Романов азбуку пропил

Когда приходится наблюдать жизнерадостного и эмоционального Володю на протяжении всего, прошедшего уже наполовину, лета, то сложно не заметить в нём изменения, когда тот начинает потухать. Александр Петрович всё-таки не считал, что его действия как-то ученику вредят — ещё чего! Он ведь наоборот, хочет сделать как лучше, при этом ничего не объясняя. Саша видит, как Вова начинает сдавать позиции, в этом нет ничего удивительного, наверняка мальчик ждал чего-то большего после своего дня рождения, а получил практически ничего. Это не значит, что сообщение не расстроило Сашу. Уведомление на телефон пришло во время перестановки книг на полках. Хотелось бы, чтобы корешки друг с другом сочетались, ну, или хотя бы были в алфавитном порядке. Дело совсем не пятиминутное, но порядок на полках равносилен порядку в голове. Александр Петрович в последние дни слишком много думал для человека, у которого в жизни практически ничего не происходило с момента переезда в столицу дальнего востока. Сообщение Володи задело, хоть Романов и предполагал, что нечто подобное ему рано или поздно придёт. Формулировка была неожиданной — был небольшой шанс, что всё развалится, так и не начавшись. Только, это в случае, если бы Приморский был бы категоричен в своих заявлениях, но Саша понимал, что тот будет хвататься за надежду до последнего. На улице уже вечереет. Самое то для прогулки, но что важнее — поздний вечер буднего дня самое то для их разговора. «Тогда, буду ждать вас сегодня на набережной в половину одиннадцатого», — ответ приходит практически моментально, словно бы Александр родился с телефоном в руках, всю жизнь ожидая такого момента, когда придётся написать эти десять заветных слов. Прочитано, но оставлено без ответа — этого достаточно. Любому будет понятно, что Володя придёт на то место, где они встретились в прошлый раз, и даже не будет опаздывать. Саша победно улыбается и тут же забрасывает сортировку книг, отправляясь в ванную. До выхода целый час, надо привести себя в порядок. В ду́ше льётся тёплая вода. Сейчас паззл сложен до конца, шестерни крутятся как надо в собственной голове. Пора приступать к заключительному этапу — услышать от Володи признание. Пена шампуня нежно просачивается сквозь локоны каштановых волос. Первая шестерёнка маленькая, но одна из самых важных, начала своё движение по оси чуть больше недели назад. Родители. Мама и папа, которые личной жизнью Володи не интересуются, не смогут узнать об их отношениях. Если, конечно, им кто-то не расскажет, но разболтать им никто не сможет. Интересны им будут лишь оценки сына, с которыми у Романова не будет проблем. Родители-алкоголики не помеха юношеским чувствам, Вова всё сохранит в тайне. Махровое полотенце падает на макушку, впитывая капельки воды. Саша смотрит в зеркало, тут же беря в руки увлажняющий крем. Второе зубчатое колесо крупнее, состоит из друзей и их семей. В личных отношениях у учителя и другого ученика десятого класса всё... напряжённее. Гитара в руках неумелого мастера, что крутит колку ещё сильнее, дабы добиться то ли высокой ноты, то ли лопнувшей струны. В любом случае, Леонид не является для их отношений угрозой до тех пор, пока не узнает. Во Владимира Александр Петрович верит, ибо тот не раскрывал даже про те самые похабные текста, что легко могли бы из тихих писков перед директором школы превратиться в громогласные вопли. Конечно, от Амурского. И тот обязан быть в неведении хотя бы до совершеннолетия Владимира. А за ним и его матушка. Шум фена слышно во всей квартире. Укладку помогает делать небольшой гребень, уже привычно лежащий в руке. Третья шестерня заключает механизм — другие родственники и знакомые. До Вовы почти никому нет дела, а если бы и было, то его давно бы уже забрали в другую семью. Ну, или как минимум, заботились бы о его базовых потребностях. Одно настораживает — семья Приморского на учёте, к ним иногда приходят проведаться ленивые государственные служащие. Вряд ли подросток, даже под натиском, выдаст подноготную его отношений с педагогом. Александр накидывает на плечи белую рубашку, а поверх душится лёгкой парфюмированной водой. Механизм работает на худо-бедном доверии, что при одном толчке рассыпалось бы в мелкие щепки. И не приведи, чтобы ещё новые приятели появлялись. Попытка, конечно, может обернуться пыткой, но кто не играет, тот не пьёт вина. Саша смотрит на часы, прикидывая, каким шагом ему стоит идти до места встречи, и покидает свою квартиру. Механизму нужна энергия, энергией являются Володины чувства. Его влюблённость для Александра очевиднее сказки на ночь. Влюбиться или нет решал не столько Приморский, сколько его мозг и сам учитель. Хотел бы Саша чтобы его боялись — устроил бы. Захотел, чтобы его ненавидели — запросто организовал бы. Но Романов выбрал другую дорожку. Она на самом деле простая, но нужно терпение. Впрочем, любая дорога имеет свой финиш. Сегодняшний вечер сулит тихим морем и чистым небом. Хотя, какая разница, какая на улице ситуация, если на плечах преподавателя чёрный тренч, а на его ученике неизменная ветровка. В будний день на набережной людей немного, а когда поздно — тем более. Город — это лабиринт, а Александр Петрович — это Минотавр, что ждёт своих жертв. Вернее одну жертву, которая сама нехотя пришла на место встречи. Прямо как и предполагал Саша. — Добрый вечер, Владимир, — единственные слова за первые пару минут их пешей прогулки вдоль набережной. Володя молчит, путается в догадках. Накручивает себе гнусные мысли о психопате-учителе, что расчленяет детей и скидывает пустые тельца в воду, а дорогостоящие органы распродаёт. Или, того хуже, ест... Варит супы и переливает в банки. В глазах Вовы всё так и было, потому что иначе позднюю встречу объяснить невозможно. Володя никогда не признается, никогда никому не скажет, как сильно боится последствий этого дня. — Астрофизика настолько же далёкая для меня наука, как для вас язык парижан, однако базовыми сведениями я владею. — Развивающийся из ниоткуда монолог ниткой за ниткой обвивает Вову, как веретено. Однозначно, с поведением и флиртом учителя юноше трудно совладать, поэтому, взвесив все «за» и «против», Романов принимает решение осторожно толкать камень к Джомолунгме. — Состав нашей системы, законы крупных небесных тел и даже некоторые числа. Интересно сравнивать газового гиганта со среднестатистическим человеком. Володя кутается в ветровку, даже толком не смотря на Сашу. Плитка под ногами казалась куда интереснее символичных сравнений. Шли они довольно медленно, как будто нужно было растянуть время до их прибытия в какую-то точку. Людей меньше и меньше: школьников загоняют домой, студенты разъехались кто куда. Вова всë равно сомневался, что даже немноголюдный центр — хорошее место для похищения или убийства. — У Сатурна великолепные кольца, но какой ценой они ему достались? Ценой собственных близких, его бывших спутников, которых он собственной гравитацией разорвал. И с Землёй было такое же. У неё было огненное кольцо из камня, но совсем недолго. Земля была одинока, совсем юна и неспособна была посеять на себе жизнь. Можно сказать, недружелюбна, — закручивает свою аллегорию Александр. Он проводит параллель с одной из теорий появлений Луны, намёками раскрывая на возможные отношения между ним и Приморским, — И к ней так неожиданно начала приближаться Тейя. Совсем спонтанно. Володя, конечно, невольно слушает. В конце концов, Александра Петровича он действительно любит, было бы странно, если бы Вова пропустил всё мимо ушей. Тема с этими всеми планетами кажется непонятной, разве они на уроке астрономии? Да и слышать такие слова от учителя русского, гуманитария до мозга костей, было странно. Чайки кричат над головами. Глубокий вдох. Они продолжают идти. — Она врезалась своим шальным вращением в молодую Землю. Столкновение было болезненным, особенно для Тейи, её разорвало на целый каменный диск над голубым шариком. Им было тяжело вдвоём, но обе друг друга вылечили. Земле перестало быть одиноко, она расцвела, заселилась людьми, а Тейя, теперь уже Луна, стала не просто соседом, а семьёй для нашего дома. И вот, Александр Петрович останавливается, незаметно озираясь по сторонам, а Вова неловко зеркалит, чуть ли не врезавшись в мужчину. Они стояли подальше основной набережной. Тут совсем близко проезжая часть, но зато справа было что-то вроде небольшой арки со скамейками, от которой отлично видно листву деревьев и море. Володя слушает Александра, не сказать, что так же внимательно, как на уроках, но слушает. Взгляд у юноши рассеянный — он никак не мог сопоставить два и два, понять, о чем ему пытается поведать Романов. А тот, словно в фильме, чувствует природу до последней минуты: тёплый ветер стал развивать его волнистые каштановые пряди. Тощие пальцы заправляют вороньи волосы Владимира за ухо. — Луна сегодня такая красивая, правда? Долгожданная тишина. Володин взгляд меняется моментально: из пассивного в удивлённый, даже шокированный. Конечно, для ученика теперь всё ясно: паззл складывается идеально, но Вова не смотрит на сегодняшнюю Луну, речь, всё-таки, далеко не про неё. Может, Саша совсем ничего подобного не имел в виду, и нужная фраза вышла по счастливой случайности, но сердце стучит как бешеное, а в ушах громкий звон. Это предложение словно вдохнуло воздух в Приморского, но сам он не может даже нормально выдохнуть — задержал дыхание и смотрит на Александра зачарованно, как на чудо света. — Мне кажется... — подростковый голос дрожит, сливается с ветром в одно целое, а взгляд прикован к Саше, чьи волосы так красиво путались в свете фонарей, — нет, — тут же поправляет себя Вова. «Нет, не кажется» Володя своими ладошками берёт руку Александра, пробуя собственные эмоции на вкус. Рушится эта вновь построенная стена, а за ней — маленький забор, который надо всего лишь перешагнуть. У Саши прохладные, сухие руки. — Я в-вас... я вас люблю, — интонация была вовсе не пошлой и даже не избитой в случае признания. Тихий, чуть хриплый от волнения голос и взгляд, в котором видно всю искренность и страх произнесённых слов, — Пожалуйста, не уходите от меня, вы мне очень нужны. Голубизна глаз искрится солёными бликами, а с души падает тяжёлый камень. Володя наконец-то дышит легко и глубоко, держит Сашу за ладонь крепче, ждёт, надеется на взаимность, которой быть на свете не должно. Он не даёт ответить, продолжает говорить: — Мне страшно. Я не знаю, зачем вы всё это делаете, я запутался, но я всё равно люблю вас, — говорит с придыханием, чувствуя накатывающие от эмоций слёзы, — Я впервые чувствую к кому-то что-то подобное. Я хочу вам верить, я хочу быть рядом. Я знаю, что так нельзя, но у меня было много времени, чтобы подумать. Только я совсем не понимаю вас, я ничего о вас не знаю и мне... мне очень страшно, Александр Петрович, – Володя говорит и говорит, путается в словах, запинается, выдаёт всё на одном дыхании, игнорируя мокрые щёки, игнорируя дорожки, что стекали даже по шее. У него голова кружится так, словно свежий воздух ударил в лёгкие после жизни на заводе. Саша сейчас точно уйдёт, испугается такого глупого мальчика, но Володя понимает, что у него нет сожалений, даже если это конец. Их разделяет всего один шаг, пять с лишним сантиметров в росте и четыре года. Острый носок туфель рвёт эту невидимую плёнку между ними, как людьми. Ногу Саша ставит между лёгких, повидавших жизнь, кед Володи, торсом тянется вперёд, предварительно удостоверившись, что никого рядом нет. Мальчик словно не собирается останавливаться, всë продолжает и продолжает говорить, не замечая, как лицо упомянутого только что учителя появляется прямо перед глазами. Свободная от объятий нервничающего подростка рука указательным пальцем подхватывает кончик нижней челюсти и направляет к себе. Его ученик уже окончательно слёзками мочит подбородок, а Александру всё равно: он медленно моргает напоследок и шеей тянется ниже. Поцелуй теплее ядра Солнца. Лишённый пошлости и изврата, полный чувственности и единения. Подросток на первые секунды настолько опешил, что губы поджал. Сквозь такую тонкую кожу Романов даже почти почувствовал ровный ряд зубов. Очки слегка мешают, острые подушечки впиваются в переносицу, когда носик давит на стекло — не на линзу даже, а на сплошную безделушку для образа. Одними губами Александр Петрович ощущает, как Приморский расслабляется. Прикрывает ответно глаза, выдавливая оставшиеся слёзки, и расслабляет челюсть. До мурашек приятно. У Володи это первый поцелуй, ему не с чем сравнивать, но он уже идеальный. Правильный поцелуй, который он будет вспоминать с теплом и трепетом в будущем. У Саши поцелуй не первый, но такого толка — наверняка единственный. На эти секунды даже дрожь пропала, было всё равно, если бы кто-то прошёл мимо, даже если бы проехала чья-то машина. Вове больше не страшно. Для них тянется время вечностью, воображение дорисовывает продолжение: раскрытый рот, сплетающиеся языки и влажные уголки губ. Этого всего на деле нет: они так же стоят друг напротив друга, так же ласково обнимаются и дышат одним кислородом. — Мне жаль, что вы так и не поняли суть моей игры, — на устах распускается улыбка, подставленная морскому ветру, — Я тоже люблю вас, Владимир. Рука так и остаётся талисманом в ладошках подростка, за неё мужчина тянет того в сторону ближайшей скамьи, продолжая новый монолог. У Романова щёки мокрые от чужих слёз, а у Вовы след от очков. Улыбка Саши не такая, как раньше, она искренняя — это ощущается на кончиках пальцев, отзывается в душе, музыкой по телу скользит, как и признание. Первое признание, которое Вова получил, которое хотел запомнить на всю жизнь. Александр Петрович, кажется, только вчера впервые появился в их классе, а сейчас он здесь, с Володей, дарит ему звёзды с неба. — Мне было важно узнать больше о вашем окружении и возможностях, — Саша говорит, как есть, словно зачитывает правила настолки на обратной стороне коробки, — Нагрянет ли по мою душу наряд из отдела по делам несовершеннолетних, или, например, можно ли вообще приглашать вас в такого рода взаимоотношения? — Александр себе не изменяет, держит осанку, присаживаясь на скамейку, и ногу на другую закидывает, источая каждым сантиметром кожи флирт. Ясно одно: другой бы так не смог, с другим бы так не вышло. Романов тот, с кем Вова пройдёт через все трудности отношений, если такие вообще у них будут. Не важно, насколько рисково, Володя знал: четыре года ему ни по чём. Про этичность юноша совсем не думает, он не готов мыслить совсем. Его чувства взаимны! Вова держит Сашину руку, как будто он может только к ней прикасаться, словно она его в этом мире удерживает: отпустить и сразу пропадёт. Романов не изменился в лице, он всё такой же, но теперь между ними иначе строится мир. Настолько сложно Володе это осознать, что он просто молча смотрит на мужчину, не видя никаких границ, кои были раньше. — Я думал, — голос Приморского до того взволнованный и очарованный, что не заметит только глухой, — Я думал, что... мне всё кажется. У меня и мысли не было, что всё так, я б-боялся спросить напрямую, — Вова чуть сжимает Сашину ладошку, аж дыхание затаил. Он больше не уедет на Миллионку искать мафию. Ну, если и уедет, то только с Романовым. Весь мир сейчас затих, проблемы потушились на время в угоду горящим чувствам. — Я думал, что вы не будете меня воспринимать... так, — голос снова дрожит, скорее уже от неловкости, — Я люблю вас. Еще тысячу раз Володя это скажет. Еще тысячу раз подумает, как хочет ещё один поцелуй. И бесконечно — будет хотеть тепла рядом с Сашей. Вот бы оно никогда не кончалось. — Больно много думаете, — мягко корит его Романов, не позволяя такой расслабленной улыбке сползти, — я тоже вас люблю. От правды наконец-то свободно в рёбрах. Сидеть так с Вовой и просто перекидываться взглядами самое желанное, самое простое и в плане выполнения, и в плане приземлённости жизненных целей. Мальчик доверчиво держится за руку и роняет слёзы — это не может не греть место в грудной клетке. Романов только изредка осматривается по сторонам, но всё-таки старается не портить момент начавшейся с этого часа паранойей. — Чего же вы тогда слёзы роняете, раз всё хорошо? — Вопрос риторичнее некуда, ибо Саша сам в курсе эмоциональной составляющей такого события в жизни, как первый поцелуй. Преподаватель литературы по призванию должен быть романтичной душой, что говорит с понятием любви на «вы» только потому, что очень уважает, хотя уже настолько скорешился, что смог бы звать её «здарова, заебал». Один из многочисленных атрибутов, — носовой платок, — Саша достаёт из кармашка и похлопывающими движениями убирает новую влагу на горящих румянцем щёчках. Время давно забежало за отметку «детского», от чего выбор снова не из самых лёгких. Отправить ли Вову снова спать в свою кровать, а самому ютиться на твёрдом диване, или же бросить его на растерзание родителям, которые, чёрт его знает, чем сейчас заняты. Но Александру Петровичу не хочется терять веры в людей, поэтому совсем откровенных ужасов он не воображает, предпочитая базовое: «они выпили и легли спать». — Мне не хотелось бы оставлять вас одного после такого откровенного рандеву, но большего я временно предоставить не могу, — Александр Петрович приподнимается со скамьи, поднимая за собой и слушателя, — Сегодня я предлагаю разойтись на такой тёплой ноте. Но в случае чего, мой номер вам известен. Обещаю, я не дам вас в обиду. Тыльная сторона ладони становится пристанищем для поцелуя. Романов как всегда пафосно-красив в городской темноте, сопровождающейся шумом машин вдалеке. Они ещё встретятся и как можно скорее. Такие щедрые на чувства и эмоции вечера не могут не запомниться, Александр запрячет их глубоко в своём кровяном кармане. — Все хорошо, — Володя кивает благодарно, не отрывая влюблённого взгляда от Александра Петровича, что теперь мог себе позволить находится настолько близко, — Вы не обязаны меня... оставлять у себя. «Я же не кот бездомный», — думает Володя. Саша показывает свою неравнодушность, когда они медленно идут по домам. Людей в поздний, будний вечер не так уж много — можно несмело, с волнением, взяться за руку, отвести неловкий взгляд и пытаться скрыть улыбку всю дорогу. У Вовы, в отличии от Романова, это совсем не получалось: уголки губ непроизвольно тянуло вверх, а от тактильного контакта незаметно трясло. На развилке у стадиона, где они должны были разойтись, Романов молча поворачивает вместе с Володей в сторону дома последнего. Удушливое смущение и восторг били ключом: юноша, как любая героиня из типичной дорамы, просто с ума сходил от чувств. Сердце стучало так громко, что скажи Саша хоть слово, Володя вряд-ли бы расслышал. С ним даже идти по тёмным переулкам было спокойно. Вообще-то, Александр Петрович с малой вероятностью смог бы отпугнуть местных гопников, но прочитать им лекцию о нравственности — вполне. Володя бы послушал, даже если бы пришлось потом ехать вместе в травмпункт. Саша говорит что-то про завтра, Вова только кивает ему, и никто пока ничего толком не осознаёт. Романов не верит, что всё будет хорошо, а Володя не верит, что его чувства правда взаимны. Наслаждаться моментом это не мешает, потому что Саша, как при свидании, провожает свою пару до дома. Вернее, до ближайшего угла, чтобы не дай бог не попасться в первый же час их отношений. — Завтра... я приду, да? — Вова волнительно теребит край ветровки, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Саша его нежно останавливает за плечи, кивает спокойно и целует на прощание в макушку. Волосы от такой влажности и ветра вьются у обоих сильнее. Володя держится за чужое предплечье, как за опору, до тех пор, пока Романов не отстраняется. — Буду вас ждать, — напоследок дарит свой бархатный голос Саша, а потом удаляется в темноту. Вова тут же прислоняется к стене, закрывая покрасневшее личико руками. Ткань ветровки и ладони глушат счастливый визг, Приморский прыгает на месте и крутится вокруг своей оси, как ненормальный. Обнимает себя за плечи и снова закрывает лицо руками, тихонько хихикая. Его настроение не портят ни пьяные родители, ни плохой сон. Тревога, конечно, даёт о себе знать, когда за стеной очередная ссора, но Володя где-то далеко, совсем не здесь.