Романов азбуку пропил

Дома Саша не помогает Володе с сортировкой вещей. Он уверен, что этот момент нужно отдать Вове для его собственных мыслей, но если бы юноша попросил, то Саша, конечно же, помог бы. Володя выделяет самому себе пару ящиков и левую сторону шкафа, у него не так много вещей. Его одежда по сравнению с романовской выглядит крайне пёстрой. Только рисунки и фотографии с воспоминаниями пока что никак не пристроятся: у Александра Петровича квартира немного не того формата, чтобы клеить что-то на стены, а вот фотоальбом подошёл бы вполне… Володя замечает за собой, что думает о всяких мелочах, лишь бы не думать о том, что происходит в его жизни. Его мысли поглощены тем, какая шторка в ванной подошла бы лучше, а не тем, что он никогда больше не вернется к родителям. Утопанию в своих мыслях способствует Саша, который ведёт дополнительные групповые занятия летом: он успешный учитель, особенно он хорош как носитель французского, таких на весь Владивосток считанные единицы. Приморский же готовит им ужин и всегда ждёт дома после короткого рабочего дня. И теперь дни тянутся по капле, но в уже не совсем юношеской голове зреют мысли. Мысли, которые Александра Петровича бы напугали. Это вещь, готовая вогнать его если не в панику, то в сильную тревогу. Саша игнорирует этот аспект отношений, отнекивается и закрывает глаза, он убегает от единой мысли в своей голове и не желает не то что действовать — обсуждать. Закат бил в окно класса, когда ученики расходились. — Au revoir, не забывайте учить слова, на следующей неделе будет сочинение, — напоминает Романов, собирая бумажки с тестом к себе в портфель, — И отдыхать тоже не забывайте, лето на дворе, — смягчается Саша под конец, замечая расслабленные полуулыбки своих десятиклассников. Романов шагает по пустой школе и сверяется со временем на часах. Сегодня они чуть припозднились, но ничего, пять минут погоды не сделают. Завтра выходной, можно будет уломить Вову на полежать подольше. — Всего доброго, — прощается Романов с охранником и выходит из школы, поворачивая за угол, к выходу с территории. Тут же шквал объятий сносит с ног: Саша чуть не падает, но держится за Вову, который так внезапно решил его навестить. Задыхаясь от возмущения от внезапной тактильности, Романов не сразу слышит шёпот Вовы. — Я готов, — говорит он тихо-тихо и обнимает сильнее. — Владимир, мы не виделись с вашего последнего звонка, не думал, что так скоро заставлю вас скучать по стенам родной школы, — в щеках покалывает игла. Да, летом людей в школе куда скуднее, чем осенью, но наружные камеры работают постоянно, в отличие от тех муляжей в разных концах классов, до которых даже провода ложные поленились провести. Стоило бы подхватить этого сорванца под локоть и увести подальше за ворота школы, но Саша сдерживается, мягко отталкивая отчего-то навалившегося Володю. — Могу ли я попросить подробностей вашей готовности? Не сомневаюсь, вы способный ученик, и что бы вы не решили сделать, у вас получится совершить затеянное, — Александр Петрович поддерживает роль хорошего учителя, поправляет воротник бадлона и очки за переносицу. Вова кусает свои губы, чтобы не засмеяться. Эти старые роли были совсем недавно, но сейчас от них настолько ничего не осталось, что Сашины слова звучали как минимум забавно. — Конечно получится, — хихикнул Вова, выпрямляясь, — пойдемте, Александр Петрович, я вам всё обязательно расскажу. Вова с важным видом пропускает Александра вперед, хотя сам от этой показухи глаза закатывает. Он долго думал и действительно старательно шёл к этому дню. Он хочет, чтобы Саша тоже был готов и рад. Они вместе выходят на верхнюю набережную, откуда открывался вид на Амурский залив. Привычный вид, впрочем, Саша видел его уже как год, а Володя это видел все одиннадцать лет. Конечно, красоты это ничуть не убавляло. — Александр Петрович, — продолжая их игру, Вова говорит тихо и с официальным флёром, — я долго думал. Я готов, правда. Без шуток, Саш. Вова оглядывается по сторонам и всё же подхватывает ладонь Романова. Его намёк далеко не прозрачный, но Саша должен понять. — Я очень хочу. Признаться честно, метаморфозы на лице Саши выделяются одними лишь бровями — от лёгкого недоумения, сошедшегося почти на переносице, до осознания, ударившего настолько сильно, что бровки разбежались по разные стороны и поджались. — Вова, ты уверен в том, что ты говоришь? Пожалуйста, скажи прямым языком, чтобы я отчётливо понял тебя и не привёл исход к необратимому снова, я не хочу калечить тебя, — в голосе Саши слышно все нотки тревоги, которые он так тщательно замазывал автотюном. Верилось с трудом, что это не шутка. В конце концов, можно было давно смириться с тем, что их отношения останутся сугубо романтичными без мышиной дозы эротики, что, собственно, Саша и сделал, позабыв про природу влечения человека. Под ширинкой всё ещё туго, когда Володя пробегает мимо в одном полотенце и оставляет за собой капли горячей воды по полу. В животе взрывается стайка бабочек, когда посреди сна жмётся тушка, ленивцем обхватывающая Сашино тело как ветку. Дыхание задерживается где-то посреди трахеи, создавая пробку, когда Вова плавится от жары и слизывает с липких пальцев сок растаявшего фруктового льда. Он не может полностью игнорировать тот факт, что Вова для него все ещё сексуален. — Саша, — Володя вздыхает, разлепляя их руки от греха подальше, — смотри, мы тут впервые поцеловались. Они останавливаются у одной из арок на набережной. Пара стоит вдали, скамейка занята смеющимися подростками. — Ты у меня не спрашивал разрешения, но это был… мой первый поцелуй. И лучший. Я всегда о нем вспоминаю, когда хожу мимо. — Вова улыбается, шагая дальше. Его голос совсем тихий. — Я тебя люблю, ты мне нравишься во всех смыслах. Я хочу заняться с тобой… л-любовью. Я подумал, я всё взвесил… Володя отворачивается, чтобы Саша не видел алеющих щёк. Их отношения — те еще горки, но Вова же не глупый, чтобы так опрометчиво просить о таких вещах. Да, зимой было плохо, зимой он не понимал, что ему нравится, а что нет, но Коля оказался прав: та ситуация просто задавила все чувства стрессом. Сейчас этого стресса нет, и Вова снова чувствует жар, влечение и тяжесть внизу живота тогда, когда, казалось бы, не нужно. Глупо отрицать, что влечения нет, они вместе уже почти год. Если для Саши очевидное желание было неотъемлемой частью любви, то у Вовы этот процесс шёл несколько замедлённо, но всё же шёл. И сейчас пункт достигнут. Они заворачивают в безлюдную улицу за стадион. Теперь можно говорить смелее, а у Вовы хоть немного сходит краска с щёк. Они совсем скоро будут дома. Вове смелости не занимать: он не просто готов, он готовился. Ни к одному занятию по русскому он так не готовился, как к сегодняшнему вечеру. Это до сих пор звучит нереалистично. Саша идёт позади по лестнице, с каждым шагом в убывающей арифметической прогрессии сбавляя темп. Господи, блять, не могло случится такое же снова. Ранее почти никакого акцента на внешности мозг не воспринимал, а теперь даже то, что именно светло-голубые джинсы Володя надел на прогулку Саша расценивает как еще один синоним слов «я хочу тебя». Порог дома, два щелчка замком, квартира. Мнущиеся на одном коврике два молодых человека, желающие одного. — Можно… Можно мне поцеловать тебя? Такое мог бы сказать кто угодно, но только не Александр Петрович, — именно так бы шестнадцатилетний Вова подумал. Тонкая шея обхватывается пальцами, Приморский тянет его на себя и смело целует. Губы мягко накрывают чужие, но жар дыхания уже ощущается на коже. Володя целует не так смело и профессионально, но уверенно и искренне. Его руки с шеи утекают куда-то к Саше на грудь, и нежность в одном этом жесте течёт рекой, заставляя Романова забываться. Голова кружится от любви, Александр Петрович за все свои двадцать три года такого никогда не чувствовал, хотя перепробовал многое. — Пожалуйста, сделай приятно, — просит Вова, отводя взгляд, — я верю тебе. У Саши мелькает мысль, что можно, вообще-то, по-разному заниматься любовью, и не обязательно это должен быть акт с проникновением. Он может сделать им приятно и без того, чтобы Вове было непривычно на первых секундах, он очень многое может. Возможно, сам лечь под Приморского не готов в силу обстоятельств, но своего партнера неудовлетворённым не оставит. Поэтому, посреди поцелуев и попыток стянуть уличную обувь, Романов сбавляет обороты, мягко отстраняя Володю, попутно чмокнув в щёку. В глазах юноши столько неожиданного доверия, что у Саши не хватает здравости противостоять. Спустя столько всего, он наконец-то не чувствует себя плохим. Опасным, может быть, но не плохим. — Что… такое? — тихо спрашивает Вова, выравнивая дыхание. Он так очаровательно рвётся к первому опыту, Саша не имеет права всё испортить. «О, Господи, я лишаю его девственности», — казалось бы просто вычлененная из обстоятельств истина, но от конкретики факта голова идёт кругом. Самое главное не отключать верхнюю голову, пока нижняя постепенно просыпается. Кровать буквально в пяти широких шагах от них, и отчего-то она Сашу пугает. Её страшная тень виснет над его крошечным телом и угнетает самим положением. — Ты знаешь, секс с проникновением вещь очень деликатная, к ней нужно заранее основательно подготовиться, чтобы самый первый раз получится хорошим и запоминающимся, — Саша, наконец, стягивает обувь, но не торопится в их семейное ложе, стесняясь очернить обитель их сна похотью, — Я хотел предложить… петтинг… ну, я могу сделать тебе приятно без насилия над твоим ЖКТ. — Ты говоришь как Коля. Я вроде с тобой спать собрался, а не с ним, — внезапная ирония и сарказм со стороны Володи обескураживают Сашу, — Я же сказал, я подготовился. Пожалуйста, Саш… Вова мотает головой и доверчиво улыбается. Он сам с себя стягивает обувь и уверенно ведёт Романова в спальню. Володя не думал, что ведущую позицию будет занимать именно он, но страх Саши объясним и заметен даже слепому. Приморский плюхается на кровать и тянет за собой Сашу. Они оказываются в полулежачем положении, но Романов всё ещё не выглядит смелым, он заметно сомневается. — Давай сначала попробуем… мм… — Вова снова заметно смущается, хотя казалось бы, после их первых уроков давно должен был перестать, — попробуем п-петтинг. Чтобы тебе не было так страшно? Я не хрустальный. И правда, Вова далеко не хрустальный. Его не нужно обхаживать или уламывать, не нужно просить раздвинуть ноги. Он смущается, но только от непривычки, и это для Саши капля успокоения в море волнений. Вова готов морально и физически, он оказался куда более подкован, чем сам Саша. На пробу, Володя создаёт какое-то трение, от чего Саша жмурится и тяжело вздыхает. Сегодня нет зацикленности на чужом теле, как это было обычно у Романова. Сегодня его волнует человек. — Кажется, теперь хрустальным стал я, — к холодному лбу прислоняется другой лоб, горячий, с напряженными морщинами. Саша даже глаза прикрыл, видимо, решается на что-то, что хотел больше года. Язык тела снизу извивается вслед за Сашиным и кричит во все горло о том, что в принципе готов попробовать этот ваш сэкс. Володина талия и таз танцуют эротичное танго, завлекающее всё внимание на… нет, теперь точно понятно, что Вова готовился, он потратил время на то, чтобы в одиночку перестелить постельное бельё на глубокое чёрное. — Можно я подниму тебя? — одна из миллиона просьб, без которых Саша вообще не касается Володи. Снизу только прыск, смешок. Вове виден потолок позади Романова, на который он отвлекается. Саша теперь не берёт дело в свои руки, а спрашивает разрешение на каждое действие в свою сторону. Он кивает, нежно обхватывая шею в знак согласия, оставляя ласковый чмок на щеке. Раздеваться при Саше перед сном и раздеваться при Саше, чтобы заняться интимом — совсем разные вещи. Длинные пальцы рук тряслись, вытаскивая тугие пуговки из петелек яркой рубашки, а ноги путались в летних светлых джинсах. Летним вечером под свежим одеялом прохладно, этот холодок обжигается об раскалённые тела друг на друге. Поцелуй за поцелуем Саша устраивал их в позу сидящего наездника, гладил белёсые плечи и подрагивающую в предвкушении спинку. Глаза в глаза — в Володиных доверие и мягкость, в Сашиных волнение и страх. Всё совсем не так, как Романов это себе представлял ещё год назад, но оно не становится менее чувственным. Володя сам по себе чувствительный: от касаний вздрагивал, как от приятной прохлады, и сам своей реакции смущался. Внизу живота тянуло нугой, Саша горячо вздыхал и спрашивал-спрашивал-спрашивал, прежде чем лезть руками ниже. Это так странно. Они столько вместе прошли, словно друзья, и видеть Вову в таком возбужденном состоянии и с томным взглядом было невероятно непривычно. Он сам не свой, эту сторону Романов видит впервые, поэтому тихо ловит каждое мгновение, чтобы получше запомнить. — Прекрати спрашивать, — просит Вова в самый ответственный момент. Он не смотрит вниз, он смотрит на неуверенного Сашу, — Всё хорошо. Поцелуй, после которого становится жарко во всём теле. Саша держится дрожащими ладонями за талию Вовы, что на кровати растёкся, словно кот в лучах солнца. Он не хмурится от боли, не кричит, только улыбается и глаза прикрывает. Очаровательный взгляд из-под ресниц, заставляющий Сашу вздрогнуть. Они обнимаются. Саша чувствует неприятное покалывание в носу и жмётся к Володе сильнее, чтобы скрыть накатывающиеся слёзы. Кажется, всё на своих местах. Движения Вовы завораживают одновременной естественностью в подобных ситуациях, и в тот же момент совсем непривычно выглядят со стороны: он давит затылком глубже в подушку, изгибает шею вперёд, подставляясь поцелуям, и судорожно дышит в полный объем лёгких. — Я люблю… люблю тебя, — сладкий шёпот в покрасневшие ушки, вокруг которых губы поцелуями кружат и приземляются. Саша раз за разом повторяет искренние слова любви и привязанности, вздрагивая в голосе лишь тогда, когда по спине тянется новые четыре красненьких длинных следа от ногтей. Скрип укачивает колыбель любви. Убаюкиваюше медленно Романов помогает дойти до пика наслаждения, оставаясь в дрожащей, но сильной ловушке из ног на собственном поясе. Володя утекает руками на чужие щёки, смотря на Сашу, как будто через пелену. Его слёзы искрятся на коже, и Вова тоже чувствует укол куда-то в грудь. — Н-не плачь, — Вова прерывается в стенании, когда Саша всё глубже оказывается в нём, — я т-тоже плачу, когда ты… Вова всхлипывает. Что это за первый раз, в котором оба ревут? Володя пытается утереть чужие слёзы, но сам же головокружительно вздрагивает, когда Саша касается ниже пояса. Это не что-то приземлённое, как зимой, когда было горько и плохо. Это другое, и Володя рад, что запомнит только какие-то отрывки, как в опьянении. — Я могу быстрее? — вопрос Саши, который точно не требует ответа. Романов сдержанно улыбается, понимая, что Вова не в силах ему и слово сказать. Чужие опошлённые вздохи и откровенные негромкие стоны резонируют со скрипом деревянных балок кровати. Какой бы дорогой и качественной не была кровать, слегка поскрипывать от движения и стучать по стене она будет, ведь Саша считает в кровати главном её качество траходромности, после, конечно же, сладкого сна. Ладони давят на тазовые косточки, крайние фаланги пальцев оставляют на коже с лёгким пушком молочного цвета следы. Оказывается, во вкус Саше войти легче, когда партнёр полностью отвлечён приятными ощущениями внутри, и он разрешает себе лишние телодвижения. Раскрепостившийся громкими звуками самого себя, своим горячим дыханием в ладонь и ускоренным темпом, Володя теряет равновесие в таком сильном ударе по собственному мозгу. Глазки закатываются сами собой, влага изо рта испаряется, а рукой он пытается нащупать точку опоры, чтобы не свалиться. Саша может быстрее, но не торопится, смакует каждую секунду долгоиграющей пластинки, захватывает двумя камерами каждый взмах мокрых ресниц. Сам руками расползается по коже, не давая совсем улететь за горизонт событий. Конец короткий, но яркий. У Вовы перед глазами темнеет, а у Саши — тем более. Дыхание спёрло, а бёдра захватила легкая судорога. Володя вжимает голову в подушку и жмурится, пока Саша сдерживается, чтобы не навалиться сверху. Вова смазывает рукой слёзы, пытаясь не показывать свое сбившееся дыхание, Саша обнимает где-то сбоку, пряча свой заплаканный взгляд. В комнате вдруг стало тихо. Приморский неловко сводит ноги и переворачивается на бок, чтобы глянуть Саше в глаза. Недолгий, лёгкий поцелуй после взгляда серой радужки. Это точно не пик их близости, это скорее ощущается как очередной порыв стать еще роднее. Запах тел смешался в одно, от этого ведёт только сильнее. Понятное дело, надо будет сейчас вставать и идти в душ, а потом менять бельё (Вова предусмотрительно всё приготовил), но пока что можно насладиться компанией друг друга. Что-то на нежном. — Ты такой охуенный когда нависаешь сверху, — тихо говорит Вова хриплым голосом, не стесняясь материться, — Я тебя люблю. — Владимир, кажется, вы забываетесь, — в нос очень мягко щёлкают пальцем, как напоминание, что Саша почти не использует мат, только в особых экстремальных ситуациях, — Не забывайте, пожалуйста, я остаюсь вашим педагогом даже несмотря на то, насколько давно вы выпустились из стен родной школы. Вова закатывает глаза и забавно фыркает. — Вспомнил конечно. Ты перестал быть моим педагогом как только впервые прочитал постельную сцену в виде диктанта, — настоял Вова, иронично приподнимая брови, — Или после моего сочинения. Сколько раз перечитывал, Саш? — Не знаю, кажется, всего один раз, оно осталось в школе где-то… Ну, ладно, хорошо, оно у меня в кошельке, раз пятнадцать я его перечитал, — Романов вздыхает к собственному стыду, пряча едва ли налившиеся кровью щёки в подушке — Пятнадцать? — Володя удивленно приподнимает брови, — это в неделю или в день? Не скрывая ехидства, Вова тычет Саше под рёбрами, чтобы тот открыл лицо, параллельно хитро хихикая. — Говори-говори, а то я так и не получил нормального фидбэка за этот позор. — В час, — рефлекторно Саша съёживается и вздрагивает, собираясь нахлестать Володе по-полной. Он схватил только что дерущего горло стонами мальчишку в свои не самые сильные руки и прислонил к телу настолько близко, насколько смог, — Мне очень понравилось это сочинение, я увидел в нём восхищение к себе, моё эго это сильно потешило, знаешь ли. Поэтому я и пошёл в наступление, решил предложить продолжить занятия у себя дома, думал, что ты уже на крючке. — На крючке был ты! — Вова хохотнул, переходя в наступление и обнимая Сашу в ответ. Но всё-таки, вопросы оставались. Раз Романов сейчас такой разговорчивый, надо вытянуть из него всё возможное. — Почему передумал? Ну, раз считал, что я на крючке? — Вова выныривает из объятий головой и смотрит на Романова. Без осуждения, просто с интересом. — Я не мог тебя просто схватить и трахнуть, — мужчина глубоко вздыхает и оставляет поцелуй на лбу, — Я в тебя влюбился. Я играл с тобой как кошка с клубком шерсти, и случайно перешёл эту черту. Даже не заметил когда именно, просто осознал тягу к романтике, а не к простому сексу, после которого ты бы не чувствовал ножек. Вова параллельно этим словам густо краснеет и постепенно прячет мордочку куда-то к Сашиной груди. Дыхание чуть сбилось, Володя нервно сглатывает. — Т-ты… ты так описываешь… Вова вздрогнул и закусил губу, окончательно прячась от взора Романова. — Мне приятно, что ты передумал, но лучше бы ты без подробностей обошёлся, — Вова разгорячено вздыхает. Ему не нравится факт возможного насилия, совершенно нет. Ему просто нравится думать о том, на что способен пылкий Саша. — Ты ведь сам заставил меня передумать, — Романов отстраняется, чтобы во всей красе наблюдать за яркими пунцовыми щечками, — А я что, разве неправду говорю? Я давно очень думал о том, как возьму тебя на кухне, прямо на столе, чтобы ты запачкал пол, или прямо в прихожей, у входной двери, чтобы охлаждала твое лицо и все соседи могли отчётливо расслышать голос будущего хозяина квартиры. И не краснеет вовсе, лишь поглядывает за младшим и игриво хватает пальчиками за подбородок, принуждая не отворачиваться от себя и внимательно слушать, когда говорит учитель. Вова жмурится от такого напора и теряется, как будто они снова на первых дополнительных уроках. Приморский тяжело вздохнул и попытался выкрутиться из этой невесомой хватки. — Я смотрю, ты много об этом думал, так? — Володя пытается пойти в наступление, — Возможно, это действительно было бы… очень опрометчиво с твоей стороны. И вообще, тебе должно быть стыдно: сам себе сохранил сочинение, а мне не оставил ничего, даже записи диктофонной. Ты никогда не думал о моих чувствах… Последняя фраза, конечно, сказана в шутку. Ну, почти: до кого-то момента Александр Петрович действительно не очень часто думал о чувствах своего «ученика». — У тебя был и без того прекрасный я, должно было хватать на весь день, — Саша совсем размякает и расслабляется, устраиваясь в свежей широкой кровати. Всё же эякуляция, как разбирал морфологически сам Вова, отнимает много сил, ещё пару минут такого откровенного разговора и училка русского заснёт, оставив Володю один на один с не самым приятным душем. — Ты много о себе думаешь. Я не понимаю, меня это бесит или мне это нравится, — Володя заваливается на Сашину грудь, чуть встряхивая, — Не спи! Я не буду менять постельное бельё один. И нужно в душ. И вообще всего семь вечера. Вова обиженно приподнимается, ловя Романовский полусонный взгляд. — Когда ты только пришёл, Лёня сказал, что ты попуск, — зачем-то вбрасывает Володя, — а еще ту домашку, за которую ты влепил ему четыре, а мне два, была полностью скатана у меня. А ещё Лёня делал с тобой мемы, где фотошопил тебя на морду совы из «Уроки тётушки Совы». — Леонид имеет богатое воображение, как я вижу, — Романов тягуче позёвывает и медленно моргает, — А почему ты пошёл ко мне на занятия? Неужели был так уверен в том, что по этому адресу действительно я, а не притон? — Какой притон, если ты криво написанный мягкий знак не перевариваешь? — Володя приподнимает брови и пытается заставить Сашу встать, — Я пришёл, потому что ты… потому что… Володя задумался. Тогда действительно был тяжелый день. Он так долго думал, соглашаться или нет… — Потому что я прочёл десять статей тем днём и потому что мне хотелось… убежать куда-то. Мне казалось, я думал… я тебя полюбил ещё тогда. Вова вдруг стал тише и задумчивее. То, что он действительно тогда согласился перенести их занятия в квартиру Саши — удивительно. Всё ещё Вова не понимает, откуда взялось желание рисковать. — Я боялся. Писал Лёне когда шёл к тебе и когда возвращался тоже писал. Но это… не особо спасло бы. — А когда на ночь у меня в первый раз остался? Сразу ли Леониду настрочил, что спишь на кровати русички? — на палец Романов накручивает иссиня-чёрную лёгкую кудряшку, задумываясь над не самыми ясными периодами их отношений, когда как таковых отношений и не было. Сигнал, что пора отвлечься и пойти в душ — Володя задумался и начал рыться в самом себе, пытаясь найти ответы из прошлого на вопросы из настоящего. Саша приподнимается на локтях и подтягивает Вову за собой, помогая встать и не вылить предмет прошедшей девственности. Володя поддаётся и неловко шагает в душ, явно усердно размышляя. Не хотелось портить момент этими мыслями, Вова уверен: все получилось так, как нужно, и о чём-то жалеть глупо. Да, он доверился практически незнакомому взрослому, это было ненормально и любая подобная ситуация не должна одобряться. Ему просто повезло, что Саша оказался не насильником, что Саша влюбился, дал заботу и нежность. — Я не говорил ему, — тихо кидает Приморский, включая тёплый душ, — мне вообще ни с кем кроме тебя тогда говорить не хотелось. Вова обнимает Сашу под струями воды. Это его человек: живой и любимый. Сашино сердце глухо бьётся за грудной клеткой, Володя слушает его, обнимаясь крепче. — Знал бы я, к чему приведут наши дополнительные по русскому — стал бы учиться намеренно в десять раз хуже. Я не жалею. Как жалеть, когда любимый человек целует мокрый лоб и гладит по плечу в утешающем жесте? Приморский очаровательно улыбается, нежнее нежного глядя на уставшего Сашу.