***
Он отшвырнул чайную ложку от чашки, сложил руки на столе и уперся в них лбом. Глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. Нужно что-то делать с этой ложью, или, во всяком случае, сказать правду, что у него не имелось своей фотографии… Тонкий, безупречный нос Аккермана не должен был влезть в это все, иначе жить по ложной переписке станет невозможно. — Леви, я нашла тебе сиделку! — Габи, без стука, зная, что это разозлит Аккермана, все равно ворвалась в его кабинет, счастливо потирая руки. Она так и выбежала из чайной, не снимая передник. — Что? Надеюсь это какая-то марлийская шутка? — вклинился саркастичный голос. — Я сейчас ее позову. Только, пожалуйста, сделай приятное выражение лица. — Я не понял, что что за клоунада? — тон голоса начинал закипать. Леви не любил, когда кто-то без спроса встревал в его частную жизнь, прерывал работу в кабинете или же просто портил ему моменты тишины. Хотя когда его жизнь стала частной? За его состоянием здоровья и благополучием уже как четыре года отвечали подростки из Марли. Но все равно! Он владелец чайной, он, черт возьми, Леви Аккерман, он все еще имел право на личное пространство, а Габи — иногда — все портила. Но его не слышали. Браун вернулась в кабинет уже держа за руку какую-то девицу. Лицо, обрамленное кудрями, порозовело, краска перекинулась на шею и залила декольте до самого платья. Невысокая молодая девушка со вздернутым носом. Леви плотно сжал губы. Только бы не рассмеяться. Только не сейчас. Услуги сиделки. Твою мать, услуги? Кто это придумал? — Нет, — он поднес ладонь к губам и сильно потер их. — Я не могу тратить на это время. Габи, бога ради! — Вы одинокий, — вскинулись светлые бровки. — И вы недалеко живете. Это же легкие деньги. Сколько получает ваш доктор? Леви чуть едва не потерял дар речи. — Это некорректный вопрос, — выронил он, затем обратился к Габи: — Я не собираюсь за нее платить. Мне не нужна нянька. Ты и Фалько отлично справляетесь. — Я постоянно занята в чайной, не всегда успеваю тебе помогать, — бросила Габи, глядя на него умоляющим взглядом. — Эта девушка нам поможет. — Нет, — отрезал Леви. — Ты отлично справляешься. Вообще замечательно. День становится все лучше и лучше. — Я наняла Амелию, — снова перебила Габи. — Платить ей будем мы с Фалько. Каков твой обычный заработок? — обратилась Браун к девушке. — Две с половиной тысячи в месяц, — заявила Амелия. — Я могу работать без выходных. — Отлично. За пять дней ты получишь шестьсот. Здорово, правда? — радость с лица Габи не сходила, а Леви все больше и больше вскипал. Еще немного и он вышвырнет и Браун на улицу, и эту потенциальную няньку. Похоже, она настроена серьезно. Маленькая, светленькая, не хватало еще превращения в титана, а хватка, как у бульдога. Леви вздохнул, размашисто потер лицо ладонями. — Мне не нужна сиделка, и я не одинок, — он поставил локти на стол и сцепил пальцы в замок. — Инвалиды бывают разные. — Самый «легкий» инвалид с минимумом потребностей, с которым не нужно постоянно жить, — объяснила Габи Амелии. Аккерман уперся лбом в замок из пальцев. Расцепил их и провел рукой по волосам. — Твою ж мать, ну и идиотизм… Габи это не тронуло. Когда Амелия вышла за дверь, Браун подошла к столу Леви. — Она трудоголик, — вдруг проговорила подчиненная Аккермана. Тихо, заговорщицки. — На самом деле Амелия хороший человек… Просто… — Габи запнулась, потерла пальцем гладкую столешницу. — Просто немного напоминает прущий на тебя поезд. Ну, знаешь таких людей, которые долго посвящают себя чему-то, а потом оказывается, что в их жизни больше ничего и нет… Она тоже инвалид. В каком-то смысле. Леви какое-то время просто молчал, словно считал свое дыхание. А потом шикнул: — Пошла вон! И выпроводи свою подружку, немедленно. — Ты просто не понимаешь… — карие глаза расширились. — Габи, хочешь, чтобы я и тебя на улицу выставил? — Все-все, ладно, — Браун поправила передник, который и так сидел идеально, а затем тяжело выдохнула. — Ты невыносимый, но я тебя поняла, Леви. Вот так. Немного мазохизма на обед, чтобы работалось лучше. Габи растянула губы в улыбке и вышла из кабинета. Он не должен позволять себе поддаваться на чьи-либо уловки, даже если того требовали обстоятельства. Учитывая свою неспособность и физическое состояние, Леви вполне мог ухаживать за самим собой, и не было сильной необходимости иметь кого-то поблизости, кроме Фалько и Габи. И дело даже не в том, что он любил одиночество, а в том, что не переносил, когда его считали беспомощным и слабым. Сколько раз Леви говорил себе, что ни в ком не нуждается? Много. Много… И все же Аккерман все еще хотел с кем-то общаться, хотел, чтобы Алессандра ему писала. Хотелось увидеть ее аккуратный почерк, видеть на бумаге то, что она должна была сказать, послания, которые она посылала в силу своей молодости и наивности. Леви ощущал, что девушка не боялась его, а относилась на равных. И хотя небольшая часть его желала бы вернуть свой устрашающий престиж капитана Разведкорпуса, уничтожителя титанов, но ему нравилось, что Алессандра его не знала раньше. Нет. Твою мать, жаль, что она его не знала раньше. Ведь раньше он был красив и суров, а сейчас… Из всего привлекательного имел только деньги и чайное предприятие. Жизнь, полная удовольствий и любви, была не для него. Всю свою жизнь он посвятил войне, крови и потери близких. Лишь этому. А сейчас настало время спокойствия и умиротворения. А Алессандра просто еще одно развлечение в тусклой жизни, к которой он привязался, чтобы реализовать свои амбиции. И все же что-то его заставляло думать о ней, искать ее и даже лгать во благо самих их отношений. Девушка казалась Леви единственным человеком, который его понимал? Марлийка! Что скрывала ее грусть в письмах, какие эмоции, какую боль? А ее фотография? Ее фотография была для Аккермана чистой тайной. Ладно, поразмышлял и хватит. Это все для него было раздражающе, неуместно и слишком самоуверенно. Все эти чрезмерные размышления его раздражали.***
На следующий день в доме появился Оньянкопон. Он постучал в кабинет с устрашающей табличкой «Не входить», но ответа ждать не стал: надавил на ручку и заглянул в приоткрывшийся проем. — Занят? Леви оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на темнокожего друга из-под черных бровей. — Как всегда. — Можно войти? — Оньянкопон открыл дверь шире и ступил за порог. — Ты уже, — хмыкнул Леви. Друг Аккермана переступил порог второй ногой и закрыл за собой дверь. Подходить близко не стал. Разговор не должен был занять дольше минуты. — Ну, Леви, по твоему поручению я ездил к дому этой Алессандры. Вот тогда Аккерман все-таки отложил бумаги и откинулся на спинку кресла. Немного разволновался, словно мальчишка. Но потом любопытство превысило все волнения. — Что там? — нахмурился он. — Она живет — если это, конечно же, она — в глухомани около небольшого леса. Даже дорога туда идет грунтовая, хотя пейзаж там, безусловно, прекрасный: сосны, дубы олеандры, жасмин, проехать несколько километров и море. Рядом с ее домом расположены еще четыре таких больших двухэтажных жилья… — Хочешь выпить? — Леви перебил Оньянкопона, предлагая алкоголь, надеясь, что разговор задастся долгим. — От вина не откажусь. Аккерман вежливо попросил друга достать из бара полупустую бутылку Марлийского, и разговор продолжился. — …Машину я оставил в пятиста метрах от поселка. Как раз, когда подошел к самому крайнему дереву, чтобы лучше разглядеть и себя не обнаружить, из ее дома вышли две молодые девушки. — И? Там была Алессандра? — Да что же ты такой нетерпеливый, капитан? «Я — слепой и старый, и у меня жутко болит нога, а еще я хочу знать об этой загадочной девушке все», — размышлял Леви, но в голос сказал совершенно другое: — Я жду отчета просто. Серые глаза внимательно проследили за тем, как Оньянкопон тягуче пригубил вино, а затем поставил бокал на стол и немного отодвинул. — Ну, я не знаю, Леви, решай сам. Но мне кажется, той девушки, что на фотографии, не было среди этих двоих. Изначально я не видел ее лица, поскольку стоял далековато. Но потом она, возвращаясь назад уже одна, позволила мне получше рассмотреть себя. И… Леви, это не она. Это не Алессандра. Девушка была высокая, статная, красивая брюнетка, с яркими чертами лица, в платье, подчеркивающем замечательную фигуру. Значит, девушка, с которой ты переписываешься, там не живет. Или же это была ее кузина, сестра, родственница какая-то, кто угодно. Но точно не она. — Ла-а-адно… — полушепотом протянул Аккерман и привстал с кресла, потянувшись за тростью. Выдохнул. Затих. Напряжение окутало плотной пеленой, каждая мышца сжалась в пружину. Наблюдения Оньянкопона были до чертей бессмысленны. Или же в письмах Алессандры присутствовала ложь, как и у Леви. Оньянкопон безразлично повел плечом. — Леви, кончай с этим всем. Оно тебе нужно? Переписывайся, сколько влезет, но к чему эти все розыски, волнения. Уверен, у девицы своя жизнь. Ей скучно, она молодая, пытается найти интриги и развлечения, но ты же не можешь ей большего дать, кроме как пару приятных слов на бумаге. Это просто смешно! Она молодая и ветреная. Ты бывалый воин. Тем более, она марлийка. Марлийки по своей природе строптивые, они непослушные, гордые и непокорные, как рыси. Тебе не нужна такая женщина. С таким юным дитем я и не знал бы, о чем разговаривать. Много вопросов, но без ответов. Леви, уже стоя, последним глотком допил вино и отставил бокал. Он пристально взглянул на друга, сидящего напротив, а потом поморщился. — Она вполне рассудительна и интересна как человек. А ты думаешь меня кто-то сможет выдержать? Ты думаешь, что какая-то девушка сможет смириться с моей болью, которую я ношу, как гребаный камень на плечах уже столько лет? А мое физическое состояние… Ты ведь видишь, что я монстр. Да я ни на что не надеюсь. Какие чувства? У меня нет чувств. Вся моя душа осталась на Парадизе. Здесь я Леви Аккерман, чайный предприниматель-калека. Поэтому ничтожные письма меня отвлекают от тяжелого бремени. С этими словами Леви развернулся и ушел прочь, к дверям. — Выйду на террасу, подымлю. Оньянкопону нечего было больше добавить к словам своего друга. Он прекрасно все понимал. Взвесив все «за» и «против», заключил: — Если нужно, я съезжу к ее дому еще раз. — Не стоит, — Леви задержался у дверей. — Ты прав, Оньянкопон. Это гиблое дело.***
Вечером, когда Аккерман расставил все точки над і, размышляя над ситуацией с фотографией Алессандры и той девушкой, которую видел Оньянкопон, он пришел к выводу. У самого Леви своего снимка в помине не имелось, а прислать чужой — ну не идиот? Рука немного дрогнула, когда поднял телефонную трубку. Номер еще раньше сохранил, отложив в стол. После четвертого гудка, приятный голос произнес «Да, я вас слушаю!» — Алессандра?