Дамы семьи Паркинсон

      Ночь разрывают вспышки заклинаний, кто-то надрывно орет на одной ноте — видно, задело чем-то серьезным, — а он все ускоряется и ускоряется, пытаясь достать, дотянуться до горла, потушить уже наконец свет в синих глазах напротив. Но противник тоже не лыком шит: уворачивается, ускользает, даже не запыхавшись, вскрывает чем-то фамильным антиаппарационный купол и стремительно исчезает, нагло усмехнувшись напоследок, — а Северус только и может, что скрипеть зубами, до судорог стискивая палочку в руке. Опять ушел, да что же это такое?!       Он хищно, одним слитным движением поворачивается вправо, пытаясь найти глазами второго, но тот тоже успел испариться и, наверно, уже зализывает раны где-то в тайном схроне. Черт, черт, черт! Он почти успел, почти… Северус рвет с горла завязки плаща и срывает с лица опостылевшую маску — все равно бой уже закончен, противники сбежали и опознать его некому. На земле замызганной, покрытой отбросами задней аллеи Лютного виднеются потеки остро пахнущей металлом крови, словно на бойне, — по кому-то неслабо попало Секо. Или это была его собственная фирменная Сектумсемпра? Северус не знает, не помнит…       В ушах стоит мерный гул крови, но постепенно сквозь него прорываются стоны одного из раненых и матерная скороговорка младшего Лестрейнджа: Рабастан держит под мышки задетого соратника — тот упрямо молчит, хотя боль наверняка нестерпимая, — и аппарирует с ним прочь. Север с сожалением качает головой, запоздало узнавая бедолагу: похоже, зацепило Паркинсона. Жаль его, выдающийся боец и спину ему прикрывает как родному — видно, Поликсена упросила все-таки брата присмотреть за ним, сумасшедшим Снейпом…       Северус проснулся, вскинулся на кровати и еще пару минут пытался понять, какой сейчас день и год. Сон был ужасно реалистичный, и, растирая занывшие виски, он задумался, а сон ли это вообще. По всему выходило, что нет. Очаровательно: теперь его воспоминания прорываются даже ночью… Ему бы радоваться, но предыдущее воспоминание застало его врасплох как раз во время урока — повезло, что как раз был первый курс, параллель Хаффлпафф-Когтевран, и обошлось без жертв и разрушений.       Он встал с кровати и подошел к камину, зажег его Инсендио и сел прямо на пол, по-турецки, отрешенно глядя, как пламя несмело лижет поленья, взвивается жгучими искорками. Завораживающая красота, он всегда любил смотреть на огонь. Вспомнилась Пери-Поликсена, его персональная огненная дева. Тогда, на Астрономической, глядя вниз с головокружительной высоты, он и вправду был готов сделать шаг вперед — искушение было таким сильным, что потребовалась вся сила воли, чтобы ему не поддаться. Паркинсон появилась очень вовремя: Северус зачем-то соврал ей в глаза — он сумел окончательно взять себя в руки только перед самым ее приходом, а не за полчаса до этого.       Потом был долгий разговор в его гостиной, вроде бы ни о чем, но в то же время обо всем сразу: о пикниках на пледе под сенью старого дуба, о попытках помочь ему в противостоянии с Мародерами и о том, как Поликсена на спор учила гоббледук… И снова с самого начала — о том, как два первых курса она усердно держала марку, мечтая о настоящей дружбе, о том, как оттаяла, когда появилась Каролина, и об их с Каро смешном, но трогательном «заговоре» в его честь — на день рождения на третьем курсе они подарили новому другу абонемент к мадам Малкин. Северус вспомнил хорошо сшитые костюмы на выпускном колдофото и снимке со встречи Клуба Слизней и с улыбкой покачал головой: вот и разгадана одна из загадок прошлого, а он-то все голову ломал, откуда у него могли взяться деньги на новый гардероб. Чувствовать себя альфонсом было стыдно, но неожиданно приятно — заметили ведь и план придумали, и даже сумели не задеть его дурацкую болезненную гордость…       А он отплатил обеим подлым ударом в спину.       Мысль эта появлялась по несколько раз на дню, но каждый раз ощущалась, как удар под дых, напрочь выбивая воздух из легких. Что привело его тогда в Паркинсон-мэнор? Зачем он сражался на дуэли — и почему именно с Поликсеной? Вопросы, вопросы… найдет ли он на них ответы?       Северус чем-то оскорбил Паркинсонов? Вытер сапоги их фамильным гербом? Сманил на сторону домовика? Что, ну что такого он мог натворить, что вынудило бы их с Поликсеной сойтись в бою? И почему именно с ней, а не с Патроклом, — дуэль ведь все-таки дело мужчин?       Северус крутил и так, и эдак, прикидывая гипотезы одна за другой, перебирая их в уме, как бусины четок, но что-то всегда не сходилось. Патрокл и Поликсена, брат и сестра. Он вспомнил главу рода Паркинсон, благо, не раз видел его в Ставке без маски: похож на сестру, будто близнец, только холоднее, сдержаннее… Те же глаза, тот же цвет волос, схожий рост… Будто близнец…       Осознание пришло медленно, монументально и неотвратимо, будто сдвиг ледника. Северус сражался с Поликсеной, потому что… да потому что это всегда была именно она — под белой маской, надежно скрывающей лицо и искажающей голос, и в черном плаще, скрадывающем фигуру. Поликсена — отличный боец, с рефлексами человека, не раз попадавшего в серьезный переплет, такие не отточить в одном лишь дуэльном зале. Ее предплечья испещрены несводимыми шрамами от темных проклятий. Она сражалась с ним на дуэли — вместо брата… Но что если это был не единичный случай? Что если так было всегда? Что если Патрокл Паркинсон из его воспоминаний: прирожденный боец, всегда надежно прикрывавший Северусу спину, не раз спасавший ему жизнь, не любивший праздновать победы с остальными, аппарировавший после рейдов домой, чтобы вернуться в Ставку чистеньким и подлатанным, — что если он никогда не был настоящим Патроклом?       Поверить в это было сложно, но с каждой секундой Северус все отчетливее понимал: он прав. Это объяснило бы все несостыковки: взгляд в упор, будто перед выстрелом в лоб, реакцию и рефлексы… а еще — постоянные попытки защитить в схватке, прикрыть собой, отвести вражеский огонь на себя.       Северус застонал сквозь зубы, ощущая невероятный стыд за то, как слеп он был. Он хорошо помнил свое участие в рейдах и то, как порой полностью отдавался бою, не задумываясь о том, успевают ли за ним остальные. В маггловской армии за такое его, вероятно, отправили бы под трибунал, но в мире магии любой бой неминуемо превращался в ближний, и соратники высоко ценили Северуса: за скорость и коварство, за выносливость и сосредоточенность. Никогда прежде он не задумывался о том, что его боевые успехи были заслугой еще одного человека — того, кто следовал по пятам неотступной тенью, позволяя полностью сосредоточиться на атаке и не думать о тыле.       Человека, которого в его воспоминаниях, раненого, утаскивал куда-то перекошенный от страха Лестрейндж, а он, Северус, только головой качал — а ведь «Патрокл» наверняка пропустил удар, пытаясь уберечь именно его.       Он убил одну подругу и едва не свел в могилу другую своими самоубийственными эскападами. Изумительный товарищ, ничего не скажешь. Остается только восхититься предусмотрительностью и дальновидностью Лили, мудро выбравшей себе в мужья человека, который не разрушает все вокруг одним своим существованием…       Мысль о Лили неожиданно потянула за собой другую, совсем уж неприятную. Венок из одуванчиков, чертов венок из чертовых одуванчиков. Северус вспомнил его после разговора с Поликсеной — все эти годы он хранил его на одной из книжных полок, засушенный и выцветший, с хрупкими, крошащимися от прикосновений лепестками и тонким ароматом лета. Вот только до того дня Северус был уверен, что венок ему сплела Лили в последний их совместный вечер перед судьбоносной ссорой на пятом курсе.       Сбывались худшие прогнозы: часть его воспоминаний была не только стерта, но еще и заменена, незаметная среди других, будто хорошего качества фальшивая купюра среди настоящих. Что из того, что он помнит о Лили, — правда, а что — результат тонких манипуляций с его памятью? Мог ли он сам достроить воспоминания, пытаясь заполнить пробелы? Северус знал наверняка: мог, так уж работает человеческий мозг. Мог и, вполне вероятно, достроил.       Какой на самом деле была девушка, которую любил? Он помнил восхитительные рыжие волосы, похожие на лучи заката, то, как вся она была будто окутана золотым сиянием, а еще колдовские зеленые глаза — как мох в зачарованном лесу… Надо найти ее колдофото, — решительно наказал себе Северус. — Если он ее любил — как утверждает Поликсена, как отчетливо помнит он сам, — то что-то внутри обязательно должно шелохнуться при одном взгляде на любимое лицо.       Потому что если нет… Северус вспомнил щемящую нежность, захлестнувшую его, когда он разглядывал колдофото Каро, ее тонкую узкую ладонь в своей руке и безмятежную улыбку… ту загадочную дуэль и венок из одуванчиков, бережно хранимый им все эти годы…       Что если… даже сама мысль об этом казалась святотатством, но… что если он любил совсем другую женщину?       До рассвета было еще долго, но Северусу опять было не до сна.

***

      Очередное заседание «клуба тайных слизеринцев» они организовали в дальнем углу библиотеки, под «заглушкой». Драко лениво листал записи по Трансфигурации в преддверии экзамена, а Панси скрупулезно сверяла между собой списки соучеников Абраксаса Малфоя и соискателей на должность преподавателя ЗОТИ в далеком сорок пятом году.       Гарри просто сидел без дела, положив голову на руки, и смотрел в окно: уже совсем по-летнему голубело небо, световой день становился все дольше и дольше, и Хогвартс с приходом теплых майских деньков похорошел несказанно. Лужайки зазеленели, украсились полевыми цветами всех оттенков радуги (Гарри подозревал, что некоторые из растений были магическими — он не припоминал такого буйства красок на маггловских полях). У Черного озера они с друзьями все чаще натыкались на парочки, которые чинно прогуливались по берегу под ручку или смущенно хихикали в кустах. Даже преподаватели повеселели, приободрились — все, кроме декана Слизерина, тот так и носился по коридорам мрачной тенью, пугая впечатлительных хаффлпаффцев. Гарри даже казалось, что с разгаром весны Снейп даже сильнее посмурнел — но по тому сложно было что-то наверняка понять.       — Я передала тете приказ Дамблдора, — вполголоса сказала Панси, не поднимая головы от пергаментов. — Она дала добро, так что июнь мы точно потеряем.       — Приказ? — удивился Гарри, и она подняла глаза и улыбнулась.       — Конечно, приказ. Будь это предложение, Дамблдор выслушал бы твои возражения и пожелания, и, при необходимости, подыскал бы альтернативу. Но нет, ему зачем-то надо, чтобы ты обязательно поехал знакомиться с семьей Уизли в непринужденной обстановке.       — Папа тоже так сказал, — подтвердил Драко, отрываясь от учебника. — Мерлин, целый месяц книззлу под хвост!       Панси пожала тонкими плечами. В шоколадной водолазке под горло и с темно-зеленым обручем на голове под цвет глаз она выглядела совсем хрупкой, словно какая-то певчая птичка, прилетевшая из самых глубин Запретного леса.       — Что-то теряем, что-то находим, — философски заметила подруга. — Мы не сможем учиться зельеварению и трансфигурации, зато у нас будет самая настоящая операция в тылу врага. Нужно будет целый месяц держать лицо, а заодно применять наши знания в режиме реального времени. Почти как аврорская академия, между прочим.       — Это какие же такие знания? — подозрительно прищурился Драко и сдул лезущую в глаза светлую прядь.       — Драко, как ты думаешь, сколько комнат в доме под названием «Нора»? — спросила Панси, откладывая в сторону перо, которым она обводила совпадающие в списках имена, и поднимая на него глаза. — Рискну предположить, что немного, — живут Уизли по всем признакам небогато. Так что с появлением у них троих гостей всем придется поприжаться, и нас, скорее всего, подселят к кому-то из собственных детей. Меня, наверно, к Джиневре, — подумав, добавила она, — как к единственной девочке. Гарри, думаю, к Рону, для пущего сближения, а тебя — к Перси. Ну или наоборот, но тогда Рональду точно не дожить до сентября — ты его ночью подушкой придушишь. Так что комфорт придется создавать себе самостоятельно — с помощью той же трансфигурации, к примеру.       — Стоп-стоп, — сказал Гарри, поднимая руку. Он едва верил в то, что слышал, и только и мог, что переводить ошеломленный взгляд с подруги на друга. — Вы что же, собираетесь жить там целый месяц? Я надеялся на пару визитов максимум, чтобы совсем не сойти с ума.       Драко понимающе переглянулся с Панси и усмехнулся, а затем потянулся и покровительственно похлопал Гарри по руке.       — Разве мы можем отправить тебя одного в гнусное логово Предателей крови? — нарочито пафосно спросил он. Гарри понял, что вопрос задумывался как риторический, хотя для него самого таковым не являлся: ну да, он и правда думал, что друзья не захотят жить с Уизли под одной крышей. Драко побрезговал сойтись с Роном в дуэли — что уж говорить о том, чтобы есть с ним за одним столом!       — Ну… вообще-то… — замялся было Гарри, думая, стоит ли поднимать эту тему, но взглянул на Панси и умолк. Она улыбалась ему тепло и понимающе, а в темно-зеленых глазах плясали чертики.       — Ну же, Гарри, может, это хрустальная мечта Драко — сделать жизнь Рональда невыносимой, — сладко пропела она, становясь ужасно похожей на свою тетю. — Они же как вода и горячее масло, несовместимы, — а тут такая прекрасная возможность. Вот увидишь: Драко еще выбьется в любимчики всего семейства, и Рон от злости и зависти сгрызет собственную палочку. И ты хочешь лишить его такого изысканного удовольствия?       — Не хочу, — улыбнулся Гарри в ответ. — Теперь мне намного спокойнее ехать к Уизли в гости. Получается диверсия в тылу врага, почти как в книгах про шпионов.       Панси кивнула и продолжила сверять списки. Через пару минут она дошла до конца и выписала на листочек несколько имен.       — Итак, вот наши кандидаты, — сказала Панси, внимательно пробегая глазами короткий перечень. — Драко, отвлекись от Трансфигурации, мне нужно, чтобы ты ненавязчиво расспросил деда об этих людях.       — Прочти сначала вслух, — попросил друг, нехотя закрывая учебник. — Может, я и так кого-то вспомню, он иногда рассказывал о своей молодости.       — Элиас Селвин, — с расстановкой начала читать Панси, то и дело поглядывая на Драко. Тот внимательно слушал, задумывался на пару секунд и мотал головой. — Мельхиор Шеклболт. Гаспар Гойл. Том Риддл. Эрнест Кут. Трое чистокровных, двое полукровок, правда, с этим Риддлом странно вышло: он был сначала записан как магглокровный, но затем идет приписка другим почерком, что он все же полукровка. Ну как, есть знакомые имена?       Драко задумался.       — Вроде нет, — протянул он с сомнением. Гарри потер висок — что-то крутилось на грани сознания, изо всех сил пытаясь притянуть его внимание. Что-то такое простое, такое… внезапно его будто молнией прошило.       — Дай список, — попросил он у удивленной Панси и быстро пробежал его глазами. Том. Том, Том… «Просто удивительно, как это Том умудрился об вас убиться», — прозвучал у него в голове холодный женский голос, и все вдруг с щелчком встало на свои места. Он поднялся с места, тяжело опираясь на стол, перед глазами плыло. Мысли в голове неслись со скоростью света.       По всей видимости, Лорда некогда звали Томом — как и однокурсника Абраксаса Малфоя, пришедшего на собеседование, то самое, которое он провалил и вспоминал потом с горечью, как обидное поражение! Лорд погиб в доме Поттеров, пытаясь убить Гарри, в октябре восемьдесят первого… мог ли осколок именно его души прицепиться к ослабленному ритуалом ребенку? И парселтанг… редкий дар, змееусты в мире наперечет, но по удивительному совпадению Гарри тоже был змееустом — точь-в-точь как сам Лорд… Его затошнило от осознания, и он поспешно закрыл себе рот рукой. Встревоженные друзья что-то спрашивали, кто-то хлопал его по спине, а затем ему внезапно стало лучше — видно, Драко наложил Эннервейт.       — Гарри, что с тобой? — пробился сквозь заложенные уши голос Панси, и он молча помотал головой. Он пока не был готов делиться своими открытиями. Внезапно внутри зажегся робкий огонек надежды — что если Гарри не прав, что если он где-то ошибся? Мало ли живет в магической Британии Томов… но он тут же одернул себя — Томов и впрямь было немного, все больше вычурные Мельхиоры да Бальтазары, и только один — на Слизерине, в год, когда учился старший Малфой! Когда совпадений становится слишком много, это уже не совпадения, а разгадка, — подумал Гарри убито.       Надо все проверить. Судя по тому, что ни Драко, ни Панси не узнали имени Лорда в списке, он предпочитал скрывать его даже от своих соратников — уж не потому ли, что недолюбливал безыскусное маггловское имя? Видимо, его знали только совсем уж ранние последователи… и ровесники, ну конечно!       — Какого года рождения твоя бабушка? — быстро спросил Гарри у подруги, и Панси, к ее чести, не стала отвечать вопросом на вопрос, а сказала просто и прямо:       — 1918-го, я свою родословную уже несколько раз прошерстила, так что запомнила.       Кассиопея Блэк, может, и не училась вместе с Томом Риддлом, — подумал Гарри отстраненно, — но точно могла знать его настоящее имя. Вряд ли он взял себе звучный псевдоним сразу после выпуска — восемнадцатилетний Лорд Волдеморт только курам на смех… Видно, с течением времени Том все плотнее закручивал гайки и позволял своему лагерю все меньше вольностей — вот и забылось его настоящее имя, осталось только среди старшего поколения… И все же… Лорд Волдеморт — полукровка?       Внезапное ему в голову пришла еще одна мысль, причинившая неожиданно сильную боль: а ведь тетя Панси тоже могла догадаться! Не зря она выглядела такой встревоженной после консультации… Догадалась — но не рассказала? Гарри почувствовал, как внутри все сжимается от иррациональной обиды, хотя головой понимал, почему она могла так поступить: не хотела, чтобы он проходил через все, через что проходит сейчас.       — Мне нужно побыть одному, — сказал Гарри друзьям и мысленно поблагодарил их, когда они молча кивнули, — доверяют, понимают и не лезут. Он вышел из библиотеки, едва находя путь, — все казалось незнакомым, будто за эти минуты мир перевернулся с ног на голову. Как свыкнуться с тем, что он — результат синтеза с убийцей собственных родителей?       Зачем ты только пришел в наш дом в тот октябрьский вечер? — горько подумал Гарри, обращаясь к Тому… к себе. — И что прикажешь мне теперь с этим всем делать?

***

      Поликсена в последний раз затянулась сигаретой и бросила окурок себе под ноги, с нажимом растерла носком грубого ботинка. Она еще раз кинула беглый взгляд на лоскуток серого лондонского неба, на чахлые кустики, обрамляющие скверик в центре затиснутой домами площади, и на дорогу, исчерканную следами от шин… Затем подняла повыше воротник кожаной куртки, почти не спасавшей от мороси, повернулась и, помедлив, стукнула бронзовым молотком в дверь. Хватило одного удара — дверь отворилась бесшумно и с готовностью. Поликсена трусливо обернулась через плечо на площадь, выдохнула, беря себя в руки, и сделала шаг через порог.       Наверх из прихожей вела роскошная лестница из мореного дуба, темный паркет по-прежнему блестел — как тогда, много лет назад, когда она пришла сюда впервые. Она подошла к подножию лестницы — и вдруг откуда-то слева донеслось:       — Так-так, кто это тут у нас?       Поликсена медленно повернулась на голос и застыла — на стене, в обрамлении темно-синих бархатных портьер, висел портрет леди Вал. Вальбурга на нем была еще краше, чем в жизни: синие глаза-звезды, волосы чернее воронова крыла уложены в высокую прическу, достойную королевы. Она и была королевой (ну или считала себя таковой), правя своей семьей и прочими подданными из этого дома, шагая по головам и походя ломая судьбы. Блэки — принцы магической Британии, так они, кажется, любили говорить…       Поликсена приветственно кивнула, не отводя от портрета взгляда.       — Рада видеть, леди Вальбурга, — покривила она душой. — Узнаете?       — Поликсена, — прищурилась та и внимательно оглядела ее с ног до головы. Из-за старинного кроя платья и стоячего воротника она казалась еще неприступнее, чем была при жизни. — А ты заматерела.       — Вы всегда умели делать комплименты, — саркастично хмыкнула Поликсена.       — Я никогда не стремилась понравиться людям, — к удивлению Поликсены, это признание было правдой — для леди Вал событие весьма редкое. — К тому же, я права. Когда я привела тебя сюда за руку, ты была маленьким глупым котенком, путающимся в собственных лапах. Сейчас ты — матерая хищница, я вижу это в твоих глазах. Скольких ты убила, дитя?       — Скольких бы ни убила, все мои, — отрезала Поликсена, невоспитанно отворачиваясь. — Желаю счастливо оставаться.       — Постой! — в ее мелодичном голосе прозвучала какая-то непривычная нотка, и Поликсена сначала даже не поняла, что это такое было, а потом до нее дошло: она же просит! Вальбурга Блэк впервые в жизни не требует, не приказывает, не настаивает — она просит… — Есть ли новости от моих сыновей?       Поликсена прикрыла глаза. Новостей не было — и не сказать, чтобы это ее не радовало, она уже успела привыкнуть за столько лет: боль притупилась, как и желание поскорее избавиться от ярма…       — Регулус все еще числится пропавшим без вести, — сухо отчиталась она, оборачиваясь к леди Вал через плечо. — Сириус сидит в Азкабане, у него пожизненное. Он держится, но вряд ли долго протянет. Это все? Или вас интересует что-то еще? Принести вам газету с сегодняшними котировками акций?       Поликсене было стыдно за свои злые слова и за свое раздражение, но сколько можно держать себя в рамках приличий? Она не сказала этого в лицо Вальбурге тогда — но хоть с портретом-то можно не миндальничать?       — Как поживает твоя сестра? — внезапно спросила леди Вал, наклоняя голову к плечу, — точно так же делали сама Поликсена и Кассиопея… Кровь не обманешь, — угрюмо подумала Поликсена. — Как Пандора?       — Умерла, — выплюнула она, ненавидя в этот момент саму себя, Пандору, братьев Блэков, их мать, этот дом и все, что с ним связано. Затем развернулась и взлетела по лестнице, остановившись уже на третьем этаже, у дверей в библиотеку. Перевела дух — и как раз вовремя, потому что у окна появился согбенный домовик в каких-то замызганных лохмотьях. Кричер, — вспомнила Поликсена с запозданием. — Существо, ну надо же… У Блэков всегда было плохо с фантазией, но зато все в порядке с самомнением.       — Госпожа, госпожа… — заблажил домовик и умоляюще протянул к ней сухонькие цепкие лапки. — Вы вернулись! Старый верный Кричер ждал, ах как он ждал… Но молодая госпожа совсем не приходила, а моя любимая хозяюшка давно умерла, да, и Кричер оплакивает ее по сей день…       — Мне жаль, Кричер, — сказала Поликсена, делая шаг назад. — Тебе что-то нужно?       — Нет-нет, лишь бы молодая госпожа поскорее вернулась в дом Блэков… без нее так одиноко и холодно… и защита совсем прохудилась, а Кричер не может ее починить, у Кричера ведь нет волшебной палочки…       — Я займусь, — пообещала Поликсена, кляня себя за мягкосердечность. — Кричер… что это за лохмотья? Разве у тебя нет приличной наволочки? Ты позоришь род Блэков.       — Кричер так скорбит, — с достоинством прошамкал домовик. Какой же он старый, — подумала Поликсена, неожиданно проникаясь к нему сочувствием. — Даже старше Дерри. Каково было ему жить в этом склепе, без хозяев, совсем одному, только с портретом обожаемой хозяйки на стене? И откуда он только берет энергию…       — Мордред с тобой, — фыркнула она. — Я останусь здесь на ночь. Приготовь мне гостевую спальню.       Домовик просиял, оскалился в щербатой улыбке и выпрямился. Лапки перестали припадочно трястись, движения стали увереннее, и Поликсена поняла, что ее развели, как маленькую, — и кто? Старый хитрый домовик! Она с самоиронией покачала головой. Каков род — таковы и слуги, что уж тут удивляться.       — Кричер приготовит хозяйскую спальню, — гордо заявил он. — Молодая хозяйка должна спать в хозяйской спальне!       Уже не госпожа — хозяйка. Да что же это такое?!       — Хозяйка сама решит, в какой спальне спать, — преувеличенно любезно возразила Поликсена. Она никак не могла решить, смеяться ей или плакать от всей этой ситуации. — И хозяйка сказала тебе доступным языком: приготовь мне гостевую. Приказ понятен?       — Кричер исполнит, да-да, Кричер исполнит, — с трудом согнулся Кричер в поклоне, но его маленькие черные глазки победно сверкали — наверняка что-то придумал.       Поликсена махнула рукой и открыла дверь в библиотеку. Ночевка в доме Блэков — прекрасно, как раз то, что нужно для завершения сложной недели… Страшно захотелось выпотрошить здешний винный погребок, но она немедленно одернула себя: Север не пьет — и она не будет, надо ведь морально поддержать друга. А уж одну ночь Поликсена как-нибудь выдержит, нужно просто вымотаться и упасть в кровать, не чуя под собой ног. Ничего, ей не впервой.

***

      Он ведет ее в туре вальса, прикасаясь осторожно, одними пальцами, будто к бесценной статуэтке из мейсенского фарфора. Она улыбается, запрокидывая голову, своей белозубой американской улыбкой — Север уже привык к тому, как искренне она радуется всему хорошему, что случается в ее жизни. Ему такое не под силу, он совсем другой — яростный, неукротимый, темный, его гнев тяжел и холоден, как могильная плита, всегда на расстоянии вытянутой руки… Иногда он думает, достоин ли он вообще ее дружбы.       — Вот и выпуск, — говорит Каро тихо и грустно, но он все равно слышит — даже несмотря на громкий смех и музыку. — Начинается взрослая жизнь. Ты к ней готов?       Северус пожимает плечами — у него никогда не было настоящего детства, его взрослая жизнь началась давным-давно. Впрочем, он будет скучать.       — Я буду скучать, — говорит он вслух, наклоняясь к уху Каролины, и уводит ее с траектории другой пары. Мимо, странно вихляясь, проносится Блэк, облапивший малознакомую хаффлпаффку, а за ним в паре с Эйвери скользит по паркету Поликсена, подмигивает им и движется дальше со своей ленивой кошачьей грацией. Они с Эйвери — красивая пара, и заметно, что их учили танцевать с детства: каждое их движение, каждый шаг выверены и непринужденны. Север так не умеет, но клянется себе научиться.       На них сверху сыплется ливень из золотых конфетти, они путаются в темных волосах Каролины, скользят по ее струящемуся голубому платью. Она похожа на Нимуэ из артуровских легенд, на фею воды.       — Где же мой меч? — спрашивает он шутливо, и Каро смеется — смех у нее как хрустальные колокольчики, мелодичный и звонкий. Музыка утихает, и он ведет ее к столу с напитками, чтобы…       — Северус? Мальчик мой, с тобой все в порядке?       Он встрепенулся, обвел глазами присутствующих. Учительская, педсовет. Отлично, менее подходящего момента его сознание выбрать просто не могло.       — Я устал, Альбус, — сказал Северус сухо и нервным жестом поправил манжету. — Давайте сэкономим всем нам время и перейдем наконец к сути сегодняшнего собрания. У меня еще эссе не проверены.       — А у меня вторая теплица простаивает, — подбоченилась Помона. — И правда, ближе к делу!       — Квиринус Квиррелл сейчас находится в Мунго и, скорее всего, уже его не покинет, — скорбно промолвил Альбус, дергая себя за бороду. Северус вспомнил, в каком состоянии в последний раз видел Квиррелла и равнодушно пожал плечами: немудрено, даже зомби в маггловских фильмах ужасов выглядят приличнее. И ладно бы Квиринус просто лежал у себя в покоях — так нет же, он продолжал таскаться на свои уроки, пугая детей своим видом и ужасным запахом. — Кто-то должен взять на себя его занятия до конца года. Коллеги, есть желающие? Северус?       — Почему сразу я? — возмутился он. — У меня и так большая загруженность.       — Ну ты ведь хотел преподавать ЗОТИ, — отечески улыбнулся Альбус, и Северус почувствовал, как его захлестывает леденящий гнев — точь-в-точь, как в его воспоминаниях. Мало того, что Альбус из года в год отказывал ему в прошениях, так еще и пользоваться этим обстоятельством, как рычагом…       — Перехотел, — с удовольствием произнес Северус. — Я все понял и осознал, на высокую должность больше не претендую.       — Ну хорошо, мальчик мой, — покачал головой Альбус — ни дать ни взять добрый дедушка, обиженный балованным внуком в лучших чувствах. — Коллеги? Филиус?       — И не просите, Альбус, — воинственно возразил полугоблин. — У меня деканство! Давайте просто дадим детям отдохнуть, пускай будет окно.       — А как же Министерство? — спросил кто-то. — Есть ведь утвержденный план…       Они начали спорить, но Северус уже не следил за беседой. Выпускной… Они с Каролиной пошли на него вместе? Как друзья? Или… Он уже ничего не понимал. Надо поскорее найти колдофото Лили. Как так вышло, что он за все эти годы не раздобыл ни одного? Конечно, любоваться ею причинило бы ему огромную боль, но разве он мог бы утерпеть?       Северус едва дождался конца педсовета, чтобы вернуться к себе. У кого могло бы сохраниться колдофото? Блэк в Азкабане, Петтигрю мертв… Остается Люпин. Он испытывал к нему иррациональную неприязнь, какую-то гадливость, причем не связанную с его статусом темной твари. Было в Люпине что-то, что его бесило. Ну что же, придется наступить на горло своей песне — в который раз? — и написать школьному недругу. С паршивого оборотня хоть шерсти клок…