем не избегала. И еще терпеть не могла передавать свою работу в чужие руки, и насколько Шикамару знал, ей нравилось быть послом Суны, да и сама Коноха была ей по душе. Просто ей было не до дальних перебегов, она вынашивала их сына… А он учился жить с тем, что Темари он был не нужен, тогда как он как никогда нуждался в ней… В Суне же его встретило вовсе не безразличие Темари, которое он предрекал. За показным холодно-деловым отношением проскальзывали былые отголоски их странной дружбы. Требовательные наставления, высказывания недовольства по поводу незначительных мелочей, совместная работа, сопровождение, только они поменялись местами: теперь она была его «экскурсоводом». Но за её старанием показать, что всё по-прежнему, очевидно читалось — она ничего не забыла. Исчезли дерзкие улыбки, насмешливый тон, длинные разговоры и её раздражающая привычка при любом случае язвить в его адрес. Напротив, теперь Темари была с ним непривычно вежлива. И временами он улавливал на себе взгляды полные волнения. Шикамару, опасаясь снова утонуть в собственных иллюзиях, предпочёл решить, что дело в хвостатых демонах, местонахождение которых так тщательно прятал её младший брат. Но уже через месяц после прибытия в Суну стало ясно, что у неё информации о них не больше его самого, если не меньше. Кажется, она не думала подозревать Гаару в каких-либо тайных манипуляциях с биджу или же была согласна со своим братом. И он снова уверовал, что её беспокойство было связано с ним, и проснулась его иррациональная надежда, что ещё можно всё исправить, что можно составить новый план. Если бы только Темари доверилась ему, если бы только сказала, что скучала… Вдвоём они бы сумели разыграть новую партию. Без союзника в Суне у него был ограниченный диапазон действий, он был абсолютно один со своей самой ненавистной миссией, если не считать Ивасаки Ичиро. Но тот был не союзником, а личным надзирателем тюрьмы, выстраиваемой для него прозорливыми старейшинами. — Ночные визиты всегда попахивают только одним — предательством, — вместо приветствия произнёс Ивасаки Ичиро, как только за Шикамару задвинули бумажные сёдзи, и гулкие шаги прождавшего его шиноби, растворились в ночной тиши. Шикамару остался стоять в комнате с одним слишком маленьким для такого помещения окном, которое казалось неудачной шуткой архитектора. Или может помещение просто казалось большим: из освещения имелась только одна керосиновая лампа, свет от которой не в состоянии был рассеять тьму по её углам. Единственным островком света во мраке оставался традиционный низкий стол, за которым располагался сам хозяин кабинета. Худощавый мужчина лет сорока с яркими рыжими волосами, отдающие медью. Его взгляд был остёр и цепок, но смотрел он на Шикамару без особого любопытства или удивления. И хоть Ичиро проигнорировал формальность приветствия, он не стал неприлично долго рассматривать своего ночного гостя и жестом предложил ему занять место напротив себя. А потом притянул к себе книгу и углубился в чтение. Шикамару секунду опешил от такого поведения, ведь Кохару велела ему первым же переданным через Ино посланием посетить дом Ивасаки Ичиро. Глава клана должен был стать союзником в расшатывании политической обстановки Суны. Очевидно, что визит Шикамару не мог стать для него неожиданностью. Но дальнейшее игнорирование его присутствия, как будто он каждый вечер приходил полюбоваться, как Ичиро читает, вызвало недоумение. Впрочем, Шикамару были глубоко безразличны и неуважение Ивасаки, и длительное ожидание. Он славился своей выдержкой, и всегда предпочитал сидения в засаде любому, даже самому лёгкому сражению. Но время неумолимо бежало вперед, Ивасаки переворачивал уже сорок шестую страницу и продолжал хранить молчание. На сумасшедшего глава клана Ивасаки не смахивал, а значит он ожидал первых слов от него. У Шикамару же оставалось всего пару часов до рассвета… Но он не знал с чего стоит начинать разговор с человеком, которого он видел впервые в жизни, и о котором знал только имя и то, что, по словам Кохару, может быть полезен разобраться с Гаарой. У Шикамару не было большого опыта ни в переговорах, ни тем более в плетении заговоров, не был он силен в дипломатии. Для этого нужно было хорошо знать человеческую натуру, но, честно говоря, он никогда не старался разобраться в людях, чтобы безошибочно читать по лицам их мысли и чувства. В бою Шикамару, как правило, не обращал особое внимания на эмоции противника, а просто просчитывал сотню возможных вариантов и по мере действий его врагов отбрасывал несбывшиеся события. Для него было проще найти слабость чужой техники, чем чужой души. Он был хорош именно в стратегии и вполне внятно умел доносить свои мысли. Поэтому он начал излагать план по расшатыванию власти пятого казекагэ, но мужчина продолжает переворачивать страницу за страницей, и когда Шикамару уже думал бросить бесполезное занятие, потеряв надежду услышать хоть слово в ответ от своего «собеседника»… — Выбрали тебя. Почему? — прерывает его мужчина, не отрывая глаз от страницы книги. Ичиро снова огорошил его. Но что он мог ему ответить? Что его отправили на эту миссию за старое прегрешение перед родной деревней? Но промедлил Шикамару всего секунду: — Меня считают одним из лучших тактиков Конохи. — Лучшим, говоришь, — серьёзно произнёс мужчина, но Шикамару всё равно ясно ощутил вкус насмешки. Шикамару испытал досаду, и его поразила яркость собственной эмоции. Ичиро заставил почувствовать себя мальчиком, который не выучил урок и нёс какую-то околесицу, надеясь сказать хоть что-то верное. Но зато Ивасаки смотрел теперь на него и даже захлопнул книгу. Шикамару мысленно в сотый раз проклял старейшин, возложивших на него эту миссию, попросту не удосужившись самим договориться с Ичиро. Ненависть обрушилась на него необъяснимой жестокостью. Ему захотелось сорваться с места, чтобы прямо сейчас идти убивать Кохару и Хомуру. Он уже представлял, как выхватывает из морщинистых рук ненавистный веер и втыкает его прямо старухе в глаз… А Хомуру… Шикамару понял, что это не он… Вернее, не совсем он. Это были не его безрассудство и жестокость, но определённо были его злые эмоции. Ярая ненависть и неутолимая злость. Кажется, в последний раз он так ярко чувствовал только любовь и боль… И он стал забывать, как остры бывают чувства, как туманят разум. Он в беспокойной догадке осмотрел Ивасаки и его кабинет ещё раз. Мужчина с идеальной прямой осанкой сидел в традиционной позе, только руки прятались в длинных рукавах. А ещё они сидели на одной широкой доске, которая проходила под низким столом. Шикамару попытался снять гендзюцу, несколько раз. Но он по-прежнему сидел в кабинете Ичиро, только теперь его охватила неконтролируемая паника. Он нащупал кунай и, не вынимая его из кармана, вонзил его в ногу, моментально почувствовал, как намокла штанина от тёплой крови. И пришла догадка: это было не гендзюцу, а другая незнакомая ему техника… Ментальная техника. Шикамару не особо любил учиться и не стремился узнать больше, чем необходимо, но ему никогда не требовалось повторять дважды. Он усваивал всё с первого раза. Ивасаки использовал технику, усиливающую его собственные эмоции. И существовала большая вероятность, что Ичиро ещё мог их «считывать», может, и не с помощью техники, а через язык тела. Шикамару вернулся в начало их разговора, мельком брошенная первая фраза Ичиро: «Ночные визиты всегда попахивают только одним — предательством», должна была вызвать эмоции у Шикамару, но он был настолько безразличен к исходу этой встречи, что Ивасаки стал испытывать его выдержку, храня безразличную тишину. Не помогло и это… Поэтому был вопрос: «Выбрали тебя. Почему?». В итоге, долгим напряженным ожиданием и неожиданностью вопроса мужчина добился от него эмоций, что даже отложил свою книгу. Да, выдержки Ивасаки Ичиро можно было тоже завидовать… Осознав способность Ичиро, Шикамару удалось посмотреть на ситуацию более отстраненно. Нара понял, что не плана по свержению Гаары от него ждали, Ивасаки требовалась причина. Причина самого Шикамару, причина, которая устроит Ичиро, иначе, зачем ему знать чувства своего собеседника. А что было ему известно о мужчине, сидящем напротив? Только о его стремлении избавиться от нынешнего казекагэ. Но, несмотря на свою молодость, насколько Шикамару было известно, Гаара прекрасно справлялся со своей ролью, да и большинство жителей Суны его поддерживали. Значит, причин ненавидеть пятого казекагэ могло быть только две: либо Ичиро желал занять его место, либо личная неприязнь. Но Ивасаки уже спросил: «Почему?» Люди, желающие власти не спрашивают почему, другие тоже её хотят. Скорее всего, причина личная. У него самого был повод ненавидеть Гаару: Шикамару мог «похвастаться» целыми двумя покушениями казекагэ на его жизнь. Но Гаара, пытаясь от него избавиться, не руководствовался «личной неприязнью», скорее убирал с доски неугодные фигуры, мешающиеся сделать следующий ход. Но люди не фигуры, они мстят, обычно, правда, не самому «игроку», они редко способны его увидеть… Они мстят фигуре, нанёсшей удар… — Темари… — ему не нужно было притворяться, произнося её имя, чтобы глава клана Ивасаки отчетливо уловил горечь и без «голоса» своего ниндзюцу. И не потребовалось смотреть в глаза мужчины, а только сжать кулаки, чтобы он додумал или «считал» остальное сам. Три его первых дня пребывания в Суне заставили вновь ожить те чувства, которые, он думал, уже год были похоронены. — Насколько сильно ты любил дочь Расы? — Я позволил убить двух своих друзей, — Шикамару поднял глаза и отчётливо увидел, что на этот раз попал в самый центр мишени. Так что он физически ощутил, как техника Ичиро ослабла. Стало легче думать. — Мой старший сын, Кеншин, заплатил за свою увлеченность жизнью. Погиб перед самой войной в стране Дождя, исполняя её приказ… Глупец грезил дочерью Расы. Отказывался от повышения, лишь бы быть поближе к ней… Ивасаки полностью снял с него технику, забывшись в собственном прошлом. Таких, как Ичиро, не интересует власть, ведь она не принесет желаемого, а хотел он только утолить собственное горе. Но шиноби такого положения, как глава клана Ивасаки, не подобает лить слёзы, даже наедине с самим собой, или заливать горе алкоголем. Такие готовы выжидать годами, а потом мстят, холодно и отрешенно… Пауза дала Шикамару время на раздумье: потеря сына могла вполне стать причиной ненависти к Темари и неприязни к семье Сабаку, но явно не могла служить весомым поводом к измене. Хотя если честно Шикамару было наплевать, есть ли у Ичиро вообще причины ненавидеть лично казекагэ. Ичиро же продолжил сам: — Хаус войны может скрыть любое преступление. Гаара своим приказом загнал моего младшего сына в ловушку. Его отряд был отброшен вдали от всех посреди дикого леса, в окружении белых гуманоидов. Их отправили прямо к лаборатории, из которой вылезали эти твари. Там погибла почти треть моего клана вместе с сыном… — Ичиро развернул перед ним кусок пожелтевшего от времени пергамента. Шикамару пришлось прочитать емкий приказ с подписью и печатью главнокомандующего объединенной армии шиноби. Он тоже такой получал. Лес Камирэ, начало второго месяца войны. Там умер каждый четвертый. — Я тоже там был, — проговорил Шикамару. — Первой там была вся дивизия Ао-сана. — Да, всё верно, вся, — подтвердил Ичиро, — Но раньше всех других там был отряд моего младшего сына, он получил приказ выступать за три дня… За три дня! Когда это было приказано сделать всей дивизии Ao-сана. Как позже выяснилось, в этом не было необходимости: Гааре и всем кагэ уже было известно, что там основная база зецу, он мог послать сразу дивизию, но приказ получил всего один отряд из ста человек… Ичиро не соврал. Когда дивизия, возглавляемая Ao, добрались до леса Камирэ, в живых от отряда нашли лишь двоих: Тен-Тен и шиноби Песка, оба были ранены. Последний умер, не придя в себя, несмотря на заверения Ино, что с такими незначительными повреждениями он через пару дней вновь встанет в строй… И то, что лес Камирэ кишел зецу тоже было известно, когда отдавали приказ. Ивасаки прав, не было никакого смысла посылать сто человек, даже в качестве разведки. Шикамару понятия не имел, на чём специализировался отряд сына Ивасаки, но уж точно не в добыче информации. Он был знаком с боевым стилем Тен-Тен. Скорее всего, отряд состоял из ниндзя, практикующих бой на дальних дистанциях, что более эффективны на открытой местности, а не в густом плохо проходимом лесу. Стала понятна логика Ичиро. Ошибку исключал приказ, лежащий на столе, значит, оставалось всего два варианта: либо Гаара намерено послал сто человек на гибель, либо по глупости, но казекагэ не был дураком… — У казекагэ были причины так поступать? — Мой сын мог стать пятым казекагэ, и если бы не вмешательство Сабаку но Баки, так бы и произошло. В отличие от Гаары, моего сына уважали, а не боялись… Представился случай: в Гааре взыграла кровь отца, а Раса в своё время не терпел досужих слухов. Любые возможные кандидаты на его место с миссий не возвращались… Шикамару не поделился с Ичиро подробностями своих взаимоотношений с Сабаку ни в ту ночь их знакомства с Ивасаки, ни в одну из их последующих, слава Ками-сама, коротких встреч. Глава клана, одержимый ненавистью к семье Сабаку, был просто идеальным человеком, чтобы скрупулёзно следить за каждым его шагом. Будучи абсолютно уверенным, что Кохару и Хомура помогают ему свергнуть Гаару, кажется, Ичиро вёл с ними переписку. Поэтому старейшинам доподлинно сообщалось, как обстояли дела в Суне. Он-то наивно полагал, что оказавшись под обжигающим солнцем страны Ветра, он будет свободен от контроля старейшин… С Ичиро, не догадывающимся об истинных намерениях Кохару и Хомуры, «игра», обрастая новыми фактами и обстоятельствами, добавляла всё новые переменные, и надежды на мирное разрешение недопонимания между Листом и Песком таяли на глазах. Кроме недоверия между Листом и Песком, у Суны хватало внутренних распрей и разногласий, не ограничивающихся желанием Ивасаки Ичиро отомстить, был ещё жадный до царствования Кагуэ Дайчи, были недовольные старейшины Песка, которые тоже тянули на себя одеяло власти. Был Сабаку но Баки, влияния и ума у которого имелось куда больше, чем считало большинство окружающих. Сато Каору с ненавистной скрупулезностью выполняющий каждый приказ своего казекагэ, даже Юки-сан оказалась не той за кого себя выдавала. И сам Пятый казекагэ, одержимый работой и застывший в нерешительности, и, очевидно, чего-то выжидавший, так как бывший главнокомандующий объединённой армии шиноби был человеком действия. Темари, казавшаяся, самой независимой и своевольной женщиной, что когда-то он встречал, беспрекословно принимала правила Баки и Гаары. Так выражалась верность Темари родной деревне, власть которой воплощали её дядя и брат. Кружась в водовороте интриг чужой деревни и приказов своей, Шикамару всё больше нуждался в союзнике. Была у него Хината, он уверен, Хьюга бы приняла его сторону и поддержала все его стремления, но, к сожалению, она не имела никого веса в Суне и не могла повлиять на конечный исход, а её осведомлённость могла только навредить ей. Его же единственным единомышленником и источником информации вне Суны стала Ино, от неё он и узнал о покинувшем Коноху Саске, но то, что сообщала ему Яманака, знали и старейшины… Но только вот Кохару с Хомурой видели в Саске оружие и просто угрозу, а Шикамару понимал, что последний представитель проклятого клана, всю жизнь искал только одному ему понятную справедливость. И масштабы Саске творить «добро» всегда превышали все ожидания. Шикамару полагал, что Учиха не останется в стороне, узнав о местонахождении биджу, и был бы рад, если бы Саске удалось самому упрятать их, но он никак не ожидал, что тот объединится с Гаарой. Когда он это понял, было слишком поздно, чтобы дать казекагэ с Учихой завершить задуманное… Впрочем, он упустил не только союз Саске с Гаарой. У него был сын. То, к чему он никак не был готов… До этого ему казалось, что его последним испытанием было наблюдать за появлением Кагуэ Хидеки в жизни Темари… Она могла не говорить ему ни слова правды, она могла не доверять и предавать, отталкивать и издеваться, но Шикамару так и не смог смотреть на то, что Темари могла принадлежать другому мужчине. Видимо, это было последним, что дарило тайную надежду. На что только он мог рассчитывать? Он сам уже запутался… Опьянённый ревностью, он проник ночью в её комнату, ища спасения от боли, а в итоге наговорил гадостей и практически принудил её к близости. Наутро ему было стыдно смотреть ей в глаза, в итоге, он поступил ещё более мерзко, уйдя, не извинившись. Чего в итоге он добился? Ожидаемо, свадьба Темари не отменилась, их отношения не изменились, они, как сговорившись, продолжали делать вид, что ничего никогда не было, а он освежил то, что пытался забыть… Запах её тела, вкус мягких губ и голос, её голос, произносящий то, что он желал услышать. Шикамару снова пришлось смириться, Темари он не нужен. Ещё одна ночь ничего не значила. Все последующие сутки Шикамару ещё больше измучили вина и ревность, зная, что Темари стала пропадать из дома, чтобы тренироваться с Хидеки или выполнять мелкие задания. Во всяком случае, Шикамару хотел верить, что только этим они вдвоём и занимались… Только известия от Ино, что Саске, скорее всего, прихватил из деревни Сакуру, пока Наруто искал Учиху в Звуке, дало почувствовать трусливое облегчение, что скоро всё закончится, и оставалось только отыграть свою партию, а потом он просто умрёт… Не то, чтобы он желал смерти, он всё ещё хотел жить, просто больше этого он не заслуживал. Но Темари спасла его. Как тогда, в самый последний момент. Какая злая ирония… И теперь, всматриваясь в детское личико Юдзиро, Шикамару пытался осознать, что это их с Темари сын. Становилась понятна тревога, не покидающая её глаз первый месяц их с Хинатой появления. Но ей не стоило волноваться, он бы никогда не посмел забрать то, что она так усердно старалась спрятать. Их сына она любила, отказалась от него, очевидно, чтобы не быть связанной с ним самим. Темари — жестокая женщина, но она не виновата, что никогда не любила его. И тем более в том, что вместо переживаний Темари, что ей отдали приказ избавиться от него, он видел взаимность. Ино невесомо, чтобы не потревожить сон ребёнка, проводит пальцами по светлым волосам Юдзиро. За что всё это Шикамару? Ино не стала вдаваться в ненужные и болезненные для обоих подробности о том, что не внешняя схожесть Шикамару с Юдзиро, которая надо признаться не была так очевидна для чужих глаз, навела её на мысль об их родстве. Был полузабытый разговор со смущённой Сакурой, состоявшийся через пару дней поле того, как Шикамару вызвался доставить раненную Темари в госпиталь. Подруга просила совета и говорила о какой-то беременной куноичи, Ино тогда должна была насторожиться её излишней беспокойности из-за судьбы неизвестной девушки и выпытать из Сакуры больше подробностей — зная Харуно, это было не так уж и сложно. Но сама Ино едва отошла от смерти Чоджи и отца, не придала необычной взволнованности Сакуры особого значение. И их с Сакурой беседа сохранилась полустёртым воспоминанием где-то на задворках сознания. Зато были свежи слухи, которыми делились шиноби Облака о том, что Нара Шикамару никому не даёт подойти к сыну казекагэ, не позволил забрать их даже шиноби Листа, а ревностно стерёг его сам. Хотя по сути сам Сабаку но Юдзиро был просто заложником, способом надавить на казекагэ. Все эти обрывки информации соединились с её собственными знаниями и догадками о неоднозначных отношениях её лучшего друга и куноичи Песка, выдав верный ответ на уровне интуиции. Но всё это озвучивать для Шикамару не было никакого смысла. — Я успела предупредить клан Кагуэ, — поспешно говорит Ино. Время у их заканчивалось, чакры у неё оставалось на минут пять пребывания в этом теле. А она пришла сюда именно за этим: сообщить, что она выполнила его просьбу, начерканную на куске пачки от сигарет. — Спасибо. Есть ещё кое-что, что нужно сохранить, — Шикамару достал из внутреннего кармана жилета свернутый в четверть небольшой кусок бумаги. — Приказ главнокомандующего объединённой армии? — Ино внимательно перечитала переданное ей послание несколько раз, не найдя в нём ничего ценного или секретного, рядовое военное распоряжение. — Что это значит? — Это послужило причиной гибели клана Ивасаки. До войны Ивасаки был вторым по численности кланом Суны. А сейчас от него едва наберётся человека два-три, остальных убили за пару часов до нападения Конохи. Кагуэ сами вырезали всех Ивасаки с молчаливого одобрения Сабаку но Баки, — Шикамару быстро делился с ней фактами, но не давал понять, к чему ей всё это знать, но Ино тщательно запоминает каждое произнесённое слово, несколько раз произнося про себя озвученные Нарой имена. — За что? — хмуриться она. — Ивасаки предали Сабаку но Гаару, устроив два масштабных взрыва в Суне. С моим непосредственным участием, — Шикамару не скрывал презрения к самому себе. — Ты не мог знать всего! — Ино никогда не одобряла эту его привычку винить во всех просчётах себя. — Никто не может… — Я догадывался о намерениях Сабаку но Баки и Кагуэ Дайчи уничтожить весь клан Ивасаки. На самом деле, это был самый ожидаемый исход. После того, как Сабаку и Кагуэ заключили между собой помолвку. — Ты всё равно не мог спасти всех, Шикамару! Никогда нельзя спасти всех, — чуть отстранённо закончила она. — Я никогда не пытался спасать Ивасаки. Я сделал то же самое, что и Сарутоби Хирузен сделал с кланом Учиха, молча наблюдал за его уничтожением… — Глава клана, Ичиро, был готов жертвовать своими людьми, чтобы занять место казекагэ? — Ино уверена: у любого предательства есть причина. — Нет. В отличие от Учих и Кагуэ, глава клана Ичиро не желал власти, он мстил лично Гааре. За смерть сыновей и соклановцев. — За это? — Ино чуть встряхнула кусок пожелтевшей за почти три года бумажки, она наконец-то начала понимать к чему ведёт Шикамару. — За приказ, отданный в военное время? Да даже если он был просто просчётом Гаары, это же война… — Ивасаки считал, что это не просчёт, что это было сделано намеренно. И я тоже уверен в том, что это было сделано намерено, как и тогда, когда нас направили через ущелье гор Тогарэ. — То, что обрушилось? — Ино нахмурила лоб, вспоминая события первого месяца войны. — Оно не обрушилось, его специально подорвали. — Ты в этом уверен? — Насколько можно верить словам Кагуэ Хидеки?.. Я получил от него послание через Изумо и Котетсу. Хидеки в нём сообщал, что ему приказано взорвать ущелье. Он указал точное время обрушения. Минута в минуту… — Ты мне об этом не говорил… — чуть укоризненно бросила Ино. — Прости, об этом я рассказал только Неджи, как моему заместителю. Я не мог сказать всему нашему отряду, что нас решили разменять на тысячу трупов белых Зецу. Мы и так тогда терпели поражение за поражением… — Это не может быть простым совпадением! — Ино начала мерить шагами тесную палату. — Ты сохранил хоть один приказ Гаары для нашего отряда? Шикамару отрицательно покачал головой. Конечно, он не видел в этом смысла. Ино тоже бы не увидела. — Но зато они есть у Кохару с Хомуры. — Цунадэ-сама их видела, поэтому позволила старейшинам взять полное управление операцией по захвату Суны! — озарило Ино. — И я уверенна, что подобных провальных приказов было отдано не один, и не два! Пятую не могла убедить одна маленькая записка… Если честно, мне с трудом вериться, что Гаара так дальновидно и беззастенчиво пользовался своим положением и всеобщим доверием. Он казался таким искренним в своей речи перед началом войны. Хотя я в действительности его совсем не знаю, — тихо закончила она. Она не была близко знакома с Гаарой ни как с человеком, ни как с казекагэ. Она видела его близко в двух ролях: в виде монстра, жаждущего крови, и не по годам серьёзного главнокомандующего объединенной армии шиноби. И ни одна из них не исключала, что война могла быть прекрасной ширмой для прикрытия его личной выгоды. — Пятая приказала мне быть на собрании в качестве одного из телохранителей. Я не знаю, что она вместе со старейшинами позволят мне сказать, — продолжил Шикамару, никак не подтверждая или опровергая, её собственные догадки. Ино же волновал совсем другой вопрос: какова теперь ценность самого Шикамару? Шиноби, ослушавшегося приказа, предавшего Коноху. С учётом того, что старейшины были готовы отдать жизнь неуправляемого Учихи Саске, добровольно навсегда лишив Коноху шарингана. Ни кеккей генкай одного из членов клана Нара, ни сам интеллект Шикамару такой ценности не нёс. Правда, если у них и есть доказательства, что Шикамару препятствовал их замыслу по захвату всех семерых хвостатых для Листа, это никогда не будет озвучено на предстоящем собрании, если Кохару с Хомура, сойдя с ума, не пожелают изощренно погубить Коноху, получив во врага сразу три великих селений шиноби. Но в том, что Шикамару намеренно препятствовал захвату Суны, сомневаться не приходилось. Доказательства имелись у Сая. Шиноби «Корня» лично передавал провальный план и неверную карту Песка. Если старейшины решат официально в Листе предоставить обвинения Шикамару, Цунадэ не сможет от этого отмахнуться — слишком много свидетелей его предательства, слишком много погибло шиноби Конохи. Но он и сам прекрасно понимал это: — Но это не значит, что в Конохе будет так же… Поэтому… — Шикамару опустил глаза на сына. — Гаара должен остаться казекагэ… Правду о Юдзиро знают как минимум ещё четыре человека, одному из которых нет смысла молчать. Если вдруг всё пойдёт не так… — Шикамару не уделяет внимание деталям, чего же может ещё произойти, но Ино понимает: старейшины могут использовать ребенка как способ надавить на её друга, и тогда… — Ты должна предупредить моих родителей, чтобы они были готовы позаботиться о нём… — Я не допущу… Ты почти единственное, что у меня осталось… — чужим голосом, сглатывая непрошенные слёзы, шепчет Ино. Он не может так просто сдаться. Тем более теперь, когда у него есть сын. — Я разыграл свою партию до конца, я не должен был дожить даже до этого момента. А ты необходима Сакуре… Всё потому, что Шикамару знал, что Сакура нужна Наруто, но он и не догадывался, что бывшая Харуно уже сама не знает, какая ей фамилия подходит больше: Узумаки или Учиха. И тут уже перестало иметь значение, что Саске будет продолжать строить из себя глыбу непробиваемого мрамора, ведь единственный вопрос, который Учиха ей задал, будучи без сил, закованный в чакроподавляющие кандалы, с унизительной повязкой на глазах: «Как Сакура?». Разбитое сердце — штука опасная и непредсказуемая, ещё более опасная, чем слепая влюблённость. — Но… — Ино очень хотела возразить, но в помещение бесцеремонно ворвался Узумаки Наруто, принося с собой запах гари и засохшей крови. — Надо поговорить, Шикамару, — проговаривает Наруто, пока Нара сжимал в её кулаке приказ Гаары. __________________________________________________________________________ Извиняюсь, за игру с чакрой. Я плохо помню всё «физику» канона. Но оставлю несколько понятий для разъяснения, происходящего в «Полдне». Естественно, как вижу я. Чакра — некая жизненная энергия, которая не может долго существовать вне «физической» оболочки. При этом физическая оболочка не обязательно человек, это может быть предмет, если его правильно «соорудить», но подобная система не должна иметь «утечек», иначе чакру надолго в нём не удержать. Чакра может просто «раствориться» в воздухе, при этом процессе некоторые ниндзя способны её поглощать. Есть у меня предположения, что она не исчезает бесследно никогда: природа её поглощает. Наруто, собственно, на горе жаб и учился владеть и поглощать природную энергию, то есть, чакру. Биджу — воплощение самой чакры, её огромный сгусток, хотя у них есть и вполне физическое тело. Хвосты символизируют запасы чакры: чем больше хвостов, тем сильнее биджу, то есть, у него больше чакры. Чакра биджу для обычного человека, не джинчурики, обжигающая, в буквальном смысле способна нанести серьёзные повреждения, ожоги. Впрочем, такой может быть и человеческая, если «выделение» идет с помощью некоторых техник. Думаю, чакра биджу тоже может быть вполне безвредной и для обычных людей, просто хвостатые демоны почти всегда в режиме «сражения». Чакра есть у всех живых существ, только не все умеют её использовать, хотя есть и исключение, как Рок Ли, у которого её нет, отсюда Карин не чувствует его совсем, так как она сенсор и воспринимает именно чакру. Что делает Ли уникальным ниндзя больше всяких джинчурики. Кстати, ещё о Карин: она тоже одна на миллион, её чакра как первая группа крови — подходит всем и обладает огромной регенерирующей силой, при этом ей не нужно «прогонять» её через техники ирьёнинов, чтобы добиться эффекта лечения. Ещё она сенсор, которая может не только «хранить» в себе чужую чакру, но и выделять её отдельно от своей, что позволяет ей обманывать бьякуган. Так как последний воспринимает только чакру, несмотря на множественные фендомные шутки, что члены клана Хьюга способны видеть через одежду (хотя, насколько я помню, сам Кишимото с этим путался). Но, думаю, Хьюги способны видеть и природную энергию, то есть чакру флоры и фауны, которую способны были собирать Наруто и Джирайя. Карин «чувствует» даже больше: она может ощущать некую эмоцию, «привязанную» к самой чакре, бьякуган видит чакру и способен по ней различать людей, но не ощущает её характер, как это делают сенсоры. Также бьякуган видит внутренние потоки чакры, но когда её выпускают, её могут видеть и все остальные. Есть у меня сомнения по поводу может ли «видеть» бьякуган или сенсоры стихию самой чакры, так как для определения стихии в оригинале использовались специальные листочки. Поэтому, хотя я этой темы и не касаюсь, думаю, что нет, не могут. По цвету, может, чакра и различна, но бьякуган «видит» в монохроме. Также чакра всех живых существ обладает собственной стихией, иногда не одной. Биджу тоже этим не отличаются от людей, у них есть основная и побочная стихия. Поэтому в «Полдне» делается предположение, что из людей с основной чакрой, как у хвостатого, может получиться джинчурики. Но опять же это не даёт полную гарантию, так как ни у кого из людей нет абсолютно одинаковой чакры, это как отпечатки пальцев, как ДНК. Она может быть очень схожей у кровных родственников, но всё равно не может быть идентичной. Поэтому быть джинчурики «передаётся по наследству» опять же без сто процентной гарантии. Как так и называемый Кеккей генкай (примерный перевод «Ограничение по крови»). Им является не только особые глаза Хьюг и Учих, но и способность применять некоторые уникальные техники, как у Нары, Яманака, Акимичи и прочих. Есть сомнения на наличие Кеккей Генкай у Абурамэ и Инудзуки, так как в их кланах вполне могут быть секретные техники работы с насекомыми и животными соответственно, просто подобный «обряд» нужно проходить с самого детства, может даже с младенчества. И этот вариант мне нравится больше, он интересней, и им не надо бегать и следить за чистотой своей крови. Конечно, у Инудзуки есть особый нюх, который они усиливают чакрой, но за тем же был замечен и Хатаке Какаши, как и за игрой с собаками…