Романов азбуку пропил

Володя медленно скатывается на пол. Он не хотел говорить этого. Он не хочет расставаться с Сашей, он… Слишком вспылил? Не сдержался? Куда делась выдержка? Приморский потерянно всхлипывает и почти моментально начинает рыдать, попутно от бессилия отбивая дверцу кухонного шкафа кулаком. — Твою мать, твою мать, — жалостливо хрипит попутно Володя. Почему всё так? Почему они просто не могут быть вместе спокойно, если хотят? Почему Вова ослеп, не увидел, как Саше тяжело? И как он сейчас? Вова вскакивает с пола, голова кружится и ноет. Он припадает к подоконнику, пытаясь разглядеть силуэты в темноте, но Саши не видно. Руки неистово дрожат, Володя оборачивается на стол и хватает свой телефон, набирая знакомый контакт. Идут первые гудки, и Сашин телефон звонит на столе. Вова разочарованно сбрасывает вызов и закрывает лицо руками, падая на стул. Никогда в жизни Володя не сожалел о своих словах так сильно. Саша ведь ранимый, на самом деле: он будет убиваться и драматизировать, но сейчас на это действительно есть причина. У Вовы нет сомнений, что его любят, сейчас это так очевидно… Сейчас всё кристально ясно. Вова бьет себя по щекам, пытаясь успокоиться, но слёзы снова жгут в груди пожар разбитого сердца. — Я такой мудак, — глухо слышно в тишине квартиры голос без двух минут совершеннолетнего. Ветер свистит сквозь оконную раму, нагоняя тревоги. Ветер развевает пальто Александра Петровича, что оказался на улице. Снова совершенно один. Это не его город: ему не к кому идти. Прятать в клубе дыма неухоженное взрослое лицо, с которым не хочется встречаться в зеркале, кажется уже привычным. Нет, это не должно было войти в привычку, это было всего лишь лёгкое воспоминание, от которого на секунду становилось спокойнее. Саша кутает пуговицы в объятия петель и скрывается под густой зелёной листвой по пути к углу. «Отвратительный» — единственный эпитет, которым он мог всецело охарактеризовать себя в последний месяц. Отвратительный от утреннего отказа брить лицо до ночного немого согласия с тем, что Володя губкой перенимает его привычки. Несмотря на всё желание жить наперекор правилам Саши, Вова сам невольно повторял его действия. Это не кричащие: «Я твоё мнение знаешь где вертел?» — покачивания на задних ножках стула, это шепчущие: «Я люблю тебя на первобытном уровне» — мелочи, из которых паззлом складывалась картина их бытия. Вова подобрал от Романова привычку закрывать дверь на два оборота, душиться перед выходом его же туалетной водой и потирать сухую посуду, чтобы услышать чистый скрип. Невероятен факт, что он не ушёл ещё раньше. Саша чувствует губами приближающееся тепло и скидывает фильтр в помойку рядом с собой. Ни минуты не медлит, тут же зажигает вторую и густо затягивается. Это будут их последние сигареты, если эти «они» останутся. Меланхолию приправляло тёмное небо и почти абсолютная тишина, что довольно абсурдно для собственных ушей. Нет, город не спит, это у Саши пульс стучит в ушах громче любых машин. Стук сердца, которому стыдно за свои поступки. Мужчина, вопреки своим принципам не плакать в публичных местах, присаживается на корточки и обнимает собственные плечи. — Я такой мудак, — Сашенька всхлипывает горечью лимонной цедры и проливает первые крупные слёзы. Он держался очень долго, не позволял себе плакать, хоть и ловил себя на самолюбовании в зеркале, пока опухшее от слёз лицо давило из себя последнюю каплю. В слёзах на асфальте сейчас только обида. За беззащитного Владимира в кабинете русского один на один с педофилом, за беспамятно влюбленного Вовочку между своих ног, за собравшего на себя все грехи как собака репейник самого себя. Ключ в скважине скребётся дважды. Дверь отпирается, а в коридоре видно Володю, который торопливо надевал свою ветровку и параллельно обувался. Приморский застыл, смотря на Сашу в проходе и судорожно выдохнул. Минуты ожидания Романова в одиночестве были похожи на пытку: негодование сменилось на тревогу. Володя все время слушал часы, давно пропустив свой день рождения, а когда стрелка перевалила за десять минут как полночь, он уже конкретно начал бояться за Сашу. Все вылилось в то, что Приморский решил идти его искать. Но он пришёл сам, смотрит на него убитым взглядом, и Вова смотрит в ответ. На веках — слёзы, Вова тут же бросает своё дело. Хочет подойти, но останавливается, боясь сделать что-то не то. — Прости меня, — шёпот проносится по подъезду за спиной Романова, — пожалуйста, прости. Я всё ещё люблю тебя. Саша выглядел мёртвым. Как будто он сейчас снова упадет в апатию, станет холоден и безразличен. Но Вова его поймет, не осудит. Сейчас очевидно, что у Александра Петровича депрессивный эпизод. До этого Вова был, словно слепой. — Саша, — Володя делает маленький шаг вперёд, подавляя слёзы. Страшно-страшно-страшно… только бы не оттолкнул. — Пойдём, — уверенно и твёрдо, почти каменной хваткой ладошка-крабик настойчиво тащит Вову за собой, вглубь квартиры. Хвала небесам или кому бы то ни было, что не в спальню, Романов идёт прямиком на кухню, — нам нужно поговорить. В темноте прихожей было непосильным трудом разглядеть что-то отчётливее сглаженных черт лица, но сейчас, в свете настенной лампы, Володе видны красные глаза Саши, опухшие веки и киноварные ладошки, замёрзшие от сильного ветра. Володя присаживается обратно на стул, с невероятным сожалением смотря в Сашины глаза. Он боится сказать что-то не то снова, боится, что делает Романову больно. Или наоборот. Всё стало таким запутанным в секунду: с самого начала до этой минуты каждое действие казалось неправильным. Вове жаль, что он поддался очарованию Александра Петровича. Саше жаль, что он проявил настолько отвратительную бестактность к бедному ученику. Вова хочет заплакать от одного вида чужих влажных ресниц, но глотает ком. — Пожалуйста, Саша, — Володя обнимает себя и трясётся, словно на морозе. — Мы теперь оба взрослые люди, Вова, нам нужно говорить серьёзно, — Саша присаживается напротив Вовы, минуя стул или похожее на него седалище и присаживаясь на корточки, — Пожалуйста, дай мне свои руки. И ведь на стуле нет больше взрослого человека, там только один серый маленький котёнок из рекламы корма для кошек, что ищет маму. Комочек шерсти трясётся, подбирает хвостиком всё тело и жалобно мяучит, прося помощи хоть у кого-нибудь. Володя протягивает трясущиеся лапки Саше и прикусывает губу, боясь вот-вот снова взреветь по-свежему. — Если ты захочешь уйти, то я не буду ни в коем случае держать тебя, — с драматичного начинает Саша. Закушенная губа не справляется, сделавший поспешные выводы Володя истерично мотает головой и всхлипывает, — но если ты действительно все ещё меня любишь, то пожалуйста, останься со мной, в безопасности, где тебя никто не будет обижать. Володя только глотает свои всхлипы, не понимая, как Саша держится, чтобы самому не заплакать. — Я тебя подвёл, — шепчет Володя, — тебе же тоже было плохо, а я н-не… я не смог помочь. Вова наклоняет голову, смотря прямо в Сашины глаза. — Тебе разве не обидно? — голос дрогнул. Приморский не понимает, почему они снова говорят только о нем, если в отношениях всегда двое. Он не понимает, как мог винить Романова во всех смертных грехах еще день назад. Саша ведь тоже человек. И он не злой человек, нет. Может, немного саркастичный и стервозный, но не плохой. Образ Романова никогда не пнул бы котёнка, никогда не сделал бы больно намеренно, не стал бы издеваться, зная, что человеку неприятно. Саша и в жизни такой, просто совершил много сомнительных поступков. Но он не абсолютное зло и не зло вовсе: он помогал Володе, спасал его голову одним своим присутствием и всегда искренне дарил заботу: будь это круассан на дополнительных уроках или апелляция баллов ЕГЭ. Но самое главное то, что Володя его полюбит. Саша любит в ответ до сих пор? — Обидно, ещё как, — Романов роет носом мальчишеские ладони и целует расчёсанные до покрасневшей кожи ручки. Он заминает количество ссылок на сайтах авиакомпаний в истории своего браузера с рейсом «Владивосток — Екатеринбург», Володе незачем знать то, сколько раз Саша хотел сбежать от проблем, прямо так, как провернул то же самое с родителями, — Я хочу остаться с тобой и попытаться все наладить, поэтому забываю про все обиды. — Я не хотел делать тебе больно, — у Володи шёпот срывается. Он не смеет двинуться: боится спугнуть Романова. Руки всё ещё подрагивают несмотря на нежность. Приморский всё ещё ощущает тревогу, почти ужас от происходящего. Где ужас у Саши? — Я не хочу чтобы ты забывал про обиды, я… я хочу, чтобы ты помогал мне становиться лучше. И я тебе. Я просто… Я просто боялся, что ты меня больше не любишь, — Володя неконтролируемо забирает ладони из чужих рук, закрывая лицо, чтобы подавить всхлипы и новые слёзы. — Я вырос, изменился, я боялся, что тебе больше не интересно, что я тебе докучаю, что я всё делаю неправильно и ты меня терпеть не можешь. Это же больше не игра как в начале, я б-боялся этого больше всего… Вова горько плачет, не смея разомкнуть преграду из рук. — Пожалуйста, прости меня, я совсем зарылся в своих страхах, как и ты, — для голодного до физического контакта Саши то, что Вова забирает собственные ладошки, сродне пощёчины. Боль разрезает глазные яблоки, а те дают солёный сок, — Я боялся, что однажды постучат в дверь сотрудники правоохранительных, которых отправили твои родители или, того хуже, Леонид. Слёзы у Саши красивые. На слёзопроводный шланг Саша не так давно наступил ногой, но к этому моменту большой напор грусти собрал целый пузырь воды с промилле. Саша убирает ногу и пускает наутёк два Ниагарских. Слёзы неестественными ручьями текут по лицу. — Мне так жаль, — Романов накрывает собственный рот ладошкой и судорожно дышит в неё в преддверии истерики. Володя теряется и тут же убирает руки от лица. Он видит, как Саша плачет. За всё время он так редко плакал, но сейчас его искренняя паника была чем-то совсем новым. — Прости, — Вова шмыгает носом и касается Романовских плеч в неумелой и глупой попытке обнять и успокоить, — Саша, нет… Он тянет бывшего учителя к себе, нетерпеливо утыкается носом в плечо и громко, горько всхлипывает, наконец-то чувствуя, как оказалось, необходимое тепло. В ответ только громкий всхлип истерики и самые аномально слабые физически, но сильные энергетически объятия. Саша точно простил. Они будут вместе вспоминать это лето, передавая во всех красках свои эмоции и бурно обсуждая при гостях свою точку зрения. Этот конфликт не последний, да и кто знает, будет ли вообще последним хоть какой-то конфликт. Сашка тянет весом мальчишку на себя и роняет того со стула на пол, ещё глубже впиваясь жадными до тактильных проявлений любви руками в чужие плечи. Володя больно ударяется о пол, но ему настолько плевать, что он даже не издаёт ничего: только сжимается в калачик, прижимая Сашу к себе. — С-Саша, — Вова громко всхлипывает, — я б-боюсь, ты… я не х-хочу быть з-зависимым, я не хочу снова не говорить «нет». Но я тебя люблю, я н-не могу, Саш… Футболка Романова промокла от Володиных слёз. На полу холодно и неприятно, но Приморский всё хватается за чужую спину и не отпускает, смотря на стенку за романовской спиной. — Мы вместе… мы вместе найдём психолога, я обещаю… Я тоже люблю тебя… И не хочу никуда отпускать, нам нужна помощь, — он тонет в родном теле, наконец-то греется в любви избитой, но всё такой же пылкой и горячей. Нет никаких гарантий, что семейный психолог, дружелюбный к такому щепетильному вопросу ориентации и общего положения дел собственных пациентов, не вызовет полицию. На такие поиски нужны будут время и деньги, но самое главное у них обоих уже есть — желание. — Мы всё исправим, прошу тебя, дай нам шанс, — между громкими всхлипами и содрогающимися плечами есть долгие паузы из рек слёз и тихого воя, как у волка в холодной далёкой тайге. Рот открывается тяжело, он полон слёз, соплей и слюны, но Саша продолжает говорить, несмотря ни на какую эстетичную составляющую его лица в момент разрешения ссоры. — Х-хорошо. — Володя судорожно кивает, — Я… прости меня. Вова отрывается от чужого плеча чтобы посмотреть Романову в лицо. Он криво улыбается, но снова начинает плакать, когда вытирает с любимого лица слёзы. Смотреть на плачущего Сашу нет сил. Володя кладёт свою голову прямо на пол, не отрывая глаза от чужих. — Не плачь, пожалуйста. — Вова дрожит, гладя большими пальцами рук мягкие щеки, — Я не могу смотреть, как ты плачешь. Все будет хорошо. Т-ты… ты умеешь меняться. Ты много сделал. Ты дал мне всё. Ты не плохой, ты очень добрый. Ты был со мной, кормил меня, несмотря ни на что, давал у себя остаться, помогал всегда. Спасибо, Саша. — А ты меня такого меняющегося терпел, верил в меня, прощал и никогда не предавал, — Романов бережно перехватывает ладонь двумя руками и по-рыцарски целует тыльную сторону хрустальной кожи. Холодный пол через пару минут всё же напомнил о себе. Александр не такой сильный, чтобы помимо себя таскать ещё кого-то на руках, к сожалению, но он бережно помогает подняться с пола и пойти в спальню, поддерживая физический контакт сцеплением мизинчиков. Им никто не запретит спать в одежде, никто не разбудит раньше двенадцати с угрюмым «Ну и чего целый день в кровати валяться?», весь мир на их большой кровати принадлежит им, некуда торопиться. Торт безответственно оставлен на столе, они слишком устали, чтобы выполнять какие-то иные действия кроме сна. Володя улавливает чужие черты лица в темноте. Саша теперь не казался холодной глыбой, скорее наоборот. Его чувствительность была явной, а слёзы Романова всегда оставались чем-то очень-очень искренним. Вова протягивает руку и гладит чужую скулу, как будто трогает впервые. Они засыпают быстро, оба слишком измотаны эмоционально. Это будет один из немногих за последнее время спокойных и глубоких снов. Только с утра не будет желания подняться, несмотря на то, что не утро уже давно. Володя смотрит в стену, запоздало вспоминая про день рождения. Ничего, в следующем году он обязательно отпразднует нормально, надо только дождаться. Саша обнимает со спины, Володя тычет его ладошку, чтобы разбудить. — Уже час дня, — тихонько говорит он, чувствуя нарастающий голод. Он не ел со вчерашнего утра. Интересно, торт на кухне еще живой? Может, они суши закажут? В ответ только волосы на затылке пушатся — Саша с силой сонно выдыхает и прижимает Вову ещё ближе к себе, даже не собираясь просыпаться раньше положенного. Наверное, ему снится, как Вова обнимает его в ответ, ведь такой силе должно быть объяснение — этой же ночью он едва дошёл до кровати. — Мм, — он издаёт басистый, совсем не проснувшийся хрип и роется носом в самых приятных вьющихся влагой волосах в своей жизни. Володины локоны забираются в нос, окутывают своим запахом и побуждают проснуться. Володя прикрывает глаза. Такая идиллия после всего произошедшего казалась невозможной, ненастоящей. Вова понимает: это не навсегда. Им нельзя игнорировать проблемы, даже если они помирились. — Давай вставать, — просит Приморский, перекручиваясь в чужих руках, чтобы уткнуться носом в чужой. Саше вовсе не хочется вставать. Он, честно, вечно бы так лежал в обнимку с Володей. Никогда бы он не подумал, что его ученик когда-то станет самым дорогим ему человеком. Надо же, как меняется жизнь, Саше только надо за ней поспевать. Он нарочито не открывает глаза, пытаясь не заулыбаться. Вова заподозрил что-то неладное и ткнул Романова под рёбра. Тот не среагировал, и пальцы внезапно начали пытку щекоткой. — Я не хочу проспать всё восемнадцатилетие! Эй! Романов хватает Володю за руки раньше, чем они могли бы нанести ещё больший вред его нервной системе района рёбер. Прекрасно просто лежать рядом, просто наслаждаться его компанией, а не довольствоваться нервным обратным отсчётом до очередной разлуки на всю ночь. — У тебя есть предложения по проведению досуга, не выходя из прикроватной зоны? — лень Саши родилась вперёд него, ей даже было лень кричать в роддоме, от чего её изначально никто и не заметил. Сам Саша не считал свою сестру грехом или же чем-то грязным, порочащим весь его род, он смирился со своей участью быть поглощённым. Ну, или же ему вовсе лень предпринимать какие-либо меры против неё. Гигантское пуховое одеяло нарывает их обоих по носики, чтобы ничего больше не отвлекало от сонного любования любимым ликом, пусть даже яркая одежда или чужеродная металлическая бусинка посреди языка. — Закажем суши? Но встать придётся, чтобы спасти торт. Я не хочу остаться без него. — Вова сладко зевнул, уютно обнимая Сашу и прижимаясь к его груди, — У меня скидка, нам дадут «Калифорнию» в подарок… Слушая дыхание Романова, собственное моментально успокаивается. Вова ненадолго хочет упасть в дрёму. Ощущение, будто этот месяц совершенно выбил из него все силы. Саша чувствовал тоже самое, только ему нужно немного больше времени, чтобы зализать свои раны и восполнить баланс сил в организме. Чужая нежность помогала с этим справиться намного лучше. — Я бы поел поке с лососем, ммм… И «Филадельфию». И всё с васаби. Боже, я сейчас тебя съем, если мы их не закажем, — словно в доказательство, Приморский в шутку лизнул Сашину шею. На шуточную игру в ласковую собачку, Саша реагирует растерянно, слегка отстраняется и прикрывает ладонью место соприкосновения с языком. Неужели Володины игривые приставания откатились обратно до неловкости Романова, которое не скрыть на щеках?.. — Так, полегче, — Саша сглатывает комок и возвращается обратно ближе к Володе, — Думаю, я ещё нужен тебе, и пока что не в качестве пищи… Если хочешь, то заказывай, я буду бизнес-ланч с луковым супом и салатом с рукколой, моцареллой и пластинками хамона. От запросов Александра Петровича округляются уши и глаза сворачиваются в трубочку. Нет, ну это не дело уже, Володя так и не смог ни разу заставить Романова съесть ни одного ролла или слайса сашими, так почему бы и не воспользоваться привилегированным положением именинника прямо сейчас? — Ооо, посмотрите на него, — Володя иронично хихикнул и потянул спинку, — салат с моцареллой, суп… Саша… Володя вздыхает и легко берет Романова за щёки, обращая на себя внимание. — Никакого бизнес-ланча в суши-шопах нет. Там только азиатская кухня. Возьми мисо-суп, поке с тунцом или яки удон с креветками. Будь человеком. Володя руку отводит за спину и нащупывает телефон. Экран слепит, приложение доставки пестрит предложениями, но Вова явно нацелен поесть свои роллы. Саша, в жизни не вызывавший доставку еды, недовольно хмурится и ловит культурный ахуй. — На, выбирай. С минуту разглядывания больше дюжины иностранных наименований, Романов непонимающе поднимает взгляд обратно на Володю, словно обернувшийся через плечо котёнок. — Я не уверен в том, что мой выбор тебе подойдёт по вкусу… Да и эти названия… Ты уверен, что хочешь попробовать что-то под названием ху… хуяши... Прости, я не могу прочитать, видимо, недостаточные лингвистические способности, — сестрица лень снова показывает свои ноги, которые она закинула одну на другую. Саша пихает Вове в ручки его смартфон и снова прикрывает глазки, стараясь свалить заказ еды на именинника и самому подольше поспать и побольше восстановить энергию в дорогих сердцу объятиях. Володя недовольно бухтит и ползёт вверх по кровати, чтобы положить голову на Сашину макушку и обнять его, параллельно сёрча вкладку с заказом. Учитывая вкусы Александра Петровича, он постарался заказать что-то более… элитарное. Не каждый может позволить себе тунца на завтрак. — Ну, только не жалуйся потом. Заказ сделан. Володя отбрасывает телефон и стекает к Саше в руки, снова сладко зевая. Он чмокает чужую щеку, сонно вздыхая. — Из-за того, что ты ленишься, я тоже хочу, — он ютится к Романову, моментально закрывая глазки. Главное встретить доставщика… В дверь звонят, вырывая из сна. Вова тут же подрывается, неловко вылезая из Сашиных рук, и идёт встречать героя без плаща, оставляя Романова одного в кровати. — Не забудь про торт, — мямлит скреветившийся в позвоночнике Александр, продолжая сладко подрёмывать. Вчерашняя ссора сильно подкосила физическое состояние, Саша буквально не может сегодня ни одной конечностью пошевелить, даже не извилинами. Кажется проходит лишь мгновение, но вот Вова уже сидит рядом, разложил какие-то пластиковые коробочки по кровати и кушал собственными черно-золотыми стальными палочками. — Пахнет… необычно, — у Саши забавный отпечаток ткани подушки на лице. Он присаживается рядом и заглядывает в чужую коробочку. Вова параллельно распаковывает соевый соус и васаби. Он ловко подхватывает палочками «Калифорнию» и промакивает рис в его законном месте, а потом отправляет в рот, блаженно вздыхая. — Обожаю… — констатирует Приморский, делая всё то же самое снова, но уже отдавая ролл на съедение Саше, — Попробуй. Конечно, для Саши Володя заказал немного другое, но если он поест его порцию, то ничего страшного. Приморский впринципе что угодно готов в себя запихнуть: будь то ролл, пянсе или стоящий на столе всю ночь торт. Пока Романов недоверчиво пробует изыски азиатской кухни (Володя не верит, что он ни разу не ел суши), именинник уже запихивает в себя третью порцию, довольно улыбаясь. Непривычное сочетание имитации крабового мяса и риса в икре летучей рыбы даёт о себе знать: Саша машинально, как и любой житель европейской части России начала десятых, отвращёно морщит нос и приговаривает мысленно: «Какая гадость эта ваша сырая рыба». — А что-то другое есть покушать? — он через силу проглатывает целый кусок и старается забыть вкус дешёвых ингредиентов, оставшийся клеймом на языке. Самый лучший подарок, который он может позволить себе сейчас — отреагировать как следует и порадоваться за вкусную еду, от чего и натягивает усталую улыбку на мордашку изо всех сил. — Боже, — Вова качает головой, — как же тебе не нравится… Он глазами находит поке с тунцом и протягивает Саше пластиковый контейнер. Поке по сути своей салат, так что ничего экстремального и шокирующего там быть не может. — Ты совсем оевропеойднулся. Дай азиатской кухне шанс, мы ведь сами готовили кучу всего, те же онигири. Или тебе они не нравятся? — Вова приподнимает одну бровь, наблюдая, как Саша недоверчиво глядит на ингредиенты перед ним. Точно ещё думает, что надо ложкой есть… и как он год прожил во Владивостоке? Вове немного стыдно. Он не хочет давать Саше то, что ему не нравится. Он хотел бы, чтобы они оба получили удовольствие от завтрака… Идиллия сейчас казалась слишком хрупкой. Не хотелось, чтобы всё снова свалилось в ссору. Вова внезапно становится серьезным и опускает взгляд. — Прости. На ароматном болгарском перце отпечатался вкус пластиковой упаковки. Может, дело не только в ингредиентах, но ещё и в дерьмовых условиях доставки? Во всяком случае, такие экзотические продукты будят не хуже крепкого кофе. Саша, вроде как, уже привык орудовать палочками, даже готовил с их помощью, и без труда сейчас перехватывает игриво чужой слайс грибочка в соусе терияки. Да, то что надо, знакомый ингредиент, только с другим названием — шиитаки не шампиньоны, но на вкус один гриб. — Не хочешь поменяться? Прости, стоило сделать выбор заранее, но это блюдо кажется неплохим, — чужой яки удон с креветками даже выглядит похоже на суп из лапши, ешь как пьёшь. Коробочка картонная, покрытая какой-то плёнкой, не пропускающей воды и запахов. Саша нечаянно сюрпает лапшой, пока засасывает её в рот и просит прощения за лишний шум во время еды. Вова облегченно улыбается и кивает. Главное, чтобы Саша тоже поел. Но, конечно, будь у него меньше денег, на продуктах он бы разорился. Интересно, как он в общаге выживал? Вове лучше не знать, что Саша действительно «выживал». Большинство средств шли на незаконные вещи, а на еду не оставалось. Даже на метро иногда не оставалось. Единственный, кто проявлял тогда заботу — это Костя, не даром лучший друг. Звонит телефон. Вова, жуя чукку, поднимает трубку и принимает поздравления от Веры и Лёни. Он счастливо улыбается и отвлекается на короткий разговор. Вера приехала в Хабаровск сдать оригиналы документов, Амурский же звучал от этого факта невероятно счастливо. Едят в остальном молча. Вова был таким голодным, что съел всё, что не стал Саша. Коробки были аккуратно скинуты на пол, чтобы можно было нормально лечь. После еды спать хотелось только сильнее. — Саш, — Вова крутанулся на кровати, — находя чужую руку, — я… я, кажется, хочу курить. Прости. Я не хотел чтобы так всё было, просто… я со зла. И стыдливо уткнулся в грудь Романова. Количество неловких касаний на кубический метр пространства поражает воображение. Да, это не так трепетно, как брать Сашу за руку в первый раз, но какие-то разноцветные чешуйчатокрылые изнутри вызывают изжогу своей непрерывной щекоткой, когда сзади по затылку гладит любящая рука. — Я вчера докурил последнее, — Романов подбородком целуется с макушкой, пока крепче обнимает мальчика, — Больше покупать не будем. Если и начинать бросать, то с малого, но точного. Солнце грело воздух сквозь тучи и кажущийся бесконечным дождь. В кровати могло быть тепло и без одеяла, если бы не ветер из открытого на проветривание окна. Никому не было охота его закрывать, праздник не только у Вовы и города, но ещё и у лени. Володя только запоздало кивает, теснее прижимаясь к Саше. Мимолетные тревоги от недавней ссоры и будущего решения собственной судьбы пугали. Теперь, с высокими баллами, его могли бы принять в любой ВУЗ страны, но поспешно валить из Владивостока казалось чем-то совершенно неправильным. Что он может получить тут, чего не получит нигде больше? День рождения проходит лениво. Торт был убитый, конечно, но Вова всё равно с большим удовольствием задул свечи и съел свой законный кусок. Зря он так думал про этот десерт. Саша явно в него вложился, это заметно, стоило кусить шоколадный коржик. В следующие дни нужно было учиться бороться с ленью. Вова сам выходит в магазин за продуктами, а потом получается утащить и Романова. Буря в душе успокаивается с каждым днём всё сильнее. Шторм оставил после себя полуразрушенный город, в руках инструменты, он обязан организовать починку вместе с одним кудрявым архитектором.