Чайный Король

      Это все-таки произошло. Оньянкопон повел Леви в «Кураж», в закрытый мужской клуб в центре Либерио.       Заведение начинало свою работу лишь после восьми часов вечера, открывая завесу для определенной публики.       Сегодня и перед Леви Аккерманом почтенно открылась дверь. Он заглянул в подобное место впервые в качестве чайного предпринимателя, а не капитана разведкорпуса. В холле стояла темнота, до слуха доносилась приятная негромкая музыка. Тонкая полоска света виднелась из-под двустворчатой двери прямо напротив входа. Больше идти было некуда. Хорошо, что провожатым Леви оказался именно Оньянкопон, который знал, что, куда и как, поэтому, сделав несколько неуверенных шагов вперед, Леви, одернув на себе велюровый пиджак, просочился внутрь.       Он оказался в главном помещении клуба. Сейчас здесь горели потолочные люминесцентные лампы, освещая весь зал и сцену у противоположной стены. На сцене танцевали девушки. Красивые полуголые танцовщицы двигались грациозно и абсолютно синхронно.       А Леви на какой-то момент прижался спиной к барной стойке, спрятал одну свободную от трости руку в карман и просто наблюдал за развернувшимся зрелищем, в ожидании, когда Оньянкопон договорится о лучшем столике и алкоголе.       Пальцы еще не привыкли к новым ощущениям протеза, но изобретение друга помогло почувствовать себя более полноценно.       Долго стоять не пришлось. Оньянкопон договорился о столике в самом удобном месте зала. В темном уголке, откуда было видно всю сцену и гостей.       Гости… Для Леви публика казалась отвратной. Он вспоминал подобных личностей, которые приезжали из Стохесса в Подземном городе и которых можно было обчистить. Сейчас он сам невольно просочился в подобный слой общества. Находился среди богатых предпринимателей, аристократов, молодых пижонов в дорогих пиджаках, криминальных авторитетов, которые имели хоть какую-то денежную власть в Либерио.       Но Леви не интересовала публика. Он пришел сюда по просьбе Оньянкопона, чтобы выпить немного виски и расслабиться. Габи с Фалько отпустил домой к родителям, поэтому разок позволить себе прийти поздно ночью и никого не разбудить казалось наслаждением.       Аккерман поморщился, перенеся вес на здоровую ногу, но отстраняться от стойки не спешил. Давно он не бывал в подобных местах, поэтому не торопился.       Девушка-официантка по просьбе Оньянкопона пригласила Леви за столик. От резкого движения в голеностоп будто вбили гвоздь, а перед глазами заискрило от остроты ощущений. Нога болела второй день. Точнее, болела она уже давно. Боль была постоянная, первое время она достигала «одиннадцати» по десятибалльной шкале, вышибая капли пота на лбу и заставляя карабкаться на стены. Но со временем она опустилась до терпимой «троечки». А последние двое суток это была твердая «семь». Возможно, Леви давал слишком большую нагрузку. А возможно, дело в летней поре и потеплении, и он до конца жизни будет, как семидесятилетняя старуха с ревматизмом, предсказывать погоду по боли в суставе.       Аккерман втянул воздух сквозь сжатые зубы, сдерживаясь, чтобы не выругаться. Это не ускользнуло от темных глаз Оньянкопона.       — Сейчас расслабишься, Леви, — чуть заметно ухмыльнулся друг Аккермана. — Я заказал солодовый виски и бурбон. Сегодня такой номер обещают, ахнешь!       — Выпивка за мной, а за тобой место, — Леви повернулся к нему корпусом, до этого с безразличием разглядывал публику.       — Здесь обычно крутятся шишки, выпендриваются друг перед другом, играют в покер и глазеют на полуголых девиц. Но ты очень органично впишешься в «коллектив», Леви. Глядя на тебя такого, все будут думать, что ты не какой-нибудь ветеран войны, а крупный предприниматель. Никто не заподозрит стального капитанского стержня в таком спокойном тихоне с приятным голосом. А я обещаю никому не рассказывать. — Тихо хмыкнул Оньянкопон, прежде чем повернуться к другу и встретиться с ним взглядом.       — А мне все равно, расскажешь ты, или нет, — нахмурился Леви. — Я здесь в первый и в последний раз. И не собираюсь выеживаться перед подобными порочными магнатами. Но пару лиц мне тут пришлось узнать. Неожиданно, хотя…       Мужчинам принесли виски, и необходимость в разговоре на время отпала. Аккерман поднес стакан к губам и почувствовал сверлящие взгляды незнакомых ему боровов, сидевших параллельно их столику, которым не нравилась лишняя неведомая конкуренция в клубе.       Из закусок для алкоголя Оньянкопон заказал устрицы и креветки в сливочном соусе. Все выглядело исключительно красиво и вкусно.       Сказать, что Леви оказался к этому не готов — это не сказать ничего. Он понимал, что сидел в элитном мужском клубе, в котором любой из гостей мог себе позволить снять красивую девушку и провести с ней ночь. Однако подобная жизнь его будто бы не касалась, словно он морщинистый старик, что должен давать дорогу молодым.       Оньянкопон сумел повернуть ситуацию так, чтобы Аккерман не чувствовал себя чем-то ему обязанным, принимая это предложение. Он всегда умел привести веские доводы в поддержку своей точки зрения, и то, что сразу показалось благотворительностью, в конце беседы обернулось деловой сделкой. Чернокожий друг уговаривал после вечера в клубе снять себе девушку на ночь.       Через какой-то промежуток времени на сцене появился мужчина.       — Дорогие гости «Куража», — усилив голос микрофоном, начал владелец заведения, богатый марлийский старик. — Я рад приветствовать вас здесь и, по случаю приезда моей любимой племянницы, хочу представить вашему вниманию новую программу!       Последовавшие аплодисменты на миг оглушили слух. Яркий свет погас. Стоило ему закончить, как рядом с ним из пустоты, словно из неоткуда, возник силуэт, девушка.       Она сидела на небольшом черном кожаном диване. Ее короткие темные волосы в стиле каре отливали синевой от света ламп и свечей, сильно накрашенное красивое лицо, как у гейши из Хизуру, сразу привлекло внимание мужчин. Скорее всего, девушка и была представительницей этого народа. Но Леви слегка озадачило то, что тело танцовщицы прикрывала лишь тонкая прозрачная шаль, ненужная по сути. Все тело демонстрировалось в деталях.       Обнаженная девушка начала развлекать мужчин под ритмы тихих барабанов, время от времени на расстоянии как бы предлагая себя и свое безупречное тело. Томные изящные движения под действием каких-то колдовских чар, заключенных в теле танцовщицы, переходили в неистовые, сладострастные вращения и сопровождались срыванием мужских стонов.       Манящая гейша постанывала, извивалась, возбуждающе трогала себя руками. Везде. Шарила по телу, соблазняла. Как змея она вилась, каждым своим движением доводя мужчин все ближе и ближе к финальному аккорду.       — Хочешь ее? — тихо проговорил Оньянкопон с ноткой лукавства, заметив, как взгляд Аккермана застыл на черном чувственном треугольнике между ног девушки.       От неожиданности Леви замер, вздернув темные брови. Когда он ехал сюда, мыслей о возбуждении, тем более, о совокуплении, у него не было. Да, ему нужно было чем-то занять себя, просто чтобы не сойти с ума. Но вариантов предоставлялось крайне мало, и тут как по волшебству объявился Оньянкопон с этим мужским клубом. Аккерман фальшиво хмыкнул, упираясь коленом в столик и скрещивая пальцы в замок.       — Танцовщица может выполнить и индивидуальные пожелания заказчика, — констатировал Оньянкопон. — Но не эта. Ее слишком хотят, а она недоступна. Так задумано программой «Куража». Эта гейша лишь для искусства.       В зале можно было заметить нервное ерзание в креслах. Девушка танцевала, синхронно двигаясь, словно занимаясь любовью с диваном, острые соски уже не скрывала шаль.       — Думаю, у некоторых гостей хватит денег, чтобы нарушить правила заведения, нет? — только и выронил Леви, никак не комментируя увиденное.       — Ты хочешь их нарушить? — резонно заметил Оньянкопон, пригубив виски.       — Нет, просто спрашиваю.       — Ты можешь заказать другую девушку. Правила простые: она имеет право трогать тебя, а ты ее — нет. Но это не предусматривается как доступность танцовщицы в качестве сексуального партнера.       — А я никого здесь и не разглядываю в качестве сексуального партнера, Оньянкопон, — возразил Леви, развернувшись к нему лицом. Тот жадно поедал глазами танцовщицу. — Но что-то во всем этом не дает мне покоя. Странное чувство, будто я пытаюсь вырваться из своего маленького мира, сжавшегося до размеров своей спальни в доме.       Аккерман настолько привык к своему затворничеству и монотонности дней, что даже поход в подобное заведение с его приличным социальным статусом и достатком казался Леви чем-то ненормальным.       — Ах, Леви, хватит обмениваться письмами с ненастоящими девушками. Трахни женщину, будь добр, живи, наконец, полной жизнью, а не прошлым. Не задумывайся о своем недуге.       — Я не живу прошлым, поверь. Моя жизнь, как и жизнь многих элдийцев и марлийцев поделена на жизнь «до Гула» и «после». Просто… Ну не мое снимать проституток.       Музыка внезапно оборвалась, и обнаженная танцовщица демонстративно низко поклонилась немногочисленной публике, сидевшей в зале. От нее исходил приятный манящий аромат, пробуждающий жажду.       Однако, поймав на себе вопросительный взгляд Аккермана, Оньянкопон все же взял стакан с бурбоном и замолк.       — За приятный вечер! — не прекращая улыбаться произнес темнокожий друг Леви.       Вкус у напитка оказался выше всяких похвал. Несмотря на опасения опьянеть, Аккерман осушил стакан практически залпом. В голове появилась приятная легкость, но больше ничего. Расслабившись, Леви уже с большим интересом смотрел на сцену, где минуту назад словно сама с собою занималась любовью роскошная гейша, прогибаясь, владея своим телом настолько, что казалось, будто и сам сейчас с ней совокуплялся в танце любви.       После выступления Леви в течения часа выкуривал сигарету за сигаретой.       Облокотившись на трость, Аккерман вдруг взглянул на свои «новые» пальцы, сомкнул их и тут же разомкнул, попытался осознать случившееся. Сейчас он чувствовал только любопытство, будто все происходило не с ним. Он никогда не предполагал, что однажды окажется в Марли в Либерио, одетый в дорогой костюм, и будет потягивать виски в элитном мужском клубе. Все его будущее, казалось, было просчитано на годы вперед — смерть или проведенная жизнь в муках боли и ран. И вот он здесь. В чертовом «Кураже», ждал, когда Оньянкопон оплатит счет за столик.       — Ну, продолжения желаешь? — нарушил молчание друг Аккермана.       — Нет, — отозвался Леви, провожая следом парочку из клуба — неприятного толстосума и молоденькую танцовщицу. — Отвези меня домой, а сам… Твое дело, Оньянкопон. Хочешь, развлекайся дальше. Не мое дело.       — Прошлое — уже не тайна, верно? Все остальное — отговорки… Я действительно хочу, чтобы ты расслабился, Леви. А потом выбирай уже себе какую хочешь, тихоню, которая сидит у камина, пьет чай и резвится с детьми.       — Подобные дамочки меня не интересуют. Вот и все.       Аккерман приблизился к машине, вдохнув теплый вечерний воздух, и отворил черную дверцу.       — Перестань, ты ведешь себя как животное, — выпалил Оньянкопон, улыбаясь. — Только в противоположную сторону.       — Скажи лучше, что я веду себя, как деревянная тумбочка, старая и покалеченная.

***

Неделю спустя       Вскипел чайник. Габи заварила зеленый чай, чтобы посидеть несколько минут наедине с собой, но откуда-то из глубины дома послышались звуки. Фалько еще не было, он снова поехал к родителям помочь отцу сделать полки в доме, а Леви… Он точно еще не проснулся.       Все равно, Браун отставила чашку на стол, поправила платье, заправила за ухо выбившийся из узла локон и снова принялась нарезать хлеб. Когда на кухню вошел мрачный Аккерман, она обернулась и попыталась вложить в свою улыбку массу жизнерадостности. Леви никак не отреагировал, Габи не удивилась.       — Тебе в яичнице желток запекать или не нужно? — как ни в чем не бывало спросила Браун, отворачиваясь к плите.       — Мне все равно, — сухо выронил Леви. Как обычно, ворчливый зануда — лучшее утреннее настроение Леви Аккермана.       — А джем к тостам малиновый или черничный?       — Я сказал, мне все равно, Габи, — рявкнул Аккерман, усаживаясь на один из двух имеющихся стульев.       Девушка больше ничего не сказала, заставляя себя дышать глубоко и размеренно. Открыв холодильник, она достала два яйца и две банки, джема в обеих было немного, на самом дне. Нужно сказать Фалько, чтобы съездил на рынок.       — Куда делся третий стул? — спросил Леви, поднимая тяжелый взгляд на Габи.       Браун у него за спиной как-то виновато кашлянула.       — Я его сломала.       — Какая молодец. Починишь.       — Я хотела встать, чтобы достать из высокой полки банку с чаем.       — Мне плевать, — выплюнул Аккерман постукивая пальцами по столу.       Яйца затрещали на сковороде, как и нервы Габи от настроения Леви. Браун накрыла ее крышкой и принялась намазывать хлеб маслом.       Выключив плиту, она выложила на тарелки яичницу, поставила все на стол и молча села на второй, последний стул. Не глядя на Аккермана, Браун стала ковырять вилкой свой завтрак. Есть совсем не хотелось.       Леви думал о письме, которое должен был написать Алессандре. Она ответила ему почти через неделю, сухим нейтральным тоном. Скорее всего, ее ответ был связан с тем, что Аккерман написал ей в письме о себе.       Так предполагал он.       Он лгал. Лгал о своей сфере деятельности, солгал и о чайной, которой владеет, написав, что работает водителем у владельца местной кофейни. Соврал и о своем нынешнем покалеченном ужасном состоянии. Соврал все, кроме того, что не был женат и не имел детей.       И что? Что на ложь девушка должна была ответить ему? Что очень рада общаться с водителем, который перевозит ящики с чаем и кофе? Или что он живет бог знает где на краю Либерио? Как она должна была еще отреагировать? Они же не знали друг друга, лишь довольствуясь милыми переписками, чтобы убить угнетенное настроение и депрессивное времяпровождение.       Но Алессандра не должна знать, кем Леви был на самом деле. В глубине души ему хотелось искренности от нее.       Вот она, черная полоса. Аккерман чувствовал себя ничтожеством, и это было нормально, с его точки зрения. Человек настроения, с ним никогда не было просто. Поэтому он писал Алессандре, девушке, анкету которой нашел в газете, она единственная, кто не видел его недостатков. Физических и моральных.       Когда решил все вопросы с поставками, закрылся, наконец, у себя в кабинете, и погрузился в раздумья.       «Дорогая Алессандра, спасибо вам за ответ, я действительно уже ждал письма, как пес, потому что привык к нашей переписке.       О ярмарке в центре Либерио, о которой вы упомянули в письме, я не знал. Вернее, я слышал, но не задумывался о ней. Скажем так, не люблю столпотворение. В таких местах легко можно и кошелек потерять, и вымазаться во что-то дико неприятное. Ярмарки устраивают для молодых, что ли.       Знаете, Алессандра, есть люди, которые счастливы только тогда, когда они одиноки. Одиночество не тяготит меня, оно помогает мне жить. Это мой друг и союзник. Мое одиночество не приносит пока мне боли и страдания. Все, что мне преподнесла жизнь, уже случилось.       Я вот долго не мог понять истинного значения вычитанной когда-то давно фразы в книге. Она показалась мне до абсурдности простой и нелепой. И кто только мог придумать такое?! «В жизни ничего нельзя изменить. Если ты вор, то остаешься вором до конца жизни. Если ты сыщик, рабочий, продавец или девушка с низкой социальной ответственностью, то это на всегда». Я не согласен. А Вы, Алессандра?       Сегодня я видел, как солнце медленно опускалось в море, окрашивая воду в оттенки кровавого-красного. Над головой проносились чайки, и их пронзительные крики разрывали тишину. Под ногами скрипел мелкий морской песок. Я люблю такую атмосферу. Люблю медленно бродить по берегу, наслаждаясь последними мгновениями долгого дня.       Я стал много курить. Это нервное. Сам себе запрещаю, но все равно курю, хотя знаю, что это лишь сокращает отведенный мне срок. Никотин расслабляет. Когда я был капитаном Разведкорпуса, я не курил вообще. Я и в тяжелой молодости не курил, а сейчас стал позволять себе слишком многое.       Вот могу набраться наглости и попросить у вас прислать мне ваш личный снимок, фотографию, со следующим письмом. Если это будет не трудно.       Больше не хочу вас задерживать собой. Приятных дней, Алессандра.       С уважением, Л.А.".