Романов азбуку пропил

Любить - это так глупо, Всё получилось не так, как хочется. Лезут холодные, скользкие щупальца в мир одиночества. Калечат и ранят, и сердце сжимают вежливой ложью, Но мы же не станем холодными, скользкими тоже? (Flёur — Кто-то)

У Саши нет друзей в этом городе. У него нет опоры и поддержки. У него есть работа и обязанности, но совершенно нет сил. Единственный человек, который был близок, сейчас ушёл, да и он был обижен на Романова за пассивность, с которой сам Саша бороться практически не мог. Кисти рук виснут на подоконнике, меж двух пальцев зажата сигарета, и кажется, что всё навсегда останется таким мрачным. Саша крутит в голове каждый звук из сказанных слов той ночью после выпускного, ежедневно кошка играет с его сердцем, как с игрушечной мышкой, кусая и барабаня задними лапами. Вова прав, Вове обидно, и не думать о Вове просто невозможно, удивительно, что парень не погряз в бесконечной икоте, как это пророчат в народе. Через последние силы он перешагивает поребрик из «не могу» и «не хочу» — он идёт вперёд в магазин за продуктами и курит по дороге, не стесняясь встретить учеников или коллег. Как бы не хотелось сорваться и снова уехать в новую отдалённую точку необъятной, он остаётся на месте, он продолжает беспокоиться о своих словах и молча готовить, как забитая на кухне жена. Саша слышит, как поворачивается ключ в двери. Надежды на нормальный разговор практически нет: у Романова просто, как оказалось, иссякли все силы. Даже готовка не приносила былого удовольствия. Володя заходит на кухню вычурно-нагло несмотря на очевидно высохшие слёзы на щеках. Саша не находит в себе сил спросить, но всё равно оборачивается на Приморского, чтобы узнать, будет ли тот ужинать. Слова застряли в глотке, когда Володя слишком уж вальяжно присел за стол, закинув ногу на ногу и высунул язык, смотря Романову прямо в глаза. Саша не понимает, что от него хотят. Саша не чувствует сил на эмоциональную реакцию, которой ждет Вова. А ещё он устал, что Володя делает всё, лишь бы выдавить из партнёра любых эмоций: как хороших, так и плохих. Мечты об эмоциональном отдыхе оставались мечтами, а выгорание было, похоже, всеобъемлющим. Но вот перед ним Володя с проколотым языком, ждёт его слов или ругани — ждёт чего угодно, лишь бы от Саши. Мужчина молча отворачивается к плите и помешивает деревянной лопаткой пассерованный лук. Где-то за спиной Романова свист, но чайник он не ставил. Кажется, это пар из ушей Володи от злости прёт наружу. — Не скажешь ничего? — Вова вскакивает на ноги и скрещивает руки на груди, сдерживая всю агрессию внутри себя через скрипящую сквозь пальцы одежду. — Вижу, что есть пока что не будешь, — Саша вздыхает и говорит чрезмерно нейтральным голосом, словно лишённый любых эмоций. — И всё? Тебе не хочется знать, в каких ужасных санитарных условиях мне это делали? — время идёт на секунды, рано или поздно Вова взорвётся и выскажет всё без единой капли алкоголя. — Ты взрослый человек со своей головой на плечах, — после этих слов в дальневосточном поезде начался сущий кошмар. Ветерок от хлопнувшей двери пролетел по задней стороне шеи, щекоча волоски. Володя запирает дверь балкона, ударяя по ней рукой и скатываясь на пол. Хотелось просто кричать от Саши, хотелось встряхнуть его, посмотреть в глаза, сделать что угодно, лишь бы тот хоть как-то среагировал. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — Вова тут же подрывается с пола, хватая пачку сигарет дрожащими руками, — Сколько можно? Почему, блять, да почему? Слёзы текут ручьём, Володя делает затяжку и воет себе под нос, отбивая ногой стенку. — Почему я тебя люблю? Падает лицом в ладони, пока сигарета тлеет в летнюю ночь. Вова раньше за собой такого не замечал. Раньше он вообще не чувствовал такого раздражения, не чувствовал настолько сильных противоречий. Володе невдомёк, что чувствует Саша за стенкой, он не знает, что Саша всё слышит, как через водную гладь. День рождения движется стремительно, и Вова почему-то чувствует, что в этот день всё будет не так. Что-то случится, что-то плохое, тревога нарастает с каждой секундой, когда Приморский пытается не столкнуться с Сашей в квартире. В подъезде, на самом высоком этаже, на лестнице был повешен замок, чтобы никто не пробрался на крышу. Решётка на пролёте не стояла, поэтому Володя перелезает туда по перилам, сталкиваясь с хлипкой дверью, которую получается отпереть только лишь дёрнув посильнее. Пусть Саша думает, что Володя гуляет. Но Володя ловит в волосах ветер и влагу, от чего те превращаются в пушистое нечто, и смотрит не на Амурский залив, а на дату в телефоне. Любить — это так тяжело. Любовь поступками проявить удобнее, чем словами: в поступки хотя бы можно верить. В слова об изменениях, о которых Вова с печалью в сердце говорил на выпускном, верилось всё меньше. Смысл в сей поступок Романов вложил глубокий, но на выходе Вова не понял бы ни грамма той любви, которую Саша пытается молча вложить в этот по-книжному выглядящий торт. Мамин рецепт один из тех, который нельзя никому показывать и передавать. По легенде именно на этом торте маленький Саша задул первые три свечи самостоятельно, от чего именно этот шоколадный бисквит считается для Саши почти священным Граалем — сокровищем наций, философским камнем, его личным Кольцом Всевластия. Никакого изюма, цукатов и орехов, это просто шоколадный торт, что пропитан любовью к какао-бобам и глубинными, истинными чувствами, которые так просто не сказать и не показать поступками. Саша не жалеет денег на стручки ароматной черной ванили и настоящие какао-бобы из Кот-Д’Ивуара ради этого торта. Тесто прекрасное, не имеет комков, без лишних пузырей воздуха, с идеальной глянцевой поверхностью. И, конечно, дегустация по всем правилам настоящих поваров: Саша использует отдельную чистую ложку, счёрпывая совсем малую каплю и кладя её на язык, предварительно отойдя от миски, лишь бы ничего лишнего не упало в бисквит, вроде волос с одежды. Убедился в отличном вкусе и консистенции — и тут же в печь, время заняться кремом из того же насыщенного вкусом и ароматом южноамериканского шоколада. Рецепт всего десерта стар и неоригинален как сам мир, но это и делает его прекраснейшим выбором из всего разнообразия пирожных и эклеров, хранящимися в голове Саши библиотечными книгами разной степени читаемости. Сам тот факт, что Саша не забыл порадовать Вову на день рождения и уделил так много внимания незначительным деталям означал то, что Саша не просто всё ещё любит — ему абсолютно не наплевать на своего партнёра. Два коржа, густой крем, похожий цветом на мухортого коня, потраченные на не самый идеальный торт пара-тройка часов и две маленькие золотистые свечи-цифры на зубочистках. Саша закрывает холодильник и докуривает третью сигарету за весь период готовки. До печального жаль Володю лишать ещё одного дня рождения, и Саша призрачно надеется на то, что вечером, когда Вова вернётся с прогулки, они наконец всё обдумают и совершенно спокойно побеседуют. Романов берёт с книжной полки незавершённую «Мартин Иден» и остаётся на балконе, изредка, — раз в час, — покуривая сигареты. Вроде день города вот-вот, а тучи надвигаются. Саша видит их с балкона, но всё-таки больше предпочитает книжку. А Володя видит их с крыши. В последнее время возвращаться в квартиру просто страшно, и этот страх не такой, как с домом родителей. Вове страшно встретиться снова с пассивностью в глазах, а мысль о том, что Саше, вообще-то, тоже плохо, и Володя, возможно, ведёт себя неправильно, заставляла чувствовать себя полнейшей скотиной. Приморский себя всячески оправдывал, поэтому проблема не была видна ему так явно, как тому же Романову. Ближе к ночи, Володя идёт обратно. Наверное, надеется, что Александр Петрович всё-таки поздравит его, ну или, наконец, выгонит. В квартире темно и тихо, только на кухне горит лампа, позволяющая Саше читать. Володя выглядывает из коридора, оценивая ситуацию. На часах половина двенадцатого, и казалось, что Саша ничего и не собирался делать. Володя скинул с себя ветровку и пошёл на кухню. Они молча сидели за столом, Саша читал свою книжку, не обращая внимания на Приморского, а тот, в свою очередь, сверлил взглядом стол. Без пятнадцати полночь Саша кинул взгляд на наручные часы и встал, отойдя к холодильнику. Вова слегка удивлённо глядит на обычный шоколадный торт. Без излишеств, без надписей, даже без посыпки: просто шоколадный торт, на котором была заветная цифра совершеннолетия. Вова убирает руки со стола, а Саша ставит десерт, после чего снова присаживаясь на своё место, но на этот раз закуривая сигарету. Форточка, конечно, открыта, но дым всё равно заполнял кухню. Это всё, да? Володя думает, что Саша действительно всеми силами пытается показать, как ему всё равно. Торт он сделал как будто из приличия, Володя теперь должен задуть свечи и пойти собирать свои вещи. Приморский смотрит на бывшего учителя в поиске ответов, но не находит в его лице ничего нового. Саша сбрасывает пепел в какую-то переполненную пепельницу. Он делает это ритмично и от чего-то громко в тишине. Володя смотрит на это то ли со злобой, то ли с печалью, и на часах уже вот-вот второе июля. Тик-так, время тянется, как нуга, и Вова совсем теряется в своих мыслях, перебирая в голове всё, что Саша сделал. Всё, что не сделал. Володя тянется к своему телефону на столе, но в этот же момент Романов снова скидывает пепел, немного и случайно попадая Вове на руку. Не больно совершенно, но это действует как спусковой крючок: предохранитель давно снят. Володя резко поднимается из-за стола, смотря на Сашу, как на самого отвратительного предателя. Такого взгляда Володя никогда и никому не показывал, да и незачем это было делать. Руки дрожат, непонимание и обида скрещиваются в отторжение, и молчать больше нет сил. — Ты прекратишь?! Если ты хочешь, чтобы я ушёл, то мог бы просто сказать, а не устраивать молчанку! Сколько можно? Если тебе так мерзко со мной находится, то зачем пустил? Не интересно со мной больше, потому что я старше стал, да? — Володя ещё не кричит, но тон явно агрессивный, громкий. Он хлопает ладонями по столу, уже ожидая, что Саша снова промолчит или кинет что-то вроде: «Успокойся, ты взрослый человек, а сам в своих чувствах разобраться не можешь». — Сколько можно? Сколько можно?! — с каждым повторением Саша усиливает интонацию и акцент на последнем слове в словосочетании, — Сколько можно уже мою душу терзать и изо дня в день плакаться так, будто бы я этого не вижу? Сколько ещё можно видеть во мне гнусного ублюдка, который только и хочет отравить тебе жизнь? Романов тоже хлопает по столу и вскакивает со стула, буквально отбрасывая книжку в стену у стола. Володя чуть отшатывается от неожиданности. Он не думал, что Саша отреагирует так, и сейчас казалось, что отступаться некуда. — Я никогда такого не говорил! — Вова вскрикнул, тяжело дыша, — Но если ты слышал, что я плачу, то почему не подошёл? Я пытался с тобой поговорить, я пытался, ты знаешь! Но ты просто меня игнорировал, отвечал холодом. Блять, я просто ждал, что ты пойдешь со мной на выпускной, я ждал, что ты хоть какую-то реакцию дашь хоть на что-то, но если ты молчишь, как мне догадаться, что тебе нужно? — из уст вырывается нервный смешок и Володя хватается за голову, ероша волосы, — Тебе неприятно, что я перестал быть послушным шестнадцатилеткой на уроках с порнухой? Или тебе неприятно, что я не дал себя в рот выебать, когда ты напился? Или ты вообще хочешь, чтобы я ушёл из-за недобора баллов?! Володя сжимает кулаки от обиды и догадок. Большинство из них уже давно были с Сашей обговорены, но Володя, как наждачка, срывает зажившие раны, ковыряет прямо к сердцу. — Мне неприятно, когда из моих пачек толпами пропадают сигареты, неприятно, что ты губишь организм. Я устал быть для тебя худшим из кошмаров, из-за которого ты домой не возвращаешься, — Саша не соблюдает положенный уровень громкости для двенадцати часов ночи, срывает голос и вот-вот начнёт пускать ручьи из глаз, — Думаешь, что каждый день я хожу на работу после бессонной ночи, в которой смотрю на тебя спокойного, держу там лицо, беспокоясь о каждом вызове к директору по поводу тебя, и совершенно наплевательски после этого к тебе отношусь? Вова, блять, я не бездушная мразь, мне страшно, больно и одиноко, я не могу ночью уйти из кровати, потому что как только я возвращаюсь, ты сразу же уходишь спать на диван. Я попросту устал, а ты раз за разом выводишь меня на эмоции, которых у меня просто нет. И нет у тебя никакого недобора, я послал твою работу на апелляцию, у тебя четыре, блять, сотни баллов! — Романов хлопает кулаком по столу, от чего некоторые предметы со страхом подпрыгнули. Кухня ненадолго повязла в тишине. Володя отшатнулся: он не видел Сашу таким, а Саша не видел его. Их диалог со стороны как будто появился из ничего, и боль с обоих сторон льётся рекой: Саша не чувствует сил, он устал чувствовать себя плохим во всём, устал чувствовать себя тварью, а Вова наконец-то почувствовал таким себя. Это укол прямо в стучащее в груди сердце, игла пронзает орган насквозь, и стоит её вынуть, как всё зальётся кровью. — Почему ты не сказал? — хриплый голос Вовы режет тишину, он дрожит гласными на конце, предвещая слёзы, — Ты же знаешь, как мне было плохо, почему ты не сказал?.. Володя всхлипнул, не понимая, куда себя деть. Ему было стыдно за свои слова, стыдно за то, что наплевал на чужие чувства, но злость всё равно брала вверх. — Может, я бы не губил свой организм и не плакал бы каждый вечер, если бы ты просто рассказал бы мне, что устал? Или хотя бы написал бы. После всего теперь я плохой? — потерянность Вовы ощущается почти физически, — Саш, не я это начал! Ты говоришь, что я не ребёнок, но ты даже не можешь мне доверить свои страхи. Я вообще не чувствую, что знаю тебя, хотя и прошло столько времени. Чего ты боишься?! Монолог то срывался на вскрики, то утекал в шёпот. Саша перед глазами такой непонятный, необычный из-за своей лёгкой щетины и взъерошенного вида. Как будто и не Романов вовсе. — И ты на меня кричишь, хотя я не виноват, что не читаю твои мысли! Что мне ещё было думать? Ты даже не намекнул, а когда я пришёл с выпускного, ты мне сказал, что я как мои родители. Думаешь, я не услышал? Думаешь, мне приятно?! — Вова подходит ближе к Саше, заглядывая в его глаза. Тон стал выше и увереннее, возвращая их ссору снова на грань крика. — Не могу я все свои проблемы и переживания скинуть на твои плечи, просто не имею права! — Саша ярко краснеет от стыда в моменте за чужие слёзы. Щеки пыхнут пламенем в потёмках, а собственные слëзные озёра вызывающе покалывает. Вова подходит ближе, а руки так и тянутся схватить его плечи в охапку ястребиными когтями и никогда не отпускать из мёртвой сцепки. Но Саша до последнего не двигается, боясь лишним движением в сторону молодого человека спугнуть его и отстранить от себя. Давно его не было так близко не во сне… Можно даже мельком рассмотреть любые изменения в живой мимике: как путаются от влаги чёрные ресницы, как сухие губы растягиваются шире от криков и создают микрорастяжки сухой кожи, и как при разговоре во рту блестит что-то, за что так хотелось схватиться языком. — А мне приятно тебя пьяного еле-еле отлеплять от себя? Думаешь мне бальзамом на душу льётся оскорбить тебя и потом быть причиной твоих слез? Я специально не пошёл на этот чёртов выпускной, чтобы отдохнуть, но ты завалился домой, начал меня лапать и обвинять во всех наших бедах, ещё и сообщение от Леонида. Да, просто пиздец , как порадовало, великолепно, — Романов выпрямляет спину и расправляет слегка ссутулившиеся от долгого чтения плечи. Он все ещё выше, но Володя не отстаёт в росте. Разноуровневость нужна Саше исключительно ради того, чтобы было проще управлять и отстаивать свою точку зрения, но с высоты своих метра восьмидесяти он прекрасно слышит все слова. В моменте Саша чувствует прилив адреналина, словно бы его наполнили тротилом и пустили с горы без тормозов в горящее дерево. У Вовы на счету любое из слов может стать последним. — У нас очень много проблем, не только я здесь крайний. Я стараюсь быть ответственным за двоих, я отвратительный партнёр с самого начала, я ходил к психологу, я вся желчь этого мира, которая почему-то досталась за какие-то грехи именно тебе. Володя, может ты наконец подтолкнёшь меня к решению проблем, как взрослый человек, и скажешь, что же нужно делать, когда твой любимый — кусок дерьма? — к концу слов Саша не боится смотреть в те же васильковые стеклянные глаза, но рефлекторно готовится получить пощечину, от чего ресницы нервно подрагивают. Володя перебирает за секунду миллион вариантов ответа: от «Я не говорил такого про тебя» до «Прекрати, я тебя люблю». Что говорить, когда оказывается, что в отношениях ты действительно сделал не так много, как хотелось бы? Саша прав — и от этого в горле ком, а в глазах слёзы вот-вот польют ещё бóльшим ручьём. — Бросить его. — отвечает Володя, разгорячённо вздыхая, — Нам нужно разойтись. Вова отходит от Саши на несколько шагов, опуская глаза в пол. В ушах звенит от бесконечной тишины. На Романова слова действуют, как бомба замедленного действия. Да, если твой партнер — причина твоих проблем, то надо с ним расставаться. Но для Володи Саша никогда не был проблемой, он всегда был спасением и поддержкой, хоть и не всегда правильной. А вот для Саши наоборот. И сейчас это было так очевидно, что смотреть на их историю иначе у Вовы не получалось. Он ведь далеко не святой, это его первый опыт, и этот опыт не обязан быть позитивным. «Разойтись» — звучит в голове эхом, по слогам, на подсознании. Володя приковывает глаза, лишь бы не завыть в рыданиях. Саша заслужил кого-то подходящего. Кого-то, кто тоже будет стараться. Володя же заслуживает совершенно другого. Мальчик отшатывается к кухонному гарнитуру и хватается за него ладонью, лишь бы не упасть. Отворачивается от Саши, лишь бы на него не смотреть. — Блять, — Вова смотрит размытым взглядом в столешницу, пуская слёзы на утёк, пока Саша где-то за спиной. Вова боится обернуться, в моменте он даже не задумывается о том, что боится получить удар. Удар, который всегда следовал после криков, после слёз на подушке и крови на куске ватки. Пощёчина, оплеуха, от которой оглохнет на пару часов ухо, выворот руки — всё что угодно, любое физическое наказание, от ожидания которого всё тело автономно сжимается в одну точку и трясётся страхом. Ничего из этого не происходит: Саша, судя по тому, как содрогнулся воздух, эмоционально вылетел прочь с балкона и прошёл мимо, сразу в прихожую. Не тронул Володю ни словом, ни телом, буквально не оставив следов ссоры, разве что опухшие от соли румяные щёчки. Он выхватил сигареты с подоконника, кажется. Последняя пачка с последним дуэтом сигарет. Никто не проронил ни слова, пока Саша на скорую руку влезал в черные туфли. Никто из них не выдавил ни звука, пока Романов набрасывал на плечи пальто. Один только будильник решил спонтанно заверещать на телефоне юнца — без пяти минут их с Владивостоком день рождения. Хлопок двери громом прокатывается по всем стенам.