Дамы семьи Паркинсон

            Поликсена ожидала в приемной «Граннингс», лениво листая последний номер «Таймс». Визит был важным, потому она тщательно продумала каждую деталь своего образа: темно-синий брючный костюм, черные туфли-лодочки и тяжелый узел волос. Никакой экстравагантности, никакого эпатажа. Палочку Поликсена убрала в рукав пиджака и теперь казалась сама себе голой, но игра стоила свеч: насколько она успела понять Дурсля, тот ненавидел, боялся и в то же время презирал магов, считал их типами неприятными, а то и вовсе сумасшедшими. Ее задачей было показать, что по другую сторону Барьера тоже встречаются серьезные люди, с которыми можно иметь дело.       Поликсена пригубила черный кофе и улыбнулась секретарше, поглядывавшей поверх телефонной книги. На лице женщины были написаны любопытство и зависть, и она не спешила вызывать полицию, так что миссия удалась: Поликсену приняли за свою.       Наконец ее пригласили в кабинет к начальнику; Дурсль встал из-за массивного рабочего стола и уверенно пожал ей руку, внимательно изучая лицо посетительницы. Из окна за его спиной лился шум и грохот улицы в час пик.       — Мисс Паркинсон, верно? Мы ведь встречались, память меня не подводит? — недоверчиво спросил он.       — Верно, мистер Дурсль, — подтвердила Поликсена и вольготно устроилась в гостевом кожаном кресле. — Мы виделись на Кингс-Кросс. Моя племянница учится вместе с племянником вашей супруги.       Вернон посмурнел, заложил большие пальцы рук за брючный ремень и качнулся на носках.       — Мадам, я не люблю говорить о… об этих ваших фокусах. Что вам угодно? Если вы пришли по поводу… этого, то я не заинтересован.       — Мистер Дурсль, у меня к вам деловое предложение, — мягко сказала Поликсена, глядя ему прямо в глаза. Вернон помялся, крякнул и сел. — Я подозреваю, что у вас сложилось неверное впечатление о нашем мире. Я хотела бы изменить его в лучшую сторону.       — О да, мадам, — он шумно фыркнул, словно уставший морж, и потянул галстук в серую полоску, освобождая покрасневшую широкую шею. — Еще как сложилось! Сначала мне на порог подкидывают раненого ребенка без документов, обязав растить его за свой счет, — а ведь даже неясно, наш ли он племянник! Затем с ним начинают происходить всякие опасные странности… И наконец, вишенка на торте: великан наколдовывает моему сыну… кое-что! Нам пришлось обращаться к медикам, мадам. После этого я лучшего мнения о Бедламе, чем о вашем так называемом волшебном мире. По крайней мере, тамошние пациенты не разгуливают по улицам с оружием и не нападают на нормальных людей.       Поликсена слушала его с непроницаемым лицом, но внутри вся кипела от ярости. Дамблдор, как всегда, поставил себя выше закона и морали. На что он надеялся, какого результата пытался добиться? Ежу понятно, что родственники не любили Гарри — его просто-напросто навязали, подбросили, как щенка в корзинке. И это — человек, на словах защищающий права магглов и магглокровок! Подкинуть маленького колдуна маггловской семье, беззащитной и беспомощной перед лицом волшебства, а затем отправить за ним полувеликана-недоучку…       Кстати, как Хагрид умудрился заколдовать мальчишку?       — У этого великана была волшебная палочка? — нахмурившись, спросила она.       — Простите?       — Только не пугайтесь, мистер Дурсль, я не причиню вам вреда, — предупредила Поликсена и медленно вытащила из рукава палочку, держа ее на вытянутых руках, чтобы дать рассмотреть. — Вот такая. Добавлю, что палочка действует по принципу револьвера: ее нужно направить на цель. Пока она в такой позиции, угрозы нет.       Поликсена благоразумно не стала уточнять, что лично ей хватило бы доли секунды, чтобы развернуть палочку правильным концом. Дурсль тяжело сглотнул, а затем медленно покачал головой.       — Палочки вроде не было, но зато был дурацкий розовый зонтик. Великан с женским зонтиком, вот умора! Он взмахнул им — и у моего сына вырос… — Вернон понизил голос и замялся, но все-таки продолжил. — Мне неловко говорить об этом даме… в общем, у Дадли вырос поросячий хвост. Пришлось удалять его хирургически, но остался шрам…       — Я очень вам сочувствую, — искренне сказала Поликсена, так же медленно убирая палочку обратно. — Я хотела бы осмотреть вашего сына и устранить последствия колдовства. Если вы хотите, я также могу стереть этот неприятный эпизод из памяти Дадли и сохранить воспоминания у себя в качестве доказательства. Мы можем добиться для его обидчика наказания. Как вы на это смотрите, Вернон?       Тот пристально и недоверчиво поглядел на нее, а затем хмыкнул и позвал свою секретаршу по интеркому.       — Мисс Уэйн, будьте так добры, обслуживание по вип-разряду.       Поликсена удовлетворенно прикрыла глаза: ну что, контакт налажен, теперь дело за малым. Самой сложной частью плана был обливиэйт — Поликсене плохо давались ментальные манипуляции, но она надеялась, что в этот раз ее скромных способностей хватит с лихвой. Мальчишка наверняка желает все забыть…       Совсем некстати вспомнился совсем другой обливиэйт, стерший из памяти не минуты или часы, а целые годы. Поликсена по-прежнему была оглушена новостями — за один короткий разговор все перевернулось с ног на голову. Что делать дальше: помочь Северусу вспомнить прошлое — или напротив, воспользоваться обстоятельствами и начать все с чистого листа? Был и третий вариант, держаться от бывшего друга подальше, как она делала долгие годы, — но Поликсена начинала смиряться с тем, что ей не удастся повторить этот фокус. Рано или поздно, но она не удержится и снова выйдет на связь — и было бы неплохо сперва определиться с линией поведения…       Когда на столе появились дорогой коньяк, кофе, швейцарский сыр и канапе с красной икрой, Дурсль заговорил опять, качая в широких ладонях бокал и глядя куда-то вдаль, поверх головы Поликсены.       — Поймите меня правильно: я боюсь магии с того самого дня, когда увидел, на что Гарри способен. Боюсь до дрожи. Не за себя даже — за жену и сына. Взрывающиеся чашки, левитация, болтовня со змеями в террариуме… Каждый раз я думаю: а что если он убьет нас? Не потому, что захочет, а случайно, под руку попадем. Из письма Дамблдора я четко уяснил для себя одно: с нормальными людьми считаются не больше, чем мы сами — с животными. Ваш великий маг даже не соизволил встретиться с нами лицом к лицу! Не объяснил, не помог, не предупредил о том, что Гарри может выкинуть и как с этим справляться…       Он помолчал и криво усмехнулся.       — Простите, что делюсь с вами личным, но я так рад, что могу хоть с кем-то поговорить начистоту — никто не знает, через что мы прошли, даже моя родная сестра. Мы боимся посвящать людей в свои проблемы, чтобы не поставить их под удар… и это очень одинокая жизнь. Мы не можем пригласить никого в гости — что если у Гарри будет срыв? Не можем уехать в отпуск — вдруг Гарри испугается в самолете? Вы представляете последствия? Он ведь не контролирует свою силу!       Поликсена представляла — и злость на Дамблдора разгоралась все сильнее.       — Мы хотели большую семью, — горько произнес Вернон после паузы. — Мечтали о дочке, может, двух… Но появился этот кукушонок, и планы о собственных детях пришлось отложить в долгий ящик. Этот ваш великий маг ни черта не знает о нормальном мире, здесь деньги на деревьях не растут. Двое мальчишек одного возраста — это вам не игрушки. Одежда, питание и учебники… я не богат, мадам. Чтобы хоть как-то справляться, пришлось заложить дом. Еще и Петуния…       Дурсль скривился, словно от зубной боли.       — Не знаю, насколько Дамблдор был близок с родителями Гарри, но он, очевидно, не знал: сестры Эванс не ладили. Иначе я не могу объяснить его решение. Понимаете, дети часто бывают жестоки друг к другу, но когда один из них вооружен палочкой, а другой совершенно беззащитен… Петуния не может смотреть на мальчика без дрожи, сидит на таблетках. Каждый вечер плачет.       Он взглянул на Поликсену неожиданно прямо и остро.       — У вас есть братья или сестры, с которыми вы рады были бы никогда не видеться? Представьте себе, что вас обязали воспитывать их ребенка. Каждый день нос к носу с живым напоминанием о них.       О да, Поликсена прекрасно понимала Петунию Дурсль. Перед глазами калейдоскопом промелькнул дождливый сумрачный день в феврале прошлого года, грязь под ногами, занавешенные зеркала, колдофото в траурной рамке и закрытый гроб. И глаза, с интересом глядящие на нее, — серебристо-серые, удивленные, широко распахнутые. Тогда Поликсена не вынесла их взгляда и поспешила прочь: дочь была слишком похожа на мать, только цвет волос унаследовала от отца, а Поликсена не была святой великомученицей.       Она малодушно усыпила совесть тем, что о девочке заботился любящий отец, но иногда думала, как поступила бы, останься та круглой сиротой. Взяла бы ее в мэнор? Смогла бы переступить через собственную детскую ревность и неприязнь к ее матери? Признаваться в этом не хотелось, но Поликсена сомневалась, что пошла бы на такой шаг. Она усмехнулась про себя: старые обиды крепки, ей ли судить Петунию и Северуса…       — Мы пытались устроить Гарри в приемную семью, — продолжил Вернон, кивая своим мыслям. — Есть много хороших бездетных людей, которые были бы рады мальчику — он ведь сам по себе неплохой ребенок. Его бы любили и баловали… Но каждый раз у нас обоих начиналась жуткая головная боль, и приходилось срываться и забирать Гарри обратно. Не понимаю, почему именно мы? Неужели в вашем мире у Поттеров никого не осталось?.. Я… признаю, я срывал на мальчишке злость. Я был к нему жесток и несправедлив.       Поликсена пригубила коньяк и честно сказала:       — Вернон, все может быть по-другому.       — Мальчишка ненавидит нас, и за дело, — покачал головой Дурсль. Его лоб лоснился от пота, красную бычью шею сдавил галстук, но Поликсена к своему удивлению поняла, что не испытывает к нему неприязни.       — Поверьте мне, Вернон, — с нажимом повторила она, заглядывая в несчастные голубые глаза. — Мы можем объединиться, и все изменится к лучшему. На вашей стороне будет адекватный взрослый маг. Я вылечу вашего сына, накажу его обидчика и помогу вам справиться с даром Гарри.       — Звучит очень привлекательно, — вздохнул Дурсль, — но что требуется от меня?       — Для виду ведите себя по-прежнему — возможно, за вами присматривают, — но на самом деле наладьте отношения с племянником. Я помогу, но вам придется постараться. И еще… этим летом вы иногда будете брать Гарри с собой на работу, а здесь передавать его под мою опеку. Вы согласны?       Вернон помолчал, а затем залихватски опрокинул в себя остатки коньяка.       — Зачем вам это? — угрюмо спросил он. — Зачем вам Гарри? Вы хотите причинить ему вред?       — Разве это похоже на вред? — усмехнулась Поликсена и взяла канапе. — Если кто и хочет вреда Гарри, так это тот, кто бросил его на вашем пороге без объяснений и медицинской помощи. Я буду честна: в войне, в которой пострадали родители Гарри и он сам, я была по другую сторону баррикад, — но время многое изменило. Гарри нужен нам всем как символ надежды и возможности искупить вину. Моей Панси — как друг. А лично мне просто его жаль.

***

      На ужин не пошли — какой ужин после таких открытий?       Драко уселся в кресло у камина с расчетом на то, чтобы не выпускать ни Гарри, ни Панси из виду. Палочку он вызывающе положил на колени, так, чтобы она смотрела строго вперед, — из этой позиции быстрее всего колдовать. В приличном обществе за такую явную угрозу могли вызвать на дуэль, и Драко малодушно порадовался тому, что сверкнувшая глазами Панси — не боец, а Гарри просто не знал подобных тонкостей.       У него было достойное оправдание. Ему было страшно, как никогда в жизни.       При воспоминании о том, как друзья наперебой шипели, у всегда невозмутимого Малфоя холодели пальцы рук. Никогда прежде он не задумывался о том, почему змееустов боялись больше анимагов и причисляли этот дар к Темным искусствам. Теперь Драко интуитивно понял причину: парселтанг был абсолютно противоестественным и оттого жутким. Как те же инферналы — полное попрание законов природы: мертвое не должно оживать, а люди не должны извлекать из себя звуки, от которых у остальных мороз идет по коже.       Тогда, услышав их, Драко в ужасе присмотрелся к Панси: ее губы почти не двигались, совсем как у змей, но жуткое шипение лилось и лилось, маршируя мурашками по хребту и заставляя волосы стать дыбом.       Теперь он сидел, крепко стиснув зубы и направив оружие на лучших друзей, готовый в любой момент их обездвижить. Отец гордился бы его выдержкой… наверное. Драко уже ни в чем не был уверен. В один момент весь мир перевернулся, и он чувствовал себя, словно потерпевший кораблекрушение. Ощущение ему не понравилось.       Панси сидела на кровати, прислонившись лбом к резному столбику балдахина и прикрыв глаза, а Гарри по своей дурацкой привычке мерил шагами комнату, представляя собой крайне неудобную мишень.       — Поттер, сядь на кровать, — холодно сказал Драко, хотя больше всего ему хотелось заорать от обиды и несправедливости: почему, ну почему с его друзьями всегда все так сложно?!       — С чего бы это? — в тон ему отозвался Гарри. Прежде Драко не замечал, каким стылым — змеиным! — может быть взгляд зеленых глаз, когда друг злится. Он подавил в себе желание помотать головой, сбрасывая морок: это все дракклово развитое воображение, ничего в Поттере не изменилось.       — Сядь, Гарри, — внезапно вмешалась Панси. — А ты, Малфой, расслабься. Парселтанг или нет, мы те же, что и полчаса назад.       Драко фыркнул, но Панси продолжила с нажимом:       — Насколько я знаю, змееусты не едят людей. Хотя глядя на твою реакцию, очень хочется цапнуть тебя за бочок.       Дурацкая шуточка неожиданно сняла напряжение, и Драко немного разжал захват.       — Вы бы видели себя со стороны, — пожаловался он. — Ужасный дар!       — И абсолютно бесполезный, — ровным голосом откликнулась Панси. Ее лицо не выражало никаких эмоций, словно она сдерживалась из последних сил. — О чем говорить со змеями? Тем более, как я понимаю, мы сбились на парселтанг автоматически. Отлично. И что теперь — каждый раз, когда поблизости окажется змея, окружающие будут хвататься за палочки?       — Что вообще за парселтанг? — раздраженно спросил Гарри, в упор глядя на Драко. — Малфой, рассказывай.       — Я-то тут при чем? — вяло парировал Драко, странным образом расслабляясь еще больше. Обычный спор, их таких бывали десятки. Просто Гарри и просто Панси, его друзья… Воспоминание о пережитом ужасе медленно отступало на второй план, растворялось, как утренний туман. — Я даже не знаю, с чего начать. Змееустов вообще-то крайне мало, дар очень редкий. В Британии им обладала только одна семья, Гонты. Прямые потомки Слизерина, между прочим. Они так берегли дар, что не желали заключать браки с другими родами, и в итоге поголовно вымерли. Мерзкая семейка.       — Слизерин был змееустом? — удивился Гарри.       — Ну да, — кивнул Драко. — А еще им был Лорд, уж не знаю, каким образом. Так и вышло, что в общественном сознании закрепилась идея, что темные волшебники и змееусты — чуть ли не синонимы.       — Вот только неясно, что было первым, — задумчиво сказала Панси, и Драко с облегчением заметил, что подруга тоже немного расслабилась: на лице проступили эмоции и вернулись краски. — Тяготеют ли змееусты к Темным искусствам изначально? Или идут вразнос, потому что остальные видят в них угрозу? Мне вот захотелось как-то защититься от Драко — а ведь мы друзья!       Малфой пожал плечами.       — Я вам ответственно заявляю: у меня нервы крепкие, но ваше шипение пробрало до печенок. Если вас услышит какой-нибудь Уизли, точно схватится за палочку и запишет вас в темные лорды.       Они помолчали, и паузу прервала Панси.       — Мы сбиваемся на парселтанг, когда рядом змеи, — задумчиво сказала она. — Нужно провести ряд экспериментов и понять, насколько близко должна быть змея, а также обязательно ли ей быть живой.       — Живодерка! — возмутился Драко.       — Порой будущее семьи Малфой меня беспокоит, — язвительно парировала Панси. — Драко, включи мозги! Я имею в виду нарисованных змей, барельефы, и так далее — на эмблему Слизерина мы вроде не реагировали, но надо проверить… Мордред, я даже не заметила, как перешла на парселтанг!       В ее голосе звенели злость и отчаяние. Панси вскочила с кровати и сжала кулаки — реакция для нее нетипичная.       — Дурацкий дар! Дурацкий! Абсолютно бесполезный и непригодный! И опасный тоже!       Гарри встал с кровати и, обогнув ее, быстро подошел к подруге. Заглянул ей в глаза, потрепал по плечу… Вздохнув, Драко помедлил и все-таки присоединился к ним.       — Мы что-то придумаем, — пообещал он своим самым уверенным тоном. — Может, получится от него избавиться.       — Враль, — отмахнулась Панси, но позволила себя приобнять и уткнулась лбом Драко в плечо. — Дар наследственный, это все знают. Кровь не обманешь.       — Если он наследственный, — медленно проговорил Гарри, глядя поверх их голов, — то откуда он у нас? Поттеры или Паркинсоны им владели?       — Нет, — покачала головой Панси, отстраняясь от Драко, и без ее тепла ему вдруг стало холодно и одиноко. — Конечно, всегда бывает первый раз. Откуда-то же он взялся у самого первого змееуста в истории, какой-то сбой… Может, это наш случай — но точно не у двоих сразу.       — Так что, на самом деле я праправнук Слизерина? Или сразу сын Лорда, выкраденный злыми Поттерами? — хмыкнул Гарри, но взгляд у него был внимательным и цепким.       — Не имею ни малейшего понятия, — вздохнула Панси. — Все так запуталось… Слушайте, я ужасно не хочу идти в гостиную — просто не смогу удержать лицо. Вы возвращайтесь, а я тут переночую. Мне нужно собраться с мыслями.       — Я тоже не готов к общению с «грифами», — передернул плечами Драко. — Панси, твоя репутация сильно пострадает, если я трансфигурирую себе кровать и ширму и завалюсь спать тут?       — Можно проще, — пожала плечами подруга. — Выходим, представляем трехспальные апартаменты и заходим обратно. Драко, отцу ни слова, ясно? Сначала надо разобраться самим.       Драко нехотя кивнул, но тут же оживился.       — Чур, в этот раз Выручай-комната на мне! Вас ждет люкс парижского отеля «Риц», мы там останавливались.       — Ничего себе, — протянула Панси, толкая Гарри локтем. — Слышал? Красиво жить не запретишь, у Малфоев губа не дура. Ты как, бывал в «Рице»? Я вот ни разу.       Гарри солидарно фыркнул, но в Выручай-комнату протиснулся первым и спальню застолбил самую шикарную. Драко только посмеялся про себя: как быстро слетает шелуха маггловского воспитания, уму непостижимо!