Романов азбуку пропил

Володя смотрит в стену, укрывшись чужим одеялом. За оконной рамой завывающе дул ветер, тревожно перегоняя низко опустившиеся облака. Он, кажется, любит Сашу. Настолько сильно, что хотелось его обнять и врасти кожей в чужую, пылать долго и нежно, и в конце концов сгореть до мажущего серым пепла. Чувства терзают юного Володю, как стая стервятников терзает мёртвую тушку. Ему до безобразия печально в круговороте событий, где он словно не имел и капли власти. Единственным устойчивым и не размытым пятном в голове был Александр Петрович. Он словно понимал все лабиринты Вовиных размышлений, был чуток и нежен. Он заботился, а Володе оставалось только поверить в его искренность, чтобы идти дальше. Мальчик укрылся почти с головой, пытаясь не заплакать. Наверное, Александр Петрович уже спит, будет плохо разбудить его своими слезами. Хорошо только, что эта квартира действительно становится всё больше и больше похожей на дом… Пока в спальне видится уже какой по счёту сон, в гостиной на диване проходит ночь не из приятных. От длительного мыслительно-психологического сеанса с самим собой, Александр Петрович смог уснуть аж под самое утро, да и то ненадолго. Разбудила то ли тревога, то ли громкая реклама на видеосервисе. Скорее одно за другое зацепилось: сначала посреди монотонных голосов героев сериала вскрикивает мужчина с предложением быстрого заработка, а потом уже, проснувшегося мозгом Романова, подхватило в свои ветвистые лапы беспокойство, не давая заснуть обратно. Привыкший спать в своей мягкой и просторной кровати Александр приподнимается с дивана, ощущая покалывающую болью в пояснице. Он выключает телевизор и спешит в ванную комнату, почти пролетая мимо одолженной спальни. Только спустя секунду Романов ловит ухом лёгкое сопение, а источник звука, задрав руку над головой, мирно спит с открытым ртом. Умилительное зрелище. Володино же утро начинается лёгким покалыванием в ноге — он так уютно закутался в одеяле, что одну из ног придавил своим же весом, перекрывая кровообращение. Постельное бельё всё так же пахнет порошком, а за стенкой нет привычных криков и скандалов. Стыдно перед Александром Петровичем жутко, но почему-то хотелось только сильнее ему довериться. Не сразу и не сейчас… но когда-то — обязательно. Сообщения от Лёни разрывают телефон, а Володя торопится ему ответить. Запоздалый ответ, волнение, вопросы… Вова улыбается такой реакции друга. Лёнька, может быть, грубый иногда, но совершенно точно его любил, и искренне переживал. Они переписываются, кажется, следующие минут пятнадцать. Вова не уверен, рассказывать ему о Романове или нет, и решает пока промолчать. Всё-таки, им в ближайшие дни надо наверстать вчерашний, без лишних серых глаз, нецензурно упомянутых в разговоре. Саша был на кухне, а оттуда шёл сладкий запах чего-то вкусного. Он так невероятно готовит! Вова умывается, но в свои вещи пока не переодевается. С утра на кухне у Александра Петровича в его же вещах куда уютнее, словно это самая обычная вещь на свете. — Доброе утро, — Вова поправляет на плечах футболку с группой, которую сам иногда слушал. Володя когда вчера её увидел — растаял. Как будто некоторые интересы это неочевидная часть жизни Саши Романова, которую можно заметить только в вещах. — Да, доброе утро, — слегка отрешённо произносит Александр Петрович, словно бы задумавшийся о чём-то. При этом на автомате он продолжает переворачивать на скорую руку соображённые французские гренки. — Александр Петрович, — Вова немного мнётся за столом, краснеет, — спасибо… за всё. Вы очень многое для меня делаете. Мне кажется, что больше, чем кто-либо. Простите, если я многое не рассказываю… Не рассказывает, потому что боится, что Саше перестанет быть интересно. Саша перестанет его любить. Почему же так? Им же приятно, комфортно. И светло так, словно они в каком-то романтическом фильме. Сейчас Сашенька приготовит завтрак, сделает кофе с каплей молока и разделит с ним трапезу, а потом любовно поцелует в щеку, улыбаясь чужому счастью. Вова, без сомнений, очень-очень наивно влюблён… На самом-то деле Володе здесь не место. Не сейчас. Он провёл ночь дома у его учителя, родители вовсе не звонили, если хватятся, то… Что конкретно будет неизвестно, но уж точно мало хорошего. И Вова говорит слова благодарности, которые сейчас Романову совсем некстати, он лишь думает как максимально мягко и без последствий отправить мальчика домой. — Послушайте, Владимир, — Александр ставит себе чашку кофе, а подростку кружечку чая. Вкусного чая — кофе он не станет предлагать подростку, слишком вредно, — вчерашний вечер был очень познавательным, я очень рад, что вы составили мне компанию, но я переживаю по поводу продолжения. Я не хотел бы грубить и прогонять вас, но и держать вас здесь тоже не могу. Пожалуйста, покиньте мой дом во внеурочное время. Волнение на лице Александра Петровича читалось довольно легко: это не его привычное состояние, потому в жестах и голосе, меж строк, можно было заметить смятение. Володя не мог догадаться сразу, от чего она, но все вставало на свои места, если вспомнить, кто они друг другу. Учитель и ученик, не более, а ведь Романов и так перешёл черту из-за Володи, у него могут быть проблемы теперь. Сам Приморский пока что не догоняет: просто неловко смотрит на Александра, пока в руке остывает кружка чая. — Да, — он кивает, делает вид, что всё в порядке, что абсолютно Романова понимает, что его не задели чужие слова, — хорошо. Простите, пожалуйста, что так вышло. На деле в сердце, конечно, кольнуло. Володе нравилось чувствовать чужую заботу, нравилось ощущать себя кому-то нужным. Но бросаться из-за этого на своего учителя? Точно ли это любовь? Володя собирается довольно быстро: ему слишком неловко приносить Саше ещё больше неудобств. На улице ярко светит солнце. Душно и жарко, а идти, вроде как, некуда. «До свидания, Александр Петрович, и спасибо, что помогли» — с Вовиных уст срывается тихо, а потом закрывается входная дверь, оставляя юношу в подъезде. Вова идёт по лестнице медленно и задумчиво, переписываясь с Лёней. Тот отвечает, мол, конечно, если Володе некуда идти, то можно переночевать у него пару дней. Звучит как хорошая идея: с Амурским комфортно, он ведь лучший друг. Они, наверное, всю ночь будут смотреть аниме и таскать сладости с кухни, как будто им по семь лет, а не по семнадцать. Про упущенный день рождения Вова пытается не думать, хоть мысли и лезут в голову… зато он узнал Сашу намного лучше. И у Романова в холодильнике теперь любимый напиток, который можно будет брать во время их занятий. Всё не так плохо, Вова в этом уверен. Ночью стало свежо: они с Лёней открыли его окно и вывесили ноги с подоконника, любуясь ранним рассветом. На улицах ещё никого нет, тихо очень, но от этого и спокойно. Кажется, что тишина настолько всеобъемлющая, что где-то вдали слышно шум прибоя. — А когда к родителям-то? — Амурский шепчет, сохраняя атмосферу. — Думаю, завтра они уже успокоятся, — отвечает Володя, в руке щупая брелок с Аской, который подарил Лёня, — что бы я без вас делал… — Кого «нас»? Я один здесь. Вова хмыкает, но ничего не говорит, абсолютно без слов намекая на отсылку противному андеграунд-фильму. Не хотелось Амурскому говорить про ночёвку у учителя: у Лёни довольно резкое чувство справедливости, а потому лишний раз провоцировать не хотелось. Александр Петрович пишет через какое-то время, что занятия у них всё по тем же дням недели. У Вовы камень с души — и в следующий понедельник он спешит на любимую улицу, ёжась от внезапного ветра. — Здравствуйте, Владимир, — на пороге привычно встречает преподаватель, буднично подавая Володе плечики для ветровки. Летом как неимоверно жарко, так и очень ветрено. У Володи она хоть и на поясе, но на всякий случай обязательно с собой. Дождь, ветер, отцовские побои — этот кусок ткани пережил многое за последние пару лет. Изменения чувствовались внезапно, как порыв ветра за углом дома. Они неприятно жгли кончики пальцев, фантомным покалыванием оставаясь в подушечках. Володя смотрит на знакомую квартиру, но всё по-другому: Романов явно что-то из прошедших дней вынес, какой-то вердикт, но Вове не сказал. Володя же считал, что имеет право знать, что между ними творится. «Как что? Он мой учитель» — напоминает себе Володя. Да, учитель, даже если Приморский это забывает. Как бы ни хотелось им обоим от этого факта отделаться, как бы ни хотелось его прикрыть, он все равно был чёрной кляксой на сочинении. Александр прикормил маленького котёнка на свою голову, и даже на время забыл, что в первую очередь для этого котёнка он — кот постарше, учитель. Уж очень Саша наслаждается похвалой, получает удовольствие от того, с какой эйфорией поглощаются его продукты. С сегодняшнего дня все пойдёт иначе. Дату эту, конечно, никто в календаре красным маркером не обводил, не ставил напоминание в телефоне с пометкой «в этот день все изменилось», но Александр сам задаст сегодня направление этим странным отношениям и, заодно, подкорректирует их учебные занятия. Во-первых: никакой еды перед уроками. Хороший ученик — голодный ученик, как говорили некоторые его преподаватели. Отчасти они правы, после плотного обеда Вову клонит в сон и заниматься совсем не хочется, но при действительно пустом желудке ни о чём дети не думают, кроме подкрепления в виде хотя бы бутерброда с колбасой. Вот и итог: на рабоче-обеденном столе Александра Петровича располагается лишь миска фруктов. Недостаточно, чтобы набиться до отвала, но и не мало, чтобы не сосало под ложечкой. Во-вторых: постановление правил. Это важно, дисциплину и подчинение Александр ценит не меньше чистописания. В перечень новых правил входит не распространяться лишний раз о себе и собственной точке зрения, оставляя центр внимания лишь за правильностью орфографии. Вывод: Александр Петрович придумал игру. Как раз дождался, когда Приморский устроится поудобнее, чтобы ввести в курс дела. — Молодое поколение склонно любить компьютерные игры, квесты и загадки. Чего греха таить, у каждого телефона в базовой настройке есть хотя бы один поглотитель времени из пёстрых шариков в ряд. Вот и я предлагаю вам игру, — за кричащей жестикуляцией Романов замечен не был, лишь руки иногда складывал в один кулачок на столе. Как и сейчас, например, — в любом данном мной задании вы можете насажать ошибок что, обычно, вы и делаете. Если же вы снова совершите оплошность, то я могу задать вам любой вопрос, который меня волнует. Однако, если задание будет выполнено безупречно, то, так уж и быть, вы сможете спросить у меня то, что возбуждает ваш интерес. Если вы согласны, то страница трёхсотая, задание пятьсот двадцатое. Александр Петрович говорил так, словно у них раньше были какие-то другие правила, другая, раннее обговорённая, система. Сейчас ощущение нагнетающей работы давило сильнее, чем в тот раз, когда ученик впервые переступил порог этой квартиры. Приморский примерно понимает план Саши: узнать всё самому, при этом давая о себе минимум информации. Выгода для Вовы лишь в чувстве азарта и в мотивации для занятий. Володя ничего не говорит. Он смотрит на Романова, изучает его настроение, но не находит ничего кроме привычных глаз, ровной осанки и идеальной укладки. Ощущение, словно Саша показывал ему фильм про самого себя через спутанные отрывки, но никак не хотел показать всю ленту полностью. Вова ощущал себя маленьким ребенком, что пытался сложить паззл, понять чужую личность, которая, кажется, только и делала, что скрывалась в густом, утреннем тумане. Саша был как скульптура, которую сделал самый лучший мастер: нельзя прикоснуться, нельзя понять его настоящий смысл. Романов делал всё, чтобы момент этот оттянуть. Володя не понимал, как быстро у него опустятся руки, но ясно, что когда-то это точно случится. Учебник на столе был незнакомый. Вова видел его впервые, как и задание на названной странице. Голова в непонятках склоняется на бок, а глаза тут же округляются перечитывая по второму кругу страшные названия и термины. — Что?.. природа заимствованной лексики?.. — Володя открыл рот от удивления, перевернул книжку, чтобы прочесть название на обложке, — семиотика? Что это? Разве это есть в программе одиннадцатого класса? Вова настолько потерян, что даже забыл про их «игру». Понятное дело, что ученик десятого класса не сможет решить программу ВУЗа. Да и нужна ли она ему вообще? Складывалось ощущение, что Александр Петрович просто издевается. Снова. А вот Романова наоборот, Володя только радует. Радует своей реакцией. Она у него вышла очень живая, удивлённая, даже с лёгкой тенью возмущения, присущей подросткам. Его реакция уже не как в апреле, совсем нет. Приморский не стесняется задавать вопросы, перечить и отстаивать свою точку зрения. Из него может вырасти действительно сильный собеседник, стоит лишь ещё немного раскрыть его потенциал. — В программе одиннадцатого класса не осталось тем, которые мы могли бы пройти ещё глубже. Фундамент мы повторим ещё раз, уже в школе, вам даже скучно будет. А это — материал первой половины первого курса лингвистических институтов, — по языку жестов было понятно, что Романов чувствует себя более, чем уверенно: руки сложил ниже груди в расслабленной позе, одну ногу оседлал другой, а подбородок слегка поднял, чтобы визуально казаться выше, словно парить стервятником над трупом ученика. — Вычленил из разговоров с вами, что вы бы сделали бóльший уклон в сторону таких ВУЗов. Скорее всего иностранного — японского, например. Вам в любом случае нужна будет основа для настоящего изучения других языков. Помимо того, знание строения человеческой речи перевернёт Ваше представление о нашем русском, вы будете с ним на одной волне и любой пробник ЕГЭ окажется раскрытой фисташкой, пока другие ломают голову над тем, как вскрыть стальной сейф. Ощущение, как на контрольной по алгебре, когда пропустил целую неделю из-за болезни. Слова были как формулы и цифры, непонятные уравнения. Половину, а может и большую часть слов из задачки Вова видел впервые. Чёрт знает, что такое экзотизмы и калькирование… Даже нет никаких догадок. С заданием, конечно, Вова не справляется, даже глухой бы услышал тоскливый вздох. На листке жалкие пару слов и дата, но больше ничего: мальчик в тупике, перебирает слова Александра Петровича, что каким-то невероятным образом смог оправдать этот филологический ужас, с которым Вова лицом к лицу встречается впервые. Оно к лучшему, Александр Петрович осторожно тянет ухмылку и наклоняется грудью к столу, ещё сильнее морально придавливая ученика к его же тетради. — Главное — это не бояться нового. Новая тема, новые слова, новые отношения — все из этого может развязать ваши глаза и потянуть на верный путь, — слова «новые отношения», вставленные будто бы в качестве заключения перечисления, благополучно заминаются и отдаляются, пока фокус внимания перебивается на последующий за кратковременной паузой вопрос, — Владимир, меня интересует ваш домашний быт. Кто ваши родители? Какие у вас взаимоотношения? Вопрос от Романова всё ставит на свои места: тот наверняка намеренно дал эту тему, чтобы с вероятностью в сто процентов получить от Володи ответ на личную тему. Это даже обидно, и Приморский эту обиду не скрывает. Он скрывал бы её перед агрессивным в таких случаях Лёней, но не перед Сашей, которому иногда, кажется, стоит напоминать, что у других людей тоже есть чувства. — Мама швея, — коротко начинает Вова, даже не зная, что ему говорить про свою же семью, — отец работает в фирме по экспорту. Саша, конечно, бы мог узнать ответ от других учителей, которые в глаза ни на одном собрании старших Приморских не видели. Такие слухи ему не нужны, Александру важно услышать правду от самого Вовы, что поджимает губы и так несмело говорит, нервно потирая плечо. Кажется, что это всё. Хотелось бы Володе остановить свой рассказ, но Сашин вопрос был довольно конкретный. Вова знал одно: ему не хотелось говорить про дом. — Мама почти не работает, но они сдают квартиру в центре, которая от бабушки осталась. Так что деньги на алкоголь гарантированно есть, — Вова жмёт неловко плечами. Ему неудобно так, словно он говорит про себя, а не про других людей, — ну, я с ними не общаюсь особо. Они трезвые раз в месяц, делают вид что им важна моя учёба или где я, но они довольно быстро про всё забывают. Ночью друг друга хотят убить, а утром как будто ничего и не было. Заминать конфликты подобным образом — побег от проблем, но даже сам Приморский, к своему сожалению, эту тактику использует. Говорить с тем же Лёней о неприятных ситуациях не хотелось совсем. Легче забыть. — Я не знаю, что говорить. Вы же видели сами, как они ко мне относятся, — он крутит пальцем у своей шеи, намекая на синяки, — вообще, я не могу уйти надолго, иначе они правда убьют друг друга. Кто-то должен разнимать. «Дети не должны этим заниматься» — говорит здравый голос в голове, но у Вовы выбора нет. Родители в любом состоянии для него родители. Такой человек, как Володя, просто не сможет ненавидеть тех, кто провёл с ним всю жизнь. — Быт… Встаю в школу. Если они уже уснули — завтракаю тем, что есть, а если нет, то стараюсь дождаться пока лягут и ухожу. Обычно запираюсь в комнате. Стены картонные, все с кухни слышно. Разнимаю, иногда вызываю скорую, но я сам могу раны обработать и спать уложить, лишь бы не ждать врачей. Дома стараюсь не быть, там неуютно. Всё. Вова намеренно говорит сжато и чётко, но его жгучий стыд, несмотря на короткий рассказ, было можно почувствовать аж в соседней комнате. Так стыдно, как будто он сам, в свои семнадцать, по-чёрному пьет и мать избивает. Про сломанную руку Вова не говорит, как и про кучу других деталей. Это не то, что вообще хотелось вспоминать. Удручает больше всего то, что вопрос ответный задать не получится. Взгляд направлен в пустую тетрадку, а у самого ком в горле. Саша этого хотел? Чтобы Володя все эти мерзости рассказывал? Действия Романова, как и всегда, загадка. Но зато Приморскому было ясно, что он спросит, если у него все же будет шанс. Саша же открыто сочувствия не проявил, решив, что излишняя фиксация на этой проблеме и без того обеспокоенного Володю только глубже расстроит и отдалит от себя. Откатить до заводских такой мудрёный план очень не хотелось. Вместо желанного быстрого полового сношения на одну ночь, Александр как назло влюбился, и, кажется, взаимно. Но мало осознать, важно ещё и иметь представление об окружении. Володя всё ещё несовершеннолетний, и если о том, что они встречаются, прознает хоть одна живая душа — плохо будет обоим. Хотя, неизвестно ещё до конца, будет ли Приморский вовсе расположен к романтическим отношениям. Одним предложением: задачка потяжелее тех, что задаёт Романов. Даже после передачи учебника на руки домой, Вова ошибается в самых малозначительных местах. Конечно, Александру Петровичу лишь бы придраться, какая тогда выгода его игры? Радует, что Саша кормит после занятий. Блюда всё так же полны гастрономического разнообразия, как и раньше. Приятно удивляют и бефстроганов с картошкой, и рататуй, и тёплый салат с цитрусом, и простой огуречный смузи. Каждое занятие равноценно походу в ресторан, а в награду Саша добывает новые крупинки информации: то ловит слова про Лёню и его мать, то про отношения в школе с остальными сверстниками. У Приморского же всё куда хуже. Задания по семиотике стали личным адом: Володя читал, что мог, при этом понимая меньше половины, а Саша, прямо как сейчас, давал очередное задание. Треугольник Фреге был настолько сложным для понимания, что Приморский был готов поднять руки в сдающимся жесте и сказать прямо в лицо учителю: «я не могу, объясните мне наконец!» Если в университете так сложно, точно ли Володя сможет поступить? А если его не возьмут на бюджет? Или выгонят за неуспеваемость? От таких заданий тревога возрастала в разы, а ладонь сжимала ручку до белеющих кончиков пальцев. — Страница тридцатая, задание семнадцатое. Саша совершает ошибку, слишком доверяя Володе и думая, что тот после ситуации с диктофоном перестанет искать способы обвести его вокруг пальца. Наивно и глупо Романов отходит к кофемашине заварить чашечку эспрессо и насладиться орхидеей на окне. Вова же внимательно смотрит на Сашу боковым зрением. Если учитель так нечестно поступает, чтобы узнать информацию, то Володя тоже имеет на это право. Парень незаметно разблокировал свой телефон на столе, выискивая решение конкретно этого задания. Как истинный ученик, он, конечно, оборачивался на Сашу раз в секунду, чтобы убедиться, что тот его не палит. Ситуация с диктофоном была по ощущениям лет сто назад, так что Приморский был готов попробовать снова. Его ничто не остановит, а Романов, даже если и поймает его, то максимум отругает в своей манере. Это не особо страшно. Пишет Володя быстро и чисто, как любит Александр Петрович. За несколько секунд до возвращения последнего, телефон остаётся заблокированным лежать там же, где и лежал. Когда Саша садится за стол, Вова уже дописывает задание по памяти, после гордо протягивая листочек с идеально выполненными требованиями. Это даже не было для того, чтобы задать Александру ответный вопрос, нет. Просто Володя чувствовал свою сухую победу в этой языковой битве, смотря на лицо Романова, у которого совсем слегка читалась мимика удивления и замешательства. Немного приподнятые брови и сжатые губы, обычный человек, что видит Сашу впервые, наверное и не заметил бы этих изменений. Победа — это видно по лицу Романова. Володя теперь может спросить кое-что сам. Вопрос был единственным и самым важным. С самого начала, когда Вова ступил порог чужого кабинета, когда услышал вместо диктанта какие-то похабные текста, когда понял, что он такой на всю школу один. Вопрос, непосредственно связанный с тем, почему это продолжается, что Романов от него хочет? Вопрос, ломающий их игру, потому что терпения у подростка ограниченное количество, и сейчас Володя ощущал, что оно исчезло, растворилось окончательно. — Зачем вы всё это начали? — он спрашивает, даже не дожидаясь позволения. Приморский знал: его задание идеальное, докопаться Александр Петрович просто не сможет. Слова, которые застали врасплох. Кухня погружается в тишину, а внезапные облака на улице образовали в небольшом помещении серую полутьму. Настолько страшно узнать ответ, что начинает тошнить, а голова кружится. Забавно даже, что Приморского волнует именно это. Конечно, сам Александр не Думатель, и Володя не задал главный вопрос жизни, вселенной и всего такого, но думает мужчина продолжительное время. Поменьше, чем семь с половиной миллионов лет. Для начала бы разобраться со структурой вопроса. Начал что? Сменил план дополнительной учёбы? Или предложил исправить не устраивающие оценки? А, может, он имеет ввиду причину, по которой Александр Петрович преподаёт именно во Владивостоке? Хотя, нельзя исключать, что Володя понимает самые неуловимые намёки и тянет на себя. Может, он чувствует, что Романов затеял, какой план решил разрабатывать и какого поведения старается придерживаться? Даже если так, Приморскому необязательно знать больше положенного. Захотел бы узнать больше об Александре — спросил бы. — Вам же нужно было подтянуть русский и литературу? — лицо расцветает сакурой под окнами японцев: брови величественно, словно с насмешкой, вскидываются ввысь, щёки принимают в объятия острые углы губ. Лицом Романов мог бы закатывать банки и ставить печати, настолько такая ухмылка была самодовольной и сногсшибательной. Сучьей. «42» не звучит. Это явно не то, что хотелось подростку услышать, но большего раскрыть личный репетитор пока не может. Придёт его время, нужно просто ещё удостовериться в кое-чём. Только Володя не имеет при себе вечный запас энергии и эмоций. Слова Романова колют так сильно, словно тонкой леской сердце пронзают. Радость от небольшой (нечестной) победы стирается моментально, это видно по тускнеющему выражению личика. Приморский смотрит на Сашу загнанно, почти запуганно. Ему не нужна эта игра, ему не нужна еда, как из ресторана и ему не нужна защита от родителей. Володя сам из искренности состоит, потому ему бы хотелось получать её в ответ, хотя бы немного. Получается так, что сам Володя дарит Романову своё доверие, даёт информацию о себе, позволяет задавать вопросы и даже не отнекивается, а тот в ответ ничего подобного не делает даже когда, по идее, должен. Такое поведение убивает мотивацию, а в сухом остатке — потрёпанный ученик с выгоранием и без желания дальше заниматься. Возможно, Александр Петрович этого не понимал, но к этому оно шло, особенно после его незамысловатого ответа всё катится по наклонной. Юноша опускает взгляд, расстроенный и потухший. Самое ужасное во всём этом это то, что Володе учитель всё равно безоговорочно нравился, даже эта его лукавая улыбка, которая так сильно ранила. — Понятно, — коротко и тихо срывается с уст. Такой безжизненный тон у Вовы был редко. Ему снова страшно с Сашей. Тот обещал, что не тронет, что не навредит, и это правда, Романов ни разу не делал больно Вове физически, но вот морально мальчик чувствовал истощение. Непонятно, зачем Александру знать всю эту информацию, для чего? Вдруг Вова делает большую ошибку, раз рассказывает это? Может, Саша его просто хочет довести? На органы продать, в конце концов? Оно было вполне возможно: Володя ведь буквально ничего про своего учителя не знал. У него что угодно могло быть за спиной, а Приморский повёлся как рыбка на крючок, влюбился, загнал себя в ловушку. — Я пойду, простите. Со стола забирает телефон, а потом Вова быстро спускается по лестнице, выискивая в контактах номер Лёни. Только на улице, повернув за угол дома, он останавливается. И не звонит. Хотелось просто одному побыть, как всегда сбежать от проблем хоть куда-то, хоть в какую-то книжку или аниме. На улице всё серое, несмотря на лето. Некоторые жильцы соседних домов даже свет включили в комнатах, от чего складывалось ощущение, что сейчас не день, а вечер. Вова расслабляет руку и она глухо падает на кровать вместе с телефоном. Взгляд сонный и уставший, направлен на стенку с цветастыми постерами. Он не в силах сегодня пойти к Саше. Уже второй раз… не подряд, конечно, но складывалось чувство, что пропуски будут только чаще. Лёню тоже никуда не звал, не хотелось вообще ничего. В прошлый раз у Саши пришлось рассказать про друзей родителей. Вова окончательно перестал понимать, зачем Александру Петровичу это всё. Было уже просто жутко. Их отношения и доверие сыпется, песком проходит сквозь пальцы, утекает. Утекает… — Руку ниже бедра… он, как столб, смотрит в щёлочку штор… на отряд. Остались только мы на растерзание-е… парочка простых… и молодых ребят… — шёпотом напевает Вова знакомый мотив, зевает сладко. Сегодня он не хочет выходить из дома. Может быть, Саша совсем не чуткий человек? Вряд ли, конечно, он же довольно часто Володины эмоции в свою яркую палитру ловил. Палитра такая болотом называется из-за количества засохшей, яркой краски, что не сочетается между собой. Просто сейчас почему-то Романов не видит печали в глазах подростка. Александр Петрович словно в себя погрузился, вроде на юношу перед собой смотрел, а на деле где-то рылся в своих мыслях, анализировал, может, что-то… ну, впечатление было такое, не более. Вове жаль, что сейчас на Миллионке больше нет никакой японской или китайской мафии, потому что хотелось бы куда-то в такую стезю убежать от своих проблем, романтизируя восточную криминальную жизнь. И вот в этот, особенно неудачный день, Володя не может более терпеть. «Александр Петрович, добрый вечер. Простите, пожалуйста, но я больше не буду приходить на занятия.» — без объяснения причин и предпосылок.