***
Прошло уже больше полугода с тех пор, как Гарри официально стал волшебником, но привыкнуть к магии он так и не смог. Каждый раз, когда ему казалось: он наконец начинает понимать, что именно происходит вокруг и почему, — этот сумасшедший мир с готовностью переворачивался с ног на голову и оставлял его в дураках. Сначала Гарри немного завидовал друзьям, которые воспринимали все эти метаморфозы как должное, но это продолжалось недолго. Драко был прав: чистокровные волшебники творили магию, как дышали. Завидовать им было так же бессмысленно, как обижаться на рыб за то, что они лучше плавают. Гермиона отказывалась с этим смириться — Гарри не раз замечал, как она лихорадочно штудирует учебники и кривит губы при взгляде на Малфоя и Паркинсон. Сам Гарри относился к превосходству друзей философски. Если б они важничали, его реакция была бы другой, но Драко и Панси в упор не замечали того, как легко им многое удается — точно так же, как рыбы не замечают, что их окружает вода. Если Гарри и было обидно, то из-за другого: будь его родители живы, он был бы неотличим от друзей. Вырос бы среди волшебников: зажигал бы свет небрежным взмахом руки, варил бы зелья для семейной аптечки и гонялся бы за снитчем наперегонки с отцом… Он приехал бы в Хогвартс во всеоружии. Не шарахался бы от живых портретов и движущихся лестниц, знал бы, где искать безоар… и распределился бы на тот факультет, куда хотелось, — потому что был бы обычным магом, а не псевдо-героем. Да, Гарри не считал себя героем. Было бы наивно думать, что годовалый ребенок сумел победить самого Темного Лорда. Если в августе Гарри и позволял себе помечтать о собственной загадочной силе, скрытой до поры до времени где-то глубоко внутри, то после рассказов Панси и Драко все встало на свои места: что бы ни произошло в Годриковой Лощине, это не было личной заслугой Гарри. Он просто попал не в то место и не в то время. Так бывает. Поскользнись Темный Лорд на банановой кожуре, разве той стали бы воздавать почести? Так что для Гарри все было предельно ясно — вот только окружающие упорно не желали смириться с его позицией. Его здравые размышления о собственной посредственности принимались ими за скромность, а желание жить нормальной жизнью без напоминаний о героическом прошлом — за постыдную трусость. Гарри быстро понял, что не в силах объяснить очевидное: одного факта существования волшебного мира было для него слишком много, не говоря уже о необходимости этот мир спасать. Как спасти мир, который не понимаешь? С поступлением в Хогвартс он начал разделять точку зрения своих опекунов — их панический страх перед магией был вполне обоснован. Здесь ничто не было статичным. Портреты покидали свои рамы, лестницы то и дело меняли направление, чашки оказывались заколдованными крысами, письма разносили совы, обычная с виду метла могла взбрыкнуть и улететь в окно, а один из школьных предметов преподавало привидение. Даже простые и привычные вещи обладали скрытым смертельным потенциалом. Гарри уяснил это раз и навсегда, увидев, как второкурсник оброс чешуей, всего лишь съев бесхозную конфетку. Тогда он долго ждал вмешательства преподавателей, исключения горе-экспериментаторов Уизли и, вероятно, закрытия школы — но так и не дождался. По эту сторону Барьера логика, к которой он привык, раз за разом давала осечку… И как Гарри, воспитанный в вылизанном до скрипа доме за белым штакетником, где даже розы высаживались под линеечку, должен был спасать этот опасный, непредсказуемый, вращающийся как в безумном калейдоскопе, мир? Вот и сейчас Панси привела их в ничем не примечательный коридор, трижды прошлась взад-вперед вдоль стены — и стена стала дверью. Гарри даже ощупал ее: как и следовало ожидать, вполне реальная дверь, будто всегда тут была. Он укоризненно взглянул на нее, покачал головой и вошел вслед за друзьями. Комната была небольшой и уютной. Кровать из темного дерева под темно-зеленым балдахином, стрельчатое мозаичное окно, ярко пылающий камин, возле которого ютилось бордовое кожаное креслице. Столик и стул с вычурной спинкой, еще два у стены. Кремовые обои. И древний красно-белый щит на стене: три пера, три звезды и девиз на латыни. Cor aut Mors. — Твоя спальня, Панс? — к удивлению Гарри предположил Драко и тут же плюхнулся на кровать прямо в обуви. Гарри неодобрительно покачал головой, и друг, скривившись, все-таки скинул туфли. — Миленько. Девиз жизнеутверждающий. — Что он значит? — заинтересовался Гарри, с интересом осматриваясь по сторонам. Драко можно было понять: эта комната очень подходила Панси. Ее личность неуловимо проглядывала в разноцветных бликах от окна, в подборе приглушенных цветов и в старинной, но удобной деревянной мебели. — Следуй за зовом сердца или умри, — тихо перевела Панси. Она стояла у камина спиной к ним и отрешенно грела руки. — Но отец трактует его иначе. Для него это «исполни свой долг или умри». Гарри молча смотрел на нее. Хрупкая фигурка отчетливо выделялась на фоне яркого пламени, тонкие плечи ссутулились, и у него сжалось сердце от острой жалости к друзьям. Почему Гермиона им завидует? Неужели не видит — они связаны по рукам и ногам девизами, обетами и фамильными клятвами. «Исполни свой долг или умри», надо же! Сочувствие к Панси сменилось волной горячего гнева на ее отца, и Гарри поймал себя на том, что до боли сжал кулаки. — Говорю же, жизнеутверждающе, — фыркнул Драко, не замечая внутренней борьбы друга, а затем заложил руки за голову и уставился в резной потолок. — У нас девиз оптимистичнее и жертв не требует — даже наоборот, вдохновляет на великие свершения. — Sanctimonia Vincet Semper, — кивнула Панси, поворачиваясь к ним, и улыбнулась краешком губ. Прошла к столу возле окна и привычным движением устроилась за ним. — Гарри, садись куда хочешь. Не переживай, на самом деле это не моя спальня, а только ее копия. Мы в Выручай-комнате, она принимает любую нужную форму. Мне хотелось получить что-то привычное. — И что значит ваш девиз, Драко? — вернулся к интересной теме Гарри, садясь в кресло у камина и вытягивая ноги. — Чистота всегда одержит победу, — пафосно продекламировал Малфой, дирижируя себе рукой. — Говорю же, очень удобный девиз: под чистоту можно подогнать что угодно. Очень практично. Правда, звучит как реклама стирального порошка. — У Паркинсонов есть традиция добавлять личный, — улыбнулась Панси. — Обычно его выбирают к малому совершеннолетию. У тети классный, Драко, тебе понравится. Малфой аж сел в кровати. — А ну, — он с предвкушением потер руки, и его серые глаза загорелись. — Уверен, это что-то воинственное. — О да, — фыркнула Панси. — Celer — Silens — Mortalis; Быстрая — Бесшумная — Смертоносная. И не смейся так, посмотрела бы я на твой девиз! — Я бы выбрал Castigare Ridendo Mores — смехом исправлять нравы, — тут же нашелся Драко и важно надул щеки. — Проще говоря: я не издеваюсь над людьми, как узко мыслят всякие плебеи, а наставляю на путь истинный, забочусь об их моральном облике. И где заслуженная благодарность? Гарри слушал их перепалку с улыбкой: ему было спокойно — так, как не бывало нигде и никогда. Наверное, так было бы дома, будь у него настоящий дом… Место, где уютно и светло, где тебя ждут близкие люди, которым все равно, герой ты или нет. Он почувствовал, как по телу распространяется приятное тепло. — А ты уже выбрала будущий девиз? — спросил Гарри, и Панси прищурилась и медленно кивнула. — Поделишься? — Contra spem spero, — проговорила она после паузы и отвела глаза. — Надеюсь вопреки надежде. Гарри затаил дыхание. Почему-то именно сейчас ему впервые захотелось стать настоящим, а не выдуманным героем. Примирить наконец враждующие лагеря, стереть саму память о давно прошедшей войне и точно знать: любые надежды Панси осуществились вопреки всему.***
Панси внимательно изучала лежавшую перед ней вилку — ее по просьбе хозяйки передала из мэнора домовичка Элси. Вилка была очень изящной вещицей и щеголяла фамильным вензелем PP под геральдической короной c маленьким ромбическим изумрудом, — вот только ящерица из нее не получалась точно так же, как и из грубой стальной вилки на уроке МакГонагалл. Панси подняла голову и ознакомилась с успехами Гарри. Он лежал животом на пушистом сером ковре у камина, подложив руки под подбородок и легкомысленно болтая в воздухе ногами, а перед ним свились змеиным клубком сразу три вилки. Она присмотрелась: у одной из вилок трепетало в воздухе жало, — и Панси нахмурилась, пытаясь вспомнить, есть ли жало у ящерицы. Малфой, со скучающим видом превративший свои вилки в эталонных ящериц и обратно несколько раз подряд, устроил себе на кровати гнездо из подушек и что-то читал — причем судя по сдавленным смешкам, к учебе это не имело ни малейшего отношения. Весь его вклад в практическое занятие ограничился советом следовать сути, а не форме. Панси обреченно вернулась к своей вилке. Дракклы с теорией, пойдем по другому пути: может, Малфой прав, и все дело в сути. Она прикрыла глаза и позволила себе провести превращение от начала до конца, так, как ей того подсознательно хотелось, не сверяясь с промежуточным результатом. Грубое нарушение основ, но потом можно будет подправить конечный итог. Панси открыла глаза и вздохнула: на столешнице свилась кольцами тонкая угольно-черная змейка. Этого стоило ожидать — видимо, что-то внутри Панси однозначно предпочитало змей ящерицам. Теперь можно было добавить ей лапки, истончить хвост и сменить цвет… Змейка приподняла треугольную голову и попробовала воздух язычком, а Панси стало ее иррационально жаль. Умом она понимала, что перед ней не настоящая змея, но трансфигурация внезапно показалась ей ужасно жестоким предметом. — Ого, — уважительно промолвил Гарри, вставая и подходя к столу. — Не совсем ящерица, но точно не вилка. Мне так даже больше нравится. — Мне тоже, — призналась Панси. Змейка следила за ними, крутя изящной головкой, будто прислушивалась. — Как подумаю, что надо ее во что-то превращать, становится ужасно жалко, просто руки опускаются. Никогда не задумывалась, чувствуют ли преобразованные животные боль, однако… Со стороны кровати раздался хлопок — Драко резко закрыл книгу, — а Панси и Гарри вздрогнули и повернулись к другу. Тот сидел очень прямо, а взгляд серых глаз был странным: пристальным и оценивающим… опасным, как стальной клинок. — Драко? — позвала Панси, и ее голос невольно дрогнул. Ладонь Гарри успокаивающе накрыла ее лежавшую на столе руку, и неожиданный страх отступил. — Что случилось? Малфой молчал, плотно, до белизны, сжав губы и переводя взгляд с Гарри на Панси и наоборот. Потом мотнул головой, будто перед прыжком в воду, и обвинительно отчеканил: — Вы шипели. Панси вскинула взгляд на стоявшего рядом Гарри, но тот недоуменно пожал плечами. — Не смешная шутка, Малфой, — проговорила она, чувствуя, как подрагивают губы. Пускай это будет дурацкий розыгрыш, ну пожалуйста! — Я не шучу, — отрезал Драко, вставая с кровати и скрещивая руки на груди. Он был непривычно далеким и холодным. — Вы общались между собой, шипя, словно змеи — и, очевидно, понимали друг друга. Он помолчал и в сердцах добавил: — Мордред, ну вот откуда вы оба знаете парселтанг?!