Есть мгновения, которые не следует продлевать, ибо в эти мгновения мы касаемся сокровенного.
Алессандра внимательно рассматривала себя в зеркале. После ванной она не успела еще одеться, стояла в одном полотенце, замотанном по всей фигуре. Ее девичью стройность и гибкость ничто не могло испортить. Влажные длинные черные-черные волосы спадали на плечи, пышные ресницы оттеняли карие глаза. Она смотрела на себя и думала о вчерашнем дне. Прикрыв дверь, девушка осторожно приблизилась и покосилась на кошку. — Дора, проказница, подожди немного и налью тебе молочка. Вчера, по прибытию из чайной Леви Аккермана, с которым Алессандра обменивалась письмами почти все лето, она вновь перечитала всю их переписку и сделала определенный вывод. Этот бывший военный капитан из Парадиза и тот человек, с которым она увиделась и разговаривала — это два абсолютно разных мужчины. «Противный» и «чопорный» — вот те эпитеты, которые идеально описывали так называемого чайного короля, а не какого-то там простого служащего из дешевого заведения в Либерио. Да, это определенно Леви, но он совершенно не умел разговаривать с женщинами. Вся его манера речи говорила о том, что он привык лишь отдавать приказы, не более. А учитывая тот факт, что Алессандра предстала перед ним совсем другой девушкой, а не той, что на фотографии, его это скорее не расстроило, а разозлило. В основном, она ему о себе особо и не рассказала, шокировать Леви еще больше не хотелось. Двадцать лет. Ей было двадцать лет, а ему тридцать восемь. Разница в возрасте, разница в социальном статусе, в поколении и менталитете. Кем Леви был? Совсем взрослый бывалый мужчина. И уже начал седеть, когда она только расцветала. Но в то же время, несмотря на свой возраст, род деятельности, физическое недомогание, шрамы на лице и руках, Аккерман выглядел красивым. Да, красивым, и Алессандра не пыталась врать себе. Изящный, стройный, хорошо сложенный. Повязка на глазу только придавала шарма. А еще он показался ей забавным, что не очень соответствовало его немного суровому виду. Возможно, дело в бровях. В спокойном состоянии между бровями пролегала складка, или же шрам, но стоило Леви скривить губы в ухмылке, как лоб разглаживался, и перед Алессандрой сидел другой, добрый и приятный человек. Вот только пришел он в жизнь девушки не в то время и не в том месте. Или же где-то произошел сбой? Вдруг Алессандра обернулась, почувствовав, что за ней наблюдают. Госпожа Аманнити тихонечко вошла в спальню внучки и встала возле стола. Под этим пристальным взглядом девушка вздрогнула, кожа моментально покрылась мурашками, а ладони вспотели. Она сразу же преобразилась в ту самую девочку, которая была любима бабушкой. — Извини, Алессандра, вчера я была занята в саду, так и не спросила, куда ты ездила? — женщина присела на стул, удерживаясь за столешницу. — Я пыталась найти работу, но мне предложили лишь должность сиделки у одного владельца чайной, — спокойно выронила Алессандра, поправив влажные волосы. Секунд десять-пятнадцать госпожа Аманнити переваривала сказанное внучкой, не отводя взгляд от ее длинных мокрых волос, которые то исчезали в полотенце, то снова падали темной волной. — Сиделкой? Это кто так смог посмеяться над тобой? Боже, какой стыд! Нынче времена странные, но сиделка! Если бы твоя мать была жива, ее бы снова хватил сердечный приступ. Зачем тебе вообще работа, милая? Да еще и такая! — госпожа Аманнити саркастически приподняла одну бровь. — Ты вполне можешь обеспечить себе безработную и беззаботную жизнь, выйдя замуж. Ручаюсь, ты даже не поняла, что тебя поставили на место с этой работой, унижая твою внешность, достоинство и возможности. — Не беспокойся, бабуль, я все прекрасно поняла. Я очень мило улыбнулась и сказала, что я, разумеется, не создана для такой работы, но мне нужны деньги. Он ветеран войны и ему нужна помощь. Не то чтобы Алессандра сильно стремилась работать у Леви или же помогать ему из-за инвалидности. Нет. Но она хотела жизненной независимости, а у Аккермана для этого имелись средства. — Деньги? Алессандра, Винсенте вполне может тебя обеспечить. Погода неожиданно испортилась, пошел холодный дождь, казавшийся серым на фоне потемневшего неба. Вскоре дома и деревья исчезли за его густой пеленой. Жесткие капли стучали в окна. В одном полотенце на голое тело Алессандра мысленно пожаловалась, что совсем сейчас закоченеет. — Если ты снова толкаешь меня в руки этому толстобрюхому чудовищу, то я не хочу об этом слышать, бабуль! Этот человек мне неприятен. — Ты смотри! Нынче предстало мужчинами разбрасываться? Еще и обзываться на них? Но ты даже не пытаешься себя показать партии повыгоднее. Ты сидишь дома в книгах или ходишь одна на море, когда все твои подруги и даже Франческа крутятся на танцах. А Винсенте готов благословлять воздух, которым ты дышишь. И у него есть деньги. — Не смеши меня. Винсенте не будет покупать нам еду и платить за домработницу. А две тысячи на дороге не валяются, поэтому я завтра иду работать, хоть и не смыслю, что нужно делать, но я не глупая и не белоручка. — Он не покупает еду и не платит за домработницу, потому что ты его не пускаешь к себе. Ты холодна! А кто интересно платит такие огромные деньги за место сиделки?! — Элдиец, бабуль, элдиец! — Алессандра отмахнулась от женщины и прошлепала босыми ногами в сторону ванной комнаты, закрывшись на замок. Госпожа Аманнити, шокирована выходкой внучки, только и могла, что закрыть и открыть рот несколько раз подряд. Но потом набрала воздуха и произнесла: — Элдийцы теперь в почете, но они не особо приветствуют марлийцев. Тебя могут обидеть!***
— Так вот как все вышло?.. — ехидно ответил Оньнкопон. Леви все рассказал ему о вчерашней встрече с Алессандрой, поделился самым сокровенным и своими мыслями насчет нее. — Да. Как бывает в таких случаях, буря утихла столь же внезапно, как и началась. Я и сам не знаю, как это произошло. Мною, как обычно, были произнесены какие-то колкости, местами более или менее вежливые слова, позволившие Алессандре перейти к неловкому и поспешному прощанию. Определенно, я стал отвратным: и внешне, и внутренне. А вот она мне… Мужчины добрались до дома. Аккерман провел Оньянкопона в гостиную. Тяжело упав на стул, Леви выдохнул от невыносимой боли в голове. Затем попросил своего темнокожего друга, чтобы нашел немного виски в баре и разлил по стаканам. — Теперь тебе лучше? Ну, я насчет встречи с ней. Ты успокоился? — спросил Оньянкопон после того, как наполнил сосуды янтарной жидкостью. — Нет, мне еще хуже стало. Дело в том, что… Я не знаю, что со мной, Оньянкопон, не знаю, но когда я увидел Алессандру, у меня тут же приятно зашевелилось в штанах. Наверное, старею… — Брось, Леви! Но ты же не каждую встречную хочешь. А я видел эту девушку, хоть издалека, но, черт возьми, она горячая. — Она роскошная, в то же время скромная! Неожиданно встретиться с такой девушкой после переписки. Так мне и надо, — наконец промолвил Аккерман, вздрагивая от горечи алкогольного напитка, — так и надо, черт меня дернул связываться с ней. Ничего, оставлю все как есть. Будем просто переписываться иногда. Или вообще прекратить с этим гребаным делом. Какой же я болван, решив, что кому-то стану интересен в своем никчемном физическом состоянии! — Да не дури, Леви. Вот мне, на самом деле, странным кажется совсем другое. Какого хрена она вся такая интересная девушка знакомится через анкету в газете, ведь по сути может любого охмурить в живую. И странно, что она ищет именно «друга» через газету, а не будущего супруга или любовника, — Оньянкопон задумался, а затем выронил. — Черт бы побрал твой виски, Леви. Я с удовольствием выпил бы чего-нибудь другого. Леви улыбнулся. — Я велю, чтобы Габи принесла тебе чаю, — сказал он, а потом задумался. — Ты прав, это нелепо. Она говорила, что ищет друга, а в последнем письме вообще написала, что должна выйти замуж. Много загадок и мало ответов. И вряд ли Алессандра согласится на должность сиделки. С ее стороны — просто дурость. — Знаешь… Не хочу вдаваться в детали, это все-таки ты с ней переписывался и общался, но мне кажется, вероятно, она хотела все же с кем-то познакомиться для серьезных отношений. Блефует твоя Алессандра, блефует. — А. Умно. Впрочем, есть кое-что интересное… Когда я предложил ей обменяться фотографиями, она не отказала, хоть и прислала чужой снимок, предпочитая хранить свою внешность в тайне. Мне это показалось немного странным. Да и меня она захотела увидеть, сразу согласилась на встречу, когда я предложил. — Думаешь, она постеснялась своей красивой внешности? — Не уверен. — Леви вздохнул. — Я думаю, так проявилась ее эгоистичная потребность дать мне понять, что она — не уродина, но в то же время не красавица, которой является на самом деле. По крайней мере, я так не считал. Думаю, если она настолько привлекательна, то пусть даже некоторые из мужчин, но пытались затащить ее в койку. Поэтому она не хотела себя мне показывать настоящую. Но меня уже не волнует, как она теперь выглядит. Я имею в виду… отчасти я определенно представлял ее привлекательной, но лишь такой, как на снимке, который она мне прислала. Но в то же время для меня это действительно не имело значения. Ты меня подтолкнул, а увидев Алессандру в живую, как дурак, забылся, что я чудовище, очаровавшись красавицей. — Вот как бывает! — утешительно выронил Оньянкопон. — Откровенно говоря, я слегка удивлен, что ты вообще попросил ее фото и предложил встречу. Это на тебя не похоже. Ты все же склонен к осторожности, Леви. — Наверное, не с этой девушкой. Правда, в своем письме я не упоминал, что владею чайной. В этом вопросе решил быть осторожным. Оньянкопон утвердительно кивнул, он считал Леви осознанным и трезвомыслящим мужчиной, который ни за что на свете не сможет совершить глупый и необдуманный поступок. Но с такой жизнью, как у Аккермана, нелепости и жизненный геморрой принимались как неизбежное. Для него трагическое содержание его судьбы было почти обычным явлением. В первые годы после Гула бывшему капитану казалось, что время остановилось, снег никогда не растает, а дождь навсегда поглотит солнце, и спокойствие представлялось чем-то вроде несбыточной мечты. Потерявший все, Леви не без страха стал задумываться и над собственным будущим, но ему пришли на помощь Габи и Фалько. В течение длительного времени после своего ужасного ранения, он не то чтобы плыл по течению, ибо это означало бы хоть какую-то, пусть даже самую малую, активность. Нет, скорее, он пребывал в подвешенном состоянии. В физическом плане Аккерман стал бесполезен товарищам, начало сдавать здоровье, и без того тощий, Леви сильно похудел. Военная деятельность перестала интересовать его, поэтому он обрадовался, когда Фалько и Оньянкопон нашли ему небольшой домик в Либерио и предложили заниматься чаем — Аккерман всегда хотел поближе познакомиться с техникой изготовления любимого напитка и коллекционированием разнообразных сортов. Марлийская столица его вполне устроила, а Габи и Фалько полюбили брюзжащего бывшего дьявола из Парадиза. Часто Леви погружался в мир воспоминаний о былой жизни на острове и борьбе с титанами, а порой и вовсе забирался в дебри фантазии. Однако сейчас он думал, что лучше ему больше не встречаться с Алессандрой и больше ей не предлагать никакую работу. — Мне кажется, что я кретин и самый натуральный уебок. Дай мне дельный совет, друг, — Леви сосредоточенно нахмурился, потянувшись за очередной сигаретой. Оньянкопон в какой-то момент тяжело вздохнул и пригубил чаю. Он задумался. — Послушай, Леви. Например, если я хочу женщину, то я ее беру, а вот в твоем случае, нужно все взвесить. Если она и вправду выходит замуж, то отпусти ее, не трогай, пусть живет своей жизнью. Но если сердце екнуло, если желание сильное, если все внутри перевернулось, и она уж очень понравилась, то тебе необходимо сделать все, чтобы заполучить ее сердце. — Ладно, Оньянкопон, забудь. Мне просто необходимо было с кем-то поговорить. Не бери в голову. Я никому не нужный калека, а мысли о романтике меня успокаивают, вот и все.***
На следующий день после полудня в чайную вошла Алессандра. Габи сначала не поверила своим глазам, увидев это изящество и живописную роскошь. Казалось, что сегодня девушка была еще краше, собрав волосы на затылке и представ в заведении в черном облегающем сарафане до колен. Прошла неделя с тех пор, как они разговаривали по телефону. И почти две — как она отправила Леви письмо. В переписке Алессандра подробно рассказывала, по сути незнакомому мужчине о своих переживаниях и эмоциональном состоянии, узнала о смерти его матери, написав, что и она также лишилась мамы. Рассказывала об увлечениях и каждодневных забавах. Алессандре хотелось, чтобы Аккерман понял, что она не затворница, а любительница бывать на воздухе и, возможно, вступать в близкие отношения. Поэтому она упомянула в письме и о возможном замужестве. Всю ночь она не смыкала глаз, переживая о второй встречи с Леви. Обычно Алессандра дважды в неделю заходила на почту, когда там бывало мало народа, и проверяла свой абонентский ящик, который использовала для писем, чтобы не ждать почтальона. Однако через неделю после того, как она впервые получила письмо от Леви, она поймала себя на том, что проверяла почту каждые два дня. Сейчас ее сердце колотилось от слов Габи: «Я позову Леви, он в кабинете». Эгоцентричный — это прилагательное наилучшим образом подходило господину Аккерману: сосредоточенный на собственных чувствах, интересах или ситуации; друг, которому на тебя плевать, потому что он ни на минуту не задумался о том, что, возможно, у его подруги была причина для того, чтобы прекратить переписку. Алессандра стала в стороне, найдя опору в дверном проеме, отделяющем столовую от холла, и покорно ждала своей участи. Когда Леви появился в коридоре, она лишь слегка приоткрыла рот. — Алессандра, — уверенно выронил Леви, хоть за этой строгой уверенностью скрывались волнение и потеря мысленного равновесия. — Не надеялся на встречу, в самом деле. — Здравствуйте, Леви. Да, я все-таки пришла касательно работы, которую вы мне предложили, — спокойно произнесла она, сминая ладонью свою вторую руку. Многозначительным и испепеляющим взглядом Леви дал понять Браун, что она должна убраться из комнаты. И когда Габи ушла, извинившись, Аккерман почтительно предложил Алессандре пройти в гостиную. Сегодня он был без повязки, и не так официально одет, как в прошлый раз, но с тем же шармом: белоснежная рубашка и темные легкие брюки. Перед ним сидела девушка, и эта ее покорность и беззащитность, готовность мгновенно забыть все унижения, которым Леви подверг ее в прошлый раз, и это красивое лицо начинали делать его слабым. Но Аккерман был далеко не из робкого десятка, даже при всем своем недуге. — Как дела? — начал Леви, усаживаясь в кресло напротив собеседницы. Он вцепился длинными пальцами в трость, пытаясь в ней найти моральную поддержку. — Мне показалось очень нечестным, что я тогда немного обиделась и резко вам ответила, что якобы не собираюсь работать сиделкой. Вам действительно нужна помощь, — Алессандра запнулась, пытаясь подобрать слова, чтобы ни в коем случае не оскорбить физическое состояние Леви. — Просто я не впускала давно в свою жизнь ничего, что могло бы сделать меня счастливой. Теперь я понимаю, как все это было глупо, но я испытывала стыд и вину из-за того, как неправильно повела себя с вами. А вы как? Переварить слова Алессандры было непросто. Он готов был сейчас разрезать накатившим гневом воздух оттого, что она считала его обычным калекой. Однако Аккерман попытался справиться, привык. — Все так же жив. Кстати, я хотел еще в письме это спросить, но так и не решился. Расскажи мне о трех вещах, которых ты боишься больше всего, — выронил Леви, хотел перевести тему разговора в иное русло. — О, это легко, — ухмыльнулась Алессандра. Аккерман едва сдерживал взгляд на идеальном контуре губ. — Я боюсь темноты, пауков и высоты. За дурака его держала. — А у вас? У вас какие страхи, Леви? Мы действительно не говорили об этом в письмах, это интересно. — Три вещи, которых я боюсь? Как я должен ответить и остаться в то же время крутым парнем? Я точно уверен в том, что не могу сказать тебе, что боюсь темноты или пауков, либо высоты. Это погубило бы мою репутацию как мужчины. — Тогда чего? — Ничего. Все, чего я боялся, уже произошло в моей жизни. — Как так произошло, Леви? Что произошло на Парадизе. Я ничего не знаю… — Алессандра, — перебил девушку Аккерман, не позволяя, не разрешая договорить, пытаясь остановить, потому что едва сдерживался сказать что-то неверное. — Я долго думал над предложением, которое сделал тебе в прошлый раз. Тогда мое психическое состояние было тяжелым, несчастным. Я напутал, ты не та девушка, которая должна работать сиделкой. Не та… Леви все это говорил спокойно, медленно, запрокинув голову, не отрывая взгляда. Она взглянула на Аккермана, немного покраснев. Не знала, куда деть руки. Сейчас должны были принести кофе, вот тогда она сможет потеряться взглядом в чашке любимого напитка. На мгновение Алессандра потеряла дар речи, настолько растерянной она казалась. Но быстро вернув свой разум и голос, она опасалась, что разрыдается. — Ничего… Я понимаю. Я даже могу хуже сделать, чем помочь. Какая же из меня сиделка?! Леви продолжал: — К слову о страхах. Да, я избегаю многолюдных мест, например. А теперь, в тридцать восемь, у меня длинный список фобий. Единственное преимущество моего затворничества заключается в том, что оно обеспечивает мне бесконечные часы одиночества, давая возможность совершенствоваться в своем чайном бизнесе. Я планирую расширить заведение. В будущем. А сейчас я ни в ком не нуждаюсь. К чему это он все сказал? К тому, что ему не нужна сиделка? Или он вполне справляется со всеми трудностями сам? Что он пытался донести до Алессандры? Она совсем растерялась. Аккерман наблюдал, как Алессандра разочарованно моргнула и откинулась на спинку стула. Кофе долго не несли. Леви некоторое время не двигался. Семя сомнения, которое зародилось в его сердце, теперь проросло, и он посмотрел на Алессандру с другой стороны. Может быть, она пыталась использовать его и его статус в своих интересах? Марлийки хитрые, меркантильные и алчные. Это было его мнение и точка. — Я все поняла, Леви. Хотя мысль о том, что вы покажете мне свою фотографию была крайне заманчива, но я жалею, что отправила вам не свое фото. — Она поднялась со стула, разровняв юбку сарафана, и протянула руку Аккерману. — Больше мы не увидимся. Нежные пальцы коснулись огрубевшей ладони; щеки тут же вспыхнули от мимолетного прикосновения его длинных пальцев, прочертивших дорожку от запястья до подушечек. — Не в обиду, — выронил Леви. — Ты просто… Алессандра выдернула руку и бросилась к двери, чуть не сбив с ног Габи, державшую поднос с кофе. — Але!.. — крикнул Леви и так сильно ударил кулаком по столу, что Браун даже вздрогнула. Но Алессандра не обернулась.***
Слезы катились не прекращаясь, а девушка шла по узким улицам, куда глаза глядели. Глупо все получилось. Ужасно глупо. Словно она школьница, потерявшая голову от одной лишь улыбки красивого учителя. Але… Так ее никто в жизни еще не называл. Но хотелось повернуть время вспять, переписать тот день, чтобы никогда не отправлять информацию о себе в «Либерийский вестник», чтобы никогда не встречаться с этим мудаком и напыщенным грубым павлином. Хотя кого она обманывала? Снова бы отправила анкету в газету, чтобы таким образом найти любовь.