Огонёк

«Хотя бы матушка будет довольна» — думал про себя Джисон, наблюдая за тем, как оркестр заканчивает свои приготовления к одному из финальных прогонов мюзикла. Музыканты рассаживались по местам, поправляя на своих пюпитрах нотные листы — те самые, ради которых Хан не спал ночами, а в последнии недели и вовсе не видел ничего, кроме стен театра и шатра уличного цирка. Со Ынкван вместо со всей своей труппой заканчивал приготовления к премьере обновленной «Звездной ночи», которая выпала на одну неделю с возвращением Кристофера — не иначе как злой рок. Времени у Джисона было катастрофически мало: в начале недели нужно было встретить своего друга, переговорить с ним о всех важных вещах (и не только цирковых), а уже в середине его ждала премьера, а за ней неминуемые гастроли длиною в месяц с небольшим. У Хана не было особого желания колесить с труппой, но это играло ему на руку по нескольким причинам: родители перестанут досаждать со своим видением его жизни, да и Ынкван был хорошим дядькой, с кем крайне не хотелось портить отношения. Про обещание, негласно данное Хёнджину, Джисон тоже не забыл — и это тоже нужно было успеть сделать в эти несчастные семь дней. — Довольны своей работой, молодой человек? — музыкант не заметил, как Ынкван подошел к нему и встал рядом. — Надеюсь, что да, потому что потрудились вы на славу. — Ну, в целом, могу ответить, что доволен, — Джисон покачал головой. — Но какие-то моменты можно было бы сделать лучше, где-то я постарался недостаточно. — Никогда не бывает достаточно, не правда ли? В любом случае, работа сделана. Вам остается лишь пожинать её плоды, которые явно не будут скверными на вкус. — Да, вы правы, работа уже сделана, и ничего не изменишь. — Не жалейте, Хан Джисон. Даже если вы и ошиблись где-то, то лучше это принять и идти дальше. Вряд ли вы волшебным образом исправите симфонию прямо в нотных станах у оркестра. А вот испортить себе впечатление от момента ненужными мрачными мыслями вы сможете, да ещё как. Так что отложите сомнения, не жалейте о содеянном — по крайней мере до начала работы над новыми шедеврами. — Спасибо. Я очень признателен вам за такие слова. — Всегда пожалуйста, молодой человек. И помните — мои слова относились сейчас не только к работе. Джисон ничего не ответил на это, а Ынкван только лишь легко похлопал его по плечу. — Возвращаясь к премьере. Я надеюсь, приглашение на замечательный вечер в стенах этого театра, что я дал вам не так давно, уже нашло своего хозяина. Нет, не нашло. Но найдет сегодня. Дорогу от театра к цирку Джисон мог найти, казалось, уже с закрытыми глазами — так часто он передвигался по этому маршруту. Сегодняшний день не был исключением. После очередного дня в театре и вороха новых подтруниваний от Минхёка, где вся труппа пребывала в приятном волнении перед премьерой, Джисон отправлялся в цирк, где труппа также была воодушевлена пуще прежнего: Крис возвращался со дня на день. К сожалению, Хан не мог разделить с артистами общее вдохновленное настроение — впрочем, как и некоторые циркачи. И если бы причина таилась только в том, что Джисон сегодня выйдет на поклон в последний раз. Вечер на манеже, как и всегда, прошел великолепно — артисты довольны, зрители счастливы. Даже отсутствие Феликса в программе (который, впрочем, все равно умудрялся немного помогать за кулисами) не сказалось на общем впечатлении от выступления, несмотря на то, что его многие хотели увидеть. После выступления Джисон не стал собирать труппу, чтоб попрощаться (со сценой он уже мысленно попрощался лично, когда выходил на последний поклон) — у него на это будет завтрашний день, они даже могут устроить с Крисом дурашливую сцену торжественнго возвращения трости и цилидра. Но это все потом. Сейчас у Хана есть одно дело поважнее — и намного сложнее. Неприятное и мерзкое предчувствие грядущих бед никак не могло покинуть Джисона. Ему отчего-то было так неспокойно и тревожно на душе, что он даже подумывал обратиться к Лисе, чтоб та на картах заглянула за завесу будущего — но потом решил, что потом будет еще хуже. Тревожные мысли мог отогнать ненадолго лишь вид рыжеволосого юноши, от которого становилось тепло на душе — особенно сейчас, особенно сегодня, когда Джисон нашел его на привычном месте в привычный час. В потемках шатра цирка, в час, когда он был уже совсем пустым. — Знаешь, а ведь я уже совсем привык видеть твою физиономию на манеже, — Минхо привычно сидел на какой-то деревянной бочке, что подвернулась ему на глаза, расслабленно болтая ногами, но в его интонациях все равно читалась подступающая грусть. — Даже выходить после твоего объявления номера было весьма приятно. — Спасибо, я польщен, — сидя напротив факира прямо на земле и опираясь спиной на несущий столб, Хан усмехнулся. — Это величайший комплимент, что я мог получить от тебя. — Разумеется. Запомни его и храни в сердце, как самое дорогое. — Я уже это сделал. — Ещё бы ты не. Забавно, что время так быстро пролетело. Мне до сих пор кажется, что ты пришел сюда совсем недавно. Совсем недавно я готов был тебя сжечь на месте. — Жалеешь о том, что не сделал этого? — и Джисон подмигнул рыжеволосому. — Нет, не жалею. Я с детства мечтал иметь ручного осла. Джисон рассмеялся, запрокидывая голову и неприятно ударяясь об столб позади, а Минхо в это время легко спрыгнул с бочки и опустился рядом со своим собеседником, прижимаясь к нему совсем близко. — Я же вижу по твоей сложной и кислой роже, что ты хочешь мне что-то сказать, — Минхо не церемонился в выражениях. — Давай, излагай уже все, как есть. — Ты же знаешь, что я работаю еще и в театре, — Хан глубоко вздохнул перед тем, как начать. Разговор вряд ли будет простым. — Достаточно долгое время я трудился над одним мюзиклом для одного хорошего дядьки и его труппы. Эта работа была платой моим родителям за то, что я мог работать здесь, у Криса, без лишней головной боли. — Признайся, здесь тебе нравилось гораздо больше. — Мне и признаваться не нужно, ты сам это прекрасно знаешь. Ты так легко читаешь меня, словно открытую книгу. — Самая дурацкая книга в моей жизни. Что с мюзиклом в итоге? — Работа закончена, премьера уже через несколько дней. И я хотел сказать, что… — Джисон снова глубоко вздохнул, нащупывая ладонь Минхо, чтоб мягко прикоснуться к ней. Рыжеволосый тут же переплел свои пальцы с его, словно ждал этого прикосновения так, как ничто другое в жизни. — Мне бы хотелось, чтоб ты был на премьере в театре. На самом лучшем месте. — Выдох, а затем снова глубокий вздох, словно перед прыжком в бездонный океан. Над поверхностью его удерживала лишь чужая рука, сжимающая его ладонь. — Потому что без тебя я бы не справился. Знаешь, я всегда был недоволен своим творчеством, как всей жизнью в целом. Все было так… Тягомотно и пресно, так до жути идеально выверено, что скучно и тошно. Наставники говорили мне, что у меня все выходило бесчувственно — но как я мог показать чувства, если сам толком с ними не сталкивался? Джисон мог чувствовать, как затих Минхо — и как он аккуратно поглаживал его руку большим пальцем, обтянутым в темную ткань перчатки. — Я смог почувствовать что-то, что-то прекрасное, только тогда, когда познакомился с тобой. — Все потому что я как заноза в заднице? — Прекрати, я же… — Джисон выдохнул и рассмеялся, прикрывая глаза, с того, насколько нелепой, но в то же время естественной была шутка Минхо. В этом был весь он: настолько несуразный и не вписывающийся в какие-то привычные представления, со своими рыжими волосами и несменными черными перчатками, но в тоже время такой самобытный и гармоничный в своей хаотичности. Хан чувствовал многое впервые, но вместе с этим Минхо казался ему таким родным и привычным. Когда Минхо отпустил его руку, Джисон резко повернулся к нему, а тот очень резво перевернулся на колени и перемахнул свою ногу через блондина, вмиг оказавшись на его бедрах — лицом к лицу и очень близко. — Поведай мне, что ты там смог почувствовать, — произнес Минхо, наклоняясь к Хану совсем близко и укладывая ладони на его грудь. — Мне очень любопытно. — Ты — мое самое большое вдохновение, — вторил ему Джисон, касаясь ладонью его щеки. Минхо же всегда считал, что поступки выше слов, поэтому прильнул к его губам своими, которые были сухие и горячие — на контрасте с чужими, мягкими и теплыми. Глаза Джисона инстинктивно прикрылись в тот же момент, когда он почувствовал прикосновение чужого языка, а руки сами нашли свое место на талии и чуть сжали ее, когда Минхо решил сходу углубить поцелуй. Мысли разлетались в разные стороны, словно нотные листы, оставленные у окна, и все попытки Хана поймать хоть какие-то оканчивались провалом, пока он мог пробовать на вкус вино припрятанное кем-то в цирке прямо с языка Минхо. И Джисон не мог точно сказать, от чего он так сильно пьянел — от вина, выпитого сразу после выступления в его честь, или от горячего дыхания рыжеволосого юноши, что прямо сейчас сидел на его бедрах, прижимаясь как можно ближе. — И на что же я тебя вдохновил? — насмешливо выдохнул Минхо, вовсе не собираясь отстраняться, отчего он практически прошептал свою реплику в губы блондину. — Приходи смотреть мюзикл, тогда все узнаешь, — а Джисон думал, что такими темпами он разучится дышать. — Я написал его только ради тебя. — Я подумаю. Хан мог поклясться всем богам, что чувствовал лукавую улыбку Минхо, когда тот вновь прильнул к его губам. Они оба не хотели останавливаться — это казалось им чем-то сродни преступлению, за которое можно отправится к палачу под тесак. Все, что казалось сейчас единственным правильным и истинным — это Ли на бедрах у Джисона, с его ладонями на талии и с его дыханием где-то на шее. Отстранившись лишь на мгновение, чтоб слегка качнуться, чувствуя чужие крепкие руки внизу талии, практически на бедрах, и заглянуть в темные, словно ночное грозовое небо, глаза, Минхо целовал с удвоенной силой, с чувством оттягивая нижнюю губу Джисона, а затем впился так, что закружилась голова, а воздух в легких закончился вовсе. Хан чувствовал, как Минхо выгибался под его руками, стараясь прижаться ближе — и ему казалось, что его постепенно охватывал всепоглощающий огонь. Посторонние звуки доносились словно из-под толщи воды — на улице, кажется, шел ливень, который барабанил по шатру, а у входа, наверное, кто-то остался и очень громко разговаривал и заливисто хохотал. — Не боишься, что нас кто-то может заметить? — Я сожгу этого беднягу на следующий день. Время, казалось, замедлилось, а все происходящее вокруг не имело смысла — как и то, что должно было случиться. Гастроли, вечера, поездки, счета за аренду земли — это все сущий пустяк, когда ладони могли впиваться в мягкие бедра, слегка сжимая их, а губы могли мокро проходиться по изящной шее вплоть до кромки огненно-рыжих волос. Руки Джисона медленно поднимались по спине, проходясь между лопаток и внезапно сжимаясь в ладонях, когда Минхо, желая сменить положение, сильно подался тазом вперед. Друг от друга их отделяла только ткань. Где-то снаружи прогремели взрывы пиротехники — и Джисон не был уверен, наяву ли это или же огни взрывались прямо у него в голове. — Джисон, Джисон, — шептал ему на ухо Минхо своим вкрадчивым голосом, что слышался на грани с кошачьим мурлыканьем. — Джисони… Не умирай прямо здесь, ты обещал рассказать мне о чувствах. — А ты разве не видишь, — Хан подавился воздухом и слабо застонал, потому что Минхо снова заерзал на его бедрах, толкаясь вперед и перебирая пальцами его волосы, чуть оттягивая их, — что ты делаешь со мной. — Хочу не только видеть, хочу слышать твой красивый голосок. — Дьявол… Видимо, Минхо намеревался услышать голос Джисона любыми способами, поэтому он и вовсе не обращал внимания на свои разъехавшиеся колени, из-за которых он полностью завалился на блондина, его руки уже постепенно неторопливо расстегивали белую рубашку Хана, а губы терзали длинную шею, кусая и тут же зацеловывая нежную кожу, из-за чего тот легонько вздрагивал и извивался под Минхо. Джисон целовался с Минхо не в первый раз — но они впервые зашли дальше, чем обычно, до разгорающегося огня где-то внизу живота. Разобравшись с мелкими и непослушными пуговицами, он слегка отвернул указательным пальцем край дорогой ткани и замер, смотря в одну точку. Джисон провел своими ладонями по его рукам, добираясь до ладоней у своего живота — они все еще были в черных перчатках. — Минхо, — Хан постарался произнести это мягко, но в то же время настойчиво, одновременно аккуратно пробираясь пальцами под его перчатки. — Забудь о них. Пара тонких перчаток опустилась на землю где-то рядом с двумя влюбленными, что прямо сейчас падали в бесконечную кроличью нору. Джисон взял ладони Минхо в свои, а тот лишь тяжело смотрел на него из-под длинных ресниц. Они ещё никогда не заходили так далеко и, тем более, не касались друг друга вот так — а Минхо практически не снимал свои перчатки. Он считал свои ладони уродливыми: из-за постоянных контактов с огнем огрубевшая кожа была покрыта шрамами. «Внутри, наверное, у меня то же самое» — порой думал Ли, натягивая перчатки на руки. Вот поэтому он не мог сделать ни движения дальше, вот поэтому не смог коснуться обнаженной кожи Джисона — тот казался ему настолько идеальным, что запятнать его Минхо просто не мог. Но Джисону было плевать и на это. — Ты хотел послушать про чувства, не так ли, — Хан нетерпеливо и немного грубо дернул Минхо за волосы на себя, отчего тот окончательно накрыл его тело своим, касаясь ладонями груди Джисона. — Ну так слушай меня внимательно. Ты используешь мое сердце словно один из своих факелов. Зажигаешь его, а затем вертишь безжалостно, как твоей душе угодно. Ты бросаешь меня в огонь каждый раз, когда целуешь за каким-нибудь углом, прямо под носом у мелких. Хан быстро и сбивчиво шептал ему на ухо, все еще сжимая пряди рыжих волос в руке, и чувствовал, как мужчина над ним дышит тяжелее и тяжелее с каждым его словом. Казалось, словно еще немного и его обжигающее дыхание превратится в настоящий огонь. — И мне нравится это. Если бы ты был инквизитором, я был бы первым еретиком, что жаждал бы сгинуть в твоем священном огне. Я горел бы на костре, благодарил Господа Бога и думал о тебе. Потому что я… Ох! — и Джисон охнул, потому что внезапно сильные руки сдвинули его в сторону и повалили на землю. Минхо навис над ним, поставив ладони по обе стороны от его головы, наклоняясь близко-близко и смотря внимательно своими бездонными карими глазами. — Потому что я впервые в своей жизни полюбил. Минхо смотрел прямо в глаза Хана, тяжело дыша через приоткрытый рот — губы еще были припухшими, покрасневшими и влажными от поцелуев. Он так и не успел стереть с лица легкий сценический грим, поэтому подведенными бордовым и алым глаза казались ещё больше, а блестящие точечки под нижним веком и у внешних уголков делали их похожими на глаза какого-то божества. Божества, что гипнотизировало и похищало разум полностью и без остатка. — Я люблю тебя — всецело и необъятно, целиком и полностью. Любым, Минхо. Перчатки, одиноко лежащие в стороне, были забыты так же быстро, как и приглашение во внутреннем кармане пиджака, что лежал на каком-то стуле, как и завтрашний приезд хозяина цирка, как и предстоящие гастроли, как и все, что до этого момента имело хоть какой-то смысл. Смысл имел только кричащий ответ, который Джисон мог прочитать в глазах Минхо, что оставался безмолвным — но и этого ему было достаточно. — Ты можешь делать со мной все, что угодно. Мир сузился до каких-то жалких рамок, в которых существовало лишь желание в глазах напротив, горячие ладони, блуждающие по всему телу и мягкие губы, что ласкали каждый возможный участок шеи. Джисон уткнулся носом в его ухо и судорожно прошептал: — Знаешь, сейчас я осознал истинное значение слова «счастье», — и тут же почувствовал, как дыхание рыжеволосого слегка сбилось, а затем Минхо подхватил Хана одной рукой за талию, прижимая еще сильнее. — Хан Джисон, — Ли шептал ему на ухо мягко и тягуче, с трудом сдерживая собственную крупную дрожь, при этом по-собственнически жадно проводя ладонями по груди юноши к мягкому животу и вплоть до кромки его брюк, — прекращай болтать. Джисон хотел ему возразить, но захлебнулся в собственном стоне, когда ладонь Минхо зашла дальше, касаясь его там, где он и представить не мог. Пришла очередь Джисона выгибаться — он прогибался в спине каждый раз, когда влажные губы проходились по чувствительной коже его живота, а изо рта вырывались тихие стоны, что становились громче с каждым разом. Возможность сгореть прямо здесь больше не казалась ему такой уж и невозможной — особенно когда Минхо снова припал губами к его шее и начал спускаться ниже, по животу, отчего ему оставалось лишь отчаянно цепляться ладонями за его рубаху, безмолвно требуя снять ее тоже. Отчаяние читалось и в жестах Минхо: дыхание было рваным, руки заходились в крупной дрожи, а в потемневших до черноты глазах читалось такое безумное желание, что хотелось самому сойти с ума. Он смотрел так жадно, что казалось, будто Минхо желал этого очень и очень долго. — И всегда смотри, — Ли внезапно снова навис над Джисоном, одной рукой убирая с его лица разметавшиеся волосы, а второй подхватывая под коленом и раздвигая его ноги, — только на меня. Тысячи сияющих огней пиротехники взорвались высоко в небе. Фейерверк гремел за окном до самого утра. Джисон уже перестал понимать, где огни настоящие, а где те, что стояли перед глазами, когда он опускал веки. Салют и правда был настоящим: где-то был очередной праздничный вечер в честь чего-то, и, судя по громыханиям, среди гостей был и его знакомый Сонхва, что химичил на досуге, отчего мог создавать такие прекрасные фейерверки. Джисон прикидывал у себя в голове сие светское мероприятие и отчетливо видел рядом с Сонхва Хонджуна — купца и торговца, что мог скрасить такие занудные вечера своим присутствием и очередными героическими эпосами о том, как прошло его недавнее мореплавание за какими-нибудь диковинным побрякушками. Сонхва обычно сидел рядом с ним в своих эксцентричных ярких одеяниях, и уже мутным от болтовни (и алкоголя) Хонджуна сознанием Джисон обычно мог видеть в этой парочке отважного капитана и его верного попугая. Впрочем, сознание было все утро замутнено и так — после прошедшего вечера в голове у Джисона был абсолютный штиль и белые листы вместо привычного мышления. Штиль сменился на какие-либо мысли только тогда, когда юноша начал перебирать в голове сцены вечера где-то в потемках цирка. Он благодарил всех богов за то, что вчера им хватило ума обойтись только руками. Воспоминания о Минхо, что сам подходил на горящее божество, были такими яркими, что в итоге Джисону самому пришлось согрешить и опоздать к завтраку. Нечасто Джисон направлялся прямо в самом начале дня в цирк — но сегодня ему нечего было делать в театре, что вовсю готовился к премьере, разве что с Минхёком языком чесать ровно до тех пор, пока их не разогнал бы Ынкван. И именно сегодня возвращался Кристофер, который любил свое детище настолько сильно, что Джисон мог даже не задумываться и идти прямо к цирку — он нашел бы своего друга там. Труппа, разумеется, была рада приезду Чана — в большом шатре случилось настоящее вавилонское столпотворение. Оживленные артисты галдели не переставая, обсуждая все последние новости, что привез с собой Чан, заодно создавая имитацию бурной деятельности — при Джисоне циркачи успели даже немного расслабиться (но, конечно же, не все). Хана приветствовали все так же тепло, несмотря на то, что полномочия уже были негласно переданы обратно. Он лавировал между артистами, пытаясь найти — нет, не Чана. Перед долгим разговором с хозяином цирка, он хотел найти одного изящного иллюзиониста, чтоб поговорить с ним — и попрощаться. — Проследуйте-ка сюда, молодой человек, — Джисон утянул в сторону за локоть Хёнджина сразу же, как заприметил его. — Есть у меня к вам разговор небольшой. — Ты вроде бы не вор, а шапка на тебе горит, — Хёнджин обратил на него свои большие глаза, чуть наклоняя голову. — Что случилось, Джисон? — Решил украсть у тебя пару минут, чтоб обрадовать — я поговорю со своим наставником, чтоб устроить прослушивание для Сынмина. Ну а там уже я смогу настоять на том, что именно такой тембр мне и нужен для новых партий. — Ты, стало быть, шутишь. — Нет, я же обещал тогда. Я сделаю, будь уверен. Хёнджин смотрел на него практически не моргая и с непонимающим выражением лица. — Какой же ты все-таки… — иллюзионист покачал головой. — Спасибо тебе. Даже если толку от твоей авантюры не будет и ничего не получится. — Получится. Лучше поведай мне, что собираешься сейчас делать. Помнится мне, были у тебя планы… — Ты упрямый, и память у тебя хорошая — верно думаешь, это мой последний день здесь. Пришел лично объясниться с Чаном, да попрощаться с труппой, с Чанбином. — Получается, это наша последняя встреча? Вместо ответа Хёнджин вздохнул, посмотрел на Джисона как-то совсем печально и обнял его, укладывая голову на плечо. — Ты хороший человек, Хан Джисон. Будь счастлив. После разговора с Хёнджином Джисону не удалось добраться до Чана — его втянули в разговор Чонсу и Джуён, которым очень было интересно, чем он будет заниматься теперь и увидят ли они снова его физиономию в цирке. Хан кривить душой не стал: признался, что постарается быть цирку полезным, потому что сам чувствовал в душе — он будет скучать, очень скучать. По волшебной атмосфере, по особому волнению перед выходом на манеж, по запаху гари, который витал в воздухе из-за огненного реквизита Минхо, по болтливому Хёнджину и по дурашливым мимам, которые могли своей добродушностью вызвать улыбку даже в самый паршивый день. Однако, светлая душа Чонсу не спасла Джисона от неприятного и холодного чувства тоски и вины, когда он случайно пересекся взглядом с Феликсом — визуальный контакт длился всего пару секунд, но и этого хватило сполна, чтоб все понять. — Приветствую всех вновь прибывших в наше гиблое место, — Хан немного бесцеремонно влетел в кабинет Криса, сразу же усаживаясь на свое излюбленное место: стул напротив большого зеркала. — Какими судьбами здесь? — Заехал на стажировку, — Чан обернулся и расхохотался сразу же, как увидел серьезную мину Джисона. Казалось, что от улыбки Чана появлялись солнечные блики даже там, куда солнечные лучи не могли проникнуть. — Говорят, вы ищите новых работников. — Подумаю над вашей кандидатурой после обеда. А если отбросить шутки в сторону, то я успел по тебе соскучиться, дружище. — Я тоже, дружище, я тоже. И по тебе, и по этому месту — которое не сгорело, не уплыло, не ушло с торгов на аукционе за время моего отсутствия, чему я безумно рад. — Остришь, да? А я, между прочем, подготовил для тебя всю отчетность за этот период: вот та дурацкая деревянная папка на твоем столе, что сейчас мозолит мне глаза. Так старался. — Что аж ночами не спал? Джисон потер переносицу — Чану не нужно было знать, чем он занимался здесь прошлым вечером и из-за чего толком сегодня не спал. — Ладно, давай дела рабочие потом обсудим, — Чан открыл первую страницу скрупулезной работы Хана и тут же поморщился от обилия информации, отчего сразу закрыл папку. — Лучше расскажи, как ты провел здесь время, поладил ли с труппой, успел ли сблизиться? — Сблизился даже лучше, чем ты думаешь, — лукавая и одновременно с этим глупая улыбка Джисона расползлась на его лице раньше, чем он сообразил, что именно выпалил. Разговор нужно было тут же уводить в другое русло. — И обнаружил пару вопросов, которые неплохо было бы решить. Особенно один. — Что-то серьезное? — Чан тут же переменился в лице: он всегда очень сильно беспокоился за своих артистов. Джисон же решил, что сейчас можно и с корабля прямиком на бал. — Я как-то походил-побродил здесь туда-сюда, послушал, о чем беседуют артисты на досуге, о чем они тут языки чешут, и услышал одну новость любопытную. Не собираешься ли ты, друг мой, невесту себе искать? — Вот так весточка в первый же день. Откуда? — Не знаю. Но решил спросить, дыма без огня не бывает. — В душе не ведаю, отчего ходили такие разговоры до моего отъезда, но доля правды все же в них была. Я действительно задумывался о возможностях фиктивного брака, и по воле случая в поездке мне подвернулся неплохой расклад. — Ты шутишь? — Джисон заморгал так, словно ему что-то мелкое и противное в глаз попало. Только этого ему сейчас не хватало. — Вовсе нет. У одного инвестора из соседнего города есть дочь, которой нужна будет компания, чтоб отвести от себя ненужные слухи про ее личную жизнь. Думаю, ты понимаешь, к чему я клоню… — Чан смутился и заправил прядь волос за ухо, смотря куда-то в сторону. — Взамен ее батюшка направит свои некоторые свои инвестиции в цирк, отчего дела у нас пойдут ещё лучше. Не слишком совестно, согласен, но мы не должны забывать о том, что работаем, все-таки, в шоу-бизнесе. — Я не понимаю, ты совсем из ума выжил? — Джисона такой аргумент не устроил. В голове возник образ хрупкого голубоглазого мальчишки с заплаканным лицом, которое корчилось от боли в ноге и в душе. — А что, ты разве не в курсе, как у нас обстоят дела в финансовом плане? Ты же сам написал мне эту кипу бумаг с финансовыми отчетами, все должен был видеть своими глазами! Цирк не выдерживает конкуренции с другим досугом, даже Джексон и его кабаре еще достойно держится. Я еле-еле свожу концы с концами, чтоб платить аренду этой земли, а ведь ещё нужно выплачивать зарплаты, приобретать реквизит, костюмы и ещё миллион статей расходов! У меня нет выхода, Джисон. — Выход есть всегда. Особенно когда идешь на сделку с совестью. — Может и есть. Но такой вариант будет самым простым и благоприятным в данной ситуации. Я же несу ответственность за всех своих артистов, за их благополучие! Нет у меня возможности одним прекрасным днем сказать «извините, господа, денег нет». Джисон нервно сжимал и разжимал ладонь. Все его нутро разрывало от двойственности и несправедливости ситуации. С одной стороны, Чан все-таки был прав. Как бы аморально и ужасно ни звучали идеи о фиктивном браке, на деле это было обычной практикой. Главное, заполучить для себя максимальную выгоду и благополучие, а там уже можно хоть с совестью, хоть с чертом за один стол сесть трапезничать. Партия для Чана действительно могла быть удачной: он мог не только улучшить дела в цирке, но и заодно укрепить свое положение в обществе, что крайне важно для молодого шоумена. — Ты же не любишь её? Ту девушку. — Нет. — А кого ты любишь? Чан замолк, тяжело вздыхая и отводя взгляд, а его собеседник все еще прямо смотрел на него, пытаясь выстроить в голове хоть какой-то дальнейший диалог. А нужно ли было это делать вообще? Нужно ли вмешиваться в дела двух взрослых мужчин (даже если один из них сейчас больше подходил на тупоголового козла)? «Это не твое дело, это не твое дело» — мысль в голове, словно маяк в тумане сомнений и попыток на что-то повлиять. И, судя по нежеланию Чана продолжать эту дискуссию, она была верной. Последний раз нервно сжав ладонь, Джисон поднялся со своего места, собираясь оставить своего друга наедине со своими мыслями — несмотря на то, что в сердце опускался неприятный осадок. — Если это позволит мне хотя бы починить все снаряжение Феликса, — Чан в последний момент вскинул голову и подал голос. — Ради одного этого момента я уже готов пойти на такой шаг, потому что я не переживу, если с ним еще что-то случится. Но с другой стороны, Джисон всегда так отчаянно и упрямо боролся с привычном укладом вещей, всегда шел против тех правил, что навязывало ему общество с рождения. Он так хотел изменить ход своей жизни, он так боролся за это — и если он не может вырваться из своей золотой клетки, так почему оставляет другого в сплошной темноте? — Ты починишь его сломанный реквизит, но сможешь ли ты потом починить его сломанное сердце? Сломанного беднягу, что ревет в закоулках шатра, пока ты думаешь, как выгодно жениться? — Джисон резко обернулся к своему другу, чувствуя разгорающееся пламя в груди. — С ним уже что-то случилось, и это что-то — ты! Пустоголовый влюбленный дурак, неужели ты думаешь, что Феликсу так будет легче? Тебе самому-то станет легче? Ты же этим браком вонзишь обоюдоострый меч в свое сердце, а другой конец — прямо в грудь этого мальчишки! Чан смотрел на него с неподдельным удивлением и явной горечью в глазах, Джисон же скривился от его удивления — «ой только не думай, что я не догадался»; и подошел к нему ближе. — Можно было бы и со мной посоветоваться перед тем, как решать, чем штопать финансовые дыры. В конце концов, у меня в огороде не петухи клюют. А ты иди и штопай свои дыры в сердце вместе с Феликсом. Обнимитесь и вместе идите с глаз моих. Чан ещё долго осознавал прошедший разговор — ну а Джисон был уверен в своём друге и в том, что у него все будет хорошо. У них все будет хорошо. А вот что ждало Джисона — он и сам хотел бы это узнать. Когда темно-красный конверт с изящными золотистыми вензелями лёг на ладони (снова в чёрных перчатках) Минхо, тот посмотрел на него с подозрением. «Ты уверен в этом?» — сомневался рыжеволосый, но Джисон был непреклонен. Он был полностью уверен в том, что Минхо необходимо присутствовать на премьере мюзикла. Он же хотел послушать про его чувства — так пусть слушает! Только в этот раз Джисон будет разговаривать с ним на языке музыки, а не на языке томных стонов, что выбивал из него Минхо в тот раз, когда Хан напрочь забыл про этот разговор, приглашение, мюзикл и в целом про цель своего существования. — Если что-то пойдёт не так, то я тебя сожгу, даже без костра, — отшучивался Минхо, но без привычной ему язвительности. Он явно нервничал. — Все пройдет хорошо, — Джисон взял его ладони в свои и поднес к самому сердцу. — Тебе не о чем волноваться. Я не смогу быть рядом, но обязательно встречу тебя сразу после окончания мюзикла. Пожалуйста, в конце вечера дождись меня — я хочу увидеть тебя ещё один раз перед гастролями, а иного шанса у меня уже не будет. — А если твоя работа будет настолько отвратительной, что я сам не захочу тебя видеть? — фыркнул в своей привычной манере Минхо и тут же замялся, потому что Джисон поднес его ладонь к своим губам и нежно поцеловал. — Надеюсь, я на что-то да годен как композитор. В конце разговора Минхо все же не выдержал и тягуче поцеловал Джисона на прощание — ему нравилось целовать мальчишку, у того были мягкие и нежные губы, а он сам таял и дрожал в руках факира словно восковая свеча, вмиг теряя всю свою смелость. Джисон был готов ради него сочинять целые симфонии, хотя на деле Минхо было достаточно тех, что юноша стонал ему прямо в ухо. Им пришлось прерваться достаточно резко — Чан отчего-то вновь искал Джисона, из-за чего тот распрощался с Минхо, напоследок совсем невинно поцеловал его в уголок губ и ушёл. Факир уже собирался было тоже уйти по своим делам, как в последний момент его взгляд зацепился за какой-то кусочек бумаги, который валялся на том месте, где совсем недавно стоял Джисон. Видимо, это нечто вылетело из его кармана, когда тот доставал приглашение. Узоры на бумаге померещились Минхо знакомыми, поэтому он потянулся, чтоб достать ее. Это была карта Шута из колоды Таро — Минхо показалось, что он ее где-то уже видел.