Чайный Король

      Июльский воздух плыл над городом. Леви сидел на террасе своего заведения и пил зеленый чай с молоком, читая утреннюю газету. Прошло четыре дня с тех пор, как он отправил письмо девушке из Либерийского вестника. За эти жалкие дни ничего особенного не случилось, если не считать ареста мэра Либерио из-за проблем с неуплатой налогов. А что касалось лично Аккермана, то у него все шло по-старому, привычным для него образом: завтрак, полдник, поездка с Фалько к берегу моря посмотреть на волны, отчеты Оньянкопона о товаре из другой страны, выслушивание политических терок от местной интеллигенции.       Габи поднесла ему рассыпчатое песочное печенье, с которым напиток еще большего раскрылся. На террасе стояло четыре столика, еще за одним сидели три девушки. Молодые люди обычно приходили в чайную Леви на выходных или после работы. Зачастую посетителями заведения являлись девушки из женского пансионата, который находился неподалеку. И Аккерман задумался, пригубив зеленый напиток, зачем выставлять свою анкету, если можно друзей найти и так, в реальности. Или это было какое-то временное модное молодежное течение, о которым Леви знать не знал.       Могло же быть такое? А знала ли она вообще о его заведении, посещала ли его, любила ли чай?.. Быть может, Алессандра приходила сюда вчера или придет завтра…       Черт, необходимо заканчивать с такими предположениями. Написать письмо какой-то молодой девушке думать о глупостях. Для Леви эта затея со знакомством казалась слишком бессмысленной.       Каким же он стал несдержанным стариком, и это отлично было видно, ведь стал бередить эту старую рану. Мнить себя недостойного новой жизни и новых личных возможностей. Однако у всех есть дверь. И все хотят выпустить через нее то, что внутри. А дверью Аккермана была старая дверь в штаб-квартиру Разведкорпуса, который уже давно распустился. Солнечный свет проникал туда через щели, его тонкие и длинные лучи проходили между уже потрескавшимися досками. И так покосилась, потрескалась и расшаталась дверь Леви, что уже не в силах была разделять внешнее и внутреннее.       Слова в газете не вязались, задумался о своем, но в какой-то момент подъехавшая к чайной машина привела Аккермана в чувства. Он будто опомнился, когда из машины вышел Жан, громко хлопнув дверью, а затем появилась и Микаса, державшая на руках годовалого малыша.       Так было неожиданно. Вот подарок!       — Можно подумать, вы вспомнили бедного калеку спустя год? — уголок губ Леви поднялся в кривой ухмылке.       Почему в этом вопросе послышалась надежда?       — А мы вас никогда не забывали. Капитан, рад вас видеть в здравии, — Кирштайн подошел ближе и поздоровался за руку с Леви. И накатило дежавю. С такой стремительной пугающей силой ударило по нервам ощущение повторения чего-то знакомого. Аккерман четко разглядел в своем бывшем солдате черты Кенни: волосы, спадавшие назад, та же бородка, неторопливый взгляд раскосых глаз, высокий рост. В последний раз при встрече такого сходства не ощущалось. — Вот, выбрались на пару дней из Парадиза.       — А я смотрю, гены Аккерманов по-прежнему доминантны? — выронил Леви, не в силах устоять перед бутузом с ровными и черными как смоль волосиками и серыми глазками, уверенно сидевшим на руках и державшим маму за палец.       — Да уж, — улыбнулась Микаса. — Он только и ждет, как бы пообниматься. Нашему малышу жутко нравится знакомиться с новыми людьми. А это твой дядюшка, — обратилась Аккерман к сыну. — Познакомься.       Леви не видел ребенка целый год. Последний раз, когда он приезжал в Стохес, кажется, Микаса носила малыша еще в утробе. Но имея привычное отвращение к детям, он почему-то не выдержал, взял сладкого карапуза за пухленький пальчик. Мальчик потянулся и тут же оказался на руках у Аккермана.       — Как столица? — спросил Леви гостей. — Как работа в полиции, Жан?       Микаса забрала ребенка к себе на руки, видя, что Леви хочет встать. Он взялся за трость и жестом пригласил гостей войти внутрь чайной. Девушки-посетительницы тоже собрались уходить.       — …и с бухгалтерией я справляюсь сама, так что еще один человек не нужен, — Габи быстро вытерла барную стойку — столешница от ее, казалось, сотого раза натирания, уже блестела, словно зеркало. Болезненная любовь к чистоте становилось нормой. — А объявление по поиску еще одной официантки я уже разместила, так что ты зря сорвался из дома, мог позвонить или написать, — взгляд зацепился за вошедших гостей. — О боже! Кто это к нам приехал!       Габи и Фалько тут же подбежали к Жану и Микасе. Браун схватила малыша на руки и принялась расцеловывать.       — Габи, хватит делиться с ребенком своими микробами, — вырвалось у Леви. Кирштайн, не успев поздороваться, сразу же припал к зеркалу у входа. Резко вскинув голову, он пригладил волосы и почесал бородку. Аккерману показался такой жест самолюбования противным и эгоистичным. Военная полиция не прошла мимо тщеславия Жана.       — Но мы ведь пообедаем на кухне, да? — спросила Габи. Однако в чайную вошли несколько мужчин, и Браун бросилась к барной стойке, чтобы обслужить.       — Мы ненадолго, капитан, — прошептала Микаса, едва касаясь плеча Леви.       — Поговорим об этом позже, — Аккерман попытался растянуть губы в улыбке. — А пока присаживайтесь за столик, Габи сейчас сделает чай или кофе. Что пожелаете. Мы так долго не виделись, вас теперь трое…       Правильнее было сказать, что Леви не видел Микасу целый год, с Жаном же он пересекался пару раз пол года назад. Они тогда выпили по стаканчику виски в местном ресторане.       Дверь закрылась с обратной стороны, посетители решили выпить чаю на террасе, холл погрузился в тишину. Последние силы начали вытекать из тела. Леви уперся локтями в стол и вздохнул. Его серые глаза при этом сощурились и остро впились взглядом в малыша. Жан принялся рассказывать о работе в полиции.       — Я же йегерист, куда от этого денешься на Парадизе? — произнес как ни в чем не бывало Кирштайн. — Все идет отлично, повысили зарплату. Жена ни в чем не нуждается, ребенок родился. Но я так редко встречаюсь с Армином и с Конни…       Жена… Будто у Микасы имени не было. И с каких это пор Жан стал таким офонаревшим? Леви позволил сделать вывод, что его просто разбаловало положение: с одной стороны, королева Хистория, с другой — йегеристы и высокая должность в полиции.       Странно. В какой-то момент Леви начинало казаться, что он отпускал свою озлобленность, в первую очередь, на себя, и пытался посмотреть на все под другим углом, но потом мимолетное ощущение рассевалось, как дым. Аккерман вскинул голову, размашисто потер лицо ладонью и снова уронил руку, при этом внимательно слушая бывшего солдата.       — Вы ностальгируете о Парадизе, капитан? — внезапно спросил Кирштайн. — А где Оньянкопон?       В глазах Леви заплескалось море, Микаса ждала ответа, пригубив напиток, малыш кушал мягкое печенье.       Но мир вокруг не изменился. Все осталось таким, каким и было четыре года назад, это Леви стал другой. Он вдруг прозрел и смотрел на мир совсем иными глазами. Вся суета словно сейчас будто обходила Аккермана стороной.       Он внимательно наблюдал за тем, как Микаса возилась с малышом, как весело и заливисто он смеялся и кушал печенье, как доверчиво бросался в объятия родителей. Но Леви делал вид, что не замечает, чтобы не задаваться лишний раз вопросами.       — Нет, как ни странно, мне нравится жить в Марли, — Аккерман поднял руку и совершенно неожиданно мазнул пальцем по кончику носа ребенка. — Ни в обиду всем вам, но я прикипел к детям. — Он украдкой взглянул на Габи, которая высыпала чай в заварочный чайник, и на Фалько, в глазах которого искренне блестела вера в начальника. — Я за них в ответе, а они — за меня. Либерио стал родным домом. Во мне рассеялась ненависть к марлийцам. А Оньянкопон сейчас в отъезде по моим делам.       — Капитан, ну мы вас всегда ждем в нашем городе и доме, — Микаса склонилась и чмокнула в щеку Леви. Они все его в какой-то мере жалели, как калеку и ветерана, чем задевали его самолюбие до глубины. А где-то на задворках души Леви Аккерман не желал быть таким.       За всем этим внешним спокойствием Леви скрывалась глубокая печаль. Она клокотала внутри, испепеляющая и разрушающая. От одной только мысли, что он больше не тот капитан Разведкорпуса, потерявший всех своих близких товарищей, он утрачивал над собой контроль.       Хотелось нарушить все запреты, наплевать на все условности, только быть счастливым.       Обед прошел чудесно, без всякой натянутости. Жан и Микаса так хорошо чувствовали себя в этом доме, у своего бывшего капитана, что просидели до самого вечера, с перерывами на сон и игры маленького мальчика.       Когда они уехали, Габи шепнула Аккерману на ухо:       — Жан стал таким пижоном, как Микаса его выдерживает?       — Он всегда и был таким, — ответил Леви. — Чертов маменькин сынок.

***

      Леви ударил тростью об пол и распахнул дверь. Вошел внутрь вместе с летним ветром, и тот тут же помог захлопнуть дверь за собой. В спальню Аккермана мгновенно ударила прохлада. Родной, знакомый запах обступил вокруг, уничтожая остатки того самого одеколона Кирштайна в носу. Леви осмотрелся по сторонам, затем расстегнул две пуговицы на белоснежной рубашке и шагнул дальше, опираясь на трость. Его здесь никто не ждал. Сейчас Фалько наберет ему ванну, после этого Аккерман уйдет в кабинет читать.       Из гостиной начал доноситься топот. Это был Грайс. Рановато.       — Леви! — ворвался в комнату Фалько. — Тебе письмо. От какой-то Алес…       — Дай сюда, — шикнул и бросился вперед, чтобы вырвать у Грайса письмо, принадлежащее себе. — Лучше набери мне ванну, а не письма чужие читай. Еще вздумал!       — Хорошо, но… Какие-то проблемы? — без всякого недовольства пробормотал Фалько.       — Проблемы сейчас будут у тебя.       — Ай, да ну тебя, Леви, — улыбнувшись, сказал Грайс и вышел из комнаты.       Добравшись до кровати, Аккерман все еще не верил своим глазам. На его бесполезное, бессмысленное письмо пришел ответ. Спустя каких-то жалких четыре дня, и девушка решилась написать старому калеке, хоть и без осознания подобного факта. Воцарилось немое молчание, ступор. Твою мать, Леви хотелось поскорей прочитать это письмо или же не читать вообще.       Пальцы уже не с той проворностью вскрыли белоснежный конверт, однако Аккерман так жаждал прочитать послание.       Из-за плохого зрения и волнения, буквы немного расплылись, но Леви сразу отметил красивый почерк, выводящий замысловатые линии каждой черточки. Благодаря тонкому обонянию Аккерман ощутил запах. Письмо пахло шалфеем или лавандой, что показалось ему странным и даже подозрительным.       «Уважаемый Леви. Мне безумно приятно получить письмо от вас, от незнакомого для меня человека, который из дюжины предложенных в Либерийском вестнике адресов, выбрал именно мою анкету. Я подумать не могла, что кто-то обратит внимание на скупое «ищу друга». Поэтому не смогла вам не написать ответ. Ваше письмо, как вы выразились, далеко не в никуда. Оно по адресу.       Меня зовут Алессандра. Марлийское ли мое имя? Да, южно-марлийское, но я тоже из Либерио. Живу здесь всю жизнь. И мне удалось каким-то образом выжить после Гула и этого ужаса, который случился четыре года назад. Большинство моих друзей погибли, погибла и моя мама. Но это уже в прошлом. К слову, не подумайте, что я рева и зануда, решила вам пожаловаться, просто оставляю несколько слов о своем прошлом здесь. Но вчера неудачно подвернула лодыжку. Мне так больно, что я даже ступить на ногу не могу, поэтому ни с кем не в силах видеться или встречаться, кроме как писать и читать письма. Более того, я, не по-своему желанию, переехала на окраину города, а здесь даже соседей нету. Скучно. По этой причине я и осмелилась выложить свои контакты в газету.       А чем занимаетесь вы, Леви? Вы бывший воин, но вас может что-то увлечь, далекое от войны? Могу предположить, что ваши будни веселее, чем мои. А могу предположить и другое: вам так же скучно, как и мне, и вы ищете друга. А вы любите море? Ходите на пляж? Сейчас там так много народу. Но я выбираюсь редко. А вы?       Еще раз спасибо за ваше письмо. Не буду больше вводить вас в скуку своими глупыми размышлениями, ставлю точку. С уважением, Алессандра».       — Леви, — еще тише, но настойчивее произнес Фалько. Аккерман повернулся и встретился с добродушным взглядом. — Ванна набралась.