***
У моря было пустынно, и ставни бунгало закрыты. На песке в некоторых местах начинали зарываться окурки от сигарет. Дул прохладный ветер, из-за этого в воду никто не решался податься. Леви и Фалько в наглухо застегнутых куртках брели вдоль воды, стараясь не замочить обувь. Аккерману стало легче, когда он подумал, что сейчас присядет в укромном местечке, раскроет конверт и примется читать письмо. Несмотря на прохладу, по пляжу бегали босоногие дети, какие-то мужчины играли в карты, пары выгуливали собак. Пройдет холодный циклон и снова начнется купальный сезон, ведь только середина августа, в баре будут продавать мороженое и фруктовый сок. А дальше, мили через две, берег укутывали развалины. Никто их так и не убрал после Гула, словно оставили, как напоминание о страшных событиях четырехлетней давности. «Эрен… — думал Леви, — хороший был парень. Хороший»… Фалько, взяв своего начальника за локоть двумя руками, помог ему добрести до лавки, где имелась прекрасная возможность присесть и рассматривать чудесный вид на синее волнующееся море, такое же, как и душа Леви. — Что говорит доктор? — спросил Грайс, помогая Аккерману удобно разместиться на скамье. — Мои родители беспокоются. — А ты нет? — лукаво вскинул бровь Леви. Фалько опустил взгляд под ноги, скептически поджал губы. — Ты же знаешь, Леви, что я переживаю за тебя практически больше всех. И мне очень нравится работать в чайной, просто… — Все хорошо, ребенок, правда, все хорошо. Анализы показывают, что пока умирать не собираюсь, хоть я больше всего об этом мечтаю. Нога иногда сильно болит, но док заявил, что это нормально, скоро пройдет. — Леви мгновенно стушевался, его слегка отросшие волосы развевал ветер. — Сегодня постриги меня и побриться нужно, а то зарос, как чудовище. — Ничего ты не чудовище. Щетина несколько придает тебе лет, но не больше. — Могу еще нравиться девушкам? — рассмеялся Леви. Это был скорее риторический вопрос, нежели прямой. Но Фалько, уважая Аккермана, ответил: — Конечно, можешь, еще как! Ты привлекательный мужчина, даже Габи так считает. — Ох, даже Габи! Нашей строптивице не угодишь. Если она так считает, то уже прогресс! У меня есть надежда… — Она лишь кажется такой… сумасшедшей, — Грайс усмехнулся, говоря о подруге. — Да знаю я, Фалько, знаю, не кипятись. Я к тому, что уже отдал дань грехам молодости, мое время прошло… Нахрен я кому-то нужен. Ладно, хватит бессмысленно трепаться, сходи пройдись, а я пока письмо почитаю… — И запнулся, не договорив. Или это просто такой способ заканчивать предложения и давать себе передышку, пока собеседник перехватывает инициативу? В силу своей скромности Грайс понял, что Леви его «отогнал» от себя, чтобы не только побыть в одиночестве и открыть конверт с письмом, а еще покормить бездомных котов. Целая дюжина жила под ржавой лодкой на берегу моря. Аккерман любил котов, привозил с собой на море еду и отдавал им все до последней крохи. Леви проводил Фалько усталым взглядом, тот подошел к перевернутой красной лодке и провел по днищу руками. Затем вложил два пальца в рот и переливчато свистнул. Стая из десяти подросших котят выбежала из-под своего жилища, приветливо мяукая. Отложив трость в сторону, Аккерман тяжело вздохнул и принялся открывать письмо. «Уважаемый Леви. Простите за столь поздний ответ, я никак не могла добраться до ручки с листом бумаги и личного свободного времени. Мне нужно было уехать на какое-то время из Либерио. У отца случились проблемы со здоровьем, и всеобщее мое состояние, связанное с иными вопросами, о которых я не могу пока рассказать, было не радостно. После изнуряющей рабочей недели хотелось только одного: взять в руки хорошую книгу и не шевелиться как можно дольше. И даже всегда такая успокаивающая нервы езда на машине не приносит сейчас желаемого облегчения. Но я рада вашему письму, искренне рада. К слову, я посетила ярмарку. Жаль, что вы не любитель таких веселых мероприятий. Мы с друзьями хорошенько повеселились, пробуя всякие вкусности и тратя все деньги, которые взяли с собой. После ярмарки, в конце дня, у меня во рту остался яркий, разнообразный вкус деликатесов, подобный симфонии. Хотя я вас могу понять, самой комфортно в одиночестве, несмотря на то, что я много часов провожу со своими друзьями и кузиной. Насчет вашей когда-то вычитанной из книги фразы не могу сказать многого. Я очень молода и неопытна в плане жизненных ситуаций. В столь юном возрасте понимаешь мало, но родные силой пытаются меня выдать замуж, а я хочу больше всего на свете изменить свою жизнь, только не могу»… Как всегда, Алессандра принялась расспрашивать Леви о его жизни, его привычках, вкусах, симпатиях и антипатиях, о его друзьях. Ее манера писать забавляла бывшего капитана, глаза его блестели, были спокойны, полны нежности и легкой иронии. — Маленькая девочка раззадоривает старого калеку. Хорошо, что я не престарелый соблазнитель, — тихо выронил Леви, бросив взгляд на Фалько, крутившегося возле бездомных котов. Леви сам не понимал, как вообще его выносили ребята. Временами он сам себе казался неприятен. Порой излишне резок в своих высказываниях, бывал обидчив и ужасно несносен. Человек настроения. Аккерман действительно пытался меняться, не срываться на тех, кто этого не заслужил, но плохо получалось. Вышло так, что лишь подростки из Марли терпят, принимают его таким, каким Леви являлся, не обижаясь и не пытаясь изменить. И именно ради них хотелось стать чуть лучше. …«Как вы и просили, я прикрепила к письму свое фото»… Мать твою, фото! Леви тут же с волнением достал из конверта небольшой снимок, на котором красовалась молодая девушка лет двадцати, но выглядела чуть младше. Темно-каштановые длинные волосы спадали на хрупкие плечи, карие глаза и светлая кожа придавали аристократичной наружности. Алессандра на фотографии выглядела приятной молодой особой, не обладая сверх привлекательной наружностью, о которой так часто упоминает Оньянкопон, но девушка была недурна собой, милая, но, по мнению Леви, красота девушки, скорее всего, притуплялась фотографией. И по глазам Аккерман не заметил той грусти, о которой так много говорила Алессандра в письмах. Вся ее сущность выдавала в ней веселый нрав. Он молча разглядывал снимок со скрупулезностью бывшего разведчика. Продолжил всматриваться в ее глаза и лицо, будто решил найти в них хоть какие-то ответы на рой вопросов. …«Порой ловлю себя на мысли, что мне было бы проще отпустить все, как есть, само собой, но я так не могу. Вот и я решила набраться смелости и попросить у вас ваше фото. Конечно же, если вы не против, Леви. Искренне, Алессандра».***
— Она прислала мне свой снимок. Аккерман появился в прихожей в тот момент, когда Оньянкопон развернулся и поставил на стол полупустую чашку с кофе, заставив Леви оглянуться по сторонам, чтобы не нашлось лишних ушей. Лицо его тут же исказилось в гримасе от боли в ноге. — Кто? — Алессандра. — Ах, твоя подружка по переписке… Леви положил перед другом фотографию девушки, ожидая совета, анализа и разбора всей внешности. Он опустился в кресло рядом с Оньянкопоном и потянулся за пачкой сигарет. Его животный взгляд с исполосованного шрамами лица устремился на друга. — Я знал, что до этого дойдет, — заметил Аккерман с ухмылкой, обводя пальцем свою идеально выбритую скулу, по которой недавно прошелся лезвием Фалько. — По-другому и быть не могло. Это должно было закончиться вот так. Мое скотство и гордыня перешли в то, что я решил попросить ее фотографию. — О, это еще не конец, я уверен, — выронил Оньянкопон, допивая кофе. — Ты хочешь большего? Леви отстранился. Поднялся и уперся ладонями в стол. И в него впился озадаченный взгляд. Даже разочарованный. У него самого сейчас, должно быть, такой же. — Ну, так как тебе она? Слова застряли в горле. Оньянкопон закусил губу и на секунду отвел глаза в сторону, уставившись на теперь уже пустую чашку. Пальцы слегка коснулись фотокарточки. — Твою мать, я не понимаю, Аккерман, чего ты хочешь? — озадачено улыбнулся темнокожий друг Леви. — Секса? Так поедем в «Кураж». Хочешь молодую девчонку? Так их полно по городу ходит… А на улице красных фонарей выбирай любую. Что еще нужно?.. По комнате прошелся рваный вздох. — Я так развлекаюсь. Убиваю время. Мне скучно. Кроме того, она призналась, что ее хотят выдать замуж. — Боже, тем более! Кто вы друг для друга? Друзья? Любовники? Только то и делаете, что обмениваетесь пастой от шариковой ручки. — Нет, — между губами Леви зажглась сигарета. — Оба наслаждаемся депрессивным общением, балансирующим на грани, ненавязчивыми словами, легкий незаметный флирт. Но я не позволяю себе перейти тонкую грань, а Алессандра, чувствуется, боится сделать первый шаг. Голос превратился в сухой, надтреснутый полушепот. — Она — дитя! — заключил Оньянкопон. — Думаешь, я педофил? Ей двадцать. — Ну, не такая она уже и красавица. Обычная, слегка миловидная. — Ты так говоришь, словно я роскошный мужчина. — Он сделал короткий вдох. — Ты богат, ты авторитет, такие, как ты, крутятся с красивыми куклами в «Кураже». Леви застыл. Он молчал до тех пор, пока сигарета полностью не истлела и не затерялась в пепельнице. Ему было абсолютно плевать, с какими там девушками необходимо крутиться в элитных мужских клубах. Ему везде было скучно, кроме чайной. Тогда уже Аккерман продолжил разговор. — Оньянкопон, — начал Леви. — Я хочу, чтобы ты съездил за адресом Алессандры и узнал для меня, увидел ее, какая она, где живет, как живет. Просто мотнись и взгляни на пару минут. — Твою мать, и это я слышу от капитана Разверотряда! — Оньянкопон обескураженно провел ладонью по лицу. — Я же сказал, что это развлечение, — осторожно подчеркнул Леви. — Ладно, так и быть. Попробую узнать, что и как. Уверен, это и вправду занятно. Леви одобрительно кивнул, протянувшись за новой сигаретой. Сегодня он скрыл тот факт, что Алессандра попросила и его фотографию. Это действительно было огромной проблемой.