II. Никафора
Сразу за деревней начиналась заповедная роща. Коряжистые замшелые деревья уходили ввысь, смыкаясь кронами, а под их сенью пряно пах и шумел таинственный мрак. Пару раз встретились остатки каменных жертвенников на полянах. Деревья таинственно перешептывались. Они знали и видели многое - но делиться своими знаниями не спешили. - Где заканчивается роща? - полюбопытствовала Цири. - Нигде, - хмуро отвечал старик. - Весь этот лес принадлежит богам, чужестранка. Я доведу вас до места, где была обнаружена последняя жертва. Дальше же... Он пожевал губами в задумчивости, потер рукой курчавую шевелюру с проседью и вдруг глянул на Цири так мрачно, будто бы это она была виновата в появлении чудовища. - Да вознаградят тебя боги, добрый человек, - поспешил сгладить неуютное молчание Ириний. - Мы дойдем до того места. Кирия осмотрит его. И вернемся в деревню. - Дальше не пойду, - угрюмо повторил старик. - Мы тоже, - успокоил юноша. - Зачем нереида взяла свой чудной меч? - продолжал злобствовать старик. - В священную рощу богов? - Затем, что здесь убили кучу людей, вот зачем! - не выдержала Цири. - Им меч не помог, - глухо проворчал эллин. - Как не поможет и тебе, морская дева, если ты разозлишь возмездие богов. Возвращайся обратно в море, не искушай Пана... - Всё будет хорошо, - примирительно сказал Ириний, - мы желаем помочь. Если Кирия найдёт что-то - вернёмся и расскажем солдатам из охранного отряда. Понимаю, что все в деревне встревожены и раздражены. Но скоро всё закончится. В Афинах назначили награду за убийство чудовища. Две тысячи драхм. Уже завтра сюда явятся десятки героев, а Паллада вознаградит их храбрость! Старик проворчал в ответ что-то неразборчивое и без предупреждения двинулся в путь. Цири проводила его спину злым взглядом и посмотрела на юношу. Тот едва заметно пожал плечами – и ободряюще улыбнулся ей. Старик её раздражал, но лучшего провожатого найти было невозможно: он прожил в деревне всю жизнь, исходил все тропы в лесу. Именно он нашёл труп того ребёнка. И новую, последнюю жертву, буквально накануне прибытия Цири. Юная беглая рабыня с бронзовой кожей была найдена на одной из дальних полян. По скупым словам старика стало понятно, что с ней чудовище проделало то же, что и с ребёнком - растянуло, чудовищным образом переломав кости и превратив труп в кровавую кашу. Женщины в деревне, видевшие тело, до сих пор вздрагивали и лепетали что-то бессвязное. От солдат, в чьи обязанности вменили похоронить жертву, несло крепким вином. Он ни за что не согласился бы идти на то же место снова, ещё и с пепельноволосой чужестранкой, то и дело переходивший на свой резкий непонятный язык, если бы не Ириний. Это он нашёл старика и долго вполголоса объяснял ему что-то, размеренно жестикулируя и показывая на Цири. Старик ворчал, огрызался, вздыхал. В конце концов он принял от юноши небольшой мешочек - и нехотя согласился. Цири не знала, что было в письме Келея, но в Элевсине его молодой родственник сразу же взял все хлопоты о неожиданной гостье на себя. Он разузнал все последние вести о монстре на городской площади, терпеливо общался со всеми, кто мог помочь, и на следующее же утро отправился с ней вместе сюда, деревню. Ей было немного совестно отрывать рассудительного спокойного юношу от собственных дел – семья Келея связывала с Иринием большие надежды и всерьез полагала, что однажды он станет видным политиком, а то и стратегом. Но с ним было гораздо проще и надежнее. Кроме того, он был хорошо сложен, а его ясные серые глаза в золотую крапинку смеялись даже если он сам он оставался серьезным. За расспросами жителей и уговорами старика прошло всё утро. Они выдвинулись в лес уже за полдень. Перекусили у небольшой лесной речушки. Эллины принесли хозяйке речки, наяде, в жертву немного вина, зерен и ароматного дыма. Глядя на них, Цири положила на мокрые камни кусок лепешки. Ей вспомнилось совсем другое отношение к лесам на родном Континенте – там не стеснялись выбрасывать в реку остатки пищи, вырубали целые рощи на мебель и корабли, а в Камелоте и вовсе могли поджечь лес, чтобы выгнать дичь… «Они тут считают, что каждая река, гора, дерево – это одна из нимф, - размышляла Цири, мерно вышагивая рядом с Иринием. - Ореады, наяды, дриады. Они могут принимать человеческий облик - помогать людям или наказывать тех, кто вредит... От того-то они столь бережны – разве хочется убивать прекрасную деву? Или осквернять её нашей человеческой грязью? И в этом что-то есть. А верно, девам из Брокилонского леса жилось бы здесь гораздо лучше, чем с нами. Возможно, и они бы хотели открыть Врата…» Тяжелые ветви цепляли солнце, и оно кренилось всё ниже. В размышлениях прошло не меньше часа – дорога оказалась долгой. Она внимательно вглядывалась в чащобу, пытаясь почуять что-то магическое или просто странное – но тщетно. Ничего. Лесная тропа расширилась, слившись еще с несколькими тропками, и вышла к большой светлой поляне. В самом центре её росли три могучие раскидистые оливы с серебряными листьями. Прямо перед ними из аккуратно отесанных камней, уже подъеденных временем, было сложено несколько ступеней и жертвенник в виде высокой каменной плиты правильной формы. На плите была искусно вырезана сцена сражения, в центре которой была дева с копьем и щитом. Кое-где фигуры уже покрылись зеленоватым лишайником. - Ты приносила жертвы богам, чужестранка, прежде чем идти сюда, в священный лес, и просить их о милости? – сурово спросил старик. - Я приносила жертву богине Афродите, - не моргнув глазом отвечала Цири. Старик покачал головой – и вдруг слегка улыбнулся. - Молодежь…Лезут в самую пасть чудовища – а всё об Афродите думают! Ириний почему-то смутился. - Неужели это было здесь? – поинтересовался он вполголоса чуть погодя. - Нет, разумеется. Там, - старик махнул рукой в сторону тропы, уходящей в лес. – Еще немного осталось пройти. Но прежде нужно принести жертвы хранительнице Аттики, благородной Афине Палладе! Быть может, богиня смилостивится, увидев юную деву-воительницу. Одарит своей мудростью. Говорят, в таких случаях над жертвенником пролетает сова… Пока мужчины раскладывали на алтаре вино, мед и лепешки из плетеных корзинок, Цири прошлась по поляне. На другом краю она вдруг увидела группу дубов. Красавцы-дубы с толстыми и почти черными стволами с достоинством перешептывались, обсуждая гостей. Нагретая солнцем листва распространяла свежий пряный аромат. Под дубами был похожий жертвенник, только камни были гораздо грубее и темнее. Алтарь был украшен лишь изображением меча в окружение неизвестных ей символов. На его поверхности виднелись следы вина, она была густо усыпана желудями. А на самом краешке трепетало маленькое полосатое серо-коричневое перо. - А здесь кому приносят жертвы? – полюбопытствовала Цири. Старик, державший в руке дымящуюся палочку, издал странный звук – будто поперхнулся. - Все добропорядочные граждане Аттики воздают славу Афине, основательнице нашего полиса. Богине мудрости, стратегии и справедливой войны. Здесь же, - тон старика стал презрительным и жестким, - жертвы приносят те, кто жаждет бойни. Наемники, солдаты, спартанские собаки и прочий сброд. Молят о новых войнах и о богатой добыче своего покровителя, губительного Ареса! Ириний нахмурился. Судя по всему, предусмотрительному юноше не нравилось то, как старик отозвался о могучем боге-воине рядом с его собственным жертвенником. - Каждый из двенадцати великих богов достоин уважения, - мягко сказал он. – Паллада одаряет своей мудростью лишь могучих стратегов да великих героев. Она выбрала Одиссея, но наказала Аякса, хотя Теламонид был храбр и неистов в бою. Арес же – бог каждого воина, что сражается вместе с ними. - Его дары – лишь войны и кровь, что льется нескончаемыми реками! - А что значит – справедливая война? – неожиданно вмешалась Цири. Старик посмотрел на неё, точно на ребенка. - То значит – война, ведущаяся по правилам, чужестранка. В соответствие с военной стратегией. Война честная, благородная и необходимая. Арес же – бог вероломной войны, отринувший правила, что яростью берёт города… Цири задумчиво кивнула, проводя пальцем по перышку. Мудрый народ сумел воплотить в двух своих божествах саму двойственную суть войны. Для вершителей судеб и героев война была женщиной – той, чью благосклонность нужно было завоевывать хитрой стратегией, пылкими речами и неожиданными маневрами. И она щедро одаряла нового фаворита россыпью наград и званий, низвергая в прах вчерашнего. Тем же, кого командиры посылали на очередную бойню, оставалось взывать лишь к свирепому богу солдат. Просить одарить их храбростью и яростью, что позволит спасти единственное ценное, что у них было – собственную жизнь. Спускалась ли хоть раз богиня мудрости дальше залов, где за картами войн заседали стратеги? Видела ли она своими глазами то, что довелось увидеть Цири – мрачные цепи переселенцев, вонь трупов на шибеницах, дым от сожжённых полей? Детей без отцов, поруганных дев, безногих офицеров? Ведьмачка вдруг посмотрела на женщину в шлеме с неприязнью. В каменном лице ей почудились хищные черты Филлипы Эйльхарт и хлопанье совиных крыльев. Её охватила злость и какое-то упрямое желание сделать наперекор старику. - Жертвы следует принести обоим богам, - решительно сказала Цири. И повернулась к черным дубам. Пока она выкладывала остатки еды из корзинки на плиту и наполняла небольшую ямку в камне вином, за её спиной уже разгорался ожесточенный спор. Эллины занимались любимым делом – спорили о своих богах. - . Сам Зевс-Громовержец грозился отправить своего кровожадного сына в Тартар, - горячился старик. – А мореокая чужестранка льет вино в его честь! - Разве вина в том сына, что он стал опорой венценосной матери вместо Громовержца? - со знанием дела возражал Ириний. - Арес покровительствует молодым мужчинам, воинам и храбрецам. Он доблестен и быстр, силен духом и плодовит. Сколько среди героев Эллады его сыновей – и даже дочерей, как прекрасная Пентесилея! - Тот, от кого даже совершенная Киприда породила Деймос и Фобос… - Но также – Гармонию и Эрота! - Молодежь! – сердито вздохнул старик. – Все вы чтите Эрота! Вас манит блеск золотых стрел, обещающий сладкие мгновенья…Но бог-мальчишка столь же безжалостен, как его отец. Он поражает любовью неравных. Создает союзы, приводящие к войне. Надевая черные крылья, губит Антэросом. Сам златокудрый Аполлон, повелитель муз, пал жертвой жестокой насмешки Эрота, отвратившего от него Дафну и Кассандру... «Верно, Аполлон сам виноват…утомил эту Дафну своими бессмысленными мудростями, а Кассандру наверняка достал своей кифарой», - со знанием дела подумала Цири. Ей невольно вспомнилась флейта Аваллак`ха. - Ты называешь Кандаона жестоким, но даже ему ведома любовь, - чуть мечтательно произнес юноша. – Разве не он зажег звезду Пироэйс? Держал ответ перед судом олимпийцев на холме в Афинах? И спас от смерти своих сыновей, брошенных матерью-жрицей? Теперь они основали новый город, Рим… - Рим! – издевательски хохотнул старик. – Убогая деревня в той глуши, куда и пастух не погонит своих коров! И ты называешь Рим – полисом? Никогда этому прибежищу дикарей не стать и вполовину столь богатым и сильным городом как наши Афины, благословленные… Воздух взрезал протяжный тонкий крик. Речь старика оборвалась на полуслове. Огромная пестрая птица камнем упала с небес, едва не задев крылом лицо Цири – она отшатнулась, чуть не врезавшись в Ириния. Описав круг над поляной, хищник уселся на большой ветви дуба. - Гиеракс, - прошептал юноша. – Птица Арея! Хорошо знакомая хищная птица сидела так близко, что Цири отчетливо видела каждую деталь. Черные смертоносные когти. Нарядную крапчатую грудку, словно покрытую мелкими колечками. Длинные маховые перья, отливавшие бронзой. Ястреб еще раз вскрикнул и повернул голову. Сердитый янтарный глаз смотрел прямо на неё. - К тебе обращается, - хрипло зашептал старик. – Ты призвала его, глупая девчонка! Подарила ненасытному богу каплю вина, но его жажду может утолить лишь кровь! Охрани нас Афина, мудрая дева Паллада… Его слова потонули в громком презрительном клекоте. Ястреб сорвался с ветки также внезапно. Вновь пролетел над самой ее головой – Цири пригнулась – и пропал среди ветвей. Напуганный старик присел, выронив корзинку, и накрыл лицо руками. Он сердито бормотал, призывая Палладу и Зевса-Громовержца, клялся, что больше не поверит незнакомцам, советовал Иринию бросить безрассудную девку здесь – наедине с её кровавым богом… Цири не слушала. Она задумчиво смотрела на ветви дубов, всё еще колебавшиеся после ястребиных крыльев. Между черными стволами пролегла еще одна тропа – практически незаметная с поляны. Трава была примята. На ней виднелись свежие следы***
Лес становился все мрачнее и гуще. Стволы, сплошняком поросшие мхом, смыкались над головой. Вокруг вздымались пучки изумрудного папоротника, шипастые кусты, непроходимые заросли орешника. Тропа под ногами то и дело вспучивалась спутанным узлом корней, точно змеиным клубком. Цири пару раз споткнулась и чуть не упала, в последний момент ухватившись за Ириния. Юноша зажег небольшой факел и крепко взял её под локоть – она не стала отстраняться. Перепуганный старик наотрез отказался идти с ними дальше. Ириний мягко предложил ей вернуться, но Цири убедила его пройти еще немного. Её вело не предчувствие, но странная уверенность в том, что она делает всё правильно. И вот они шли по тропе уже не меньшье часа, углубляясь в лес, а вокруг стремительно темнело. Солнце почти не проглядывало за мощными черными стволами. - Ваши боги так похожи на людей, Ириний, - заговорила она, прерывая угрюмое молчание. – Ты замечал? У них есть человеческие недостатки и страхи. Они ревнуют, любят, сражаются за власть. Они даже…уязвимы, несмотря на свое бессмертие. Даже сам Зевс боится, что сын свергнет его! Почему так? - Ох, Кирия…Тебе бы задать этот вопрос самому Сократу, а затем Платону – мудрейшему из его учеников! - А что думаешь ты? - Может…может дело в том, что боги – такие же дети Геи и Урана, как мы. Они могучи, мудры и бессмертны, оттого вверено им вершить наши судьбы. Но они не были вечно - до них были титаны, и говорят, что тогда Земля-Гея любила больше детей своих. Рождала сама то, что сейчас мы добываем трудом. А до титанов были гекатонхейры…И все они – лишь дети Земли, что так же, как и мы, смертные, подчиняются Ананкэ. Боятся мрака Эреба и первозданного Хаоса… «Услышали бы это жрецы Великого Солнца…или сам пророк Лебеда! - усмехнулась про себя Цири. – Что мир создан не солнечным светом или богом-творцом, а возник сам по себе из-за случайного перемешения этих, как их…элементов. А мог и не возникнуть, значит?» Мысль о том, что столь сложный и прекрасный мир вокруг порожден не усилиями высшего существа, а случайным ходом событий, была дикой. Ужасно глупой. Но какой-то даже…величественной в своем безумии. Цири с удовольствием представила, как жрецы заходят в крике, раздувая щеки от негодования, точно лесные жабы. - А есть один философ, Кирия, - тихо продолжил юноша, - ныне он живет далеко отсюда, на юге…Афиняне были недовольны его словами и взбунтовались против него. Так вот он считал, что богов уже нет давно на свете. Что они были…существами могучими, но смертными. Люди погубили их, не выдержав их жестокой долгой власти. А может, они погибли сами. Но слава об их чудесах осталась, и оттого наша вера в богов так крепка. От того, что нам всё ещё хочется верить, что… Громкая цинтрийская брань прервала его речь. Цири споткнулась обо что-то твердое и холодное – и чуть не улетела в заросли папоротника. Ириний сжал её локоть крепче. Направил свет факела вниз. Цири взвизгнула, тут же зажав рот рукой. Две ступни в сандалиях лежали перед ней. Черт возьми, она споткнулась об них! Кость была срезана плавно, точно кусок сыра. Посиневшую плоть уже облепили муравьи. Но останки, несомненно, были свежие. Сегодняшние. - Тело где-то здесь, - прошептала Цири. – Он убит…сегодня. Несколько часов назад! - Где-то дальше, среди деревьев. Но мы не пойдем туда, Кирия. Мы возвращаемся назад. Сейчас, - в голосе юноши вдруг появилась твердость. Она с недоумением посмотрела в серые глаза. В них не было ни капли смеха. - Но мы напали на след! Мы пошли верной дорогой! Еще немного, и мы… Его рука сжала предплечье сильнее. - Нет, Кирия. Я должен вернуть тебя в Афины в целости и сохранности. - Со мной всё будет в порядке! – сердито закричала Цири, путаясь в словах и переходя почему-то на Старшую речь. – Я пойду одна! У меня есть моя сила…сила моря! И я отлично владею мечом! Он улыбнулся. Улыбка у него была красивая. - Знаю, Кирия. Ты – необыкновенная дева. Но я не могу отпустить тебя. Дернув плечом, Цири с досадой уставилась на него. Уговаривать бесполезно - не пустит. Ну и что ей делать? Не драться же с ним, в конце концов? Она сердито глядела на юношу. Волосы у него были темно-русые – светлее, чем у большинства эллинов. Скулы – четкие и твердые. Он был худощав, но держал ее крепко. Ей вдруг стало любопытно…каков он. У него сильные руки. И теплые. Он мог бы прижать ее к себе – крепко и мягко, а она попробовала бы на вкус его губы…и сделала бы так, что смешинка в серых глазах сменяется жаждой, а затем – мольбой… «Что со мной? – испугалась она. – Откуда эти мысли?» Острое возбуждение разливалось под кожей, смешиваясь с хищным азартом. Тело вдруг стало натянутой струной. Словно лесные запахи опьянили её. Или… Словно она почуяла давно забытый вкус. Вкус магии, разлитой вокруг. Да! Сомнений быть не могло. Магическая жила - и необычайно мощная. Где-то впереди. Совсем рядом. Она осторожно зачерпнула – и тут же почувствовала восхитительное покалывание в подушечках пальцев. - Я должна пойти туда, - хрипло, точно пьяная, прошептала она, не отрывая от него взгляда. – То судьба! Необходимость. Ананкэ. Он смотрел на неё пристально, и его серые глаза отчего-то потемнели - будто намокли в воде. Но тонкие губы по-прежнему были упрямо сжаты. - Понимаю. Но не могу. «Ты простишь меня, - подумала она, концентрируя силу в правой руке и осторожно складывая пальцы. – Я должна пойти, и никто меня не остановит! Потом, когда вернусь, ты поймешь и согласишься, что я всё делала правильно…» Она протянула левую руку и мягко взяла его ладонь в свою. Провела пальцем по коже. Его губы чуть дрогнули. Она почувствовала дрожь, пробежавшую по его телу. - Я должна показать тебе кое-что, - прошептала она, придвигаясь к ближе. – Это очень важно... Йеннифер бы сказала, что это чистое безумие. У неё так и не получилось с ведьмачьими знаками, а тут она вдруг решила применить самый сложный – тот, что у самого Геральта получался далеко не всегда! Ещё и соединив с магическими приемами другого мира. Но что ей оставалось делать? Она быстро и резко связала воедино волю и образ, как учил Мерлин. Подняла руку перед лицом юноши, складывая пальцы в Сонмэ … Он недоуменно моргнул. Медленно закрыл глаза и мягко осел на землю. Она едва удержала его. Прислонила к могучему дереву. «Прав был мудрый Мерлин – магия есть лишь воплощение намерения, а путей к этому воплощению множество…и магия даже не единственный из них!» - мельком подумала она, выхватывая из теплых пальцев факел. Цири виновато оглянулась на спящего Ириния – и побежала вперед, во тьму. Ветви хлестали её по лицу и цеплялись за хитон, словно пытаясь остановить. Ножны стучали по бедру. Пару раз она спотыкалась, тут же упираясь рукой в твердую кору деревьев-великанов. Под ноги она не смотрела. Ей хотелось верить, что то – корни деревьев. Магия звала ее, шумела морем в ушах, подстегивала, не давала остановиться ни на секунду. И она бежала. Ветви неожиданно расступились – Цири оказалась на небольшой, и совершенно невидимой извне поляне с небольшим каменным храмом в центре. Где-то за поляной журчал ручей. Двери храма были плотно закрыты, но из-за них горел желтый магический свет. Это здесь. Она пришла. Сжимая в мокрой руке факел, Цири выхватила верный меч-Зиреаэль из ножен. Пружинистыми кошачьими шагами медленно пошла к храму, стараясь не глядеть на темные продолговатые силуэты, лежащие на поляне. Она потянула за каменное кольцо. Дверь распахнулась. Мужчина, сидевший за столом, поднял голову и посмотрел на неё – спокойно и немного удивлённо.