Романов азбуку пропил

Перелёт, по рассказу самого Константина, оказался сродни путешествию во времени, ведь вылетел он в середине одного дня, а прилетел утром другого, потратив всего семь часов в пути. Удивительное дело — часовые ремешки. Темы для разговора не то что не искались, они валились одна за другой, хоть их диалог и был больше похож на односторонний из-за немногословного Кости. Молодые люди провели субботнее утро в немноголюдном кафе, меняя предмет беседы чаще, чем выпускник выбор предстоящих экзаменов. Сильный ветер на выходе подхватил за пальто и покатил по наледи в сторону магазина с крепкими напитками. — Ты помнишь, какой ты был, когда я приехал в общежитие? Да ты в дверной проход нашей комнаты еле влезал со своими исполинскими бицепсами, — Саша заходит в квартиру и разувается, помогая пятке узким носком, — Ещё и икону в красный угол повесил. — Даже не напоминай, Саш... Почти за девять месяцев Саша не смеялся так, как смеётся сейчас. Это та искренность, которой достоин лишь его лучший друг, не только заставший его в худшие времена, но и помогающий увидеть свет сквозь слепоту. Саша морщит кожу вокруг глаз, с поличным выдавая радость и веселье, которого так нехватало за месяцы одиночества. Губы не просто приподнимаются в сжатой кокетливой улыбке — они рады обнажить белоснежный ряд зубов. Саша не стесняется бесхитростно хохотать, позволяет себе ухватиться за живот и давить слёзы из глаз. Ощущение, как будто они виделись только вчера: никакой скованности и никаких рамок. Костя просто рад прилететь из Екатеринбурга к своему бывшему однокурснику и, по совместительству, первому в жизни другу. Они даже по телефону говорили крайне мало, потому сейчас разговор яркими вспышками лился между ними на небольшой кухне. — Погода, конечно, ужасная, но красиво, — замечает Уралов, доставая очередную бутылку вина из холодильника и заглядывая в окно,— Финского залива недостаточно, нужен был океан? Костя закатывает рукава рубашки, берет штопор и довольно мастерски откупоривает пробку, после разливая красное полусладкое по бокалам. На столе всё по классике: сыр, орехи, немного мёда. Когда они были студентами, то позволяли себе такое только после пришедшей стипендии. — Сам знаешь, снеток найдёт свой уголок, что залив, что бухта, одна лужа солёная, — поверхностно отвечает Романов, будто бы не имеющий ни малейшего понятия о морском деле. Костя знает, кто его отец, скрывать родство с капитаном, что всю жизнь провёл на воде, тяжело. Молодой человек всячески открещивается от мореходного ремесла, зато рыбку любит. Мамину корюшку, сваленную в муке, копчёную скумбрию с пюре, куски сашими из лосося и тунца в виде розы. Сейчас Костя открывает «Ренессанс» — у хозяина квартиры губа не дура, как и в выборе подачи закуски. — Ты в школу преподавать пошёл? Как у тебя с коллегами и подопечными? — Уралов прекрасно понимал, что плохо. То, что он с Сашей поладил — удивительно, но живя в одной комнате пришлось подстраиваться. Сейчас Александр Петрович, в мыслях его близкого человека, был как никогда одинок, возможно даже знакомых себе не нашёл. Косте бы посильнее волноваться по этому поводу — он помнит, насколько Саша чувствителен к одиночеству и изолированности. — Не в бровь, а в глаз, Костя. Тебе бы дорогу в экстрасенсы, раз на чистую воду выводишь, — Саша вздыхает плечами и прокручивает в изящных пальчиках ножку винного бокала. Кислинка печатью остаётся на языке и раскрывает дальнейший ответ на вопрос, — Совру, если скажу тебе, что ожидал такой же уровень элегантности среди нынешних коллег. Обычные работяги, ничего особенного ни в ком пока не смог разглядеть, но дай мне время. Саша не старался. Его умению читать атмосферу и физиогномику позавидуют любые профайлеры. Он попросту не старался узнать новых людей из его окружения. Не считал их интересными собеседниками и равными с собой по статусу, хоть зарплата и разнится лишь на пару тысяч за лишние часы. — Мне, как назло, дали то, чего и боялась вся наша группа, — потерявшись в тёплых воспоминаниях, Романов снова расслабляет оковы живой усмешки, — Мне достался выпускной класс и три десятых. Дети в большинстве своём спокойные. Им до меня особо дела нет, им лишь бы помочь с экзаменами. Стараюсь как могу, индивидуальных хоть ковшом разгребать. В бокале стенки окрапляются алыми каплями. Вино танцует по стеклу в наклонном танце над столом. — Не так и плохо, — отвечает Костя, раздумывая над своими первокурсниками, — С детьми я, конечно, лажу, но всё-таки, с более взрослыми ребятами работать интереснее. И сложнее. Костя, признаться, слишком много работал для начинающего педагога: часам практики позавидует любой выпускник ВУЗа, а знаниям может удивиться даже матёрый учитель обществознания. Уралов, когда только заселился в общежитие, был на теологии. Направление ему выбрала будто сама судьба: верующая семья, воскресная школа, новый и ветхий завет от корки до корки, но бежать в монастырь Костя не рвался. Учёба в Петербурге, да и Александр Петрович в частности, сильно Костю поменяли. Впрочем, их студенческая жизнь — отдельная история, но факт остаётся фактом: Костя ушёл от теологии в более податливое ему обществознание и право. В Екатеринбурге его направленность пользовалась спросом — там и лекции в разных центрах можно прочесть, и аудиторию первокурсников привлечь к такой важной дисциплине. Дополнительные Константин брал неохотно, но если ученик талантливый, то нужно помогать. — Думаю, у тебя хорошо получается, но ты их на литературе не валишь за то, что они мнение твоё не разделяют? — Костя тихо усмехается. Молчат. Вспоминают, как ссорились из-за стихотворений и произведений. Иногда эти дискуссии длились до самой ночи, Саша обижался, Костя на следующий день шёл мириться. Но это тоже было хорошо, они оба, без сомнений, очень скучали по этому времени. Тогда даже не нужно было вытаскивать Сашу из всяких переулков... Секунда, вторая, и вот уже Саша скалит зубы, изредка хихикая — старая детская привычка, никак не сумевшая его покинуть даже после окончания ВУЗа. — О чём ты, я самый добрый учитель. Вспомни, разве на практике я хоть одного ребёнка до слёз довёл? — в игривом смехе возмущается педагог, заливая лейку новым бокалом. Тем ученикам пятого класса до сих пор в кошмарах является Романов в строгом костюме и с длинной линейкой удмуртского города. Кончик этого деревянного чудища бил по доске в качестве продолжения сухощавой руки с выпирающими косточками, и указывал в сотый раз на творительный падеж. «Ду ю спик рашн?» — фраза, от которой дети хватались крошечными пальцами за парты и вжимались спинками в твёрдые стулья. — У меня не было плётки, но дети хотели знать стоп-слово, — у Романова слезятся глаза от смеха, — А тебя боялись за километр, серьёзный костюм, да галстук. Ты был вылитым владельцем «Уралсиба», а не зелёным учителем, готовым рассказать материал. Саша подталкивает бокал вина ближе к другу с бутылкой и наслаждается моментом. Тёплая кухня хранит разговоры двух друзей и разбавляет их непродолжительным молчанием. Закат давно прошёл, а в темноте горят соседние окна. Свет вяло падает на морскую гладь и ветки деревьев. Ему больше не так одиноко. Прямо сейчас у Романова есть душа, с которой можно разделить не только бутылку вина и радости минувших моментов, но и горести нынешних дней. — Что у тебя на личном фронте? По глазам вижу, что не пусто, — Романов спьяну не осознает, куда толкает катушку разговора. — Почти пусто, — Костя только вздыхает, явно не желая даже вспоминать о том, что у него там на личном, — Он гомофоб. Ничего тут не поделаешь. «Не будем об этом», — читалось в интонации. Двухцветные кончики бровей подрагивают, заталкивая Сашины дальнейшие расспросы куда подальше. У них впереди ещё весь вечер и воскресенье, после которых Костя может всё-таки расколется, выдав с поличным свою душу. Уралов допивает остаток вина на дне бокала, отворачиваясь в сторону окна. У него всё скучно, даже как-то слишком. Это у Саши, сколько они знакомы, каждую ночь был кто-то новый, человек на раз или на два, но не больше. Они были как две крайности: ни у Кости, ни у Саши, как таковых отношений не было, но один любил исключительно моногамно, а второй... — А ты? Всё так же? Неужели не нашел никого за всё время, что тут живешь? Сдаёте позиции, Александр, — Константин усмехается, наливая себе еще немного вина. Им главное не переборщить с алкоголем, Романову вообще больше двух бокалов пить нельзя, иначе начнётся как всегда. Сашин бокал осушается крутым взмахом руки и звонко бьётся о стол плоской ножкой. Бояться же нечего, да? Это его лучший друг, он видел его в ситуациях и похуже, чего сейчас стесняться? Саша хлопает себя по красным от алкоголя щекам, резко выдыхает. — Есть у меня тут одна вертлявая задница, которую я с апреля обхаживаю, никак не могу в лапы схватить... — издалека заходит, нервно ковыряя пальцем кровавый заусенец, — Я хочу своего ученика. Но! Костя, подожди, дослушай! Как тощие ветки не могут тягаться со стволом дерева, так и ручки Романова не могут справиться с огромными плечами Уралова. Усадить его обратно на стул не получится, слишком уж он сильный, но бить точно не станет. — Я захотел его ещё до того, как узнал о том, что он мой ученик. Я к нему и пальцем не прикоснулся в интимном контексте! — лучшая защита — это закидать оппонента оправданиями раньше, чем он хоть слово успеет вставить, — Костя, я... Я просто влюбился! Я никогда не чувствовал такого к другим, я люблю этого реб... Человека. — Это ребёнок в первую очередь, — зло выдыхает Костя, оглядывая Романова сверху вниз, — Саша, это непрофессионально. Даже если ты видел его до того, как узнал, что он твой ученик, надо уметь держать себя в руках. Костя садится обратно, понимая, что действительно чересчур вспылил сейчас. Это от шока скорее. Просто такого от Романова точно нельзя было ожидать. Ещё и влюбился, голова кругом идёт. — Я не буду ничего говорить, пока ты нормально всё не расскажешь. Кто-то ещё знает? Ты с ним контактируешь в школе? Это какой класс вообще? — Уралов наливает себе ещё алкоголя. Пьянел он медленно, а на трезвую голову такую информацию обработать было сложно. Саша утверждает, что любит. Надо же, любит... Хотя сам год назад говорил «Я не могу никого полюбить, Костя!» Заведомо понятно, что оставлять всё на самотёк нельзя. Саша не глупый, доверенное лицо, в конце концов, но способен совершать ошибки одну за другой, раз за разом, пока его хорошенько не встряхнут. Оставалось надеяться, что пацан не очень травмирован поведением учителя, да и не замечает его внимания. — Я и без того знаю обо всех грехах, которые успел собрать по дороге на эту кухню. И как бы сильно ты не отрицал устройство духовенства и существование бога, но у меня на лбу написано, что в рай не попаду, — Романов подхватывает полный бокал прямо из рук собутыльника и отпивает в один ухлоп половину, — Знает... Знает только друг его, Николай. Он не местный, студент. Никого здесь кроме него не знает. В школе я его учитель, выпускной класс. Трясётся из-за сочинения, сам знаешь, какие они... Алкоголь вышибает последнее стеснение и раскрывает душу вместе с новой бутылкой вина. Зубочистка цепляет пару кубиков сыра с грецким орехом и макает в слегка засахарившийся на антресолях мёд. Закусывать — благое дело, но объем выпитого тяжело компенсировать одной канапешкой из молока и орешка в сахаре. — Его зовут Володя. Он любит «Миксис» и мою еду. У него все носки штопанные, потому что нет денег на покупку новых, а ещё он... Красивый и милый мальчик, — по пути монолога мужчина щипает себя легонько за большой палец и влюблённо смотрит куда-то сквозь стол, — У нас похожие причёски, но у него глубоко-голубые глаза и волосы как будто воронье перо... Я правда понятия не имел, что всё так обернётся. Лоб целуется с руками на столе, Саше уже тяжело держать голову на плечах. Костя настоящий друг, тут же открывает форточку и даёт передышку между словами. — Я ведь просто хотел его заполучить сначала. Только секс и никаких отношений, но случайно заигрался, — не плачет, но, похоже, собирается выплеснуть в скором времени все переживания, что накопил в себе за полгода, — Я ставил ему двойки, обращал на себя внимание, оставлял после уроков и диктовал пошлятину в качестве изложения... Мне так понравилось с ним играть, я не успел глаза протереть, как целовал его на набережной в первый раз. На подоконнике не так давно поселились пачка сигарет и пепельница. Одна из них часто пополняется, а другая сначала худеет до изнеможения, а потом восстанавливается, как ни в чём не бывало. Зубы бережно зажимают фильтр и придерживают сигарету прямо над фирменной зажигалкой «Zippo», ещё несколько лет назад утерянную отцом. — Ты как первоклашка, которая тягает девочку за косички, — Костя тоже закуривает, ветер дует прямо в лицо, — Саш, это всё плохо, сам же понимаешь. Небезопасно и для тебя, и для него. Они немного молчат: Уралову надо обдумать. Он-то минуту назад считал, что Саша ничего ученику своему не рассказал, а тут целые отношения нарисовались путём манипуляций на подростковом возрасте и неопытности. Можно было бы сказать, что Саша тоже неопытный в силу того, что никогда толком не влюблялся, но это было бы грубое сравнение. Это тяжело. Костя делает две затяжки и тушит хабарик в импровизированной пепельнице в виде стопки. Разговор ушёл в то русло, в которое нужно. В первую очередь Косте, как другу, не хотелось бы, чтобы его товарищ сел на скамью подсудимых. Равноценно ему страшно за юношу, что даже школу не окончил, а уже встречается с таким кадром, как Романов Александр Петрович. Неплохой выбор, наверное, но не в возрасте этого Владимира. Кто бы мог подумать, что у Саши такой типаж. — Я верю, что ты его любишь, не подумай, — Костя врать не умеет, а вернее не хочет, — Но, судя по всему, мальчик из неблагополучной семьи, верно? Ищет поддержки от кого угодно, а тут ты со своими сладостями. Я надеюсь, ты понимаешь, что ты ему выбора толком не оставил, даже если и пальцем не тронул. — Я совсем не желаю ему ничего плохого... — тишина застревает в горле плотным комком и пускает слёзы наутёк, — Я-я... Я лю-юблю его... Я его... — глубокий вдох, полный нервного всхлипывания, — Я лучше его родителей... Одна за другой слёзы бегут по острому лицу и бомбят сыростью всё, что могут. Стол, кусочек сыра, новые брюки, в нетрезвых движениях стянутая с плеча рубашка: всё оказывается солёным и влажным. Саша плачет не хуже своего юного любовника, навзрыд громко всхлипывает и потрясывает плечами. Больно осознавать, что после стольких усилий ты всё ещё плохой, что ничего хорошего ты не сделал. Саше больно, что он может быть и похуже алкоголиков-родителей Вовы. — Иди сюда, — Костя вздыхает, отпуская злость, и обнимает Сашу, как делал это раньше. Он не мог видеть его слёзы, — Мы справимся. Да, хуйню сделал, но раз любишь — люби. Я этого не одобряю, но могу хоть со стороны сказать, если ты перегнёшь палку. Будь аккуратнее и разумнее. Мальчишка ничего не смыслит, держи это в голове, Саша. Ты в первую очередь учитель. Окончательно Романов срывается в плечо друга. Костя говорит ещё пару поучительных слов, которые Саша, конечно, внимает, но внятно на них ответить вовсе не может, только бессвязно по-ребячьи мычит и слюнявит накачанные мышцы. Костя гладит друга по спине, крепче прижимая к себе. Скучал, конечно, но Саша, как всегда, попал в ситуацию, в которой нужно держать его под каким-никаким контролем. Руки мёрзнут от порывов холодного ветра, — надо бы закрыть окно — , но они стоят и обнимаются, несмотря ни на что. Любовники могут бросить, а настоящие друзья — нет. «Как стукнет пиздюку восемнадцать, надо напомнить ему, чтобы нанял им психолога. Без проблем точно не обойдутся», — думает Костя, отлепляясь наконец-то от Саши. Владивосток губит его сильнее Петербурга. — Только не бухай так, филолог, — мельком бросает Костя, закупоривая бутылку вина ближайшей салфеткой, — Азбуку пропьёшь. — Я не... Я с-с... с тобой только... Ых... Костя, я люблю его, — по-новому заливается Саша, приседая на стул рядом. Душа терзает изнутри не хуже кошки в переноске по пути к ветеринару. Романов наполняет глаза слезами, опустошает смаргиванием и пропадает. Пропадает настолько, что очухивается лишь утром в той же одежде на своей кровати и с неугомонной жаждой. Костя был выносливее в плане алкоголя, да ему и не привыкать укладывать пьяного, плачущего Сашу спать. Утро встречает серой погодой. Костя, как хороший друг, на котором всегда было всё хозяйство в доме, заботливо убрал вчерашний ужас с кухни и приготовил завтрак. Одиночная готовка помогает очистить разум и чувства. Саша ему всё ещё друг, бросать его в таком положении было бы ошибкой, но явно одобрять действия было бы ложью. Костя замешивает тесто, добавляя туда щепотку корицы. Хотелось обезопасить как ученика, так и учителя, в конце концов расстаться у них сейчас не выйдет. Это сделает больно каждому. Первый блинчик растекается по сковородке, аппетитно согреваясь на поверхности. Костя не то чтобы сильно в отношениях разбирался, но он педагог, он знает этическую составляющую своей профессии и психологию ребятишек, которых обязан обучать. В отличие от Романова, эти пары он не прогулял... Резкое движение — блин переворачивается в воздухе и приземляется на сковородку другой стороной. Правильным решением было бы увидеть мальчишку лично. Если дать и ему, и Саше понять, что об их отношениях известно ещё бóльшему количеству людей, то они будут, как минимум, аккуратнее. Как максимум — мелкий сможет позвонить Косте, чтобы тот вправил Романову мозги в случае чего. Сверху румяного блинчика скользит сливочное масло. Пахнет прекрасно. Да, стоит попросить Сашу познакомить их. Конечно, Костя объяснит, зачем это нужно. Это максимум, который Уралов может предложить в данной ситуации... Он мог бы попробовать поговорить с каждым отдельно, а потом с ними двумя, но Костя далеко не мастер красивых, проницательных речей. Скорее ситуация из-за него может стать только хуже в таком случае. Партия блинов горкой красуется на тарелке. Не хватает вчерашнего мёда и сметаны. Из спальни как раз вовремя слышно копошение. Саша выходит на кухню совсем помятый, как будто всю ночь рыдал, а не спал. — Иди сюда, — Костя обнимает Сашу, аккуратно хлопая его по плечу, — Познакомь меня со своей первой любовью, хорошо? Я верю, что ты его любишь и желаешь ему только хорошего. Не плачь,— ладонь мягко проезжается по спутанным волосам в утешающем жесте. — Не плачу, не плачу, всё, — Романов потирает устало-припухшие веки и заправляет каштановую прядь за ухо. Из жизни под одной крышей с Сашей, Костя получил раскрытый талант, а вместе с тем и секреты кулинарии, вкус в искусстве и знания первой помощи при наркотической коме. Блины на один только внешний вид восхитительны: ажурные, золотистые, сияющие бликом от потолочной лампы и сочащиеся сливочным маслицем. Такие бы продавать за большие деньги, а не опохмеляться, запивая чашкой крепкого двойного эспрессо. Спал Саша всю ночь — не подрывался ни разу, не рвался к санузлу или к Косте в соседнюю комнату, чтобы снова пропустить по бокалу. Ничего этого не было, но от чего тогда так сильно сушит во рту и болит голова? Вопросы исчезают быстрее блинов с тарелки, когда перед Сашей появляется таблетка аспирина. — Во сколько у тебя самолёт? Может, он забежит в течение дня, пока ты не улетел обратно? — учитель русского поправляет пояс на домашнем халате. «Первая любовь» — так он назвал Вову?.. В достоверности этого высказывания Саша сомневается всего секунду, вспоминая моменты из школьной жизни, но тут же хлещет самого себя по щеке воспоминанием с фразой: «Тебе нужен лишь секс, ты не любишь». — Сегодня в семь вечера надо быть в аэропорту, так что пусть не торопится, — спокойно отвечает Костя, отпивая чай и заедая сладким блином. Получилось и правда очень даже неплохо. — Алло, Владимир? — нервно звучит из собственных уст после продолжительных гудков, и Саша надеется, что на той стороне динамика не слышно тихого сглатывания и затяжки табачного дыма. Звонок продлился недолго: короткий диалог, и вот Романов уже во всю болтает о том, какие у него старшие классы и какие темы для итогового подкинут в этот раз. Удивительно, как быстро летит время в компании двух друзей, Уралову даже жаль, что уезжать так скоро: он уверен, Саша с радостью бы показал город, будь погода хоть немного получше. Ближе к шести вечера раздаётся долгожданный звонок в дверь. По ту сторону стоит слегка вымотанный Володя, явно бегущий к Романову от всей домашней суеты, лишь бы провести еще немного времени в спокойствии и тишине. С порога Вове невдомёк, что в квартире есть кто-то ещё, поэтому он, без зазрений совести, чмокает учителя в губы, радостно улыбаясь их встрече. Только проходя на кухню замирает, словно статуя, не зная, как реагировать на новое лицо в доме. — Здравствуйте... — тихо говорит юноша, даже боясь присесть на привычное место. — Здравствуйте. Константин, — Костя на вид довольно суровый, поэтому его протянутая рука выглядела для застенчивого Вовы очень даже устрашающе. — Владимир, — он кивает, пожимая чужую ладонь. На кухне стояла оглушительная, неловкая тишина, а Вова только и может, что переводить напуганный взгляд то на Сашу, то в пол. — Вова, это мой бывший однокурсник, и, по совместительству с этим, мой лучший друг, Константин, — после напряжённого, глубокого проветривания лёгких, Саша-таки выдаёт пару слов по поводу этого амбала, что занимает чуть ли не половину кухни. Кофе. Двойной эспрессо. И сигарету. Если бы у Саши была другая вредная привычка, по которой можно было бы понять, что он нервничает, то оба молодых человека это заметили бы. Возможно, он бы постукивал своими паучьими пальцами по столу, но этикет не позволял. Может, он кусал бы губы до крови, но любовь к собственному телу и гигиеничка не допустят потрескивания. Или Саша бегал бы глазами, пытался бы совладать со сбитым дыханием и комом в горле, но перед Вовой нельзя показывать ни одной капли своего волнения. — Костя, это мой ученик, и, по совместительству с этим, свет моих очей, Владимир, — две сигареты, не меньше. Саша понятия не имеет, о чем думает Володя, но на сто процентов уверен в выдуманных страшных ситуациях о том, как большой дядя будет ругать за его поведение, — Я сделаю кофе. Пренебрегая тем, что кофе обычно Вове он не наливал, Саша ставит на стол три одинаковых чашки с горькой водицей. От волнения становится чуточку сложнее быть внимательным — Саша просто забывает на секунду, что кофе это горько, невкусно, и вообще вместо сливок Вова бы добавил «Милкис». — Константин хочет помочь нам... Он знает о том, что мы в отношениях, — глоток жадный, словно была жизненная необходимость наказать язык горячей струёй за то, что проговорился при Косте, — Всё хорошо, правда, ему можно доверять. Мы же доверяем Николаю? Володя шокировано сидит на месте, смотря то на Сашу, то на Костю. Слишком много неожиданной информации, чтобы ответить моментально, поэтому Вова какое-то время молчит, не понимая, что с Романовым творится. Его волнение выдаётся с головой... И Володя даже не понимал, как именно. Он просто подкожно его тревогу чувствует, но Константина прочитать совсем не в силах. — Да... — медленно выдавил из себя Вова, обжигая подушечки пальцев чашкой, — Простите. Мне правда очень приятно познакомиться, Константин, — Приморский хотел бы добавить отчество, но он его не знал, потому предложение заканчивается как-то смято и совсем неловко. — Взаимно, — Костя кивает, отпивая кофе с каменным лицом. На кухне снова виснет тишина, и если Вова слишком боялся что-то сказать в присутствии нового человека, то Костя просто обдумывал ситуацию. Володя под столом мягко касается Сашиной руки, уверяя одним жестом, что всё будет в порядке. Пальцы сплетаются и становится куда легче. — Владимир, скажите, сколько вам лет? — уточняет Уралов, всё ещё смотря куда-то в одну точку. — Семнадцать. — Хорошо. Запишите мой номер на всякий случай, — Костя поставил кружку на стол, показывая, что готов диктовать. Володя смутился. Это ещё зачем? По глазам мальчика понятно, что он не доверяет, с опасением изучает этого незнакомца, и вообще не вяжет, как Александр Петрович смог подружиться с таким неразговорчивым человеком. Но, вопреки ожиданиям, объяснений не следует: Уралов просто ожидающе смотрит на Вову, который толком и телефон достать не удосужился. Приморский всё же тянется за техникой, слушая набор цифр. После этого пояснений тоже не последовало, и снова стало тихо. Вова гладит рукой Сашину, скорее как антистресс, чем в попытке успокоить учителя. — Вы ещё о чём-то хотели поговорить? — учтиво спрашивает Володя, поглядывая на Сашу, что молчал словно пристыженно. — Константин был крайне недоволен распределением информации между нами, поэтому хотел, чтобы я рассказал тебе о своём прошлом, — застенчиво поглядывая на товарища, Саша прячется за чашкой горького кофе. С самого начала этот рассказ начат не будет, они это ещё до прихода Вовы обговорили. Это пока что лишнее. Раз уж давать информацию, то постепенно, не нагружать всем и сразу. — У Константина через несколько часов рейс до Екатеринбурга, поэтому мы могли бы рассказать по дороге, — Александр Петрович, впервые на памяти Вовы, берёт конфету из вазочки. Нежная карамельная помадка с жидкой начинкой пачкает пальцы и приятно растворяется в слюне, оставляя после себя жажду поскорее сбавить сладость горечью. Сумка с вещами была совсем небольшой, Вова даже не заметил её в коридоре, пока шокировано пялился на гостя на кухне. Как удобно получилось, что единственный гость, появившийся у Саши за эти полгода, оказался именно его лучший друг, о котором тоже придётся немало узнать. — Родители хотели, чтобы я пошёл в морское дело. Капитаном, адмиралом, хоть юнгой — они видели меня исключительно в этой профессии, но я назло всем великолепно сдал экзамены и поступил в педагогическое учебное заведение на учителя русского. Да, я знаю, я бунтарь, — приложив ладошку к груди и закатив глаза, Романов бесстыдно гордился собственным упорством. — Ага, бунтарь, — Костя сдержанно и критично хмыкает, забирая конфету следом и вставая с места, чтобы начать собирать немногочисленные вещи, — Твоё бунтарство закончилось, когда ты в общагу из своих хором заселился. Стыд отличный фехтовальщик. Шпага с шариком на конце молниеносно щипает по щекам Саши и оставляет следы своей победы — контрастный с бледной кожей румянец. Володя неловко и зажато смотрит за движениями на кухне: Саша начинает убирать со стола кружки, Костя забирает свой портсигар и зажигалку с подоконника. Интересно, Александр Петрович курил?.. — Вынужденное совместное проживание это крепкая почва для хорошей дружбы, особенно когда сосед подстрекает перевестись на более интересное направление, — ироничных ноток в голосе Уралова на удивление нет, он как будто всегда говорит серьёзно, даже если вдруг захочет пошутить. Мужчина удаляется в коридор, но продолжает говорить, поглядывая на наручные часы. Время у них есть, даже успеют взять по кофе в аэропорту: Саша любит себя баловать, а Косте на следующий день работать. — А... На каком вы учились направлении? — интересуется Вова и тоже встаёт, идя на поводу у суетливой атмосферы. Он берёт у Романова посуду, шепчет «Давайте я, вам же нужно собраться», и включает кран. — Сначала была теология, потом обществознание. Право, в общей сложности, — бас Константина слышно, даже если тот говорит из коридора обычным тоном. Удивительно, — Продолжай, Саша. — Как житель с пропиской в центре Санкт-Петербурга, общежитие мне положено не было, пришлось поднапрячься с тем, чтобы доказать не совсем правдивое проживание в Гатчине. Лишь бы не жить с родителями. Очень хотелось поскорее вырваться во взрослую жизнь, — невесомый поцелуй в висок остался на Вове, а Саша повысил громкость, чтобы его было слышно из прихожей,— Константин уже был в общежитии, когда я пришёл с вещами. Он выглядел слегка сурово, в... Странной одежде. Не то что бы мне было дело до того, какая одежда на случайном встречном, но если человек, с которым я собираюсь жить, носит в сентябре льняную рубашку... — Саша проглатывает продолжение мысли, — И ему всегда было жарко, он всегда хотел проветривать комнату. Расчесать ресницы, брови, и хорошо уложить волосы — это дело пяти минут, едва отвлекающее от разговора. Осеннее пальто почти ничем не отличается от зимнего варианта, но среди аксессуаров Александр стал носить перчатки. — Жить с другим человеком, с другими устоями и другим воспитанием, очень сложно. И нет, он не был плохим, он был... Другим, но в то же время таким похожим. Первый курс прошёл очень быстро, мы ходили на дискотеки, праздники, встречались в столовой. Было весело, у меня даже осталась пара фотографий, — Саша запахивает пальто и перевязывает его поясом, ожидая вместе с Костей лишь Вову с кухни, — Моя мама передавала нам еду, Костя её очень любил. Мне пришлось научить его готовить, а он... Водил меня в спортивный зал. На летних каникулах мы держали связь. Твоя очередь. — Не выезжая никуда из Екатеринбурга, оказалось, что жизнь может быть другой. Пара-тройка месяцев в Петербурге, и из-за Саши жизнь меняется. Сначала было сложно делить квадратные метры, но потом стало куда легче, — Костя смотрит на Романова, вспоминая, как это было. Семья Кости, глубоко верующая, к слову, навязывала эту веру с самого детства. К сожалению, Константин был далеко не глупый, и в бога перестал верить когда стукнуло пятнадцать, но для виду и для спокойствия родителей делал вид, что всё как раньше. Саша, казалось бы, хрупкий и элегантный молодой человек, на деле рвался, словно ураган, подталкивая нового знакомого к тому, что говорит ему сердце. Первый курс был самым счастливым, а ещё — относительно спокойным. Костя сам хранит фотографии с того времени, но, конечно, ему показывать их некому, а Владимир пусть полюбуется потом, с Сашиных рук. Володя выключает на кухне свет и выходит в прихожую, поспешно надевая на себя куртку. Романов же стащил с комода шапку и аккуратно натянул её на ученика. — Александр Петрович думал, что вне Петербурга нормально живут только в Европе. На летних, после сессии, я показал ему Екатеринбург, тогда появилась надежда, что Саша всë-таки останется в России, а не уедет в какую-нибудь Францию после окончания ВУЗа, — пока Саша закрывает дверь, Костя уже спускается по лестнице, но останавливается на пол пути, смотря прямиком в серые глаза, — Второй и третий курс? — вопрос звучал странно для Володи, но очевидно для Саши. Рассказывать Вове или нет? Мальчик и так нагружен информацией, а разочарование от учителя-второкурсника может слишком сильно ударить. Приморский недоумённо смотрит то на Александра, то на Константина, явно чувствуя себя немного лишним в этой компании. — Четвёртый курс, — Александр Петрович звенит ключами и спускается вниз, вопреки вопросу не давая на него ни кивка, ни даже отрицательного ответа, — Тяжёлый, но очень быстрый. Я никогда в жизни так много не учился. Благо, работа меня уже ждала, и место, как мне написали в письме, действительно освободилось, иначе я бы попусту топтался и остался бы в Санкт-Петербурге. Несмотря на то, что Владивосток на карте России один из самых наиболее отдалённых от старых, исконно русских городов, в нём всё равно живут русские. Иначе как можно охарактеризовать скорость, с которой такси мчится в аэропорт? Русские любят быструю езду, это в любом уголке страны понятно. — Мы очень долго прощались с Константином в Пулково. Я благодарен ему за все четыре года, которые мы прошли вместе. В самые трудные и тяжёлые моменты он показал себя, как лучшего друга, работал как большой отечественный эвакуатор для Пежо 508, — Вова точно такую аллегорию поймёт быстрее, чем литературный язык. Сам говорить про тяжёлые второй и третий год обучения Романов не станет, только если Володя не начнёт его подталкивать к честному разговору. Уверенности Александра в усталости Вовы от таких разговоров стоит позавидовать. Костя обещает приехать после Нового года совсем ненадолго, скорее всего, как и на эти двое суток. И объятия. Уралов совсем не изменил хватку, всё такой же крепкий и собранный из мышц мужчина. Владимиру же Костя уверенно протягивает массивную руку для рукопожатия и прощается. Они провожают Костю до регистрации на рейс, и наблюдают за его крепкой фигурой до первого же угла. Интересно, что такси ведёт всё та же девушка. Сколько у Саши денег на то, чтобы платить за ожидание и поездку в аэропорт и обратно? — Я рад, что Константин приехал, — признается Володя, когда они с Сашей снова оказываются дома у последнего. Ещё не так поздно, но совсем скоро надо будет идти домой. — Вы такие хорошие друзья... Володя замолчал, медленно снимая с себя шапку и направляя взгляд в никуда. Вспоминается Лёня, конечно же. Тот всё ещё с Володей не говорил, даже не смотрел в его сторону. Игнорировал любые извинения и попытки в разговоры. Неужели у Вовы не останется такого же хорошего друга, как Костя? Да, есть Коля, и он замечательный, но он не знал его с детства. Это совсем другое. — Александр Петрович, — мальчик уютно устроился на диване, накрывая свои плечи пледом, словно в желании закрыться, — Что было на втором и третьем курсе? Вы не рассказали... «И почему он переехал именно сюда? Александр Петрович и этого не рассказал. Он вообще мало про себя говорит, мне только Софа первую информацию дала», — в мыслях Володя вспоминает их разговор с сестрой Саши. И правда, почему Романов так редко говорил про себя? Он практически всё знал про Вову, а сам оставался закрытой книгой. Конечно, Володе всё равно с ним хорошо и он его любит, но хотелось бы, чтобы это было чем-то большим, чем просто любовь. Чтобы это было доверие. Константин правильно поступил, инициируя этот разговор. Теперь Вова глубоко задумался. — Из-за моего стремления к самостоятельности, мне пришлось познавать аспекты мира без родителей, — Романов включает воздушный обогреватель и присаживается рядом, не опираясь спиной о диван, — Как и все в мире, я не рассчитал свои силы. Решил, что действительно самостоятельный. Сам знаю, что хочу, что мне нужно, и что я сам смогу справиться с последствиями. Мной было легко управлять, и этим нагло воспользовались. Со второго по третий курс я был под влиянием вредоносных отношений, все мои ресурсы истощались, и я мог не дотянуть до конца учёбы. Спасибо Константину — он смог поднять меня на ноги и направить в нужное русло. Я безмерно благодарен ему. Саша останавливает монолог и приобнимает мальчика в пледе, целуя чёрную макушку. Осталась неделя до итогового сочинения, а он забивает его мысли совсем не нужной информацией. — «Какие проблемы человечества придётся решать вашему поколению?» один пример из литературы, — спонтанная проверка. Даже если Вова ничего не ответит, Саша будет гладить его по спине и прижиматься губами ко лбу, что-то нервно выискивая глазами в стене. Володя задумчиво прикрывает глаза и роняет голову на Сашино плечо, наслаждаясь нежными поглаживаниями. Несмотря на расплывчатый ответ Романова, любопытство на сегодня было удовлетворено. В тёплых объятиях хотелось остаться навсегда, как за каменной стеной. — «Морфий» Булгакова. Проблема борьбы с зависимостями и проблема ментального здоровья, — тихо и вяло отвечает Володя, теснее прижимаясь к оторопевшему отчего-то Романову.